Русских за границей встретил далеко не цвет Европы

С. Князьков

[…] особенно мягких и культурно-нравственных впе­чатлений русским путешественникам не мог дать и тог­дашний Запад в смысле той толпы, тех западных сред­них людей, в гущу которых погрузила русских учеников властная рука Петра: на заводах, верфях, фабриках, на кораблях, галерах, в иноземных полках русские при­шельцы встречали общество людей, далеко не принад­лежавших к цвету европеизма, и самое большее, чему могли у них научиться, и было прежде всего именно все внешнее. За это внешнее успели перешагнуть очень немногие. Сам Петр прежде всех, конечно. Его часто упрекают в слишком узком прикладном понимании на­уки, от которой он якобы хотел только технической пользы для государства, но, думается, такие факты, как общение с Лейбницем и Вольфом, стремление основать и основание библиотеки и Академии Наук в Петербурге, обоснование самой теории своей власти на основании выводов тогдашней науки о государстве, позволяют ду­мать о Петре иначе: если не сразу, то к концу жизни он понял европейскую науку и просвещение шире, чем вначале, и увидел в них не только двигателей промыш­ленной техники. За то же говорят печатавшиеся по его распоряжению книги. Среди его питомцев, учившихся за границей, мы знаем таких, которые, не удовлетворив­шись Лейбницем, искали науки у Бейля, интересовались итальянской литературой, пробовали сами сочинять и писать, умели любоваться художественными сокровищами Италии. Это были единицы, правда, но наличие их позволяет думать, что семена европейской культурности падали все-таки на добрую почву и приносили добрые плоды, создавая среду людей, способных к дальнейшему развитию запавших на русскую почву общеевропейских начал.

А так, в смысле толпы, кучки русских за границей в петровское время представляли из себя довольно-таки безотрадное явление. Первое посольство оставляло за­нимаемые им помещения обыкновенно в столь загряз­ненном виде, что иностранцы только руками разводили, как это люди могли так загрязнить комнаты и мебель в такой короткий срок. Сам Петр оставлял тогда отве­денные ему комнаты с испачканными диванами, изре­занной и истыканной бессмысленными ударами шпаги или кортика мебелью, изорванными обоями и коврами, с вытоптанными цветниками, поломанными решетками садов, разбитыми статуями. Его навигаторы представля­ли из себя в этом отношении какую-то толпу необуз­данных дикарей. Князь Иван Львов, надзиравший за рус­ской молодежью, учившейся за границей, убедительно просил в 1711 г. Петра не посылать русских в Англию, ибо они там только пьют и на кулачки бьются с англи­чанами. Английский бокс нашел, очевидно, себе поклон­ников среди приезжих. На то же обстоятельство жало­вался и русский посол в Англии, которому пришлось раз «ублажать» англичанина, которому один из москов­ских глаз вышиб. Надзирателю, князю Львову, приходи­лось туго от навигаторов, которым чрезвычайно неакку­ратно высылали жалованье. Они требовали денег с Льво­ва и грозили даже его побить. «Иссушили навигаторы не только кровь, но уже самое сердце мое: я бы рад, чтобы они меня там убили до смерти, нежели бы мне такое злострадание иметь и несносные тягости». Львов кончил тем, что стал скрываться от своих подначальных.

В письмах Зотова, в кое-каких иностранных сообще­ниях только и читаешь, как навигаторы подрались, на­пились, схватились за шпаги и покололи друг друга «не­честным обычаем». И тем не менее какой-то лоск все же, видно, ложился на эти дикие натуры, потому что когда они возвращались, то свои, не бывавшие за гра­ницей, встречали их «насмешкой и ругательством за евопейские обычаи, в нас примеченные», сообщает в сво­их записках один из навигаторов.

Очерки из истории Петра Великого и его вре­мени. М., 1909. С. 61-63.