Сердце России

Н. Бердяев

Русская стихийно-народная душевность принимает разнообразные самые противоположные формы — охранительные и бунтарские, национально-религиозные и интернационально-социалистические. Это — корень русского народничества, враждебного мысли и идеям. В настроенности и направленности русской народной ду­шевности есть что-то антигностическое, берущее под подозрение процесс знания. Сердце преобладало над умом и над волей. Рус­ский народнический душевный тип моралистичен, он ко всему на свете применяет исключительно моралистические оценки. Но мо­рализм этот не способствует выработке личного характера, не со­здает закала духа. В морализме этом преобладает расплывчатая ду­шевность, размягченная сердечность, часто очень привлекатель­ная, но не чувствуется мужественной воли, ответственности, само­дисциплины, твердости характера. Русский народ, быть может, са­мый духовный народ в мире. Но духовность его плавает в какой-то стихийной душевности, даже в телесности. В этой безбрежной ду­ховности мужественное начало не овладевает женственным нача­лом, не оформляет его. А это и значит, что дух не овладел душев­ным.

Это верно не только по отношению к «народу», но и по отноше­нию к «интеллигенции», которая внешне оторвана от народа, но сохранила очень характерные черты народной психологии. На этой почве рождается недоверие, равнодушие и враждебное отношение к мысли, к идеям. На этой же почве рождается и давно известная слабость русской воли, русского характера. <…> Своеобразие и оригинальность русской души не может быть убита мыслью. Боязнь эта есть неверие в Россию и русского человека.

Судьба России. М. 1918. С. 84-85.

Н. Бердяев

Русская стихийно-народная душевность принимает разнообразные самые противоположные формы — охранительные и бунтарские, национально-религиозные и интернационально-социалистические. Это — корень русского народничества, враждебного мысли и идеям. В настроенности и направленности русской народной ду­шевности есть что-то антигностическое, берущее под подозрение процесс знания. Сердце преобладало над умом и над волей. Рус­ский народнический душевный тип моралистичен, он ко всему на свете применяет исключительно моралистические оценки. Но мо­рализм этот не способствует выработке личного характера, не со­здает закала духа. В морализме этом преобладает расплывчатая ду­шевность, размягченная сердечность, часто очень привлекатель­ная, но не чувствуется мужественной воли, ответственности, само­дисциплины, твердости характера. Русский народ, быть может, са­мый духовный народ в мире. Но духовность его плавает в какой-то стихийной душевности, даже в телесности. В этой безбрежной ду­ховности мужественное начало не овладевает женственным нача­лом, не оформляет его. А это и значит, что дух не овладел душев­ным.

Это верно не только по отношению к «народу», но и по отноше­нию к «интеллигенции», которая внешне оторвана от народа, но сохранила очень характерные черты народной психологии. На этой почве рождается недоверие, равнодушие и враждебное отношение к мысли, к идеям. На этой же почве рождается и давно известная слабость русской воли, русского характера. <…> Своеобразие и оригинальность русской души не может быть убита мыслью. Боязнь эта есть неверие в Россию и русского человека.

Судьба России. М. 1918. С. 84-85.

А. Никитенко

Европе недостает того, что есть у России, — сердца.

Дневник. В 2 т. СПб., 1905. Т. 2. 22 июля 1876. С. 564.