Образ москвича конца XIX столетия как этнографической единицы

Г. Василич

Вообще, прикладывая типичного и коренного москвича к обрисов­кам московской жизни, дошедшим до нас от 60-х годов и даже от времен Пушкина, находим много сближающих постоянных черт. Их совокупность дает вечный образ москвича как этнографической единицы, благополучно пронесенный сквозь столетия всяческих испытаний и соблазнов.

Москвичу совершенно не свойственно западноевропейского ти­па мещанство — уход с головой в профессию и домашние заботы. Он всегда полон сомнений и вопросов городской, общерусской, а иногда и мировой жизни, но то, что в культурных кругах получает характер научной любознательности и отзывчивости, в менее ин­теллигентной среде удовлетворяется вымыслом, кривотолками и мифическими рассказами.

<…> Чуткая отзывчивость к общественным событиям уже в 1905 году дает повод к народной поговорке — «Москва бастовать ловка, а работать — не больно!»

<…> Ревнивое отношение к славе родного города и слегка пре­увеличенное представление о его мощи, богатстве и красоте с дав­них пор отличают москвича.

<…> Москва всегда славилась и в то же время вызывала насмеш­ки своей чрезмерной самовлюбленностью. Москвичи до сих пор <…> уверены в глубине души, что едва ли сыщется другая «столица, как Москва». Со времен Фамусова и до наших дней тянется уверен­ность, что Москва все говорит и делает все как-то по-особому, по-своему, и даже одной оригинальностью своей выдается среди всех прочих городов мира.

Не учитывая этого патриотического хвастовства, мы не поймем многого в психологии коренного москвича.

Москва 1850—1910 гг.; Улицы и люди современной Москвы // В кн.: Москва в ее прошлом и настоящем. В 12 т. М., 1911. Т. 11. С. 24-25; М., 1909. Т. 12. С. 13.