Петр I и взяточничество

С. Соловьев

Петр хорошо знал, что одною из главных причин скудости казны была закоренелая болезнь русского об­щества, воспитанного на кормлении. Тщетно преобразо­ватель выставил понятие о государстве, о бескорыстном служении ему, тщетно толковал о пользе всенародной; русский человек в продолжение многих веков привык смотреть на службу как на средство кормления, и века должны были пройти прежде, чем он мог отстать от этой привычки. Но Петр не был такой человек, который мог спокойно передать времени известное улучшение, известную работу; чувствовать всю нужду в деньгах и знать, что вместо употребления на общее дело они рас­ходятся по частным карманам, было для него невыно­симо, и как везде, так и здесь он принял самые сильные меры, начал кровавую борьбу с казнокрадцами, как в старину со стрельцами.

Петр по частным делам должен был допустить то, что мы называем взяточничеством: бедное государство не могло обеспечить жалованьем служащих ему и пото­му должно было позволить им кормиться от дел. В 1713 году подьячие секретного стола сенатской канцелярии били челом государю, что им, кроме жалованья, прибыт­ка нет никакого и пропитаться с домашними своими невозможно, и потому просили прибавки жалованья. Го­сударь на их просьбе написал: «Вместо жалованья ведать в секретном столе все иноземческие и Строгоновы дела, кроме городских (архангельских) товаров». Но он неу­молимо решился преследовать похищения казенной соб­ственности, взяточничество, вредившее государственным доходам.

Подробное описание подведение воды к дому на сайте.

[…] Страшное зло, застарелая язва древнерусского об­щества, было вскрыто сильными мерами преобразовате­ля, и сам он, как ни был знаком с этим злом, не мог не содрогнуться. Тяжелые минуты переживал Петр, ког­да, возвращаясь из заграничных походов в Россию, вме­сто отдохновения в кругу людей, которых хотел любить и уважать, должен был испытывать сильное раздраже­ние, получая известия о противозаконных поступках этих самых людей. Тяжелые минуты переживал Петр, когда он узнавал о незаконных поступках самого близ­кого к себе человека, того, кого он называл «дитею сер­дца своего» (mein Herzenskind), того, кого он возвысил и обогатил больше всех, кто, следовательно, не имел уже ни в чьих глазах ни малейшего оправдания в своей ал­чности к обогащению, когда он узнавал о противозакон­ных поступках Данилыча.

[…] Тяжело было положение преобразователя, когда открылась перед ним вся глубина раны, которою стра­дала Россия, когда он должен был взглянуть иными гла­зами на людей самых близких, когда эти люди, казав­шиеся представителями новой, преобразованной России, явились вполне зараженными закоренелою болезнию старой России. Удалось завести войско, флот, школы, фабрики, овладеть морскими берегами, но как поднять благосостояние народа с теми понятиями, которыми ру­ководились Меншиков с товарищи? И где средства ис­коренить эти понятия? Рубить направо и налево? Но средства материальные бессильны против зла нравствен­ного.

[…] Современники Петра рассказывали следующий случай: император, слушая в Сенате дела о казнокрад­стве, сильно рассердился и сказал генерал-прокурору Ягужинскому: «Напиши именной указ, что если кто и на столько украдет, что можно купить веревку, то будет повешен». «Государь, — отвечал Ягужинский, — неуже­ли вы хотите остаться императором один без служителей и подданных? Мы все воруем с тем только различием, что один больше и приметнее, чем другой». Петр рас­смеялся и ничего не сказал на это.

История России с древнейших времен. В 15 кн. М, 1962. Кн. 8. С. 484, 499, 515; М., 1963 Кн. 9. С. 491.