Различия сословных отношений в XVI-XVII веках

Костомаров, Московское царство, Цитаты и извлечения для рефератов

Н. Костомаров

По старинным понятиям русских, ходить пешком для важного человека считалось предосудительным и неприличным, и хотя бы нужно было сделать несколько шагов от двора по улице, боярин или значительный дворянин по­читал необходимым для поддержания своего достоинства ехать, а не идти. Мужчины по городу ездили, летом, вер­хом; зимою, в санях. […]

В приеме гостей русские наблюдали тонкие различия сословных отношений. Лица высшего звания подъезжали прямо к крыльцу дома, другие въезжали на двор, но оста­навливались на некотором расстоянии от крыльца и шли к нему пешком; те, которые почитали себя гораздо низшими пред хозяином, привязывали лошадь у ворот и пешком проходили весь двор — одни из них в шапках, а другие, считавшиеся по достоинству ниже первых, с открытой го­ловою. В отношении царского этикета были подобные же различия: одни имели право только въезжать в Кремль, другие останавливались у ворот царского двора, и никто, под опасением кнута, не смел провести через» царский двор лошади. Со стороны хозяина, встреча гостя также соразмерялась с его сословным достоинством. Важных го­стей сами хозяева встречали у крыльца, других в сенях, третьих в комнате. […] В отношении права входить во дво­рец — одни, ближайшие люди, пользовались правом вхо­дить в комнату государя; другие, ниже первых, только в переднюю; третьи ожидали царского выхода на крыльце; а люди меньших чинов не смели взойти и на крыльцо.

Подобные оттенки различия в приеме гостей наблюда­лись у частных лиц. Вообще старшие не ездили в гости к младшим; на этом основании и царь никогда не посещал подданного. Но если к хозяину приезжал гость, которого хозяин особенно чествовал, и который по служебным, се­мейным или общественным условиям требовал уважения, хозяин расставлял слуг встречать гостя: например, у ворот его встречал дворецкий, у крыльца сын или родственник хозяина, а потом в сенях или передней хозяин в шапке или с открытой головою, смотря по достоинству гостя. Других же гостей не встречали; напротив, сами гости ожи­дали выхода хозяина из передней. Вежливость требовала, чтоб гость оставил в сенях свою палку, и вообще говорить, держа в руках палку, а тем более опершись на нее, счи­талось невежеством. Сняв шапку, гость держал ее в руке с платком в ней. Вошедши в комнату, гость должен был прежде всего креститься, взирая на иконы, и положить три поясных поклона, касаясь пальцами до земли, потом уже кланяться хозяину; в поклонах ему соблюдалась также степень уважения к его достоинству. Таким образом, пред одними только наклоняли голову, другим наклоня­лись в пояс, пред третьими вытягивали руки и касались пальцами до земли; те же, которые сознавали свое ничто­жество пред хозяином или зависимость от него, станови­лись на колени и касались лбом земли: отсюда выражение «бить челом». Равные и приятели приветствовали друг дру­га подачею правой руки, поцалуем и объятиями, так что один другого цаловали в голову и прижимали к груди. Хо­зяин приглашал гостя садиться или говорил с ним стоя, также соразмеряя степень его достоинства: на этом осно­вании, не приглашая гостя садиться, и сам или стоял, или сидел. Самое почетное место для гостя было под образа­ми; сам хозяин сидел по правую сторону от него. Гость из сохранения приличия воздерживался, чтоб не кашлять и не сморкаться. В разговоре наблюдалось то же отношение достоинств гостя и хозяина; так, приветствуя светских особ, спрашивали о здоровье, а монахов о спасении; од­ним говорили вы, а себя в отношении высших лиц называ­ли мы; произносили разные записные комплименты, вели­чая того, к кому обращались, а себя унижая, в роде сле­дующих: «благодетелю моему и кормилицу рабски челом бью; кланяюсь стопам твоим, государя моего; прости мое­му окаянству; дозволь моей худости». В обращении с ду­ховными в особенности изливалось тогдашнее риторство: говоривши с каким-нибудь архиереем или игуменом, рас­точали себе названия грешного, нищего, окаянного, а его величали православным учителем, великого света смотри­телем и проч. Вообще, желая оказать уважение, называли лицо, с которым говорили, по отчеству, а себя уменьши­тельным полуименем. Было в обычае гостю предлагать что-нибудь съестное во всякое время, а особенно водку и какие-нибудь лакомства, как например, орехи, фиги, фи­ники и проч. Прощаясь, гость обращался прежде всего к образам, полагал на себя троекратное крестное знамение с поклонами, потом, целовался с хозяином, как и при вхо­де в дом, если хозяин его удостоивал этим по достоинству, и, наконец, уходя, опять знаменовал себя крестом и кла­нялся образам. По мере достоинства, хозяин провожал его ближе или далее порога.

В обращении с низшими себя, по большей части русский был высокомерен, и часто тот, кто унижался и сгибался до земли перед старшим, вдруг делался надменен, когда богат­ство или важная должность отдавали ему в зависимость других. В русском характере было мало искренности; дружба ценилась по выгодам; задушевные друзья расходи­лись, коль скоро не связывала их взаимная польза, и часто задняя мысль таилась за излияниями дружественного рас­положения и радушным гостеприимством. Довольно было любимцу государя приобресть царскую немилость, чтоб все друзья и приятели, прежде низко кланявшиеся ему, не только прекратили с ним знакомство, но не хотели с ним го­ворить и даже причиняли ему оскорбления. Так, заточен­ную в монастырь великую княгиню Соломониду оскорбля­ли не только словами, но и побоями.

В русском обращении была смесь византийской напы­щенности и церемонности с грубостию татарскою. В разго­воре наблюдались церемонии и крайняя осторожность; не­редко случалось, что невинное слово принималось другими на свой счет: отсюда возникали тяжбы, которых смысл со­стоял только в том, что один про другого говорил дурно; с другой стороны, при малейшей ссоре не было удержу в са­мых грубых излияниях негодования. Обыкновенно, первое проявление ссор состояло в неприличной брани, которая до сих пор, к сожалению, составляет дурную сторону на­ших нравов; эта брань до того была обыкновенна, что позво­ляли ее себе духовные лица, даже монахи и притом в самой церкви. Самые женщины и девицы следовали общему обыкновению, и даже дети — говорит Олеарий — рассер­дившись на родителей, повторяли слышанное ими от взрос­лых, а родители не только не останавливали их, а еще и са­ми бранили их так же. Церковь преследовала это обыкно­вение и духовные поучали, чтоб друг друга не лаяли позор­ной бранью, отца и матерь блудным позором, и всякою бес­стыдною, самою позорною нечистотою языки свои и души не сквернили. Неоднократно цари хотели вывести русскую брань кнутом и батогами. При Алексее Михайловиче ходи­ли в толпах народа переодетые стрельцы и замечая, кто бранился позорной бранью, тотчас того наказывали. Разу­меется, эти средства были недействительны, потому что са­ми стрельцы, в свою очередь, не могли удержаться от креп­кого словца. Впрочем, очень часто вспыхнувшая ссора тем и ограничивалась, что обе стороны поминали своих роди­тельниц, и не доходили до драки; а потому брань сама по се­бе не вменялась и в брань: «красна брань дракою» — гово­рит пословица. Если же доходило дело до драки, тут рус­ские старались прежде всего вцепиться один другому в бо­роду, а женщины хватать одна другую за волосы. Поединкина саблях и пистолетах, обычные на западе, у русских были совершенно неизвестны. У нас были своего рода дуэли: по­ссорившись между собою люди садились на лошадей, напа­дали друг на друга и хлестали один другого бичами. Другие бились палками и часто друг друга убивали до смерти; но са­мая обыкновенная русская драка была кулачная: противни­ки старались всегда нанести один другому удары или прямо в лицо, или в детородные части. Смертные случаи были не­редки, но уменьшались с тех пор, как прекратились судеб­ные поединки на палках и дубинах. Зато в XVIIвеке разви­лось другого рода мщение — доносы, средство часто очень удачное. Стоило подать на недруга ябеду, чтобы втянуть его в разорительную тяжбу; хотя и самому приходилось тер­петь, но зато такая тяжба имела, некоторым образом, ха­рактер поединка. Иногда из злобы подкладывали к недругу вещь, потом подавали челобитную о пропаже этой вещи и изъявляли подозрение, что она у того-то; производился обыск и вещь находилась: тут начинался длинный процесс тяжбы, сопровождаемый пытками. Во всех классах народа было множество ябедников и доносчиков. Одни из них про­мышляли собственно для себя. Таким образом посвящали себя этому занятию служащие люди и дети боярские: они разъезжали по посадам и селениям, заезжали к богатым жителям, заводили ссоры, потом составляли челобитные о боях, грабежах и обидах и, запугав крестьян, брали с них отступное во избежание проволочек и наездов приставов и рассыльников. Другие, напротив, работали для других и, точно как италианские braviкинжалом, служили своим ис­кусством тем, которые у них его покупали. Хотя их и пре­следовали и клеймили позором, но правительство вместе с тем покровительствовало само доносам, когда они каса­лись его интересов. Таким образом, служилый человек, по­мещик или вотчинник, если открывал за своим товарищем какие-нибудь уклонения от обязанностей службы, влеку­щие потерю поместья, то вознаграждался именно тем са­мым поместьем, которое отнималось у того, кого он уличал. Оттого между служилыми людьми не было товарищества; все друг другу старались повредить, чтоб выиграть самим. Но всего действительнее для ябедника, всего опаснее для соперника, было объявление слова и дела государева, то есть обвинение в нерасположении к царю. Обвиненного подвергали пыткам, и когда он в бреду страдания наговари­вал на себя, то казнили, — что нужды, что он мог быть неви­новен? Дело, касавшееся высокой особы, было столь важно, что невелика беда, если за него пострадают и невинные. Нигде не было откровенности; все боялись друг друга; него­дяй готов был донести на другого; — всегда в таком случае можно было скорее выиграть, чем проиграть; от этого в ре­чах господствовала крайняя осторожность и сдержан­ность. Шпионов было чрезвычайное множество: в ряды их вступали те бедные дворяне и дети боярские, которые, за уклонение от службы, тоже по доносу других, лишились своих поместьев; они вторгались всюду: на свадьбы, на по­хороны и на пиры — иногда в виде богомольцев и нищей братии. И царь, таким образом, многое знал, что говорилось про него подданными.

Очерк домашней жизни и нравов велико­русского народа в XVIи XVII столетиях. СПб., 1860. С. 119, 125-129.

Миниатюра: Анохин Николай Юрьевич. Уходящая Русь