Противоречивые обещания московского князя

А. Поссевино

Рассказ Герберштейна о приеме чужеземных послов у московского князя достоверен, но относится к более ран­ним временам. […]

Лишь только до московского князя дошла весть о на­шем прибытии, он немедленно послал нам, почти к грани­цам своих владений, где мы разбили лагерь, всадников, лошадей, продовольствие и через своих гонцов охранную грамоту. Он дал нам 60 человек из своего окружения, которые при остановках готовы были оказывать нам вся­ческие услуги. Окруженные этими телохранителями, мы не могли без большой необходимости выйти из дому или послать куда-нибудь. […] К большому нашему неудобству случалось, что московский князь по своей подозрительно­сти не допускал к нам врачей во время болезни.

(…) я оставил двух человек у московского князя, пока сам ездил к польскому королю, чтобы они узнавали о со­стоянии дел и пытались, насколько возможно, внушить этому народу сколько-нибудь благочестия. Князь обещал мне в присутствии 100 знатных людей относиться к на­шим людям так же, как и ко мне, если бы я остался. Од­нако им не было дано никакой возможности выходить, если не считать одного-двух раз.

[…] Там пробыли они четыре с половиной месяца, а пожаловавшись, что князь не сдержал обещания, получи­ли ответ от знающего человека: князь одно обещает ино­странцам, другое приказывает приставам, на словах он го­ворит одно, другое держит на сердце, и были многие, ко­торым он давал гарантию свободного въезда и выезда и которые просили дозволения вернуться к себе, но тотчас поплатились за это жизнью. Поэтому у тех, кто клятвенно обещал остаться в Московии до конца своих дней, нет никакой возможности ни подойти к другим [людям], ни поговорить при встрече. Если бы кто-нибудь сделал это или на кого-нибудь пало малейшее подозрение в этом, он был бы наказан смертной казнью — будь он русский или иного происхождения. Многие хотели подойти к нам, но по этой причине не осмелились. Среди них был даже не­кий врач, горячо желавший очиститься таинством Испове­ди и получить Святое Причастие. Он просил разрешения прийти к нам, но не только не смог этого добиться, но и выслушал следующее грозное предупреждение: «Для чего ты, иностранец, осмеливаешься посещать людей этого на­рода? Если не хочешь быть убитым, остерегайся в буду­щем даже и предлагать такое». Но были и такие москови­ты, которые стонали от этого рабства и говорили, что, пока князь не начнет другого образа жизни, нет надежды на распространение благочестия истинной веры.

Когда же я из польского лагеря или из другого места по­сылал со своими людьми письма без печати в одной связке с письмами к князю, чтобы не вызывать никакого подозре­ния, хотя они и не содержали ничего кроме того, что отно­сились к нашим порядкам, он их или не хотел отдавать, или приказывал некоторые из них перевести на русский язык, чтобы, как я полагаю, не оставаться в неизвестности. Он де­лал это, по-видимому, из-за чересчур обостренной и беспо­койной подозрительности, если не из страха.

Исторические сочинения о России XVI в. М., МГУ, 1983. Кн. 2. С. 51, 53-54.

Миниатюра: Старинная карта Московии