Произвол помещиков

Н. Фирсов

Что сказать, после отмеченного, о таких наказаниях и истязаниях дворянами крепостных, как, напр., обыч­ные сеченье и битье, проходившие без смертного исхо­да, но нередко тоже отличавшиеся необыкновенною, ча­сто хладнокровно рассчитанною жестокостью? Очень хорошо известно, что такого рода истязаниями была на­полнена помещичья жизнь, что они были повсеместным явлением. Образованные помещики, вроде Болотова и поэта Державина, ничего не находили ненормального ни в сеченье крепостных, ни в щедро расточаемых им гос­подских пощечинах, ни в других подобных же знаках дворянского внимания к «рабам». Болотов, автор любо­пытнейших воспоминаний, весьма важных преимущест­венно для истории русского провинциального общества, человек, не чуждый современной ему литературы, счи­тал себя очень гуманным помещиком, ибо он «не любил дираться слишком много», а когда дирался, то очень за­ботился о том, чтобы — кой грех! — наказуемый не умер. Озабоченный этим, Болотов придумал даже свою методу сеченья, — не сразу отпускать все предположен­ные удары, а известными порциями, с интервалами, в несколько дней, во время которых осужденный на се­ченье отдыхает на цепи: сеченье повторяется «понемно­гу несколько раз», «дабы оно, — поясняет творец этой экзекуционной идиллии, — было ему тем чувствитель­нее, а для меня менее опасно». В своем сочинении «Пу­теводитель к истинному человеческому счастию, или Опыт нравоучительных и отчасти философических рас­суждений о благополучии человеческой жизни» Болотов подводит даже теологическое основание для необходи­мости наказывать «непокорных рабов»: подобно тому как «Бог наказывает нас для нашего исправления», так и дворяне «облагают рабов кандалами, морят голодом» и т. под. «для блага самих рабов».

Вот какие представления создавало крепостное право в головах помещиков, даже выделявшихся из среднего уровня провинциального дворянства: дворяне для кре­стьян — само пекущееся о них Провидение, приносящее им и наказаниями благо. Некуда было идти дальше в оправдании помещичьего произвола, и в этой идеологии его собственно и заключается разгадка того, почему с такой голубиной наивностью, какую обнаружил Болотов, рассказывая о своем методе сеченья, — с легким серд­цем и без малейших угрызений совести нежестокосер­дые, уравновешенные люди совершали по отношению к крепостным выдающиеся жестокости… К этому вел са­мый крепостной порядок, при котором людьми торгова­ли, как скотиной, продавая их оптом и в розницу от­дельно от земли, разлучая мужей и жен, родителей и детей, — тот порядок, при котором и соединяли отдель­ные пары, как скотину, для приплода, превращая «таин­ство» брака в недурное подспорье своему хозяйству, тот, наконец, порядок, при котором возводилось чуть ли не в догму всячески ежедневно оскорблять «рабов» и по­пирать в них элементарнейшие человеческие чувства. В обществе, жившем на крепостном труде, вся социальная атмосфера была насыщена опаснейшими микробами произвола, от болезнетворного действия коих не мог уйти никто из власть имеющих… […]

В крепостной атмосфере особенно тяжело было жить дворовым, из коих в XVII ст. составился целый много­численный класс людей, оторванных от земли, удовлет­ворявших не только потребностям, но всем малейшим и часто психопатическим барским прихотям и капризам, людей, находившихся ежеминутно под ближайшим дей­ствием барского произвола, постоянно стоявших пред барскими очами и руками. Тяжела была, как видно из вышеприведенных примеров, барская, то и дело вспы­хивающая, немилость, но не легка была и барская милость, в высшей степени обязывающая и ревнивая, а потому очень часто ведшая лишь к вящим истязаниям; наиболее же чувствительна была барская милость, разу­меется, женской половине дворни: сколько было тут по­гублено девичьих жизней, сколько совершено насилий, растлений и даже кровосмешений, сколько тут было горя, терзании, ужаса и сколько скоплялось негодования, презрения и ненависти!..

Пугачевщина. М., 1921. С. 23-24, 27.