Причины огру­бения нравов русских людей периода XII-XV столетий

А. Соловьев

Что касается нравственного состояния вообще на Руси в описываемое время, то мы уже заметили и в предыду­щем периоде, что чем далее на восток, тем нравы стано­вятся жестче. Понятно, что удаление славянских пересе­ленцев в пустыни Северо-Восточной Европы, удаление от других народов христианских, стоявших с ними на одина­ковой степени гражданственности, и вступление в посто­янное сообщество только с народами, стоявшими на низ­шей степени, не могли действовать благоприятно на нравы этих переселенцев; понятно, если последние не только ос­тановились в этом отношении, но даже пошли назад; не забудем здесь и влияние самой природы, о котором была уже речь прежде. Но кроме этих собственно географиче­ских причин были еще другие, исторические, которые не могли способствовать смягчению нравов. Одна географи­ческая отдаленность главной сцены действия не могла на­долго отнять у русских людей возможность сообщения с другими христианскими народами: мы видим, что когда Северо-Восточная Русь образовалась в одно сильное госу­дарство, то начиная со второй половины XVвека уже яв­ляется стремление к сообщению с другими христиански­ми державами; в продолжение XVIи XVIIвека, несмотря на все препятствия, это стремление становится все силь­нее и сильнее и наконец в XVIIIвеке видим вступление России в систему Европейских государств. Следовательно, полное уединение Руси в XIII, XIVи XVвеках услов­ливалось не географическим только отдалением, но пре­имущественно тем, что все внимание ее было поглощено внутренним, тяжким, болезненным переходом от одного порядка вещей к другому. Этот-то болезненный переход и действовал неблагоприятно на нравы. На юге мы видели сильные усобицы; на усобицы эти шли вследствие споров за родовые права: тот или другой князь становился стар­шим, занимал Киев, вследствие своего торжества, — от­ношения к нему младших оставались прежние; но и тут мы замечаем большую жестокость, большую неразборчи­вость средств у тех князей, которые вследствие разных обстоятельств были доводимы до крайности, лишались во­лостей и принуждены были приобретать их и сохранять мечом. На севере же, как мы видели, изменилась цель усобиц, должен был измениться и характер их: князья по­казали ясно, что они борются не за старшинство, как прежде, но за силу, хотят увеличить свои волости, приобресть могущество и вследствие этого могущества подчи­нить себе всех остальных князей, лишить их владений. При таком характере борьбы нет речи о правах и обязан­ностях, каждый действует по инстинкту самосохранения, а где человек действует только по инстинкту самосохра­нения, там не может быть выбора средств, сильный поль­зуется первым удобным случаем употребить свою силу, слабый прибегает к хитрости, коварству, взаимное дове­рие рушится, сильные начинают прибегать к страшным нравственным обязательным средствам в отношении к слабым, но и эти средства оказываются недействительны­ми: страшные «проклятые» грамоты нарушаются так же легко, как и обыкновенные договоры; хитрость, двоеду­шие слабого получает похвалу, как дело мудрости: лето­писец хвалит князя тверского, который, будучи слабым среди борьбы двух сильных, умел извернуться, не прогне­вав ни князя московского, ни Эдигея. Борьба, доведенная до крайности, условливала и средства крайние: сперва гу­били соперников в Орде; но здесь могли видеть еще толь­ко следствия судебного приговора, произнесенного вы­сшею властию; когда же князья стали управляться друг с другом независимо от всякого чуждого влияния и когда борьба, приходя к концу, достигла крайнего ожесточения, является сперва ослепление, а потом и смерть насильственная. […] Насилия со стороны сильных, хитрость, ко­варство со стороны слабых, недоверчивость, ослабление общественных уз среди всех — вот необходимые следст­вия такого порядка вещей. Нравы грубели, привычка ру­ководствоваться инстинктом самосохранения вела к гос­подству всякого рода материальных побуждений над нравственными; грубость нравов должна была отражаться на деле, на слове, на всех движениях человека. В это вре­мя имущества граждан прятались в церквах и монастырях, как местах наиболее, хотя не всегда, безопасных; сокро­вища нравственные имели нужду также в безопасных убежищах — в пустынях, монастырях, теремах; женщина спешила удалиться или ее спешили удалить от общества мужчин, чтоб волею или неволею удержать в чистоте нравственность, чистоту семейную; не вследствие визан­тийского или татарского, какого-нибудь другого влияния явилось затворничество женщин в высших сословиях, но вследствие известной нравственной экономии в народном теле; подтверждение здесь сказанному нами найдем мы после в прямых известиях современников-очевидцев. Ис­торик не решится отвечать на вопрос: что бы сталось с нами в XIVвеке без церкви, монастыря и терема? Но понятно, что удаление женщин, бывшее следствием огру­бения нравов, само в свою очередь могло производить еще большее огрубение.

Но хотя это большее огрубение в нравах очень заметно в описываемое время, однако историк не имеет права де­лать уж слишком резкого различия между нравами описы­ваемого времени и нравами предшествовавшей эпохи в пользу последней. Мы уже имели случай заметить, что увещание Мономаха детям не убивать ни правого, ни вино­ватого нисколько не служит доказательством, чтоб подо­бных убийств не было в его время; мы сомневаемся, чтоб торжественная смертная казнь была установлена Димит­рием Донским, ибо не знаем, как Андрей Боголюбский казнил Кучковича. Говорят, что от времен Василия Яросла­вовича до Иоанна Калиты отечество наше походило более на темный лес, нежели на государство: сила казалась пра­вом; кто мог, грабил, не только чужие, но и свои; не было безопасности ни в пути, ни дома; татьба сделалась общею язвою собственности. В доказательство этих слов приво­дят одно известие летописи, чтоИоанн Калита прославился уменьшением разбойников и воров. Хотя в источниках можно отыскать и более указаний относительно разбоев; однако, с одной стороны, мы не скажем, чтоб в приведен­ной картине краски не были слишком ярки, а с другой сто­роны, нет основания предполагать, чтоб прежде было мно­го лучше и чтоб в других соседних христианских странах в описываемое время было также много лучше; в последнем усомнится всякий, кто, например, сравнит известия о раз­боях в польских владениях во время Казимира Ягайловича. Говорят: легкие денежные пени могли некогда удерживать наших предков от воровства; но в XIVвеке воров клейми­ли и вешали, причем спрашивают: был ли действительно стыд гражданский там, где человек с клеймом вора оста­вался в обществе? Но мы в свою очередь спросим, был ли действителен стыд гражданский там; где вор, отделавшись легкою пенею, без клейма оставался в обществе? К описы­ваемому же времени относят появление телесных наказа­ний; но мы уже в Русской Правде встретили известие о му­ках или телесных истязаниях, которым виновный подвер­гался по приказанию княжескому; телесные наказания су­ществовали везде в средние века, но были ограничены из­вестными отношениями сословными; у нас же вследствие известных причин такие сословные отношения не вырабо­тались, откуда и произошло безразличие касательно телес­ных наказаний. Но если мы не можем допустить излишней яркости некоторых красок в картине нравов и резкости в противоположении нравов описываемого времени нравам предшествовавшей эпохи, то, с другой стороны, мы видели в описываемое время причины, которые должны были вредно действовать на нравственность народную, изме­нять ее не к лучшему.

В примерах жестокости наказаний нет недостатка в ис­точниках; советники молодого князя Василия Александро­вича подверглись жестоким наказаниям: у одних нос и уши обрезали, у других глаза выкололи, руки отсекли.

[…] Страсть к вину в сильной степени выказывается в не­которых известиях, как, например, в известии об осаде Мо­сквы Тохтамышем; в описании похода Василия Темного против дяди Юрия сказано, что великий князь взял с собою из Москвы купцов и других людей, которые были пьяны и везли с собой мед, чтобы еще пить. Ссоры, драки, убийства и всякого рода преступления по-прежнему всего чаще происходили на пьяных пирах; в 1453 году великий князь Ва­силий Васильевич писал своим посельским и приказникам: «Говорил мне отец мой Иона митрополит, что ваши люди ез­дят в митрополичьи села по праздникам, по пирам и по брат­чинам, незваные, и на этих пирах происходят душегубства, воровства и других диких дел много. И я, князь великий, дал митрополиту грамоту, что в его села по праздникам, пи­рам и братчинам никому незваным не ездить». Чем далее к северо-востоку, тем нравы были грубее: из послания митро­полита Ионы к вятскому духовенству узнаем, что в Вятке не­которые брали по пяти, шести и даже по десяти жен, а свя­щенники их благословляли и приношения от них принимали в церковь; некоторые жили с женами вовсе без венчания, иные, постригшись в монахи, расстриглись и женились.

[…]Невыгодное мнение о безопасности общественной мы получаем из летописных известий об ушкуйничестве; известий о разбоях, производимых не в столь обширных размерах, мы не находим в летописях, но находим в жи­тиях святых.

[…] Грубость нравов и приведенные причины этой грубо­сти должны были задержать также и литературное развитие.

Подробности bitsofa peer-to-peer у нас на сайте.

[…] грамотность сохранялась в сословии духовном; кни­ги не могли утратить своего значения, как вместилища ре­лигиозных сокровищ; учение книжное не могло не оста­ваться желанною целию для лучших людей, как сообщав­шее им познание вещей божественных, дававшее средст­ва к религиозному совершенствованию. Книга, следова­тельно, продолжала считаться сокровищем; во время Тохтамышевой осады в Москву со всех сторон снесено было множество книг; книги усердно переписывались иноками, переводились с греческого, составлялись сборники; вме­сте с книгами духовного содержания переписывались и летописи; не одно врожденное человеку любопытство и уважение к делам предков давали значение летописям; они употреблялись как доказательства в княжеских спо­рах; мы видели, что князь Юрий Димитриевич доказывал права свои на старшинство летописями. Обычай записы­вать современные события также не прекратился; изве­стия о событиях важных, возбуждавших особенное вни­мание и сочувствие, записывались с разными прибавками молвы стоустой, украшались по мере сил и знаний.

История России с древнейших времен. В 15 кн. М., 1960. Кн. 2. Т. 4. С. 615-621.

Миниатюра: Виктор Муйжель. Примирение Василия II Тёмного с Шемякой