Наше «я» и немецкое «я»

Н. Шелгунов

И действительно, «немец» есть представление о каком-то качестве, которого у нас нет, и, в то же время, о каком-то недостатке, которого нам иметь бы не хотелось. <…>

Первобытный тевтон, оставивший свой первобытный лес и расставшийся со звериною шкурой, много поработал, изменял, приспособлял и устраивал, прежде чем установил себе новый порядок жизни, создал иные привычки и из тевтона превратился в немца. <…>

Любопытно, что так называемая немецкая культура наблюдается только у протестантских народов, а у католических ее нет.

<…> Немецко-протестантская культура не оставила в покое ни одного уголка ни в чувствах, ни в мыслях своих последователей, ку­да бы она ни забралась и где бы она ни установила точного порядка и гармонии. Этим занялся еще Мартин Лютер, который был впол­не практический реформатор, очень хорошо понимавший, чего он хочет. Оттого-то немцы и приняли так охотно лютеранство, что оно сулило им не журавля в небе как папство и католичество, а обеща­ло лучший порядок на земле, которого они от католичества добить­ся не могли.

Лютеранство стало, таким образом, для немцев духовно-нравст­венною школой для устройства земных отношений. Оно и обняло их действительно всех, начиная с отношений родителей к детям и детей к родителям, господ к прислуге и крестьянам, и прислуги и кресть­ян к господам и кончая отношениями народа к власти и власти к на­роду. Это была цельная, точная, подробная до мелочей инструкция для человеческого поведения, в которой для всякой обязанности и всякого права имелось точное указание, частью писанное, частью, и если маленький немец усваивал все эти правила хорошо, внимательно и прилежно сначала дома, под руководством родителей, а потом в школе, под руководством учителя, и в церкви, под руководством пастора, то из него получался настоящий большой «не­мец», т. е. человек, с точными, ясными и твердо усвоенными правилами и понятиями, разрешавшими ему всякие вопросы жизни, и с привычками порядка во всем его личном обиходе. <…>

А между тем и у нас есть культура, и вполне несомненная культура. Мы тоже появились на свет не прямо «русскими», а были снача­ла «славянами», как немцы были сначала «тевтонами». С тех пор как император Маврикий видел славян живущими в пещерах, точ­но медведи в берлогах, свершилось в жизни славян много перемен и бывший пещерный славянин вырос в большое, даже очень боль­шое, государственное тело, назвавшееся Россией. Русская культура также несомненна, как и культура немецкая; она выражается и в на­шем русском быте, и в нашем русском обиходе, и в русских нравах, и в том особенном характере внутренних отношений, которые нем­цы называют «русскими».

Как для нас «немец» составляет понятие вполне определен­ное, так и для немца «русский» тоже вполне определенное поня­тие. А если все это так, если существует русская культура, и такая же самостоятельная, как немецкая, то отчего же немец держит себя со спокойным и уверенным достоинством, точно он господин своей собственной судьбы, точно только он сам один ее для себя и делает, и сделает ее непременно такою, какою хочет, а мы, русские, создав­шие себе просторное и громадное отечество, в котором никогда не заходит солнце, ходим какою-то неуверенною поступью, опустив глаза книзу?

Наше «я» и немецкое «я» // В кн.: Очерки русской жизни. СПб., 1895. С. 412-416.