Двухвековая борьба Руси с по­ловцами

В. Ключевский

[…] степи со своим кочевым населением […] были исто­рическим бичом для древней Руси. После поражения, на­несенного Ярославом печенегам в 1036 г., русская степь на некоторое время очистилась; но вслед за смертью Ярослава с 1061 г. начались непрерывные нападения на Русь новых степных ее соседей половцев (куман). С этими половцами Русь боролась упорно в XI и XII столетиях. Эта борьба — главный предмет летописного рассказа и бога­тырской былины. Половецкие нападения оставляли по се­бе страшные следы на Руси. Читая летопись того времени, мы найдем в ней сколько угодно ярких красок для изобра­жений бедствий, какие испытывала Русь со степной сто­роны. Нивы забрасывались, зарастали травою и лесом; где паслись стада, там водворялись звери. Половцы умели подкрадываться к самому Киеву: в 1096 г. хан Боняк «ше­лудивый» чуть не въехал в самый город, ворвался в Печерский монастырь, когда монахи спали после заутрени, ограбил и зажег его. Города, даже целые области пусте­ли.

Русь истощалась в средствах борьбы с варварами. Никакими мирами и договорами нельзя было сдержать их хищничества, бывшего их привычным промыслом. Мономах заключил с ними 19 миров, передавал им мно­жество платья и скота — и все напрасно. С той же целью князья женились на ханских дочерях; но тестьпо-прежнему грабил область своего русского зятя без всякого внимания к свойству. Русь окапывала свои степ­ные границы валами, огораживала цепью острожков и военных поселений, предпринимала походы в самые сте­пи; дружинам в пограничных со степью областях прихо­дилось чуть не постоянно держать своих коней за повод в ожидании похода. Этой изнурительной борьбой был выработан особого типа богатырь — не тот богатырь, о котором поет богатырская былина, а его исторический подлинник, каким является в летописи Демьян Куденевич, живший в Переяславле Русском в половине XII в. Он со слугой и пятью молодцами выезжал на целое войско и обращал его в бегство, раз выехал на половец­кую рать совсем один, даже одетый по-домашнему, без шлема и панциря, перебил множество половцев, но сам был исстрелян неприятелями и чуть живой воротился в город. Таких «храбров» звали тогда людьми божиими. Это были ближайшие преемники варяжских витязей, пе­ресевшие с речной лодки на степного коня, и отдален­ные предшественники днепровского казачества, воевав­шего с крымскими татарами и турками и на коне и на лодке. Таких богатырей много подвизалось и полегло в смежных со степью русских областях XIи XIIвв. Одно старинное географическое описание юго-западной Руси XVIв. изображает одну местность на пути между Переяславлем Русским и Киевом в виде богатырского кладби­ща: «А тут богатыри кладутся русские». До смерти Мо-номахова сына Мстислава (1132 г.) Русь еще с успехом отбивала половцев от границ своих и даже иногда удач­но проникала в самую глубь половецких степей; но со смерти этого деятельного Мономаховича ей очевидно становилось не под силу сдерживать напор кочевников, и она начинала отступать перед ними. От этих нападе­ний, разумеется, всего более страдало сельское погра­ничное население, не прикрытое от врагов городскими стенами. На княжеском съезде в 1103 г. Владимир Мо­номах живо изобразил великому князю Святополку тре­вожную жизнь крестьян в пограничных со степью обла­стях: «Весною, — говорил князь, — выедет смерд в поле пахать на лошади, и приедет половчин, ударит смерда стрелою и возьмет его лошадь, потом приедет в село, заберет его жену, детей и все имущество, да и гумно его зажжет». Эта почти двухвековая борьба Руси с по­ловцами имеет свое значение в европейской истории. В то время как Западная Европа крестовыми походами предприняла наступательную борьбу на азиатский Вос­ток, когда и на Пиренейском полуострове началось та­кое же движение против мавров, Русь своей степной борьбой прикрывала левый фланг европейского наступ­ления. Но эта историческая заслуга Руси стоила ей очень дорого: борьба сдвинула ее с насиженных днепров­ских мест и круто изменила направление ее дальней­шей жизни.

Курс русской истории. Соч.: В 8 т. М., 1956. Т. 1. С. 279-282.

Миниатюра: Коллаж Андрея Седых