Первые реформы Ивана Грозного

 

Родится Тит — широкий ум.

(Предсказание юродивого беременной Елене Глинской)

Иван IV, занимающий в русской истории совершенно особенное место, — наиболее известный из русский царей. Рядом с ним в пантеоне государей стоит только Петр I. Оба царя вызывают на протяжении веков непрекращающиеся споры историков, желающих определить их место в историческом процессе, их роль в строительстве государства и государственного жителя. Отношение историков, образованного класса к Ивану и Петру были критерием политических взглядов, выражение отношения к действительности позднейших времен. Выдающийся историк и непреклонный идеолог самодержавия Н. Карамзин представил царствование Ивана Грозного прежде всего как серию кровавых преступлений. Советские историки, начиная с 40-х гг., следуя за вкусами вождя народов, отбросившегоя модель Петра I ради модели Ивана IV, изображают Грозного «прогрессивным царем».

Николай Карамзин отмечает удивительную особенность: самый жестокий из русских царей остался положительным героем в народной памяти, в русском фольклоре. Карамзин заключает повествование о годах Иоанновых поразительными словами. «История злопамятнее народа». Точность мысли, справедливость его наблюдения, сделанного в начале XIX в., подтверждаются в конце XX в.: соперник Грозного по злодействам Иосиф Сталин вырастает в народной памяти как строгий, но справедливый хозяин сильной, жившей в строгом порядке стране.

Слава Ивана IV связана с тем, что впервые становятся известными сведения о жизни и личности русского правителя в невиданном ранее количестве. «К сказаниям иностранцев», посещавших в XVI в. Москву по разным делам или непосредственно служивших царю, впервые добавляется «История князя великого Московского», описание жизни и деятельности Ивана, составленное его бывшим другом, а затем интимным врагом князем Андреем Курбским. Написанная в Литве в 60-70-е годы, куда князь бежал «от царского гнева», первая светская русская история не страдает объективностью, но приносит живой, страстно написанный портрет первого русского царя. Ко всем этим источникам разной ценности добавим еще один — уникальный. В первом послании Курбскому, отвечая на письмо «изменника», Иван Грозный не только излагает свои политические и философские взгляды, но пишет первую и последнюю в русской истории царскую «автобиографию». Если бы Иван Васильевич слышал о психоанализе, он не мог бы лучше изобразить свое сиротство: «Когда… наш отец, великий государь Василии, оставил бренное земное царство… мне было три года, а покойному брату… Георгию — один год; остались мы сиротами, а мать наша, благочестивая царица Елена, столь же несчастной вдовой… Когда же Божьей судьбой родительница наша, благочестивая царица Елена, переселилась из земного царства в небесное, остались мы с покойным братом Георгием круглыми сиротами, никто нам не помогал… Какой только нужды ни натерпелись мы в одежде и в пище! Ни в чем нам воли не было; ни в чем не поступали с нами, как следует поступать с детьми». Врезался в память Ивана эпизод, который видится им как страшное, неизгладимое унижение; «Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не смотрит… Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные тяжелые страдания, перенесенные мною в юности?»59.

Опираясь на автобиографические заметки Ивана, Василий Ключевский создал блестящий психологический портрет царя в детстве: в душу сироты рано и глубоко врезалось чувство брошенности и одиночества; безобразные сцены боярского своеволия и насилия, среди которых рос Иван, превратили его нервность в нервную пугливость; с годами в Иване развились подозрительность и глубокое недоверие к людям. Современный русский историк Р. Скрынников, отдавая должное писательскому таланту Ключевского, подвергает сомнению источник, т.е. воспоминания Ивана. По мнению Р. Скрынникова, следует помнить, что до семи лет Иван жил, окруженный материнской лаской (а именно в эти годы формируются основы характера), что опекуны не вмешивали мальчика в свои распри, что его баловали, а не ограничивали, если не считать ограничений московского Церемониала. По мнению современного историка, у Ивана не было «никаких серьезных оснований для обвинения бояр в непочтительном к нему отношении», поздние сетования царя «написаны как бы с чужих слов60.

Какими бы ни были подлинные воспоминания детства, главное — царь Иван нес в душе тяжелые обиды на опекунов, на бояр вообще. «Вы, бояре», — как постоянно обращается Иван к Курбскому, — всегда враги. Нет историка, который, ссылаясь на Андрея Курбского, его Послания, его «Историю», не рассказал бы о жестоком нраве, проявленном Иваном еще в детстве, о том, как он мучал животных, сбрасывал в 12 лет с крыш «тварь бессловесную», кошек и собак, а с 14 «начал человеков ураняти». Боярские группировки старались заручиться поддержкой юного великого князя, натравливали его на своих противников. В декабре 1453 г. прорывается «великий гнев» государя: обиженный на Ивана Шуйского, фактически правившего государством, Иван велел своим псарям схватить его. Усердные слуги задушили правителя. «От тех мест, — записывает летописец, — начали бояре от государя страх имети и послушание».

Относительно страха летописец был прав, относительно послушания — преувеличивал. Пройдет еще немало времени, прежде чем Иван добьется полного подчинения бояр.

Свое совершеннолетие Иван решил ознаменовать женитьбой. По свидетельству летописца, он обратился к митрополиту, рассказал ему о своем намерении, добавив: «Первою моей мыслью было искать невесты в иных царствах; но, рассудив основательнее, отлагаю сию мысль. Во младенчестве лишенный родителей и воспитанный в сиротстве, могу не сойтись нравом с иноземкой; будет ли тогда супружество счастием? Желаю найти невесту в России…» Мудрые опасения о возможном «несходстве характеров» с иноземкой не были плодом глубоких размышлений об отношениях между мужем и женой. Можно бы сказать, что необходимость становилась добродетелью. Еще в 1543 г. из Москвы было направлено посольство в Польшу с заданием поискать невесту московскому государю. Делались и другие подобные попытки. Все они не увенчались успехом. Москва в это время не казалась соседям привлекательной. Гордый Иван решил искать невесту дома, порывая с традицией деда, женившегося на гречанке Софье, и отца, взявшего в жены литвинку Елену. Решение Ивана не могло не порадовать московских сторонников далекой старины. Их взгляды выражает в своей «Истории» Курбский, повествующий о том, как «в предобрый русских князей род посеял дьявол злые нравы, особенно злыми их женами-чародейками… более же всего теми, которые взяты были из иноплеменников». Бабку и мать Ивана имел прежде всего в виду Андрей Курбский.

Порядок выбора невест из числа русских красавиц был тщательно разработан и испытан при выборе первой жены для Василия III. Иван выбрал себе Анастасию, дочь покойного Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина, происходившего из старинного дворянского рода. Выбор был удачен: Иван горячо любил свою жену; ее родственник стал основателем династии Романовых.

До женитьбы Иван Васильевич решил «венчаться на царство», глава русского государства принял титул царя. Иван III иногда называл себя «царем», Василий III употребил этот титул в договоре с императором Максимилианом, но в Вене договор подписать отказались. Московские дипломаты хорошо знали, что строгие правила регулируют приобретение нового титула, и поэтому, избегая осложнений, известили иностранные государства о коронации Ивана не сразу. Для обитателей Московского государства дипломатические тонкости значения не имели: Иван, став царем на 14-м году княжения, становился и самодержавным государем. Идея Третьего Рима приобрела реальную почву — Московское царство. На первых порах коронование и свадьба не изменили ни положение в стране, ни поведение Ивана. Место Шуйских заняли Глинские, правившие так же беззастенчиво. Иван, по словам Карамзина, «любил показывать себя царем, но не в делах мудрого правления, а в наказаниях, в необузданности прихотей…» Историк констатирует; «Никогда Россия не управлялась хуже». И добавляет: «Для исправления Иоанова надлежало сгореть Москве!»

Москва горела часто и, можно бы сказать, охотно со дня своего возникновения. Пожары опустошали столицу княжества каждые 5-10 лет. Историк Москвы И. Забелин полагает, что «обиженные и озлобленные люди выжигали ненавистную им Москву». Поджечь город было очень просто: он был построен из дерева. Первое кирпичное здание появилось только в 1470 г. В XVII в. Москва насчитывала не более двух сотен каменных домов. Говоря о размерах пожаров, летописцы упоминают только количество сгоревших церквей, не имея представления о количестве домов и жителей. Иностранцы дали самое разное представление о размерах территории Москвы. Англичанам, видевшим Москву в 1553 (Ричард Ченслр) и 1558 гг. (Джиль Флетчер), она казалась больше Лондона, другие (Сигизмунд Герберштейн, 1517) считали, что она вдвое больше Флоренции и Праги. В начале XVII в. Жак Маржерет говорил, что деревянные стены Москвы длиннее парижских. Первые вполне точные цифры о количестве московских дворов относятся к 1701 г. В середине XVI в. город насчитывал примерно 100 тыс. жителей.

21 июня 1547 г. вспыхнул пожар, уничтоживший город целиком. И. Забелин подсчитал: в течение пяти с лишним веков было 5 пожаров, когда Москва выгорала вся. В их числе пожар 1547 г. Ответом на пожар был бунт. 26 июня вооруженные москвичи ворвались в Кремль и убили дядю царя — Юрия Глинского. Царь бежал в подмосковное село Воробьево вместе с двором. «Чернь» двинулась за ним, требуя выдачи ненавистных Глинских, обвиненных в поджоге города «колдовством». Иван отказался выдать родственников, взбунтовавшихся москвичей удалось уговорить вернуться домой.

Пожар и бунт завершает боярское правление. Начинается эпоха реформ, руководимых царем, внимательно прислушивающимся к советникам, которых выбрал он сам.