ОБЩИННОЕ УСТРОЙСТВО СЛАВЯНСКИХ ПЛЕМЕН

ОБЩИННОЕ УСТРОЙСТВО СЛАВЯНСКИХ ПЛЕМЕН, основой древнейшей русской государственности была община. Первобытное устройство общественной жизни славян на Руси было общинное, а не родовое. Общинное вечевое устройство у славян проникло во все стороны общественной жизни. Каждое племя является союзом городов, город является союзом улиц, улица — союзом семейств. Следовательно, первобытное устройство славянских обществ на Руси было вечевое, а вече при родовом быте неуместно, там глава всего устройства родоначальник, а не вече. Сама история поселения славян на Руси указывает также на общинное, а не родовое устройство. Нестор говорит: «Волохом бо нашедшим на словени на дунайские, седшем в них и насилящим им. Словени же овии пришедшие седоша на Висле и прозвашася ляхове, а от тех ляхов прозвашася поляне, ляхове друзии лутичи, ини мазовшане, ини поморяне. Тако же и ти словени, пришедше и седоша по Днепру и нарекошася поляне, а друзии древляне, зане седоша в лесах; а друзии седоша между Припетью и Двиною и нарекошася дреговичи; инии седоша по Двине и нарекошася полочане речки ради, яже течет в Двину, именем Полота, от сея прозвашася полочане. Словени же, седоша около оз. Ильменя, прозвашася своим именем, и сделаша град и нарекоша и Новгород; а друзии седоша по Десне и Семи, и по Суле, и нарекошася север. Тако розыдеся словенский язык». Эти слова Нестора показывают, что славяне не вдруг заселили Русскую землю, но постепенно — «седоша, говорит, на Висле, на Днепре, седоша на Десне» и пр. Из того свидетельства летописи видно, что славяне не были старожилами на Руси, а переселились в эту сторону с Дуная. А если они были пришельцами на Руси, то родовой быт не мог быть осуществлен. Об общем быте славян Нестор говорит: «И живяху в мире поляне и древляне, север и радимичи, и вятичи, и хорваты. Дулебы живяху по Бугу, где ныне волыняне, а уличи, тиверцы седяху по Днестру, приседяху к Дунаеви, бе множество их, седяху бо по Днестру оли до моря, суть гради их до сего дне». А существование городов есть уже явный признак общинного быта; городская жизнь, на какой бы степени развития она ни была, не может быть не общинная, ибо с ней неразлучно первое и главное условие общинности — жить вместе и управляться одной властью, общей силой поддерживать укрепление города, защищать город, иметь общие улицы, площади, быть в постоянных сношениях с гражданами; без этих условий нельзя представить городской жизни, а эти условия и представляют главные начала общинности, отрицающие родовой быт в самых его основаниях и составляющие корень и основание всякого общественного развития. Конечно, между переселенцами может иногда существовать родовой быт, свидетельство чему встречаем мы в германских племенах, которые при своих переселениях большей частью удерживали формы родового быта в общественном устройстве довольно долго, так что некоторые следы этого устройства даже и до сих пор заметны в иных обществах Германии. Но для такого порядка дел нужно много посредствующих обстоятельств и особенное устройство народа, особенная привязанность его к родовому быту. У славянских же племен на Руси не было ни особенной привязанности к родовому быту, ни благоприятствующих к тому обстоятельств. Германские племена, переселявшиеся в разные страны Европы, передавали свои родовые имена вновь занимаемым местностям, напр., Нордлинг, Нортумберленд в Саксонии и Англии; напротив того, славянские племена сами принимали названия от местностей, ими занимаемых: поляне — от полей, древляне — от леса, северяне — от речки Полоты, на которой они поселились, новгородцы — от Новгорода. Явно, что славяне у нас не дорожили своим дунайским родовым бытом; германцы же так дорожили своим родовым бытом, что даже устраивали искусственные роды, напр., дитмарсенские роды, когда на самом деле переселенцы не были родичами между собой. В истории русских славян не было упоминания об искусственных родах. Сохранению родового быта у германцев благоприятствовало то, что германские племена совершали свои переселения во время владычества родового быта на родине, поэтому германские переселенцы большей частью отправлялись в путь со строгим соблюдением родовых форм, под предводительством родоначальника. Переселения германские были произвольны; напротив, славяне стали переселяться с Дуная тогда, когда их родовой быт был сильно потрясен и даже расстроен римлянами, которые постепенно занимали их земли и строили там свои города. Славяне начали переселяться за Дунай не по доброй воле, а по принуждению, вследствие насилия, как прямо говорит Нестор: «Волохом бо нашедшим на словени на Дунайские». Притом не нужно упускать из виду, что близкое и продолжительное соседство славян с греками и римлянами на Дунае сильно потрясло их родовой быт и развило в них потребность общественного устройства. Что уже славяне дунайские должны были во многом изменить свой родовой быт, показывает их история на Дунае; так, в к. VIII — н. IX в. в царстве Болгарском и у сербов появляются города с чисто общинным устройством. Хотя история заметила их только в эту эпоху, но, по всей вероятности, они были еще раньше. Стало быть, переселяясь в Восточную Европу, славяне уже разуверились в превосходстве родового быта еще на Дунае. Переходя к нашей истории, мы видим, что, когда славянские племена пришли на Русь, у них появляется уже общинное устройство; следовательно, родовой быт был потрясен еще на Дунае. Племена, переходя на Русь, принесли с собой некоторое образование, чему служит доказательством то, что они уже занимались земледелием; в сравнении с туземными финскими и латышскими племенами они были несравненно выше в своем развитии, чему лучшим доказательством служит то, что большая часть латышских и финских племен еще до Рюрика была подчинена славянам, и притом не столько, кажется, войною, сколько колонизацией, постройкой славянских городов между финскими и латышскими племенами. Так, история уже застает Ростов, Суздаль, Белоозеро и другие славянские города среди поселений веси, мери и муромы, и этот финский край на глазах истории до того ославянился, что уже в XII в. их трудно было отличить в некоторых местах от славян — явный признак, что славяне пришли на Русь, уже находясь на известной степени развития, что общественное устройство у них было не родовое, а общинное, так что они принимали всякого иноплеменника в свое общество и делали его равноправным. Родовой быт этого не допускал: здесь всякий, вступавший на землю чужого рода, должен был сделаться или рабом, или умереть, как то было у германцев; напротив, у славян на Руси не видим, чтобы исключали неродича. Славяне принимали в свое общество финнов как равноправных; так, известно, что в приглашении варяго-русов вместе со славянами участвовала и чудь — следовательно, признавалась одноправной со славянами; это уже условие принятия в общество иноплеменников явно указывает на общинное устройство у славян на Руси, только община не полагает различия между единоплеменниками и иноплеменниками. Вообще можно принять с достоверностью, что славяне изменили свой быт еще на Дунае и преимущественно от влияния соседних греков и римлян. Наконец, верным признаком общественного состояния славян могут служить еще особенные условия владения землей. У нас, на Руси, и у сербов на Дунае было два вида владения: общинное и частное поземельное владение. В первом виде земля составляла принадлежность целого общества, и каждый член его имел право владения и пользования без права отчуждения; во втором же виде земля составляла полную собственность владельца с правом отчуждения. Такой порядок владения возможен только при общинном устройстве. В родовом же быте земля принадлежит целому роду, и члены его пользуются ею. В древней Германии все члены рода делили между собой всю землю, составлявшую принадлежность одного известного рода, и ни один хозяин не оставался по нескольку лет на одной земле. Это сохранилось в некоторых местах до сих пор, тогда как у славянских племен на Руси и упоминания не было о подобном ежегодном разделе. У нас каждый член общества владел землей общины так, что мог передать ее и своим детям. Общинное владение отличалось от частного только тем, что владелец общинной земли непременно должен был быть членом общества.

Две причины имели влияние на изменение родового быта славян: 1) соседство с греками и римлянами, поколебавшее родовой быт славян еще в то время, когда они жили на Дунае; 2) переселение в чужую землю, занятую финскими и латышскими племенами, поставило славян перед необходимостью жить в чужой земле общинами и строить города, чтобы не смешаться с туземцами. По свидетельству Нестора, родовой быт сохранился только у одного из славянских племен, переселившихся на Русь, — у полян: «Поляном же, живущим особе и володеющем роды своими, иже и до сее братье бяху поляне и живяху кождо с своим родом и на своих местах, владеюще кождо родом своим». Но и поляне недолго держались форм родового быта. Нестор же говорит далее, что над всеми родами полянскими возвысился род Кия, Щека и Хорива и что у них был построен город Киев. Из этого видно, что поляне оставили впоследствии родовой быт и стали держаться быта общинного, потому что преобладание одного рода над другими невозможно при родовом быте, точно так же, как и построение города есть прямое отрицание родового быта.

Быт отдельных славянских племен. Мы видели, что общественное устройство славян на Руси было общинное, а не родовое. Теперь посмотрим, как у того или другого племени развилась общинность. Славянские племена, пришедшие на Русь с Дуная, заняли пространство земли от Черного до Белого и Балтийского морей. Естественно, что при такой расселенности они не все жили одинаково: иные из них скорее почувствовали необходимость в общинном быте и развили его, другие, напротив, могли остаться при старом родовом быте. Рассмотрим их по-порядку, начиная с племен, живших на юге России.

Уличи и тиверцы. Эти племена жили по побережью Черного моря, от Нижнего Дуная до Днепра. Угрожаемые с запада тем же врагом, который принудил их передвинуться на Русскую землю, а с востока разными кочевниками, уличи и тиверцы вскоре после переселения вынуждены были обратиться к общинной жизни. Баварский географ, относящийся ко 2-й пол. IX в., насчитывает у уличей 318, а у тиверцев 148 городов. Существование городов у этих племен доказывает, что быт их был общинным. Но насколько он был развит у них, как устроен был каждый город, в подробностях нам неизвестно. Нестор говорит только, что они были сильны, так что кн. Олег не мог покорить их, хотя воевал с ними 10 лет. Кн. Игорь с большим трудом вел войну с ними, под одним из их городов Пересечном его войска стояли около трех лет. Но неизвестно, были ли эти племена покорены им, известно только то, что они платили Игорю дань.

Дулебы, или бужане, («зане седоша по Бугу») и волыняне жили по р. Бугу на севере от уличей и тиверцев. Об их внутреннем устройстве мы имеем мало сведений. По свидетельству Нестора, эти племена переселились очень рано и в сер. VII в. были покорены аварами, которые слишком жестоко обращались с покоренными. На север от дулебов и волынян жили дикие литовцы и еще более дикие воинственные ятвяги, племя, которое, несмотря на все усилия покорить его, просуществовало ок. 500 лет. Соседство с этими племенами, конечно, заставило дулебов и волынян жить не иначе как обществами и иметь города. Т. о., мы имеем, хотя и косвенное, указание в летописи на то, что дулебы и волыняне жили общинами, но, кроме этого, мы имеем еще другое историческое свидетельство — мифы, которые мы находим в былинах Владимира Святого. В них уличи и волыняне представляются чрезвычайно богатыми людьми. Далее в этих мифах есть указания и на внутреннее устройство этих племен; из этих краев у Владимира Святого были два богатыря, имевшие особенный от других богатырей характер, это — Дюк Степанович и Чурило Пленкович, красивый молодой человек, в сопровождении богатой дружины едет в Киев к Владимиру, который принимает его очень ласково и расспрашивает его, кто он. «Я сын, — говорит Чурило, — старого Плена из Волыни; мой отец просит тебя принять меня к себе на службу». Владимир принял его, но через некоторое время вздумал сам побывать в гостях у старого Плена. Здесь он находит у него великолепное жилище, около которого красовались громаднейшие строения; везде видны были поразительное богатство и пышность. О Дюке Степановиче есть другое предание. Галичанин Дюк по смерти своего отца явился на службу к Владимиру с великолепной свитой и хвастался своим богатством, так что дивил всех. На обеде у Владимира он резко высказался против бедности киевлян. Раздраженный князь отправил посла для разузнания о Дюковых богатствах. Посланный, воротившись, говорил, что богатство Дюка действительно необъятно: «Чтобы переписать его, нужно два воза перьев и чернил, а бумаги невесть сколько». Но ни Дюк Степанович, ни Чурило Пленкович нигде не называются князьями. Стало быть, у уличей, тиверцев, дулебов и волынян не было князей, но тут жили какие-то богатые люди, от которых вполне зависели прочие жители.

На восток от дулебов и на северо-восток от тиверцев жили древляне, соседствовавшие у верховьев Ирши и Тетерева с полянами. Об общественном устройстве в этом племени Нестор сохранил несколько драгоценных известий при описании войны древлян с кн. Игорем и с кн. Ольгой. Из этих известий видно, что главой древлянского племени был князь, он был главным попечителем всей земли, он пас деревскую землю, по выражению летописи, старался о ее распространении, о порядке и наряде целой страны. Но вместе с князем участвовали в управлении и лучшие мужи, которых Нестор прямо называет держащими землю; так, при описании вторичного посольства древлян к Ольге он говорит: «Древляне избраша лучшие мужи, иже держаху деревскую землю». Замечательно, что летописец сих держателей древлянской земли называет лучшими мужьями, а не старейшинами, явный признак общинного быта в сильном развитии. Далее, вместе с князем и лучшими мужами участвовало в управлении и все племя древлян. Так, летописец, описывая вторичное нападение Игоря на древлянскую землю, говорит: «Древляне, сдумавше со Князем своим Малом, послали к Игорю глаголюще: почто идеши опять». Или древлянское посольство говорит Ольге: «Посла ны деревская земля». Здесь община выступает во всем своем развитии; послы прямо говорят, что они посланы от всей деревской земли, а не от князя или старейшин; следовательно, деревская земля составляла что-то целое, общину, моральную личность. Общественное устройство древлян совершенно одинаково с общественным устройством сербов, как оно представляется из Душанова Законника и других древнейших памятников. У сербов, как и древлян, был свой князь, или жупан, свои властели, или лучшие люди, держащие землю, как они именно и называются в сербских памятниках, а также свои народные собрания, или веча, называвшиеся соборами. А сербское общинное устройство, по последнему слову науки, признается общинным, или, как сербы называют, оптина, обькина (доктор Крстичь). Следовательно, ясно, что и древлянское устройство, описанное Нестором, было общинное. Еще замечание относительно лучших людей. В лучших людях нельзя видеть родоначальников, или старейшин, а только поземельных собственников, как у сербов волостели. Существование частной собственности служит лучшим доказательством того, что быт их был не родовой, а общинный. У народов, живущих в родовом быте, земля принадлежит целому роду, а частной собственности не может быть.

На восток от древлян, прямо по западному берегу Днепра, жили поляне. Об этом племени, о его общественном устройстве Нестор оставил довольно свидетельств. По свидетельству Нестора, поляне пришли с Дуная еще под влиянием родового быта: они при начальном поселении сели у Днепра по-дунайски, врассыпную, каждый род отдельно, по горам и по лесам, и занимались звероловством. Но чужая земля скоро принудила полян отступиться от родового быта. Между ними скоро усилился один род, примыкавший своими поселениями прямо к Днепру, и старейшие представители этого рода, братья Кий, Щек и Хорив, сделались главными начальниками, князьями всех полянских родов и выстроили в этом краю первый город Киев. По смерти Кия и его братьев власть, приобретенная ими, перешла в их род: «…и по сих братьи, — по словам Нестора, — почаша род их держати княжение в Полях». Т. о., еще в первых поколениях дунайских переселенцев последовало соединение полянских родов в одно целое, а вместе с тем и первоначальное родовое их устройство потерпело сильное изменение. А когда вымерли потомки Кия, управлявшие полянами, то общинные начала в этом племени получили полное развитие — поляне уже начали управляться вечем, так что Нестор уже сравнивает их с новгородцами: «Новгородцы бо и смолняне, и кияне, и вся власти, якоже на думу на вече сходятся, начтоже старейшии сдумают, на том же пригороды станут». Т. о., с пресечением Киева потомства все племя полян составило союз общин, и прежнее родовое старейшинство обратилось в новое старейшинство — общинное, основанное сколько на старейшинстве, столько же на могуществе и богатстве; старшим сделался не род и не его представитель — родоначальник, а город, послуживший первой основой общины, младшими же — его выселки, пригороды. Родовой быт здесь решительно потерял свое прежнее значение, общество пошло совсем иным путем, выгоды его совершенно разошлись с выгодами рода. Род требовал разъединения и удаления от других, а общество искало общения и соединения в одно целое и сыскало его в подчинении пригородов старшему городу. У полян представителем и руководителем целого племени сделался не родоначальник, а старший в том краю город — Киев; о родах же, как представителях родового быта, нет и упоминания во всей последующей истории полянского племени. Первое известие об общинном устройстве у полян, засвидетельствованное историей, мы встречаем при нападении козар. Нестор говорит: «Наидоша я Козаре, седяща на горах сих, и реша Козари: «платите нам дань». Сдумавше поляне и вдаша от дыма меч». Вот первое известное нам киевское вече. Второе вече встречаем при нашествии Аскольда и Дира.

При общинном устройстве поляне стали усиливаться, чему много способствовали выгоды местности, занимаемой ими при торговом пути от варяг к грекам. Поляне стали представителями общинного быта, начала которого стали проникать и в семейную их жизнь. Само устройство семьи у полян было особенное. Брак определялся по договору, которым определялось количество приданого за невестой, а договор — дитя общины. Семейные отношения у полян отличались особенной строгостью, чинностью: «Поляне бо своих отец обычай имут кроток и тих и стыдение к снохом своим, и сестрам, и к деверем великой стыдение имяху; брачныя обычаи имяху: не хожаше зять по невесту, но проводяху вечер, и заутра приношаху ей, что вдадуче». Сама религия полян подверглась влиянию общинного устройства. По свидетельству Прокопия, славяне на Дунае не изменяли древних обычаев и строго соблюдали их, тогда как поляне, переселившись, изменили свою религию. Первоначально религия их состояла в поклонении озерам, рекам, лесам, горам, но впоследствии мы видим у них других богов — Перуна, Стрибога, Волоса и др., которых они заимствовали у литовцев и финских племен. Это заимствование чужих богов, немыслимое при родовом быте, служит неопровержимым доказательством, что племя славян перешло от отчуждения и замкнутости к общине в самых широких размерах.

На восток от полян, на противоположном берегу Днепра, жили северяне. Это племя, по свидетельству Нестора, составилось из выселенцев, пришедших от кривичей; кривичей же Нестор называет выселенцами полочан, а полочан производит от ильменских славян, или новгородцев. Т. о., северяне принадлежат к одному поколению с новгородцами, полочанами и кривичами и были колонистами ильменских колонистов, что, кроме свидетельства Нестора, доказывает и само название северян, т. е. пришельцев с севера. Это известие о происхождении северян указывает на их общинное устройство, ибо колонисты общинников не могли быть не общинниками; к тому же мы не имеем никаких известий, что у северян были в древности князья, а это еще более указывает на общинное устройство в этом племени, ибо в князьях, хотя не всегда верно, можно было бы еще предполагать родоначальников. На общинное же устройство у северян указывает ряд северянских городов от Любеча до Переяславля, уже в X в. известных по своей торговле византийцам, о чем ясно свидетельствует Константин Порфирородный, который говорит, что ежегодно у Киева сходятся лодки из Любеча и Чернигова для отправления в Константинополь. Кроме Константинополя северяне вели еще обширную торговлю с Казарией и Камской Болгарией, о чем говорит Ибн-Фоцлан, посол Калифа Муктадера, бывший в Булгаре и Итиле в 921 и 922. По его словам, в Итиле хозарском была особая слобода для северянских купцов, где помещались их жилища и амбары с товарами; они там жили обществами и по своим торговым делам иногда довольно долго проживали в Итиле и Булгаре и в одной роще имели свою особую кумирницу, куда приходили для жертвоприношений. Обширная и деятельная торговля северян с Византией, Болгарией и Козарией свидетельствует о довольной развитости северянского племени, ибо никак нельзя согласиться, что торговля эта была следствием нужд естественных и бесплодия земли, потому что край, занятый северянами, очень плодороден и обилен для того, чтобы прокормить дикарей и удержать их дома, не странствуя по отдаленным землям для прокормления торговлей; явно, что торговля была следствием развития потребностей не чисто физических, но уже более нравственных, гражданских. Для северян, по свидетельству Ибн-Фоцлана, нужны были золото, серебро, греческие парчи и другие предметы довольства и обилия, неизвестные и ненужные бедным дикарям.

Нестор дает нам некоторые сведения о жизни и нравах северян. Так, он говорит, что они имели обычай собираться на игрища, происходившие между их селений, на которые сходились мужчины и женщины: «Схожахуся на игрища, на плясания и на вся бесовския игрища, и ту умыкаху жены собе, с нею же кто совещашеся». Существование такого обычая заставляет предполагать, что быт северян был общинный: они не нуждаются друг в друге, живут незамкнуто, как живут обыкновенно в родовом быте. Утверждение брачных договоров имеет у них точно так же характер общинного быта: невеста отдавалась жениху в присутствии большого собрания народа, впрочем не без предварительного между ними согласия. Этот обычай сохранился в общих чертах и до настоящего времени в Курской, Орловской и некоторых уездах Черниговской губ. Свадьбы заключались на общих сходбищах по случаю какого-нибудь торжественного праздника или на ярмарке, и если жених объявлял свою невесту, то она считалась настоящей его невестой и отказаться от нее жениху уже не было возможности. Кроме свидетельства о брачных обычаях у северян Нестор сообщает еще о похоронных обрядах. В этих обрядах тоже заметно влияние общинного быта. Как при заключении брака или вводе в семью требуется публичность, так же точно публичность требуется и при выходе из семьи, т. е. при смерти кого-либо из ее членов. Похороны состояли в том, что мертвеца сжигали, и пепел его, собранный в какой-нибудь сосуд, ставили в таких местах, где пересекалось несколько дорог, после чего совершалась тризна: «Аще кто умряше, творяху тризну над ним, а по сем творяху кладу велику и взложахуть на кладу мертвеца, сожгаху, а по сем, собравше кости, вложаху в судину малу и ставяху на столпе, на путех». Тризна же есть общинный, а не родовой обряд; на ней устраивались игры в честь покойника и, кроме родственников и друзей его, могли присутствовать все желающие. На эту тризну отделялась третья часть имущества, оставшегося после покойника.

Одноплеменники и родоначальники северян — кривичи, принадлежавшие, как мы уже видели, к одному поколению с новгородцами, по свидетельству Нестора, жили при верховьях Днепра, Западной Двины и Волги. Это племя было одним из многочисленнейших и занимало страну хотя не богатую земными произведениями, но выгоднейшую по местоположению: Днепр указывал кривичам путь в Константинополь, Западная Двина и Неман открывали им дорогу к Балтийскому морю и Западной Европе, а Волга отворяла ворота в Камскую Болгарию и Хозарию. Выгодами местоположения своего кривичи не замедлили воспользоваться; о торговле кривичей с Византией свидетельствует имп. Константин Порфирородный, писатель X в., по его словам, в Константинополь ежегодно приходили купеческие лодки из Смоленска в июне или около этого времени; на севере кривичи торговали с новгородцами в Холму и с чудью в Изборске, откуда Чудским оз. и Нарвой доходили до Балтийского моря; на востоке, по Волге кривичи, очевидно, торговали с Камской Болгарией и Хазарией, ибо, по свидетельству Ибн-Фоцлана, под именем славянских купцов, приезжавших в Итиль и живших там в особой слободе, называемой Хазеран, должно иметь в виду не иных каких славян, как новгородцев и кривичей, приезжавших в Болгарию и Хазарию по Волге с северо-запада. Но, кажется, преимущественная торговая деятельность кривичей была направлена к литовской стране, где они не имели соперников для своей торговли и где через Неман могли иметь сообщение с Балтийским морем. На ближайшие и деятельные сношения кривичей с литовцами и вообще с латышскими племенами указывает привычка латышей называть всех русских кривичами и Русскую землю — кривской землей. Об общинном устройстве у кривичей, или смолян, по их главному городу свидетельствует Нестор. Он говорит, что смоляне, так же как и новгородцы, управлялись в древности вечем и что вече старшего города Смоленска было руководителем всех кривских пригородов.

Полочане, одноплеменники и родоначальники кривичей, жили по р. Полоте и Западной Двине; их старейший город Полоцк находился при впадении Полоты в Двину, потом по Двине их селения доходили почти до ее устьев в Балтийском море, ибо, по свидетельству ливонской летописи, там были полоцкие города Кукейнос и Берсик. Далее, на юг от Двины, через землю литовскую, поселения полочан доходили до Немана и за Неманом на юго-запад, может быть, до Буга и Вислы, на что намекают чисто полоцкие названия р. Дисны и Нарева и г. Полтовеска или Пултуска. На это же углубление полочан в земли литовские и латышские указывает и свидетельство Нестора о том, что тамошние не славянские племена: литва, зимгола, корсь и либь — платили дань Руси; да и вся последующая история Литвы ясно говорит, что полочане издавна были господствующим народом в Литве и находились в близких сношениях с литовскими и латышскими племенами, так что нет сомнения, что большая часть городов литовской земли, и именно древнейшие из них, были построены полочанами и кривичами, которые постепенно колонизировали этот край славянскими поселениями, точно так же, как новгородцы колонизировали земли чуди, мери и веси. Об общественном устройстве полочан мы имеем два свидетельства у Нестора: в первом он называет Полоцкую землю княжением, следовательно, признает у полочан князей, а во втором говорит, что полочане, «якоже на думу, на вече сходятся, и на чем старшие сдумают, на том и пригороды станут»; то же подтверждает и Быховец в литовской летописи; по его словам, «мужи полочане ся справляли, как великий Новгород». Из свидетельств Нестора и Быховца ясно, что общественное устройство у полочан было общинное, одинаковое с устройством древлян и сербов.