Николаевские войны
Со времени Петра Великого вы все более и более расширяете свои пределы, не потеряйтесь в безграничном пространстве.
(Граф Сен-Симон Павлу Лунину, Париж, 1817)
Русский народ теперь ни к чему не способен, кроме покорения мира… Потому, что никакой другой целью нельзя объяснить безмерные жертвы, приносимые государством и отдельными членами общества. Очевидно, народ пожертвовал своей свободой во имя победы. Без этой задней мысли, которой люди повинуются, быть может, бессознательно, история России представлялась бы неразрешимой загадкой.
Де Кюстин. 1839
Наблюдение Анри де Сен-Симона, утопические планы которого приобретут через несколько десятилетий широкую популярность в России, не требовало специально изучения истории. Достаточно было взглянуть на карту евразийского континента. Впрочем, разговор между французским философом и русским офицером происходил в Париже, где расположился русский гарнизон. Предположение маркиза де’Кюстина выражено остроумной формулой, но не становится доказательным. Национальные доктрины, рождавшиеся в то самое время, когда Кюстин прогуливался по империи Николая I, были доктринами русскими. В них отсутствовали универсальные лозунги, которые несли армии Александра, или Чингиз-хана, или Наполеона. Триада Уварова носит ограничительный характер: православие. Вне православия нет спасения. Россия иногда вынуждала — разными методами — побежденные народы, включенные в империю, принимать православие. Но она не предпринимала завоеваний для распространения православия. Ограничительный характер носила и доктрина славянофилов: русской миссией они считали освобождение славян, братьев по крови.
Защита славянства, распространение православия в определенных условиях не могли быть инструментом, позволявшим добиваться мирового господства. Только в 1917 г. государство, возникшее на развалинах Российской империи, положит в основу своей внешней политики универсальную доктрину — коммунизм, которая делала притязания на мировое господство реальным.
В начале 1854 г., когда уже началась война с европейской коалицией, историк Михаил Погодин отправил Николаю I записку, озаглавленную «Взгляд на русскую политику в нынешнем столетии»81. Московский историк исходит из очевидного для него тезиса: «Россия пятьдесят лет служила Европе». Сначала это было спасение континента от Наполеона. Затем, «с 1814 г. Россия стала на стражу порядка», созданного после победы, на стражу идей Священного союза. «Сорок лет, — жалуется Михаил Погодин, — миллион русского войска готов был лететь всюду, в Италию и на Рейн, в Германию и на Дунай». Содержа «целый миллион войска, для нее самой почти ненужного, она готова была останавливать все покушения, ниспровергнуть или поколебать их, где бы они ни обнаруживались».
Автор записки напоминает о спасательной деятельности русской армии. В 1841 г. спасен Константинополь от покушения египетского паши. В 1850 г. Австрия приведена была на край гибели: «Двести тысяч русского войска принудили венгерцев сдаться, и Австрия была спасена». В 1851 г. Пруссия и Австрия готовы были начать междоусобную войну, которая неминуемо привела бы их обеих на тот же край гибели вместе с Германией, и двести тысяч Русского войска остановили пагубное кровопролитие. Естественно, Михаил Погодин вспоминает «страшное потрясение 1848 г.», когда престолы Австрии, Пруссии, всей Германии устояли только благодаря России. И подчеркивает: «…в 1848 г., когда вся Европа была поставлена вверх дном, Россия не ступила ни одного шага для распространения своих владений».
Вывод историка — внешняя политика России была благотворительной: она «приносила в жертву все свои самые дорогие, кровные интересы… Все для Европейского порядка, который был, кажется, высшей, единственной целью». Критикуя внешнюю политику Александра I и Николая I, Михаил Погодин особенно подчеркивает главный грех: «Тридцать миллионов народа Славянского, ей соплеменного, связанного с нею теснейшими узами крови, языка и религии, было оставляемо почти без малейшей помощи, без малейшего участия в их горестной судьбе, на жертву всем истязанием, из коих турецкие были самые легкие…»
Историк имеет в виду, что «истязания» австрийские и прусские были еще тяжелее.
Михаил Погодин писал об ошибочности русской внешней политики в течение полувека не только потому, что был славянофилом и считал помощь братьям по крови, языку, религии миссией России. Но и потому, что 1854 г. показал: Австрия и Пруссия, всем обязанные Николаю I, не поддержали его, когда образовалась антирусская коалиция. Союзники — предали.
Крах политики Николая I в 50-е годы дал московскому историку основание отвергнуть ее, как ошибочную. Для Погодина ошибками были желание вмешиваться в европейские дела, «спасать Европу» и союз с Австрией и Пруссией. Военное поражение сделало Михаила Погодина мудрым задним умом.
Союз России с Австрией и Пруссией был сознательным выбором и фундаментом русской внешней политики Николая I. В 1838 г. барон Филипп Бруннов, один из виднейших русских дипломатов эпохи, многолетний посол в Лондоне, составил для императора «Обзор политики русского двора в нынешнее царствование». Этот текст вошел в курс внешней политики, преподаваемый наследнику, будущему императору Александру II. Логика барона Бруннова была безупречной: Запад, прежде всего Франция, рассадник революции; Австрия и Пруссия представляют собой плотину, защищающую Россию от революционного потока; если плотина рухнет, России снова, как в 1812 г., но в более тяжелых условиях, придется воевать с Францией и поддерживающими ее революционными силами. В связи с этим важный и постоянный интерес России — поддерживать моральный барьер, ограждающий от Франции и состоящий из союзных государств, стоящих на родственных нам принципах82.
Николай I спасал Европу от революции, посылал войска поддерживать шатавшиеся троны, прежде всего в собственных интересах, предпочитая воевать со своим самым страшным врагом — революцией на чужой территории, вдали от русских границ. Революция была главным врагом Николая I. Но, пишет барон Бруннов, восточный вопрос занимал внимание императора с первых дней его царствования и всегда оставался в центре его интересов.
Восточным вопросом в XIX в. был вопрос о судьбе Оттоманской империи. Грознейший противник России на протяжении двух веков, Блистательная Порта, терзаемая внутренними неурядицами, начинает клониться к упадку. Наследство гигантской империи, раскинувшейся на три континента, становится предметом дипломатических маневров европейских держав, примеривающихся, как разделить шкуру медведя, который еще не умер, но серьезно заболел. Интерес России к восточному вопросу был особенно острым, ибо она, во-первых, непосредственно граничила с Турцией, а во-вторых, считала себя покровительницей славян и православных, подданных Оттоманской империи.
Когда слухи о восстании декабристов в Петербурге дошли в искаженном виде до Тегерана, персы решили воспользоваться благоприятной ситуацией и в июле 1826 г. перешли русскую границу. Персия была недовольна условиями Гюлистанского договора 1813 г., оставившего за Россией завоеванные ханства. Политика генерала Ермолова, командовавшего русскими войсками на Кавказе, поддерживавшего противника наследного принца Аббаса-Мирзы, усилила военную партию при персидском дворе.
В ходе двух кампаний — 1826 и 1827 гг. — персидская армия была разбита. 13 февраля 1828 г. в Туркманчае был подписан мирный договор, по которому Персия уступила России Нахиче-ванское и Эриванское ханства и обязалась уплатить 20 млн. рублей серебром контрибуции. Активное участие в переговорах о мире принимал Александр Грибоедов. Знаменитый драматург, опытный дипломат, Грибоедов составил проект экономического освоения завоеванных территорий. Он предлагал создать торговую компанию типа Ост-Индийской или Русско-Американской, устроить русские торговые конторы в Энзели и Астрабаде, открыть консульства в крупных коммерческих центрах Персии. Но, как выразился историк-марксист Михаил Покровский, «Закавказье завоевывала не буржуазная, а еще дворянская Россия». Генерал Паскевич, победитель персов, заменивший Ермолова, предлагал расчленить Персию, часть территории присоединить к России, а на остальной образовать вассальные и полувассальные ханства. Николай I, блюститель легитимного порядка, отказался от свержения законного шаха. Александр Грибоедов был назначен полномочным министром в Тегеран и вскоре по прибытии в столицу Персии был зверски убит — 11 февраля 1829 г. — во время нападения толпы возбужденных фанатиков на русское посольство. Туркманчайский договор был ратифицирован. Он завершил последнюю русско-персидскую войну. В состав империи вошли земли, населенные армянами.
Едва был подписан мирный договор с Персией, началась русско-турецкая война. 7 мая 1828 г. главная русская армия, в штабе которой находился император Николай I, перешла Прут, одновременно кавказская армия начала военные действия в Азии. Война с Оттоманской империей была завершением двухлетней дипломатической деятельности вокруг восточного вопроса. Через два месяца после вступления на престол Николай I предъявил султану ультиматум.
Император потребовал: восстановления политических, военных и гражданских условий, существовавших в княжествах Молдавии и Валахии до 1821 г.; предоставления Сербии учреждений, обещанных по Бухарестскому договору. Турецкому правительству предлагалось выслать делегатов для переговоров на русскую границу и давалось шесть недель для принятия условий.
В ультиматуме не было ни слова о Греции. Николай I, продолжая политику Александра I, считал греков «мятежниками», восставшими против законного государя. Было для всех очевидно, однако, что русский ультиматум грозил Турции открытием нового фронта, который ослабил бы ее в Греции.
В первые годы царствования Николая I русская дипломатия чрезвычайно умело распутывает сложный узел восточного вопроса, в котором Греция занимает наиболее видное место. В решении греческого вопроса заинтересована Англия, озабоченная своими интересами в Средиземном море. Австрия, политику которой определяет Меттерних, — против предоставления Греции широкой автономии, ибо опасается взрыва на Балканах. Европейское общественное мнение, прежде всего в Англии, Франции, а также в России, горячо поддерживает эллинов, поднявшихся на борьбу за свободу. Лорд Байрон едет добровольцем умирать в Миссолонги. Позиция России осложнялась поведением Австрии — главного союзника.
В феврале 1826 г. английский премьер-министр Каннинг отправляет в Петербург герцога Веллингтона поздравить нового русского императора с восшествием на престол и — заодно — поговорить о восточных делах. Англия предлагала свои добрые услуги в качестве посредника между Россией и Турцией и просила согласия на британское посредничество между греками и Портой. Николай I категорически отверг первое предложение — русско-турецкий спор касается только его, но дал свое согласие на второе. 4 апреля в Петербурге было заключено соглашение между Россией и Англией: это был первый европейский дипломатический акт, касавшийся освобождения Греции. Петербург соглашался на посредничество Лондона между Портой и греками, обещая свое содействие. Греция должна была получить автономию, выплачивая только дань Турции. Англия получила то, чего хотела, но соглашение указывало, что оно сохраняет силу независимо от отношений между Россией и Портой. Иначе говоря, в случае русско-турецкой войны Англия остается связанной с Россией.
В феврале 1826 г. герцог Веллингтон вел переговоры с Николаем I. В марте Петербург посылает ультиматум султану. В апреле подписывается русско-английское соглашение. В мае Стамбул принимает ультиматум и посылает своих представителей для ведения переговоров. Соглашение 4 апреля было заключено в величайшей тайне, только через несколько месяцев оно будет доведено до сведения Европы. Но император еще раньше разгласил секрет, что не могло не подействовать на турок.
Приняв ультиматум, султан сразу же издал указ о преобразовании корпуса янычаров, составлявших ядро вооруженных сил Оттоманской империи, в армию европейского образца. Янычары ответили восстанием в Константинополе — в 24 часа оно было разгромлено. Султан, который имел до восстания янычаров плохую, недисциплинированную армию, оказался вообще без армии. Не имел он также и дипломатической поддержки.
Переговоры с Турцией, начавшиеся 1 августа, закончились подписанием 7 октября Аккерманской конвенции, которая удовлетворяла все русские требования. Россия сохраняла в Азии все, что она занимала в момент подписания конвенции, русским предоставлялась полная свобода торговли в оттоманских портах и морях на совершенно равных основаниях с турками. Подтверждались привилегии Молдавии и Валахии, Сербия должна была через 18 месяцев получить давно ей обещанную конституцию.
22 декабря 1826 г. европейские державы были поставлены в известность о Петербургском соглашении. Австрия и Пруссия объявили, что они против посредничества между законным государем и мятежниками. Франция, побуждаемая филэллинским общественным мнением, присоединилась к соглашению и предложила превратить его в союзный договор. В июле 1827 г. в Лондоне был подписан договор между Россией, Англией и Францией с целью умиротворения Востока. Три монарха, говорилось в договоре, «одушевленные желанием избежать пролития крови и предупредить бедствия», предложили султану коллективное посредничество. Поддерживаемый Меттернихом, султан оттягивал согласие. 20 октября в Наваринской бухте (юго-западный берег Греции) турецко-египетский флот был уничтожен объединенными эскадрами России, Англии, Франции.
Морская победа был встречена с восторгом в России. О популярности битвы свидетельствует костюм Чичикова, героя «Мертвых душ» Гоголя, который был цвета наваринского пламени с дымом. Зато в Англии разгром оттоманского флота восприняли с тревогой. Король Георг IV публично назвал сражение «злосчастным происшествием». Англия была недовольна активным участием в битве России, излишним, с точки зрения Лондона, ослаблением Турции, возможностью появления не автономной, а совершенно независимой Греции.
Султан ответил на разгром своего флота денонсированием Аккерманских соглашений, закрытием проливов для русских кораблей, призывом к джихаду — Священной войне с неверными.
Николай I отвергает последние попытки Австрии выступить посредницей в русско-турецком конфликте. Спешно высланному в Петербург представителю Меттерниха графу Зичи император объявил: «Я не хочу и вершка Турции, но и не позволю также, чтобы другой получил хоть вершок ее». В последующие годы Николай I будет неоднократно повторять эту фразу, объясняя свою политику. Пройдет немногим более стал лет, и слова императора, без упоминания его имени, будут повторены в Москве и станут официальной внешнеполитической доктриной Советского Союза.
В декабре 1827 г. Оттоманская империя объявила войну России, а в апреле 1828 г. был опубликован царский манифест о начале войны с Турцией. 8 апреля Александр Никитенко записал в свой дневник: «Итак, роковой час ударил для Турции. Спросите в Петербурге всех, начиная от поденщика до первого государственного человека, что думают они о предстоящей войне? А то, — ответят они вам, — что Турция погибла! Столь уверены ныне русские в своем могуществе»83. Несмотря на существование союзного договора с Англией, русские видели в ней опору Турции и своего противника. 26 апреля Александр Никитенко пишет: «Если война начнется, то для того, чтобы усилить могущество России и озарить славой царствование Николая… Будет борьба, борьба кровавая за первое место в ряду царств вселенной — борьба между новым Римом и новым Карфагеном, то есть между Россией и Англией. На чью сторону склонятся весы судьбы? Англия могущественна, Россия могущественна и юна»84.
Русские войска вступили в Дунайские княжества, одновременно начались военные действия на Кавказе. Кавказская армия под командованием Паскевича в 1828 г. быстро расправилась с турецкими войсками и захватила крепости, в том числе Эрзерум, составлявшие опору власти султана в Закавказье. Летом 1829 г. граф Эриванский — титул, который Паскевич получил за победу над турками, — закончил разгром турецкой армии. Военные действия на Балканах в 1829 г. шли значительно менее удачно для русской армии под командованием Витгенштейна, в штабе которого находился император. Турки оказывали серьезное сопротивление. В 1829 г. русская армия, командование которой было передано графу Дибичу, получив подкрепление, вступила вновь в Болгарию, из которой была в прошлом году вытеснена, разбила турок при Кулевче, заняла Силистрию.
В один переход армия преодолела Балканы и появилась 20 августа под Адрианополем. Несколько переходов отделяли русских солдат от Константинополя. Положение русского корпуса, далеко оторвавшегося от главных сил, было очень опасным. Но страх охватил султана, его двор и послов Франции и Англии, до недавнего времени побуждавших Константинополь к сопротивлению.
14 сентября в Адрианополе был подписан мирный договор. Россия приобрела острова в устье Дуная (с обязательством не строить там укреплений), на Западном Кавказе присоединила к империи крепости Ахалцих и Ахалкалаки, а также кавказский берег Черного моря с Анапой и Поти. Турция еще раз подтвердила и гарантировала автономные права Молдавии, Валахии и Сербии. Русским подданным была предоставлена полная свобода торговли по всей Оттоманской империи и в Черном море.
С. Татищев, автор «Внешней политики императора Николая I» упрекает русских дипломатов, готовивших Адрианопольский договор, в том, что «не было сделано ни малейшей попытки связать нравственные и материальные интересы христианских народов Балканского полуострова с нашими, развить и упрочить те задатки общения, которые заключались в единстве веры, отчасти в племенном родстве, наконец в исторических преданиях». С. Татищев опубликовал свое исследование в конце 80-х годов прошлого века, когда славянофильские идеи оказывали влияние на русскую внешнюю политику. Николай I славянофильства опасался и строил свою внешнюю политику на принципе, который лаконично сформулировал граф Нессельроде, вице-канцлер с 1828 г., канцлер с 1845 г., руководивший русской дипломатией 40 лет: «Поддерживать власть везде, где она существует, подкреплять ее там, где она слабеет и защищать ее там, где открыто на нее нападают».
Взятие Адрианополя поставило перед русскими политиками и военными деятелями вопрос: что дальше? Возможность продолжения марша к Царьграду, водружения креста на Св. Софии была очень соблазнительной. Дежурный генерал при Главной квартире армии А. Михайловский записал в дневник: «Мысли всех обращены были на вопрос: брать Константинополь или нет? Завладение его не представляло затруднений, авангард левой колонны… находился в самом близком расстоянии от водопроводов, снабжавших Константинополь водой…». Генерал заключает: «В политическом отношении вопрос сей представлял более затруднений»85. Европейские державы были категорически против и выразили готовность ввести объединенный флот для защиты столицы Оттоманской империи; распад империи грозил непредсказуемыми последствиями. Николай I принял решение: распад Блистательной Порты противоречил бы правильно принимаемым интересам России, сохранение Оттоманской империи в Европе имеет больше положительных, чем отрицательных сторон.
Занятия «восточным вопросом» были внезапно прерваны в ноябре 1830 г. восстанием в Польше. Выступление школы подхорунжих поддержали варшавские ремесленники, недовольные ростом цен на хлеб и повышением — перед самым восстанием — цен на пиво и водку. Восставшие захватили арсенал. Медлительность наместника Константина Павловича позволила плохо подготовленному заговору превратиться в столице в восстание, которое затем быстро распространяется в Царстве Польском. Заговор, бунт восстание перерождаются в войну. Николай I не хочет медлить: польское восстание представляется ему частью революционного движения, начавшегося в Европе июльской революцией в Париже.
В Польшу отправляется русская армия, возглавляемая победителем турок Дибичем, который получил чин фельдмаршала и титул графа Дибича-Забалканского. Фельдмаршал Дибич в нескольких сражениях понес тяжелые потери, но не мог добиться победы. Смерть графа Дибича от холеры в июне 1831 г. позволила императору направить на польский фронт другого победителя турок — фельдмаршала Паскевича. В августе главнокомандующий русскими войсками смог послать в Петербург известие о победе: «Варшава у ног Вашего императорского величества». Николай ответил фельдмаршалу: «С этого дня ты Светлейший князь Варшавский».
Органический статут, подписанный Николаем I в феврале 1832 г., сохранял гражданские права; местное самоуправление, гарантированное конституцией, было ликвидировано. Главное же — Царство Польское стало «нераздельной частью» Российской империи.
Федор Тютчев ответил на взятие Варшавы стихотворением, в котором сравнил убийство «орла одноплеменного» с жертвой, которую принес богам Агамемнон, убив родную дочь. Царь Аргоса пожертвовал дочерью, прося попутного ветра. Ценой гибели Варшавы, объяснял поэт, была «России целость и покой», «державы целость»86.
Ухудшение отношений с Англией после Адрианопольского договора и с Францией после июльской революции побуждает Николая I вернуться к традиционным союзникам. В сентябре 1833 г. в Мюнхенгреце (Австрия) Россия, Австрия и Пруссия гарантируют друг другу свои владения в Польше и достигают соглашения относительно восточного вопроса. Россия и Австрия обязывались поддерживать в Турции царствующую династию и заявили, что не потерпят никакой перемены, грозящей независимости правящего султана.
Мюнхенгрецкие протоколы имели особенное значение для России, добившейся подписания (26 июня 1833 г.) Ункяр-Искелесийского договора с Турцией. Это был, возможно, самый большой дипломатический успех в истории России. Тем больший, что он был достигнут без войны. В конце 1832 г. войска бывшего наместника султана в Египте Мехмеда-Али захватили Сирию и под командованием сына Мехмеда-Али Ибрагима вступили в Малую Азию. Разбив турецкую армию, они двинулись к Константинополю. Султан Махмуд обратился за помощью к Англии и Франции и получил отказ. Англия была занята западноевропейскими делами, Франция симпатизировала Египту — Мехмеда-Али считали «учеником Наполеона». Султан обратился к Николаю I, который согласился помочь султану, бывшему беззащитным перед обученной и вооруженной по европейским образцам египетской армией. Нессельроде ясно сформулировал причины согласия: если Мехмед-Али захватит Константинополь, Россия получит вместо слабого и побежденного соседа сильного и победившего. Кроме того, объяснял канцлер, победа Мехмеда-Али станет началом гибели Оттоманской империи. А это может поставить под знак вопроса очевидные корысти, принесенные России Адрианопольским трактатом87.
В феврале 1833 г. русские военные корабли под флагом адмирала Лазарева бросили якоря в Босфоре напротив султанского дворца. Через шесть недель 5 тыс. русских солдат разбили лагерь в долине Ункьяр-Искелесси. Вскоре они получили подкрепление и приказ оставаться на месте до подписания договора между султаном и Мехмедом-Али и ухода войск Ибрагима за Тавр. В мае 1833 г. в Константинополь прибыл специальный посланник императора, его любимец граф Алексей Орлов. Он проявил незаурядные дипломатические способности. Граф говорил о своем методе: «Я придерживался с турками системы ласкать одной рукой, сжимая другую в кулак, и это привело меня к счастливому успеху»88.
Текст договора был подготовлен в Петербурге и одобрен императором. «Никогда ни одни переговоры не были ведены в Константинополе с большей тайной и окончены с большей быстротой», — отмечал русский дипломат Бруннов. Договор был подписан 26 июня 1833 г. Россия и Турция заключили оборонительный союз, который давал возможность России приходить на помощь Оттоманской империи, когда она оказывалась в опасности. В тайной статье, — которая очень скоро стала всем известна, — султан обязывался закрыть проливы в случае военного нападения на Россию. Николай особенно настаивал на этой статье, «обеспечивавшей безопасность южных губерний Российской империи на Черном море».
Лондонский «Тайме» назвал договор «бесстыжим». Англия и Франция направили Порте ноту протеста, но Константинополь сослался на мирный характер договора. Лорд Пальмерстон возмущался тем, что русский посол стал фактически первым министром султана. Франсуа Гизо, историк и государственный деятель, через несколько десятилетий после подписания Ункяр-Искелесийского договора, подчеркивал, что «петербургское правительство, превратив свое фактическое доминирующее положение в Константинополе в писаное право, формально свело Турцию до роли своего клиента. А Черное море превратило в русское озеро, доступ в которое этот клиент защищал перед всеми возможными врагами России»89.
Договор с Турцией вновь заменил расстановку сил в Европе: морские державы — Англия и Франция — заняли враждебную позицию к России, Австрия и Пруссия — поддержали Николая I. Дипломатический успех в Ункяр-Искелеси поставил Россию в исключительное положение: все границы стали безопасными. Единственные потенциальные противники в Европе — Англия и Франция — не могли ей угрожать на суше (для нападения на Россию надо было пройти через германские земли) и перестали быть опасными на море — Оттоманская империя закрыла проливы. Исчезли противники в Азии — не представляли опасности ни Персия, ни Турция.
Могущество России опиралось на самую сильную армию в мире. В 1830 г. армия Великобритании насчитывала 140 тыс. человек. Франции — 259 тыс., Австрийской империи — 273 тыс., Пруссии — 130 тыс. Российская армия насчитывала 826 тыс. солдат и офицеров90. В августе 1837 г. Николай I присутствовал на больших кавалерийских маневрах. Великолепное зрелище взволновало императора так, что со слезами на глазах он — в присутствии графа Орлова и австрийского посла Фикельмона — поблагодарил Бога: Господи, спасибо тебе за то, что ты сделал меня таким могучим и прошу тебя, чтобы дал мне силы никогда не употребить это могущество на злое дело91.
С 1832 по 1848 г. Россия будет жить в мире, без врагов на своих границах. Если не считать Кавказа. Россия шла в сторону Кавказа, начиная с XVI в. Серьезные усилия для выхода к Каспийскому и Черному морям сделал Петр I. Ломоносов описал границы России, изобразив императрицу Елизавету Петровну, которая: «Сидит и ноги простирает / На степь, где хинов отделяет / Пространная стена от нас, / Веселый взор свой обращает / И вкруг довольства исчисляет, / Возлегши локтем на Кавказ».
Возлежать на Кавказе локтем — было не очень удобно. Империя расширяла свои владения, продвигаясь вперед — иногда быстрее, иногда медленнее, в зависимости от итогов войн с Персией и Турцией. 22 декабря 1800 г. Павел I подписал манифест о присоединении Грузии к России, который был подтвержден 12 сентября 1801 г. Александром I. Строго говоря, речь шла о Карталинском и Кахетинском царствах, части грузино-абхазской монархии, распавшейся в ХУ в. В 1803 г. перешли в русское подданство Мингрелия, а в 1804 г. — Имеретия и Гурия. Вся Грузия стала частью Российской империи. Грузины искали помощи единоверной России, которая могла дать мир христианскому народу, окруженному враждебными мусульманскими государствами. Грузинские царства видели присоединение к России в форме договора о протекторате при сохранении местной администрации. Петербург видел иначе. В Грузии было введено русское управление.
Присоединение Грузии позволило России стать твердой ногой на Кавказе. Окончательному завоеванию Кавказа препятствовали горные народы, населявшие Кавказский хребет. Множество племен, говоривших на разных языках и имеющих разные обычаи, объединялись исламом, который с XVIII в. стал их религией. Племена находились в формальной зависимости от Персии или Турции. Полунезависимым народам, часто враждовавшим между собой, было, по сути, все равно, кого считать сюзереном — султана или русского императора, — до тех пор, пока они не вмешивались активно в их дела.
Основа русской политики на Кавказе была изложена графом Нессельроде в 1816 г.: «Отношения России к государствам и народам Азии, находящимся в этой части света у наших границ, до такой степени своеобразны, что подвергаешься величайшим неудобствам, применяя к ним начала, на которых основываются политические отношения в Европе. Тут все основывается на взаимности и добросовестности; у народов азиатских, напротив, только страхом можно себя обеспечить, и святости трактатов у них не существует»92. Руководитель русской дипломатии в письме к послу в Лондоне графу Ливену подчеркивал, что Англия «наилучшим образом»93 может понять аксиому русской политики, ибо она использует ее в своих отношениях с народами Индии.
«Кавказ бурлил, — пишет об этом времени историк русской армии. — Волнения горских племен по-настоящему не прекращались… Волновались Кахетия, Хевсурия и особенно «осиное гнездо» всего Кавказа — Чечня»94. Русская политика на Кавказе имела в 1816 г. отличного исполнителя. Все расположенные на Кавказе войска были сведены в отдельный Кавказский корпус, командовал им прославленный герой войн с Наполеоном генерал Ермолов. «Горцы привыкли считаться только с силой», — таков был его принцип. Тактика Ермолова состояла в разгроме «банд хищников», как официально именовались «немирные горцы», и в строительстве крепостей, которые позволяли удерживать завоеванную территорию. В 1818 г. была сооружена крепость Грозная, выросшая позднее в город Грозный, приобретший всемирную известность в 1995 г., когда он был разрушен русской авиацией и артиллерией.
В 1825 г. восстала Чечня, воспользовавшись тем, что русские войска готовились к войне с Персией. Посылая победителю персов Паскевичу чин генерал-фельдмаршала, Николай писал: «Кончив, таким образом, одно славное дело, предстоит вам другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждениях прямых польз гораздо важнейшее, — усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных»95. Чеченцы были неспокойными, неудобными соседями: они часто совершали набеги на русских колонистов, на казачьи станицы. Генерал Ермолов видел в них «сплошную шайку разбойников» и утверждал, что «сего народа, конечно, нет под солнцем ни гнуснее, ни коварнее, ни преступнее».
В 20-е годы XIX в. сначала на восточном, а потом на западном Кавказе распространяется религиозное движение — мюридизм. Одна из форм мусульманского мистицизма (мюрид — значит «послушник»), мюридизм пришел на Кавказ из Бухары. В основе мусульманского «послушничества» лежало аскетическое отречение человека от личной воли ради непосредственного сближения с Богом. Вскоре после своего появления на Кавказе мюридизм становится идеологией сопротивления русским войскам. Из Дагестана в Чечню приходят проповедники, зовущие к газавату (Священной войне) против неверных, объявляя ее долгом мусульманина.
Гази-Магомед, уроженец северного Дагестана, становится первым вождем сопротивления русским, которому удается приобрести широкую популярность среди всех народов на Кавказе.
В 1830 г. Паскевич писал Николаю I: «Направление политики и отношений наших к ним (горцам) были ошибочны. Жестокость, в частности, умножала ненависть и возбуждала к мщению; недостаток твердости и нерешительность в общем плане обнаруживали слабость и недостаток силы». Иной политики Паскевич не предложил, и война горных народов с русскими вошла в новую фазу. В 1832 г. газават возглавил мюрид Гази-Магомеда, уроженец того же аула Гимры, где родился старый вождь, Гамзай-Бек. Третьим имамом был провозглашен в 1834 г. Шамиль. Авторитетный богослов имам Шамиль проявил талант полководца и администратора и сумел создать горское государство, которое более двух десятилетий сопротивлялось русским армиям.
Имам Шамиль построил теократическое государство, которое Михаил Покровский сравнивает с мединским государством, созданным арабами Хиджаса под руководством Магомета. Для историка-марксиста Покровского имело значение то, что «власть Шамиля (как ранее Магомета) была чисто демократической, основанной на признании и избрании всего народа», то, что Шамиль объединил племена на основе единого для всех права, общего для всех мусульман — шариата, что он выработал военно-финансовую и административную систему. Иначе говоря, заложил основы современного государства.
В 1840 г. вспыхнул весь восточный Кавказ. Перешел на сторону Шамиля правитель Аварии Хаджи-Мурат, вдохновивший Льва Толстого. В начале 1844 г. общая численность русских войск на Кавказе достигла 150 тыс. человек. Непосредственно в боях с горцами участвовало до 50 тыс. человек. Общая численность восставших народов немногим превышала 1 млн.
Только в 1859 г., уже после смерти императора Николая I, Шамиль был взят в плен и Кавказ — официально — покорен.
Кавказ, отвлекавший значительную часть армии, вынуждавший казну нести тяжелые расходы, не затрагивал жизненных интересов империи. Военный историк приходит даже к парадоксальному выводу: «Пятидесятилетняя Кавказская война — школа, подобная петровской Северной войне и суворовским походам, — была благодеянием для русской армии. Благодаря этой войне ей удалось сохранить свои бессмертные суворовские традиции, возжечь ярким пламенем начавший было угасать светильник»96. Историк мог бы добавить, что война с горцами давала офицерам и генералам возможность — в условиях мира в Европе — продвигаться по службе и получать награды. Продолжая размышления о «благодеяниях войны», можно говорить о «пользе», которую она принесла русской литературе. Александр Пушкин, Михаил Лермонтов, Лев Толстой, не говоря о многочисленных менее выдающихся поэтах и прозаиках, видели (или активно участвовали) Кавказскую войну, рассказали о ней в своих произведениях.
Значительно меньше внимания привлекала русская экспансия на другом конце империи — в Сибири и на Дальнем Востоке. Возможно потому, что она носила мирный характер. А может быть и потому, что море всегда было в русских глазах менее привлекательно, чем суша.
Русское движение к Тихому океану шло в двух направлениях. Первым, его можно назвать американским, было освоение Камчатки, Алеутских островов, Калифорнии, Аляски. Его можно также назвать — коммерческим: мотором движения были артели охотников за котиками, тюленями, другим морским зверем. Российско-Американская компания, получившая свой статут в 1799 г. от императора Павла I, держала в своих руках охоту и торговлю. Оживленная торговая деятельность компании вызывала неудовольствие у Петербурга, который находился слишком далеко и не мог контролировать поведение охотников и купцов. Кроме того, что было еще важнее, Нессельроде полагал, что у России достаточно забот в Европе и Азии, чтобы ввязываться в конфликты с американцами. В сентябре 1821 г. Александр I подписал указ, определявший границу империи на Дальнем Востоке. Линия начиналась на 50° широты на американском континенте (к северу от острова Ванкувер) и пересекала северную часть Тихого океана до широты 45° 50′ на азиатском берегу, включая Курильские острова, кроме четырех последних островов — Кунашир, Абомаи, Уруп и Итуруп.
Указ носил оборонительный характер — император возводил условную стену: присутствие иностранных кораблей внутри обозначенной территории объявлялось нелегальным, нарушители подвергались аресту, их груз конфисковался. Россия не имела возможностей контролировать выполнение указа, и вскоре он был отменен. Его значение в определении территории, которую победитель Наполеона считал русской на тихоокеанском побережье.
Стремление довольствоваться достигнутым удовлетворяло не всех. Морской офицер лейтенант Дмитрий Завалишин разработал план завоевания Калифорнии, опираясь на форт Росс, сооруженный неподалеку от Сан-Франциско. Кондратий Рылеев, занявший пост администратора Российско-Американской компании в Петербурге, способствовал ее реорганизации, имея в виду расширение и улучшение деятельности компании в Русской Америке.
Дальнейшая судьба Российско-Американской компании и Русской Америки была определена, в частности, тем, что среди сторонников продвижения России к Тихому океану было много декабристов. Рылеев руководил Северным обществом. Дмитрий Завалишин принимал активное участие в подготовке заговора. Только тот факт, что 25 декабря 1825 г. он был в Сан-Франциско, спас его от смерти. Вернувшись на родину, Завалишин был осужден на вечное поселение в Сибирь. Николай I, в отличие от Александра I, не интересовался ни океанографическими путешествиями русских моряков вокруг света (Александр I явился в Кронштадт в июле 1803 г., чтобы проводить в первое русское кругосветное путешествие «Надежду» под командованием Иохана Адама Крузенштерна и «Неву» под командованием Юрия Лисянского), ни колониями на американском континенте. Интерес к этим проблемам декабристов усиливал отрицательное отношение императора.
Отсутствие интереса к Русской Америке, отсутствие стратегических планов использования территории подкреплялось сокращением доходов Российско-Американской компании, вызванным постепенным исчезновением котиков, истребляемых охотниками компании. К тому же в 1839 г. русские офицеры получили новую форму — без котиковых воротников, как в старой. Исчез и рынок на меха, доставляемые с Тихого океана. В 1842 г. форт Росс был продан Джону Саттеру, открывшему золото в Калифорнии. Спор, возникший между Российско-Американской компанией и компанией Гудзонова залива, был решен путем аренды спорной территории американцами. «Каждый раз, — пишет французский исследователь русской политики на Тихом океане, — империя понемножку теряла свой суверенитет, свою территорию, свою силу в этом регионе»97.
Иначе обстояли дела в другом направлении — Восточная Сибирь и восточная часть Тихого океана. Толчком к оживленной русской деятельности в этом районе азиатского континента стал Нанкинский договор, заключенный между Англией и Китаем в 1842 г. после победы англичан в Опиумной войне. Англичане получили право свободно ввозить опиум в Китай, для английской торговли были открыты пять приморских городов, англичане получили на 150 лет остров Гонконг. Это был первый неравноправный договор, распахнувший для западных держав ворота в Китай. Нанкинский договор, открывший морские пути торговли с Китаем, был ударом для России, которая монополизировала сухопутный транзит китайских товаров через Кяхту. С другой стороны, договор с Англией дал пример, который продемонстрировал слабость Небесной империи.
Вторым толчком для русской политики стало назначение в 1847 г. генерал-губернатором Восточной Сибири энергичного администратора Николая Муравьева, имевшего поддержку второго сына императора великого князя Константина, адмирала, будущего морского министра. Еще более важным было то, что значительный интерес к восточной Азии проявил Николай I. Напутствуя в дальнюю дорогу Николая Муравьева, Николай I объявил ему. что Амур и расположенные по его берегам территории должны войти в состав Российской империи. Программа Муравьева состояла в овладении путем, который вел из Иркутска, столицы Восточной Сибири, к Тихому океану. Программа вызывала сопротивление в русских дипломатических кругах, ибо существовало мнение, что Амур впадает в Охотское море и не судоходен. Сахалин считался полуостровом, который закрывал выход в Тихий океан. Капитан Геннадий Невельской на бриге «Байкал» доказал судоходность Амура, а затем, не имея приказа, исследовал устье Амура и, обнаружив Татарский пролив, доказал, что Сахалин — остров. Не ограничившись гидрографическими исследованиями, капитан Невельской 1 августа 1850 г. поднял в устье Амура русский флаг. Когда известие о присоединении к империи огромной территории без приказа из центра дошло до Петербурга, капитан за «поступки в высшей степени дерзкие» был разжалован в матросы. Николай I отменил приговор и наградил капитана Невельского, заявив: «Где раз поднят русский флаг, он спускаться не должен». Закрепление приобретенной территории произойдет в следующем царствовании после заключения в 1858 г. Айгунского договора с Китаем.
В 1851 г. с Китаем был заключен первый из серии русских «неравноправных договоров» в Кульдже: китайская провинция Синьцзян становилась практически русским протекторатом.
В 1853 г. капитан Невельской возглавил новую экспедицию, получив личный приказ императора. Он выполнил его, присоединив к Российской империи остров Сахалин. Россия вступила в соприкосновение с Японией, которую в это время вынуждают открыть свои порты для торговли США, Англия, Голландия. Россия участвует в давлении на Японию и тоже получает для своей торговли порт.
Исследователь русской тихоокеанской политики первой половины XIX в. задает вопрос, который звучит парадоксально в конце XX в.: кто выиграл больше от Опиумной войны — англичане, которые вели ее и получили Гонконг, срок пользования которым кончится в 1997 г., или Россия, включившая навсегда в состав своей территории сотни тысяч квадратных километров по берегам Амура, более двух тысяч пятисот километров океанского побережья, четыре тысячи километров судоходных путей?98 К этому можно добавить, что вся территория была приобретена без войны.
Договор в Ункяр-Искелеси обеспечил России роль протектора Оттоманской империи. Адам Чарторыйский, эмигрант и противник России, слегка преувеличивая, писал: «Турция стала сегодня русской провинцией — чего еще можно хотеть?»99. Восточный вопрос не был, однако, решен. Он снова обострился в 1839 г., когда султан Махмуд объявил войну своему давнему врагу египетскому паше Мехмед-Али. Россия приготовилась к интервенции в Константинополь, все другие европейские державы приняли меры, чтобы помешать этому. В концерте европейских держав каждая из них играла свою мелодию. Англия не хотела распада Оттоманской империи и поддерживала султана. Франция поддерживала египетского пашу. Австрия опасалась, что война поколеблет основы империи Габсбургов. Николай I пришел к выводу, что интересы России и Англии в данный момент совпадают, а его сближение с Лондоном приведет к распаду антирусского альянса между Англией и Францией. Россия и Англия приняли предложение Меттерниха, поддержанное Пруссией, о замене исключительного русского протектората над Турцией коллективной европейской гарантией. Согласие Николая I объяснялось его желанием сохранить Оттоманскую империю и дать отпор притязаниям Франции, где появились голоса, звавшие к реваншу за 1815 г. К тому же Франция оставалась для русского императора очагом революционного духа. Посол в Лондоне барон Бруннов, объясняя Пальмерстону позицию Николая, говорил, что император не считает Францию нормальным государством, на которое можно положиться, но с Англией можно вести переговоры, ибо эта держава, опирающаяся на право, будет всегда выполнять свои обязательства. «Мои слова», — написал на полях рапорта Бруннова Николай I100. В ноябре 1850 г., в 25-ю годовщину царствования, Нессельроде представил императору список побед на дипломатическом поле. Отказ России от Ункьяр-Искеллесийского договора и подписание Лондонской конвенции 1840 г. о гарантии проливов министр иностранных дел называл замечательным успехом, ибо удалось разбить «англо-французское согласие, враждебное нашим политическим интересам».
Не прошло и четырех лет, как «англо-французское согласие» было восстановлено, став военным союзом против России. Пожертвовав договором, дававшим России особые привилегии в Турции, Николай знал, чего он хочет: установления союзных отношений с Англией. Со свойственной ему решительностью император едет в Лондон, чтобы договориться с англичанами. Поездка была организована в глубокой тайне, Николай I поехал в июне 1844 г. — подражая Петру I — под псевдонимом «граф Орлов». Царь пробыл в Англии восемь дней, беседовал с королевой Викторией, лидерами тори, возглавлявшими правительство, — Робертом Пилем и лордом Эбердином, с лидерами оппозиции — Пальмерстоном и Мельбурном. В центре бесед был восточный вопрос. Николай повторял свое обещание: не хочу ни вершка турецкой земли, но не позволю, чтобы кто-либо захватил хотя бы один вершок. Он повторял: Турция смертельно больной человек, сделаю все, чтобы он остался жить, но необходимо считаться с его смертью.
Николай и его советники приняли разговоры в Лондоне за обязывающие политические декларации, в то время как англичане рассматривали их всего лишь как обмен взглядами на вопросы, интересующие обе стороны. Это недоразумение было одной из причин будущего вооруженного конфликта.
Между поездкой Николая I в Англию и началом Крымской войны прошло десять лет. На полпути произошли события, которые добавили горючий материал в тлевший костер европейской политики. «Давно уже в Европе существуют только две действительные силы — революция и Россия. Эти две силы теперь противопоставлены одна другой, и быть может завтра они вступят в борьбу». Федор Тютчев писал это в записке Николаю I в апреле 1848 г. после февральской революции в Париже. Свержение Луи-Филиппа было встречено Николаем I с удовлетворением: он не переставал считать французского короля узурпатором. Одновременно император встревожился: революционная Франция могла стать опорой революции в Италии, в Германии. Вскоре самые страшные предчувствия стали реальностью: прусский король принял требования революционеров, Меттерних потерял власть в Австрии. В марте 1848 г. центральная Европа оказалась в руках революционеров. 14 марта 1848 г. Николай I издал манифест — он принимал вызов: «По заветному примеру православных наших предков, призвав в помощь Бога всемогущего, мы готовы встретить врагов наших, где бы они не предстали… С нами Бог! Разумейте языцы и покоряйтесь, яко с нами Бог!» Архаичный язык подчеркивал торжественный характер декларации, ее важность.
Чужеземные армии не подошли к границам Российской империи, ей угрожал — по убеждению Николая I — «дух революции». Ему он объявлял войну.
Николай не собирался посылать свои войска в Париж. «Ни капли русской крови ради жалких французов», — говорил он. Он не собирался помогать Австрии в ее итальянских владениях, отправляя туда солдат: помощь ограничилась деньгами и дипломатической поддержкой. Императора беспокоила центральная Европа — Пруссия и Австрия, преграждавшие революции путь в Россию. У него были некоторые основания для беспокойства: революционная пропаганда, которая была одновременно антироссийской, начала возбуждать население прибалтийских губерний. Белоруссии и Украины, но прежде всего — поляков. После оглашения манифеста в западные губернии были двинуты войска, готовые подавить волнения внутри России и — в случае необходимости — выйти за ее границы. В мае 1849 г. Австро-Венгерская империя официально попросила Николая помочь подавить восстание, вспыхнувшее в Венгрии. Российский император ждал приглашения. Венгерское восстание было для него тем более неприятно, что восставшими командовали поляки, участники польского восстания 1830—1831 гг.
Армия под командованием фельдмаршала Паскевича вступила в июне 1849 г. в Венгрию и в течение 9 месяцев подавила восстание ценой сравнительно небольших жертв: 708 убитых, 2447 раненых, 278 умерших от ран. Вмешательство Николая I спасло Австро-Венгерскую империю, на трон которой вступил юный Франц-Иосиф. 65 лет спустя он еще будет занимать австро-венгерский трон и начнет первую мировую войну. Она была — можно допустить — далеким последствием подавления венгерского восстания русской армии.
В числе упущенных возможностей, которыми полно прошлое, было предложение, переданное в Петербург из Парижа русским агентом Яковым Толстым. В октябре 1848 г. Яков Толстой сообщал в тайной депеше, что англичанин, директор лондонского Колониального банка Форбс Кемпбелл, давний знакомый Луи Бонапарта, приехав в Париж, обратился к нему с предложением дать принцу Луи, кандидату на пост президента Франции, миллион франков. За эту цену, уверял мистер Кемпбелл, «Россия купит главу республики». Яков Толстой, испытывая собеседника, спросил: «Обяжется ли будущий президент… употребить весь свой авторитет, чтобы почистить Францию от польских и русских эмигрантов». Английский посредник уверял, что будущий президент даст на этот счет формальное обязательство. И — настоящий банкир — подсчитал, что миллион франков, разделенный на четыре года, будет стоить России всего 250 тыс. франков в год (президента выбирали на 4 года). Николай I испугался предложения и запретил говорить о нем. Михаил Покровский подсчитал в свою очередь, что по курсу франка России пришлось бы заплатить всего 250 тыс. рублей серебром. Историк-марксист заключает рассказ о «пропущенной возможности»: «Николай, конечно, пропустил великолепный случай посадить в февральскую республику своего президента. И пропустил явно потому, что был слишком принципиален. Кто бы мог это подумать?» Не верящий в роль случая, Михаил Покровский все же предполагает, что Николай I мог «откупиться от Крымской войны»101.
В принципиальности, непреклонной верности Николая I идеалам и идеям ни у современников, ни у историков сомнения не было. Относительно возможности «откупиться» от Крымской войны сомнения есть. Война, начавшаяся в 1854 г., называлась Восточная: Крымская кампания была ее эпизодом. В названии воины определен объект — наследие «больного человека» — Оттоманской империи. Советский историк Евгений Тарле, автор двухтомной «Крымской войны», написанной в годы войны с Гитлером и обличавшей антирусскую направленность английской политики, вынужден признать: «Что Николай I был непосредственным инициатором дипломатических заявлений и действий, поведших к возникновению войны с Турцией, не может быть, конечно, сомнений. Царизм начал — и он же проиграл эту войну…».
Евгений Тарле, составивший официальную советскую историю войны 1854—1855 гг., доказывает, что было две войны: царской России с Турцией и объединенной Европы против России. Он признает, что царская Россия начала против Турции «грабительскую войну», но и Турция «шла на развязывание войны, преследуя агрессивные реваншистские цели, хотела вернуть свои утраченные земли — северное побережье Черного моря, Кубань, Крым. Следовательно, по мнению советского историка, «война была грабительской с двух сторон»102. Вторая война была агрессивной со стороны европейских держав, героически оборонительной со стороны русского народа.
Первым шагом на пути к Восточной войне была поездка Николая I в Англию в 1844 г. На рауте у великой княгини Елены, сестры императора, 9 января 1853 г. он делает второй шаг — предлагает английскому послу сэру Гамильтону Сеймуру передать в Лондон о желании начать переговоры относительно дальнейшей судьбы Оттоманской империи. Английское правительство вести на эту тему переговоры отказывается. Император посылает в Константинополь князя Меньшикова с личным письмом султану. В списке русских требований: возвращение ключей от Вифлеемского храма в Иерусалиме православной церкви (Луи-Наполеон сумел добиться их передачи католикам), но прежде всего — подтверждение права православных подданных султана апеллировать к русскому государю в случае обид со стороны турецких властей. Около 9 млн. православных, живших в пределах Оттоманской империи, получили бы второго государя, которому они могли жаловаться на первого. Султан легко удовлетворил первое требование, относительно второго он предложил продолжить переговоры в Петербурге. Князь Меньшиков предъявил ультиматум — ответ в течение 8 дней (потом он прибавил еще 5). Не получив ответа в срок, он объявил дипломатические отношения прерванными и выехал в Петербург. 14 июня 1853 г. Николай I подписал манифест, в котором объявлял: «Истощив все убеждения и с ними все меры миролюбивого удовлетворения справедливых наших требований, признали мы необходимым двинуть войска наши в придунайские княжества, дабы доказать Порте, к чему может вести ее упорство».
Английский посол Сеймур писал, что Николай I твердо верил трем вещам: силе своей армии, помощи австрийцев и пруссаков, правоте своего дела. Эта «триада» была причиной Восточной войны. Вера в свою военную мощь и правоту своего дела были тесно связаны. Иван Аксаков скажет позднее: «Как же мы можем быть неправы, если сама Европа смотрит на нас со смесью страха и того, что называют по-английски awe»103. Сила убеждала в правоте, правота обладала, считал Николай I, достаточной силой, чтобы утвердить себя. Подавление венгерского восстания и спасение Австрии окончательно убедили русского императора в его силе и правоте. Они были тем более очевидны, что Европа казалась безнадежно слабой. В начале 1851 г. фельдмаршал Паскевич, приглашенный на маневры в Берлин, писал царю о положении в Европе с печалью и сожалением: неумелая политика Пальмерстона ведет Англию к катастрофе, во Франции гражданская война неизбежна, в Швейцарии царит дух либерализма, в Италии сильны демагоги, в Германии все еще далеко до спокойствия. Напрашивается вопрос, огорчался Светлейший князь Варшавский, что же остается от так называемой просвещенной Европы?104
Безграничная самоуверенность продиктовала Николаю I окончательное решение восточного вопроса: оккупация Дунайских княжеств, десант русский войск, переброшенных на кораблях к берегам Босфора, занятие Царьграда. В это время император часто употреблял популярное в эпоху Екатерины II слово «Царьград» — для обозначения столицы «больной» Оттоманской империи. Николай I предполагал, что морские державы — Англия и Франция — захотят воспрепятствовать его планам. Но Паскевич заверял, что они будут действовать медленно и не успеют помешать русским армиям занять Босфор. Тяжелым разочарованием оказалась позиция верных союзников, спасенных от революции, — Пруссии и Австрии. Прусский король Фридрих-Вильгельм IV не хотел ссориться с Англией, боялся Франции и заявил в начале 1854 г., что не будет участвовать в вооруженном нейтралитете совместно с Россией и Австрией. Еще более тяжелый удар нанес австрийский император Франц-Иосиф. Посланный в Вену личный друг Николая I граф Орлов услышал, что австрийское правительство не поддержит Россию, если она пошлет войска в Дунайские княжества.
Николай I был так поражен отказом Австрии поддержать его, что заявил: «Скорее оставлю Польшу, отпущу на волю, чем позабуду австрийскую измену». Более убедительного свидетельства своего негодования он не мог придумать. Русские историки называют «измену Австрии» одной из причин поражения России в Восточной войне. Но еще в 1850 г. — сразу после разгрома венгерского восстания Паскевичем — австрийский премьер князь Шварценберг говорил: «Мы удивим мир своей неблагодарностью». Слова Шварценберга означали, что у Австрии есть свои интересы, что она не хочет быть вассалом России. Дунайские княжества были местом столкновения интересов двух империй. Австрия боялась, что появление русских армий на Балканах подействует возбуждающим образом на славян, живших в пределах империи Габсбургов. Австрия была недовольна тем, что — после Адрианопольского договора — устья Дуная принадлежали России. Это значило, что черноморская торговля зависела от воли русского царя.
Австрия имела основания опасаться за «своих» славян. Осенью 1853 г. фельдмаршал Паскевич, предупреждая императора о трудностях предстоящей войны, а также о том, что «Европа не допустит нас воспользоваться нашими завоеваниями», предлагал поднять христианских подданных Турции против султана. Полководец успокаивал императора тонким диалектическим рассуждением: «Меру сию нельзя, мне кажется, смешивать с средствами революционными. Мы не возмущаем подданных против их государя; но если христиане, подданные султана, захотят свергнуть с себя иго мусульман, ведущих с нами войну, то нельзя без несправедливости отказать в помощи нашим единоверцам»105. План Паскевича представляет тем больший интерес, что были у него и дополнительные идеи. 22 марта 1854 г. фельдмаршал Паскевич пишет из Варшавы командующему дунайской армией князю Михаилу Горчакову, предлагая начать агитацию среди турок против султана и его советников, обвиняя их в измене исламу, вызванной чрезмерной близостью с «неверными» — Англией и Францией. Паскевич ссылается на свой удачный опыт во время войны с Персией и рекомендует: «Не следует жалеть 10, 20 и 30 тысяч рублей»106. Светлейший князь Паскевич настоятельно просил своего корреспондента держать план в глубочайшей тайне.
Идея восстания христиан против султана была подхвачена историком, издателем консервативного антизападнического журнала «Московитянин» Михаилом Погодиным. Но, в отличие от Паскевича, Михаил Погодин предлагал искать союзников среди славян. Причем не только живших в Турции (Болгария, Сербия), но и в Австрии (Богемия, Моравия). «Восемьдесят с лишком миллионов, — писал он в «политических письмах», ходивших в рукописях, но известных при дворе, — почтенное количество! порядочный союзец!» Он предлагал назвать «союзец» дунайским, славянским, юго-восточным европейским и дать ему в столицу Константинополь. Важной особенностью проекта была идея включить в «союзец» Польшу.
26 января 1853 г. русские войска вступили в Дунайские княжества. Царский манифест сообщал верноподданным, что защита православия была всегда миссией «наших благословенных предков». Неожиданное сопротивление турок, нерешительность главнокомандующего 80-летнего фельдмаршала Паскевича, заменившего князя Горчакова, открытое выступление Англии и Франции на стороне Турции, концентрация на границах Сербии австрийской армии, насчитывавшей 80 тыс. человек с явно антирусскими намерениями вынудили Николая I вывести летом 1854 г. войска из княжеств. Дунайская кампания закончилась полной неудачей.
Победа русской эскадры под командованием адмирала Нахимова, уничтожившего 18 ноября 1853 г. в Синопской бухте турецкий флот, была воспринята Англией и Францией как удар, направленный против них. На английский ультиматум Россия ответила разрывом дипломатических отношений с Парижем и Лондоном. 9 февраля 1854 г. был оглашен царский манифест, в котором говорилось: «Итак, против России, сражающейся за православие, рядом с врагом христианства, становятся Англия и Франция». Манифест напоминал судьбу Наполеона, разбитого в России, и призывал русских «подвизаться за угнетенных братьев».
Россия начала войну в полном одиночестве. В записке, которую в начале 1854 г. направил Михаил Погодин императору Николаю I подводится итог русской политики: «Правительства нас предали, народы возненавидели…». Московский историк констатировал неопровержимый факт. Против России были не только правительства, но и имевшее важное влияние общественное мнение. На протяжении 30 лет русские войска подавляли народные движения в Польше, Венгрии, помогали старым режимам удержаться в Пруссии и Австрии. Даже не посылая своих войск, пишет Михаил Погодин, «опасение, что Россия сзади готова напереть своею массой, останавливала самых отчаянных республиканцев от крайних мер и давало время другой стороне переводить Дух, отдыхать, оправляться». Это, в частности, относится к итальянским владениям Австрии. Князь Адам Чарторыйский, проповедовавший идею славянской федерации в бытность министром иностранных дел Александра I, пропагандировал ее в 40-е годы, заняв положение лидера польской эмиграции. Но теперь князь Чарторыйский видит славянскую федерацию как антирусскую силу. Русским проектам освобождения славянских народов от турецкого ига он противопоставляет план славянской автономии под суверенитетом султана и протекторатом западных держав. Лидер польской эмиграции приветствует первые признаки пробуждения украинского национального духа, считая, однако, что освобождение Украины может произойти только в результате союза с Польшей. Пропаганда польских эмигрантов находит отклик у славянских народов, живущих под турецким или австрийским правлением, серьезно мешает русским планам.
Морские державы пытаются нанести удары по Российской империи с моря, бомбардируя Одессу, Кронштадт, Петропавловск-на-Камчатке, Аландские острова. Лондон и Париж отдают себе отчет, что столкновение с русской армией может иметь место только на суше. В сентябре 1854 г. союзная армия (французы, англичане, турки) высаживаются в Крыму, близ Евпатории. А. Керсновский, писавший «Историю русской армии» в 30-е годы XX в., до высадки союзных войск в Нормандии, говорит о десанте 1854 г.: «Это была крупнейшая из всех десантных операций истории, блестяще проведенная благодаря свойствам парового флота и почти полной неподготовленности русской стороны»107.
Союзники высадили 62 тыс. человек и 207 орудий. Командовавший в Крыму князь Меньшиков имел около 35 тыс. штыков и 96 орудий. Русские войска укрепились на берегу реки Альма. Первая битва Крымской войны закончилась победой союзников. Французский главнокомандующий маршал Сент-Арно констатировал: «Их тактика отстала на полстолетия». Еще более важным было то, что русская пехота была вооружена (в своем подавляющем большинстве) кремневыми гладкоствольными ружьями, а союзники нарезным оружием. «Впечатление, произведенное в России битвой при Альме, было огромным, ни с чем не сравнимым, — пишет историк «Крымской войны». — После Альмы стали ждать всего наихудшего и уже были ко всему готовы»108. Альма была первой после войны с Наполеоном боевой встречей с французской армией. Она продемонстрировала военную слабость России. Когда посланец князя Меньшикова ротмистр Грейг явился к императору и доложил о поражении, у Николая I «слезы полились ручьем. Он схватил Грейга за плечи и, потрясая его довольно сильно, повторял только: «Да ты понимаешь ли, что говоришь?»109.
Князь Меньшиков отвел армию к Бахчисараю, оставив Севастополь незащищенным с суши. Началась осада Севастополя, которая длилась одиннадцать месяцев. 15 февраля Николай I сместил Меньшикова и назначил главнокомандующим Крымской армией князя Михаила Горчакова. Это было последнее распоряжение императора. 19 февраля Николай I, никогда не болевший, умер от гриппа. Он правил так долго, так самодержавно, смерть его была такой внезапной, что немедленно разошелся слух: императора отравили. Никаких доказательств убийства или самоубийства историки не нашли.
Александр Никитенко записал в дневнике 18 февраля 1855 г.: «Государь скончался! Эта весть прежде всего поразила меня неожиданностью. Я всегда думал, да и не я один, что император Николай переживет и нас, и детей наших, и чуть не внуков. Но вот его убила эта несчастная война»110.
Имеются все основания, чтобы сказать: причиной смерти Николая I была неудачная война. В течение почти 30 лет царствования его армия, в которой он видел суть России, не знала поражений. Лишь однажды, в феврале 1831 г., польские повстанцы выиграли битву, но виновником поражения Николай считал фельдмаршала Дибича. И внезапно — поражение за поражением, вражеские корабли в Финском заливе. Умирая, Николай I каялся своему наследнику: «Сдаю тебе мою команду, к сожалению, не в том порядке, как желал, оставляя много хлопот и забот».
