Взгляд церкви на отношения между мужем и женою в домонгольский период
Н. Хлебников
В первобытных обществах жена, обыкновенно, является работницей не только дома, но и в поле. Муж считает ниже своего достоинства заниматься работою земледельца; только одна охота за зверьми считается им довольно почетной. Потому нет ничего невозможного, чтобы у нас женщины, по-преимуществу, не занимались домашней работой.
Но муж, не работая, мог злоупотреблять своею силой и отнимать плоды ее рук. В таком случае, как и во многих других, как мы увидим ниже, церковь являлась защитницей женщины и с помощью князя заставляла мужа заплатить пеню. Совершенно иной исход имел случай, когда жена крала, или когда она злоупотребляла без согласия мужа его имуществом; тогда церковь предоставляла наказывать ее мужу и брала на нем небольшую пеню в 3 гривны.
Но защищая жену, церковь не думала ослаблять и власть мужа над женою. Только в одном случае она наказывает мужа за дурное обращение с своей женой, когда злонамеренность его явна, когда он стремится освободиться от своей жены, чтоб взять другую; тогда «казнить казнью». Случай с воровством жены, когда церковь не вступает в наказание ее, предоставляя ее мужу, еще более подтверждает это постановление. Причины, по которым устав допускал развод, еще более подтверждают, что церковь не только не ослабила власть мужа, но во многом уступила в этом отношении взглядам общества. Причины, по которым она допускает развод, следующие: 1) если жена услышит от чужих людей, что думают на князя, и не скажет мужу; 2) в случае прелюбодеяния жены; 3) когда жена покушается убить или отравить мужа; 4) если женабез своего мужа будет ходить к посторонним и там есть и пить, или спать вне своего дома; 5) если жена будет днем или ночью ходить на игрища и не послушает увещаний мужа; 6) если не скажет своему мужу о том, что какие-нибудь люди намереваются совершить воровство. Из этих шести причин развода мы видим, что устав требовал от жены полнейшей откровенности к мужу во всем том, что она слышала или видела. Но самыми характеристическими причинами развода для этого времени и общества — есть четвертая и пятая. Церковь, конечно, снисходя к взглядам общества, не допускала женщине выходить из дома одной без мужа, а присутствие ее на игрищах было уже нечто равносильное прелюбодеянию. Первая причина, если не говорит о затворничестве женщин, то о состоянии весьма близком к этому.
[…] Определив отношения между мужем и женою, церковь стремится определить их между отцами и детьми. Взгляд ее в этом отношении отличается замечательною гуманностью, и нет сомнения, что ее нравственное влияние в некоторых степенях этого вопроса было сильно, в особенности в тех случаях, когда ее идеи не расходились резко с идеями общества. Церковь превращала эту семью, не знавшую стыдения, в чистую, нравственную семью. «Если сын бьет отца — казнить его волостельскою казнью, а митрополиту пеню». Эта строгость наказания за непочтительность к отцу, без сомнения, — влияние церкви, хотя уважение к старшим и могло существовать в обычаях; церковь в этом случае не только поддержала, но и освятила почитание. Еще важно следующее постановление церкви: «Если свекор бьет сноху или деверь невестку, то платить ей по закону, а митрополиту пеню». Так как вне сомнения, что общество в это время жило естественными родами, т.е. при отце жили его женатые сыновья, то церковь должна была стремиться облегчить положение той девушки, которая вступает в чужой род и разом получает над собою несколько чужих властей, не связанных с нею ни узами родства, ни симпатиею. Сам муж ее — ее единственный защитник — был подчиненное лицо в этой семье, где господствовал его отец, свекор по отношению к жене. […] Обычай есть инстинктивное выражение тех взглядов, которые имело общество в старину. Если в доме своего отца сам муж новобрачной не имел значения, то какое значение могла иметь его жена? Она была просто работницей, так как хозяйкой была свекровь; ее муж был простым работником, так как хозяином был его отец. Но между сыном и отцом эти отношения еще смягчались родственной привязанностью, которой не было в отношении свекрови к невестке, к жене их сына. Родовой быт или, лучше сказать, жизнь естественными родами, так долго державшаяся у северных племен, оставила по себе печальную память; этой горькой участи женщины мы не слышим в песнях малороссийских, вероятно потому, что здесь родовой быт пал еще в незапамятные времена.
Гораздо менее имело значения другое постановление церкви, еще более великое по своему существу, потому что оно шло вразрез с понятиями общества. «Если девка захочет идти замуж, а отец и мать не отдадут ее и после этого она что-нибудь сделает с собою, то митрополиту обязаны заплатить пеню отец и мать, а также и отрок». Вторая статья: «Если девка не захочет идти замуж, а отец и мать выдадут силой и она что-нибудь сделает с собою, то отец и мать должны заплатить пеню митрополиту, а также они должны заплатить «исторь», т.е. протори и убытки» […].
Притом дочери и сыновья едва ли могли выражать свою волю, так как выдавались в малом возрасте. Великий князь Всеволод Юрьевич выдал в 1189 г. дочь свою Верхуславу, когда ей было 8 лет, а сына своего женил, когда ему было 10 лет. Церковный Номоканон требовал для брака 12 лет возраста, но и в этом возрасте едва даже можно иметь свою волю и разум.
Гораздо суровее и строже относилась церковь к прелюбодеянию между членами семьи, и в этом отношении заслуживает величайшую благодарность общества. В родах, не знавших «стыдения», по летописцу, эти меры были необходимы. За прелюбодеяние между братом и сестрой устав, кроме эпитимии, наказывал пенею в 100 гривен; за прелюбодеяние с женою брата 100 гривен, а жену в дом церковный; за прелюбодеяние с двоюродными сестрами — 30 гривен; с мачехой — 40 гривен. Вообще, церковь строго преследовала разврат в семье. Если в доме отца и матери дочь родит, то взять ее в церковный дом, откуда род ее должен выкупить.
[…] Но не одна женщина была беззащитным членом этого общества, основанного на самозащите, на праве мести. К числу их относится и «прощенник», т.е. лицо, прощенное Богом, освободившееся от недуга, который считался наказанием Божиим, а лица, подвергнутые ему, презирались. (…) Вот язычество в чистом виде своего поклонения пред фактом: кого презирает Бог, того презирают и люди. К этой же категории относились вдовы, слепцы, хромые, странники, больные, вообще все убогие, лишенные божественного покровительства, в языческом смысле слова. Вот один из великих плодов христианских идей — милосердие, которого язычество не знало. Отрицать эту заслугу, нам кажется, нет никакой возможности. Значение человека вне богатства, происхождения, человека самого по себе, выдвинуло христианство, и это есть его величайшая заслуга. (…)
Но гораздо менее или даже вовсе не заслуживает сочувствия стремление церкви — отделить православный мир от всего остального, наказывать за сообщение с лицами, стоящими вне этого мира. «Если кто, — говорит Устав, — будет пить или есть с некрещеным, то наказывается митрополитом». Это постановление, примененное впоследствии и к иноверцам вообще, стремилось создать ту замкнутость русского общества, которая помешала ему принимать в себя новые элементы европейской жизни, тогда как Византия сама мало-помалу падала и, наконец, совершенно пала.
Еще более глубокого сожаления заслуживает то, что церковь уступила и дала освятить некоторые языческие идеи, которые впоследствии принесли ей раскол, когда она захотела отделить их от себя. Уже в Уставе Ярослава говорится: «Если кто подстрижет голову или бороду, то платит митрополиту пеню, а князь казнит». За эту уступку обществу церковь дорого поплатилась и, должно сказать, нанесла обществу громадный, неисчислимый вред.
Общество и государство в домонгольский период русской истории. СПб., 1872. С. 162-169.
Миниатюра: Шухвостов Степам Михайлович.Внутренний вид Алексеевской церкви Чудова монастыря