Противоречивость черт народной жизни в годы правления Алексея Михайловича

Н. Чернышевский

По телосложению и чертам лица русские являлись путе­шественникам европейцами; врожденная, хотя и чрезвы­чайно придавленная обстоятельствами, наклонность к лю­бознательности также убеждала путешественников, что в Московии живет народ, близко родственный по складу ума другим европейцам. Но привычки и нравы, даже понятия русских казались им напоминающими Азию. Теперь мы знаем, что это противоречие форм жизни с характером русской натуры происходило от обстоятельств историче­ского развития, что почти все те явления, которым изумля­лись европейцы, были болезненными наростами в народ­ном организме, образовавшимися под влияниями чуждыми и враждебными славянскому характеру, [преимуществен­но от внесения византийской формалистики в наши юриди­ческие понятия и] от угнетающего соседства с кочевыми дикарями, — влияние этого тяжелого соседства, по мнению проницательнейших между нашими историками, не долж­но ограничивать одним фактом порабощения Руси монгола­ми, — уже раньше, вследствие постоянных набегов от по­ловцев и их предместников, в народной жизни получили силу такие явления, которые были чужды ей и от которых остался чист северный край русской земли, отдаленный от кочевых грабителей. Так, например, новгородцы были лю­ди, что называется, работящие, промышленные и остались совершенно чужды предрассудку, что праздность есть не­обходимая принадлежность знатности. То же надобно ска­зать и о многих других чертах народной жизни. Азиатского и византийского в нее вошло чрезвычайно много, так что народный дух совершенно изнемогал под игом чуждых вли­яний. […] Красивая славянская организация, миловидное славянское лицо искажались, сообразно восточным поня­тиям о красоте, так что русский мужчина и русская женщи­на, могшие следовать требованиям тогдашнего хорошего тона, придавали себе совершенно азиатскую наружность и совершенно монгольское безобразие.

Подобно народам татарского и монгольского племен, русские считали тучность одним из главных условий красо­ты. Когда бывал торжественный прием иноземных послов, во дворец призывались торговцы, отличавшиеся особен­ною полнотою тела, чтобы своим присутствием усилить вы­годное впечатление, производимое блеском двора. Правди­во ли это замечание? Конечно; кто из нас не слыхал от лю­дей, не испорченных западом, что красота мужчины в дородстве; это понятие до сих пор живо в простом народе; оно породило многие выражения народного языка, напри­мер, «раздобреть» — значит растолстеть. Коренное значе­ние слова «дородство» — знатность; итак признак знатно­сти — дородство. Чтобы приобресть это завидное качество, наши простодушные предки старались побольше спать по­сле обеда, и в том же соображении подпоясывались очень низко и слабо, чтобы пояс не стеснял живота и не мешал пи­щеварению. Простолюдины носят пояс действительно очень низко и слабо и объясняют этот способ ношения поя­са тем, чтобы «не помять живота» или «кишок». Что послео­беденный сон содействует тому же результату, известно у нас каждому, обращавшемуся с людьми, любящими этот способ препровождения времени. Итак, замечание ино­земцев о главном условии мужской красоты по старым рус­ским понятиям подтверждается; для женщин красота со­стояла в том же качестве. Иметь тонкую талию женщина считала таким же пороком, как и иметь маленькие ножки. Редко случается слышать суждения простого народа о ма­леньких ножках — он очень мало обращает внимания на этот предмет, но когда заговорит о нем, то действительно требует дебелости и прочности. Что же касается тонкости талии, то, конечно, всякому известно, что в быту купцов и зажиточных мещан девушка невеста считается тем краси­вее, чем она толще; что на «поджарую» или «сухопарую» жених с «неиспорченным» вкусом не польстится. Для до­стижения этого совершенства женщины не щадили ника­ких жертв, — лежали на кровати целый день, старались, ес­ли можно, и спать целый день и даже пили водку, от кото­рой действительно тучнели, — все это соблюдается до сих пор; известно, что еще полезнее простого пенника для отучнения считается настойка из сарсапарили, которую многие женщины и пьют целыми стаканами ежедневно, без всякой нужды кроме желания быть тучными.

Известно также, что пристрастие к беспрестанному на­ливанию себя чаем у купчих основывается на том же расче­те, чтобы разбухнуть от этого напитка, помогающего добрению, когда пьют его в огромном количестве и не крепкий, а особенно с прибавлением рому. Таким образом и замор­ские обычаи обращены на служение эстетическому требо­ванию старины. Ганве передает, что часто слыхал от рус­ских женщин: «Дал бы Бог быть дородной, а за красотою дело не станет». Рексоллю говорили, что если в женщине меньше пяти пудов веса, то и красавицею нельзя ее назвать.Он прибавляет, что эти пятипудовые красавицы имели тело вялое и дряблое, — это вещь известная каждому, кто виды­вал красавиц, образуемых сарсапарилью, чаем и лежанием на пуховиках. Не говорим о том, что иметь черные зубы считалось принадлежностью хорошего тона, — действи­тельно, от белил, употребляемых нашими неиспорченными западом модницами, необходимо чернеют зубы — стало быть, иметь белые зубы может только женщина, не заботя­щаяся о своей красоте, не соблюдающая условий хорошего тона; а женщины хорошего тона румянились и белились без всякой умеренности, точно так же беспощадно сурмили брови и ресницы, — даже расписывали на лице жилки си­ней краскою, — все это и теперь молено видеть. Вебер (со­временник Петра Великого) говорит, что в его время было еще в свежей памяти, как русские женщины расписывали себе лицо разными изображениями деревьев, зверьков и т.п. Иноземцы находили, что русские женщины до безобра­зия расточительны на притиранья. Вообще путешественни­ки с большими похвалами отзываются о природной красоте русских женщин, но говорят, что они безобразят себя ис­кусственною тучностью и беспощадным раскрашиванием лица. Пристрастие к очень частому употреблению бань бы­ло у наших старинных модниц совершенно восточным спо­собом препровождения времени; они, как турецкие одали­ски, очень скоро старились от неумеренности в этом раз­влечении.

Собрание писем царя Алексея Михайловича с приложением «Уложения Сокольничья Пути» и проч., издал Петр Бартенев. Полн.собр. соч.: В 15т. М., 1948. Т. 4. С. 251-254.

Миниатюра: А.Д. Литовченко. Царь Алексей Михайлович и Никон, архиепископ Новгородский, у гроба чудотворца Филиппа, митрополита Московского.