Образованность в годы правления Екатерины Второй

В. Ключевский

Что могло быть заимствовано, внесено французским влиянием в наше общество? Благодаря ему мы видим в нашем обществе екатерининского времени ужасный на­плыв общих идей и стереотипных затверженных чувств. То, чем на Западе люди пользовались, чтобы разграни­чить практически существующие отношения, то у нас затверживалось в высших кругах как хорошее слово, удобная формула, которая может быть приятной заме­ной пустого разговора экспромтом. Этот наплыв общих идей и стереотипных чувств как украшение ума и свет­ского общежития и составляет характерную черту в жизни высшего русского общества того времени.

[…] Отсюда любопытная черта образованного челове­ка екатерининской эпохи: в его голове необыкновенная масса общих идей, но он совсем не размышляет, и ум его переполнен готовыми понятиями, зачем же в таком случае и размышлять о них; не размышляя, он совсем не понимает того, что его окружает. Это — любопытная патологическая черта, отличающая екатерининских лю­дей. […]. В екатерининском образованном человеке было два яруса: ярус идей и ярус поступков; наверху, в своем умственном бельэтаже, он был высокообразованным ев­ропейцем, а когда спускался в нижний этаж, он оправ­дывал острое слово одного француза: «Поскоблите рус­ского, и перед вами явится татарин». Черствость граж­данского и нравственного чувства — печальное явление, с которым всюду встречается изучающий общественные нравы того времени.

Почувствовав отвращение к родной действительно­сти, русский образованный ум должен был почувство­вать себя одиноким в мире: у него не стало почвы […] Есть и печальные образчики […].

В первом ряду надо поставить княгиню Дашкову. Это очень характерная представительница русского образо­ванного общества того времени. Она еще в детстве зачитывалась Вольтером, Бейлем и др., зачитывалась до головокружения, до нервного расстройства; потом, как известно, за свое знакомство с французской филосо­фией она даже была посажена на президентское кресло в Академии наук. Когда она разошлась с Екатериной и удалилась в частную жизнь, она стала нелюдимой и, поселившись в Москве, редко с кем виделась, еще реже с кем разговаривала и ничем не интересовалась. Чтобы наполнить свой досуг, она — президент Академии наук — приручила к себе несколько домашних крыс, которые составляли все ее общество. Смерть детей ее трогала мало, но судьба ее крыс делала ее тревожной на целые дни. Только высокообразованные люди екате­рининского времени могли начать Вольтером и кончить ручными крысами.

Гораздо печальнее другой представитель екатеринин­ского вольнодумства. Это был богатый помещик Нико­лай Еремеевич Струйский. […]. Он был высокообразо­ванный юрист и устроил у себя в деревне настоящий, правильно организованный по-европейски суд над кре­стьянами. Мужика ставили в кабинете барина, сам ба­рин произносил обвинительные акты и защитительные речи по всем правилам западной юриспруденции, толь­ко эпилог этих судебных заседаний был в чисто рус­ском вкусе: обвиненного крестьянина он пытал по-древ­нерусскому, для чего имелся у него в подполье огром­ный арсенал орудий пытки. Это был отвратительней­ший цвет русско-французской цивилизации XVIII сто­летия.

Словом, у нас никогда не было такого цивилизован­ного варварства, какое царило во второй половине XVIII века.

Курс русской истории. В 5 ч. М., 1937. Ч. 5. С. 194, 197, 200-202.