Александр I. Часть 1

Стенограмма передачи “Не так” на радиостанции “Эхо Москвы”

16 марта 2002 года.
В прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» программа «Не так!»
В гостях историк Андрей Левандовский.
Эфир ведет Сергей Бунтман.

С.БУНТМАН: Маленький Матвей Муравьев-Апостол спросил у своей мамы, — отчего люди христосуются на улице, разве нынче Пасха? Нет, не Пасха, ответила его матушка. Это был как раз тот день после убийства Павла и первый день царствования Александра 1. Действительно были такие радость и облегчение?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Да, несомненно. Знаменитое державинское:
Умолк рев норда сиповатый
Закрылся страшный грозный зрак.
Это общее впечатление. Почему Павла так невзлюбили, разговор уже был. Эйфория была полной, и молодой царь Александр воспринимался поначалу так, как звали его придворные дамы — «Наш ангел» это было общее впечатление. Очаровательный внешне, чрезвычайно любезный, в высшей степени располагающий, уста всегда сложены в полуулыбку, ласковые голубые глаза это был такой контраст с его отцом взрывным, неудержимым в своих страстях, с знаменитым сиповатым голосом. Казалось, что внешнее впечатление полностью соответствует тому, что сейчас произойдет после павловского ужаса начнется время благих дел.
С.БУНТМАН: Начиная читать «Войну и мир», это 1804-05 год, мы не всегда осознаем, что с начала царствования Александра 1 прошло три-четыре года.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Очень хорошо, что вы вспомнили «Войну и мир» всегда интересно выйти за рамки чисто профессиональные и вспомнить, что осталось в великой классической литературе наверное, одно из первых впечатлений — очаровательный образ, написанный Толстым. А с другой стороны пушкинское «плешивый щеголь, враг труда». Прежде всего, с самых первых месяцев или недель даже царствования выяснилось, что Александра многие воспринимали совершенно неправильно. Прежде всего, Пален, главный переворотчик. Кстати, по-моему, очень интересно столкновение психологии 18 века, уходящего и совершенно нового. Пален человек 18 века, несомненно, герой, авантюрист высокого полета, большого ума житейского. Великолепный организатор, и в то же время человек совершенно бессовестный. Пален стоял на высоких должностях, был своего рода элитой, и совершенно ясно, что у него было стремление мягкого, безвольного, как казалось царя, поставить вместо взрывного и совершенно непредсказуемого Павла, и прибрать к рукам все. Но, как известно, все заговорщики без исключения по-моему, единственным исключением был Валерьян Зубов, который и в заговоре был на вторых ролях, — все были так или иначе удалены из Петербурга. Сам Пален в свое поместье эстляндское до конца жизни практически. То есть, выяснилось, что Александром манипулировать очень сложно, а забегая вперед, я могу сразу сказать, что царь был сам великолепным манипулятором, очень тонким психологом, умевшим найти нужного человека в нужное время, выставить его впереди себя, скрыться за его спиной он не позволял манипулировать собой. Как только появлялись признаки того, что кто-то хочет взять его в руки, немедленно начинался бунт и резкая смена декораций это характерная черта при внешней мягкости он был стержневым человеком с сильной натурой и очень самолюбивым.
С.БУНТМАН: Такие разные все четыре брата. Мы ясно видим два поколения мальчиков, Павловичей старшее поколение — Александр и Константин, — разительное отличие между собой, также, как и второе поколение — у Николая и Михаила. Такие два контрастных мальчика в каждом поколении.

А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Очень удивительно — все от одного отца, и совершенно на него, кстати, не похожие. Все были богатырями при тщедушном отце, ко всему прочему. Очень разные. Но Александр, кстати, не похож ни на кого, и был очень разным с Константином. Но лучше его сравнивать с Николаем, потому что Константин и Михаил фигуры интересные, но получилось так, что второстепенные. У Николая, по сравнению с Александром, все было в высшей степени гармонично, последовательно, и «наружу» он экстравертный, конечно, человек. А Александр интраверт.
С.БУНТМАН: Но пока Николаю 4 года, а царствует сильно его старший брат, тоже молодой человек. Итак, удаление всех главных участников заговора против отца. Дальше будут проблемы с Бенигсеном, например. Первые шаги, кроме возвращения «круглых шляп»?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Сначала напрашивался один вариант, который большинству, пребывавшему в эйфории, казался само собой разумеющимся вариант, который просматривался сразу же в Манифесте о восшествии на престол. Манифест, кстати, писал Трощинский это известный деятельно екатерининского царствования. И там была эта фраза знаменитая «управлять буду по заветам бабки моей, Императрицы Екатерины». То есть, царствование Павла это черная дыра, и сейчас начинаются связываться концы с концами. Опять Воронцов возвращается ко двору, Гаврила Романович Державин становится первоприсутствующим в Сенате, тот же Трощинский впоследствии министр юстиции. То есть, вроде бы возвращение на путь к золотому веку дворянства. И вдруг, особенно ярко это прослеживается в записках Державина как многие гениальные, наверное, люди, у него натура сохранялась детской до старости, и он там очень наивно жалуется на царя — «очень приветлив, очень любезен. Подаю записку, каждая у царя вызывает бурю восторгов. Но ничего не делается. Как же так?». А Александр в это время пишет в одном частном письме: «Со стариками я веду себя тонко пусть болтают, что хотят, лишь бы не мешали». Может быть, это первая такая «подстава» своего рода.
С.БУНТМАН: Но это, кстати, тоже бабушкино, очень бабушкино так молодая бабушка вела себя со старухами елизаветинского времени всех обольщала, знала всех мосек.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Да, старики выдвигаются на первый план, и им ничего не дается. А в это время, практически уже с самого начала, у дел — негласный комитет, молодые друзья. Это знаменитый негласный комитет, который, кстати, екатерининские старики, быстро разобравшись в ситуации, начали честить «якобинской шайкой», что было страшным преувеличением, но все-таки это были не консерваторы-традиционалисты, а несомненно, реформаторы. И реформы эти, наверное, в значительной степени вдохновлены Лагарпом, учителем Александра. Потому что мне кажется, что в детстве, конечно, Александр очень многое впитал от того, кто вел его преподавание это было искренне и надолго, на несколько лет.
С.БУНТМАН: Здесь на мгновение мы остановимся, потому что здесь появляется швейцарец Лагарп, который потом был отослан и стал президентом Швейцарской конфедерации. Думаю, сейчас будет правомочно задать вопрос о личности Александра — что такое у Александра вот эти желания не царствовать, уйти в какую-то благословенную землю, если он не может осчастливить своих подданных, если он не будет царствовать? Это проскальзывает в то время, когда он учился у Лагарпа и воспринимал его идеи и процветания человека, и идеи равенства, «руссоистские идеи». Насколько это наложило отпечаток на будущего Александра?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Конечно, идет такая юношеская волна. Судя по всему, Лагарп сумел произвести впечатление но он был очень достойным человеком во многих отношениях. Кстати, Александр был очень переменчив в симпатиях, быстро очаровывался, потом сразу остывал, но к Лагарпу у него слабость была до конца жизни — Лагарп его пережил. И тут две такие сцены первая с Чарторыйским, поляком, который при дворе Екатерины нес службу как заложник своего рода за дела своего отца, борца за восстановление Речи Посполитой. Он описывает в своих записках через 50 лет, как Александр увлек его, 15-летнего, в Царском селе на боковую дорожку, и стал ему исповедоваться. Чарторыйский человек очень сухой, и записки у него жесткие, но он пишет «это было как будто вчера. Я был потрясен ничего особого Великий князь не сказал, но вот это стремление благодетельствовать Россию законами, и удалиться», — было ясно, что у Александра огромные возможности стать русским императором. Но уже при царствовании Павла Александр пишет очень любопытное письмо Лагарпу в Швейцарию, которое доставляется с оказией, где уже немножко другой поворот. В письме ясно прослеживается такая мысль: «отец губит страну, он привел ее на край пропасти, а я знаю, как ее спасти». И участие в заговоре — это не просто шкурничество, хотя, конечно, у Александра могли быть большие неприятности там возможна была передача престола Вюртембергскому, родственнику Павла. Но ощущение того, что «я могу сделать эту страну счастливой, должен сделать счастливой», юношеское стремление дать Конституцию и удалиться куда-то в Швейцарию, в Германию оно, конечно, пересиливает. Александр по натуре все-таки самодержец и властитель при всех своих удивительных и странных закрытости, внешней мягкости. Это человек, желающий управлять несомненно. Во благо, но именно управлять, держать все нити управления в своих руках. Может быть, это ему самому было не ясно в самом начале, но когда он приходит к власти, это все яснее раскрывается буквально с каждым годом.
С.БУНТМАН: Итак, «Негласный комитет», молодые друзья, 1801-02 год. Что они делают в самом начале?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Чарторыйский писал, что далеко не все, что было сделано при Александре «готовили мы, и далеко не все, что мы готовили, было сделано при Александре. Но практически все, что было сделано, было проговорено». То есть, вся программа александровского царствования, вплоть до Аракчеева, наверное, до эпохи после заграничных походов и Отечественной войны носит отпечаток деятельности «Негласного комитета». Направления совершенно ясны первое чисто практическое: нужно было достраивать здание самодержавного управления. Скорее, даже технику управления, но это было очень важно. Петр дал основные принципы, Екатерина губернской реформой построила нижние этажи, а Коллегии, созданные Петром, зависли в воздухе. Нужно было достраивать здание, создавать единую, строго централизованную систему управления очень большой и разнообразной страны. Это указ об учреждении министерств и указ о правах Сената. Затем крестьянский вопрос впервые стал так основательно прорабатываться то, что недавно казалось безусловным благом, теперь воспринимается как зло. И третье по порядку, но не по значимости просвещение страны. Создание единой системы просвещения, потому что, конечно, члены «Негласного комитета» плоть от плоти века Просвещения, и просвещение это как смазка на колесах истории. Без него и законы не будут работать, и управление не удастся наладить, и крестьян не освободишь. Просвещенный человек человек добродетельный, этот тезис 18 века был очень близок членам «Негласного комитета». Во всех трех направлениях кое-что удалось сделать, в разной степени.
С.БУНТМАН: Здесь тоже можно вспомнить царствование Павла с одной стороны, например, идея министерств вместо коллегий и идея ведомства, которое возглавляет один человек, министр, — это в чем-то павловские наброски, при всей осторожности, с которой, наверное, надо относиться к павловским указаниям как к системе. Но, с другой стороны, невольные наброски крестьянской реформы, которые были при Павле.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Вы абсолютно правы. Но Павел абсолютно несистемный человек. Он человек разового указа, какого-то одного документа. Сегодня его повело в этом направлении, и он издал указ. А «Негласный комитет» действовал именно в системе — вот это была большая сила.
С.БУНТМАН: Какие были сложности у Александра и Негласного комитета хотя бы с той же губернской реформой в России, которой был нанесен большой достаточно удар административной реформе за недолгое правление Павла? Все-таки был нанесен удар по многим учреждениям Екатерины, и многим ее начинаниям. С какого уровня им приходилось восстанавливать?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: У меня все-таки такое ощущение, что Екатерина вот эти нижние этажи построила очень основательно. Павел очень многое изменил, поуродовал, но это было как отдельные осколки на общем фоне. В целом основа была сильной, и здесь речь шла только о каких-то ремонтных работах нужно было, налаживая хорошо знакомое, что за два десятилетия после губернской реформы при Екатерине уже вошло в плоть и кровь русской жизни, уже сразу начинать достраивать это здание. Здесь главный упор был не столько на ремонтные работы, сколько на новое. А это, скорее, ежедневная рутина очень быстро все вошло в норму.
С.БУНТМАН: Итак, шаг за шагом что-то все-таки делается Александром в 1800-х годах. Что же делается?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Если брать конкретно правительственную деятельность, то здесь, конечно, все-таки министерскую реформу, право Сената трудно переоценить. Россия получила систему, которая, по-моему, до сих пор является определяющей для нас то есть это действительно оказалось на века. Александр достроил, и, по-моему, все было сделано очень разумно. Если сравнивать с Коллегией министерства — это замена коллегиального принципа принципом единовластия, но что характерно, и единоличной ответственности. Для нашего царства-государства это, по-моему, более плодотворно, чем Коллегия на уровне бюрократии. Во всяком случае, с точки зрения чисто практической это себя оправдало. Затем гораздо более четкое распределение функций многие коллегии, которые дублировали друг друга, были соединены воедино например, министерство финансов было образовано на основе трех коллегий. И в то же время появилась такая родная и прекрасная вещь, как МВД как без него жили раньше, очень трудно представить, но появилось оно именно тогда. Министерство просвещения было новым, и оно в 19 веке сыграло, при всех оговорках, бюрократизации, административного подхода сыграло огромную роль в развитии системы просвещения. И что касается Сената думаю, спроси при Екатерине любого сенатора, чем он там занимается, трудно было бы получить четкий ответ. Очень важный орган при Петре, но с неясными, разнообразными функциями при его правопреемниках он превратился уже в отстойник, откровенно говоря с прекрасным имиджем чрезвычайно важного, прекрасного содержания, но по сути дела замена персональной пенсии. Указ о правах Сената дал Сенату контрольные функции. Контрольные функции над бюрократией отчеты министров перед Сенатом, сенатская ревизия знаменитая. И при Александре, и при Николае это было, может быть, главным пугалом для чиновников. Дело в том, что Сенат был поставлен вне вот этой линейной системы, сенаторы получали отличные оклады, и среди администрации они рассматривались как снобы — к ним очень трудно было искать подходы. Ревизия по своей министерской линии знакомства, заранее тебя оповестят, очень легко найти общий язык. А с этими очень сложно. Обычно самые громкие отставки и даже судебные дела связаны были с сенатскими ревизиями. Это было придумано неплохо. И потом очень интересно у Сената, кстати, было право оспаривать указы царя. Знаменитое право «ремонстрации» этого права никогда не было в России.
С.БУНТМАН: Что-то очень английское в этом. Даже в самом слове, которое прославилось в английскую революцию когда парламент фактически скидывал Карла 1.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Но на русской почве это слово не прижилось. Это было замечательно придумано: если царь издает указ, противоречащий духу российского законодательства, входящий в противоречие с другими законами, — нужно его одернуть. Сенат имел право поставить ему на вид. Царь мог повторить свой указ. Но появлялась какая-то возможность критики.
С.БУНТМАН: Как тенденция это очень интересно что при Александре это попробовало появиться. Итак, первые реформы Александра. Александр Васильевич пишет: «Идеи просвещения народа при сохранении крепостного права чистый идеализм».
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Высокий идеализм. В это время, конечно, осознание причин экономического характера только пробивается. Хотя через 20 с лишним лет Николай Тургенев уже обращает внимание на то, что «так жить нельзя» с чисто-хозяйственной точки зрения. В это время на первом плане ощущения стыдно стоять во главе страны, где основная масса населения почти рабы, или просто рабы. Перед Европой неудобно. Просвещенный человек должен стремиться к тому, чтобы его окружали люди, равные ему по положению. Эти соображения очень важны. И самое главное, на что нужно обратить внимание на протяжении трех веков все действия власти были направлены к одной цели закрепощение. Шаг за шагом от Ивана Ш до Екатерины практически ни одного антикрепостнического указа нельзя найти серьезного. Первый павловский, 1797 года. Не антикрепостнический, но поворотный. Впервые указ в пользу крестьян, то есть власть начинает разворачиваться в другую сторону. И Негласный комитет этот вопрос очень занимает, хотя решить его совершенно определенно не удается. Мне кажется самое интересное там очень любопытный указ 1802 г., который, на первый взгляд, к крепостному праву прямого отношения не имеет, но очень интересный. Его предложил сенатор Мордвинов, очень незаурядная фигура, один из немногих внутренне свободных людей. У него две вроде бы взаимоисключающие точки зрения во-первых, крепостное право — зло, — он говорил именно о том, что крепостное хозяйство обречено, оно не может сравниться с хозяйством, которое использует вольнонаемный труд. И вторая точка зрения частная собственность священна и неприкосновенна. Принцип буржуазный, но он его переносит на крестьян — крестьян освобождать нельзя, потому что это будет удар по основным принципам.
С.БУНТМАН: Это очень с Джефферсоном перекликается, с его проблемой с рабами в Америке при войне за независимость.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Да и отмена что там, что там, происходит почти одновременно. В 60-е годы. Так вот, он предлагает, и подобный указ Александром был подписан позволить лицам недворянского происхождения приобретать землю в частную собственность. До того только в аренду и пользование. Идея какая — альтернативное хозяйство. Значит, мещане, купцы, черносошные крестьяне расширяют, создают свое хозяйство, а крепостные и рабы только у дворян-помещиков. Значит, это будут хозяйства, основанные на вольнонаемном труде. С точки зрения Мордвинова это хозяйство начнет развиваться бурными темпами. И идеализм начинается именно здесь помещики сами увидят, как хорошо вести хозяйство на вольной основе. Согласитесь, колхозы и фермерское хозяйство аналогия та же самая примерно. И не получается так.
С.БУНТМАН: Не получается, потому что здесь тоже есть определенный идеализм. Но мы столкнемся еще сейчас с некоторой регулярностью, укорененностью, не укорененностью определенных идей в России столкнемся с проблемой, не связанной с крепостничеством Царскосельский лицей. Такое ощущение что идут попытки регулярные, планомерные прощупывания и обсуждения. Есть анализ, рефлексия в какой-то части общества. Это тоже достаточно новая вещь, хотя уже при Екатерине это могло существовать. Но сейчас какая-то совершенно новая основа новый ветер, дух эпохи ощущается
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Только начинается. Это есть — мнение окружающих волнует гораздо больше, чем 20-40 лет назад. Павла оно, как известно, не волновало вообще. А Александр, несомненно, прислушивается к тому, что говорят и пишут несомненно. Новый век. Александровское царствование очень интересно как своеобразный пролог 19 века то, что на протяжении веков создавалось, то, во что было вложено столько сил, вдруг оказывается, пока еще не осознанно, но злом, препятствием для нормального развития. Нужно все начинать заново на каких-то новых основаниях а это так трудно даже осознать, а тем более начать действовать в этом направлении. Знаете, кстати, ощущения могут быть общие с тем, что мы сами пережили — представьте перестройку, которая растягивается на сто с лишним лет, и кончается тем, что сразу после Михаила Сергеевича, без всякого Бориса Николаевича — Анпилов. Это 19 век практически до революции 17 года
С.БУНТМАН: Причем, если развивать эту аналогию то внутри царствования Михаила Сергеевича есть и царствование Лигачева, Александра Яковлева это все оттенки большой горбачевской эпохи. И все это сто лет.
А. ЛЕВАНДОВСКИЙ: Да. Очень медленное движение к переменам.
С.БУНТМАН: Александр просит уточнить: «Почему вы не говорите, что крепостными и барскими была только одна треть крестьян, а остальные были государственными?»
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Да, это можно уточнить, но нужно иметь ввиду, что о государственных тоже должен быть особый разговор. Государственные это крепостное государство, на них оброк, но самое главное на них повинности. Во времена Николая на это было обращено внимание действительно, это были даже не категории, все зависело от многих факторов, в частности, и от территориального положения были государственные, которые жили на несколько уровней лучше крепостных, помещичьих. А были например, сибирские ямщики, государственные крестьяне, — которых буквально выматывали постоянной работой на государство — вот этими перевозками, при ничтожных наделах. То есть, точка зрения дореволюционных историков — Корнилова, Милюкова правильная: это в целом крепостное состояние. Государственные крестьяне крепостные государства, тут оттенок нужно уловить, несомненно. Но это все-таки крепостные, это не свободные люди.
С.БУНТМАН: Россия вошла в 1801 год в довольно странном и международном положении, и в связи с тем, что международное положение в ту эпоху связано с войной или ее отсутствием «Война и мир» это не простое название, потому что другой формы жизни нет, — вошла и с проблемой своей армии, и с проблемами в международных отношениях. Можно верить или не верить в «английскую пружину» заговора против Павла, но все равно Александр остался с наследством обязательства поворота в политике внешней, новых коалиций намечавшихся. Что с этим делается в первые десятилетия 19 века до той самой войны, которая будет такой важной для России и Европы?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: В первые месяцы или даже годы ощущение неясности. Во всяком случае, движение навстречу Наполеону, которое в последние месяцы царствования Павла просматривалось, прекращается. Но знаменитая фраза Наполеона после покушения на него в Париже, к которому он отнесся внешне максимально спокойно, и вскоре после этого — известие об убийстве Павла. И знаменитая фраза, подразумевающая, разумеется, англичан: «Они промахнулись по мне в Париже, но попали по мне в Петербурге». То есть, он в своем роде тоже психолог удивительный он делал ставку на натуру Павла, непредсказуемую, движения души которой он научился вроде бы предсказывать. Но у Александра поначалу, судя по протоколам Негласного комитета, просматриваются серьезные антианглийские настроения. Но его быстро переубедили. В целом Негласный комитет за традиционную политику прежде всего, хорошие отношения с Англией и, соответственно, поначалу это сдержанная такая оппозиция Наполеону, но путь в коалицию, наверное, открывался уже с первых лет царствования Александра. Еще ничего не было решено, но курс все-таки был взят традиционный. И он неизбежно должен был привести в антифранцузскую коалицию. Хотя, честно вам скажу, я небольшой специалист по внешней политике, но меня этот вопрос интересовал я никогда не мог найти достаточно веских доводов, зачем нам надо было вступать в третью, четвертую антифранцузскую коалицию? Зачем России было нужно воевать с Наполеоном на чужой территории, за сотни километров от своей границы? Сам Наполеон это тоже плохо понимал. А вот, забегая вперед, есть знаменитая фраза Кутузова, сказанная представителю английского правительства Вильсону, уже во время отступления французской армии от Москвы, когда Вильсон настаивал на маневрах, окружениях, захвате Наполеона в плен — «Я знаю, кому выгодно, чтобы Наполеон остался в России. Это выгодно той державе, которая захватила полмира и хочет наложить лапу на вторую половину мира. Ни одной капли крови русского солдата не будет пролито». Это позиция — Россия должна сохранять нейтралитет. Франция наполеоновская великолепный противовес Англии. И исходя из всего будущего, конечно кутузовская точка зрения очень интересна, потому что покончили с Наполеоном, и вплоть до начала 20 века Англия — беспощадный противник чуть ли не по всем направлениям. Но у меня такое ощущение, что все-таки здесь личные качества Александра сыграли определяющую роль. Помните сцену перед началом Аустерлицкого сражения блистательный Александр и встревоженный Кутузов? Александр, греющийся в лучах боевой славы. Стремление играть роль царя царей у него, несомненно, было с самого начала.
С.БУНТМАН: То есть, не просто так. И поэтому венцом царствования, конечно, был Венский конгресс, вступление в Париж, затем Венский конгресс и новая Европа, которую хочет сделать, конечно, Александр.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: И удивительная фраза его а он был мастер на такие неожиданные, но четкие формулировки. Когда русская армия подошла к границам, это уже было начало 1813 года, его фраза — «Теперь начинается моя война. Вот теперь они у меня увидят». А в 1812 году ведь не видно совсем, и это его заслуга большая. Но с 1813 года он начинает играть роль Агамемнона.
С.БУНТМАН: При всех оговорках, которые нужно сделать с исторической точки зрения в романе «Война и мир» здесь есть очень много ощущавшегося. До определенной степени Толстой гениально схватывал приметы эпохи. Даже как бы незаметное событие, которое все наши учебники отмечали только из уважения к Толстому, — расстрел герцога Энгиенского оно же ключевое для общества и для психологического перелома в отношении к Наполеону вот это убийство человека, которого только что император Павел называл «там будет король».
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: По нашим марксистским историографическим принципам такие мелочи, как убийство какого-то герцога, не могут играть определяющей роли. А конечно здесь вот подобные личные моменты играли определяющую роль. Что же касается Толстого я с вами абсолютно согласен Лев Николаевич «перелопатил» все, что можно было. Он все вобрал в себя. Это не просто замечательный роман, он с исторической точки зрения интереснее массы монографий он очень много дает для понимания эпохи.
С.БУНТМАН: Значит, такое начало у Александра вдруг снова поворот к Англии, и до 1807 года Россия будет так жить до нового, и тем более неуклюжего союза с Наполеоном.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Кстати, царствование Александра получается полосатым Негласный комитет, активная и очень интересная внутренняя политика, а потом перерыв, 1805-7 гг. Потом Сперанский, Отечественная война, и потом военная полоса опять. И после этого, с 15 года перелом к реакции. И 1805-06-07гг. это, прежде всего, война У Толстого гениальное название, как и весь роман.
С.БУНТМАН: Проблема армии — первое, что сделал Павел покончил с потемкинской реформой, и во многом армию достаточно стремительно преобразовал. Не вернул к тому, что было при отце, Петре Ш. Преобразовал и дал ей заряд на очень долго, — до Крымской войны. Вот здесь, в этой проблеме, как выступал Александр — больше как сын Павла или как внук Екатерины? Мне думается, что больше как сын Павла
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Есть любопытные данные. Впервые это сделал Эйдельман, и у него очень здорово получилось в «Грани веков», отличной книжке о Павле в отношении внутреннего положения в армии. Ведь у нас устоявшаяся точка зрения, что Павел в отношении армии был злодеем ввел прусскую дисциплину, буквально изнасиловал солдат, офицерский корпус. Все поломал и испортил. Но что характерно заговорщики очень боялись, как известно, что Павлу удастся бежать, вообще как-то выбраться из Михайловского дворца потому что были уверены, что солдаты его поддержат. Конногвардейский полк отказался присягать, пока ему не показали тело Павла. Эйдельман провел очень интересные подсчеты насчет жесткости Павла и мягкости Александра при Павле количество наказаний офицеров и солдат в процентном отношении примерно одинаково. При Александре количество наказаний солдат несколько увеличивается по отношению со временем Павла, а количество наказаний офицеров падает в шесть раз. То есть, в принципе, вот в этом отношении это возвращение к екатерининским временам. Офицерство привилегировано, и перестает ощущать на себе железную руку, а в отношении солдат павловская дисциплина сохраняется полностью. Но у меня такое ощущение, что касается армии может быть, впервые армия стала вбирать в себя дух общественного движения. Как это получилось вопрос? Обратите внимание в учебниках у нас общественное движение при Александре это, как правило, декабристы, и все. А там ведь были первые годы царствования Александра, потом эпоха Сперанского там была не только правительственная политика. Там составлялись дружеские кружки, там издавались разнообразные журналы, и офицерство, может быть, впервые до такой степени становится чуть ли не ведущей частью вот этого общественного движения. И у меня такое ощущение, что еще до войны 1812 года. Война просто это офицерство развернула, показало весь его блеск и силу. Думаю, что это связано, может быть, не столько даже с какими-то конкретными действиями Александра для него, у меня такое ощущение, все-таки армия была поначалу несколько на заднем плане, — сколько с тем неопределенным понятием, которое называют «дух времени».
С.БУНТМАН: Еще очень важно, что, конечно, были невероятные и оставшиеся в несколько карикатурном виде у Льва Толстого очень большие и серьезные духовные и мистические искания везде в среде и дворян, и офицерства. Это у нас осталось немножко как масонство Пьера. И здесь нужно отметить другого большого русского писателя — усилия Дмитрия Мережковского, который в романе «Александр Первый», полемизируя с Толстым, нарисовал напряженную духовную эпоху. И тут я хотел бы предупредить наших слушателей об одной страшной ошибке по поводу романа Толстого он пишется через «и» как у нас с вами, по новой орфографии, а не через «и с точкой», то есть «мир как весь мир» пишется у Маяковского как раз в полемике с Львом Толстым. То есть, мир как антипод войны, и именно через наше «и», не десятеричное, как у Маяковского потом появится. Возвращаясь к Александру — армия, общественное движение, общественная мысль это все-таки наследие екатерининской эпохи и общей эпохи европейской?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Очевидно. Потому что, как к Павлу ни относись, но то, что он общество «прижал», и добился, действительно, одного — того, что его царствование это, прежде всего, он сам, — это несомненно. А у Александра все начинает «распускаться» потихонечку. Декабристы будущие еще маленькие, но совершенно очевидно, что они воспитываются в какой-то определенной атмосфере. Война 1812 года сыграла огромную роль, но это толчок тому, кого уже было можно толкать и разворачивать. А время это изучено мало — именно эпоха до войны 1812 года с точки зрения общественной атмосферы и общественного движения это наша слабость. Мы замечаем только Александра на первом плане и Негласный комитет у нас сводится все к этому. А тут шла работа может быть почти подземная, но ее, конечно, изучать совершенно необходимо.
С.БУНТМАН: Александр сразу снял запрет на ввоз книг?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Сразу. Не скажу, что в первый день, но у него был целый ряд первых указов «разрешительного» характера. Кстати, он сразу послал за платовскими казаками, сразу снял наиболее одиозные меры Павла, в первые же дни царствования первыми же указами отменил.
С.БУНТМАН: Как оживилось то, что начиналось при Екатерине и, может быть, прекратилось в связи с борьбой Екатерины с такими людьми, как Новиков, а потом, уже при Павле, и совсем скисло журнальное дело? Если мы не будем считать большим шагом Павла навстречу просвещения возвращение Радищева — это, скорее, был один из порывистых поступков Павла? Что читали люди в 1800-х годах?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Читают, в основном, литературу 18 века. Все-таки, настоящий расцвет литературы чуть позже. По-прежнему, наверное, главное имя Карамзин. Собственно, «Письма русского путешественника» в это время приобретают, может быть, несколько запоздалую популярность. Читают сентиментальные романы то есть это время, когда старое потихоньку начинает иссякать, а новый романтический порыв ждет своего времени и толчок ему дает, конечно, война 1812 года.
С.БУНТМАН: И — Царскосельский лицей — как один из пунктов просвещения. При всей критике, например, Жозефа Деместра, Савойского посла, как говорили о нем — реакционного мыслителя. Но критика его была толковой.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Он глубокий человек. Потому что взгляды взглядами, но интеллектуальная сила это интеллектуальная сила, от этого не уйдешь. Царскосельский лицей явление совершенно исключительное, но нужно отметить, что эксклюзивное, из ряда выходящее. Мне кажется, что может быть даже важнее та работа по разворачиванию общей системы образования, которая впервые, пусть на бумаге, но была четко впервые разработана и кое-что приходские училища, уездные округа, гимназии, университеты — впервые за все время своего существования Россия получила ту систему, которая потихоньку стала наполняться каким-то конкретным содержанием. Это была интересная работа.
С.БУНТМАН: И будет наполняться им очень долго, прежде чем это содержание выплеснется наружу.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Белинский хорошо писал: «В Европе образуется все органично, обретает определенную форму, в России необходимо сверху спустить форму. Постучал пусто, проходит 10-15 лет вот уже Казанский университет громят — есть что громить, наросло». И то, что Александр дал форму, было очень важно.
С.БУНТМАН: И это не только просвещение, это и во многих учреждениях. Мы обратимся, конечно, и к армиям, и к общественным движениям. Сегодня в передаче мы наметили основные ниточки царствования Александра, «прекрасное начало». Царствование Александра ясно делится на три этапа, и будет еще две передачи об Александре 1, а потом мы обещаем вам, что, когда доберемся до событий 1825 года сделаем отдельную передачу, «круглый стол». В следующую субботу продолжение царствования Александра 1, Андрей Левандовский снова будет в студии в программе «Не так». Спасибо большое.