Власть в России, век 18-й. Абсолютизм или самодержавие

Аудио-лекции XVIII век, Монархия

Стенограмма передачи “Не так” на радиостанции “Эхо Москвы”

23 апреля 2001 года.
В прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» программа «Не так!»
В гостях — историк Александр Каменский.
Эфир ведет Николай Александров.

Н. АЛЕКСАНДРОВ — Мы будем говорить о власти в России, о веке XVIII. И попробуем поразмышлять над такой проблемой: самодержавие и абсолютизм, что это такое, применительно к XVIII веку. Мы начнем с объяснения самой темы. Абсолютизм и самодержавие в XVIII веке. Что это такое, и какова разница между этими двумя понятиями? Я думаю, это мы сможем выяснить в результате нашей сегодняшней беседы.
А. КАМЕНСКИЙ — По крайней мере, постараемся. Сама эта тема, которая до недавнего времени носила чисто академический интерес и занимала умы историков, в последнее время неожиданно стала довольно актуальной. Это произошло в течение в особенности последнего года в связи с определенными, всем известными, реформами в системе управления нашей страной, в частности в связи с образованием семи федеральных округов, назначением в них полномочных представителей президента, которых стали сравнивать с генерал-губернаторами. А само понятие генерал-губернаторства возникло в XVIII веке. Именно тогда впервые был создан этот институт.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Правда, пока президента еще не сравнивают с самодержцем.
А. КАМЕНСКИЙ — Мы можем вспомнить, что предыдущего нашего президента сравнивали и даже называли царем Борисом. В связи с этим, как я уже сказал, эта тема приобрела неожиданную актуальность и интерес. Мне думается, что действительно имеет смысл поразмышлять на эту тему. Дело в том, что традиционно, как нас всех учили в школе, власть в России всегда была самодержавной, со времени создания московского государства, но не всегда совсем самодержавной. Она тоже развивалась, эволюционировала, и с петровского времени она превратилась во власть абсолютную. У нас началась эпоха абсолютизма. Так, по крайней мере, написано практически во всех школьных учебниках.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Иными словами, центральная власть в лице царя или императора, а собственно, императорский титул тоже так или иначе связывается с личностью Петра, по сути дела, доминирует во всех государственных институтах, или имеет право вмешиваться в любые государственные (общественные) институты, и не оставляет вообще никакой автономии для граждан.
А. КАМЕНСКИЙ — Да. И в доказательство этого обычно приводят такого рода аргументы — что в допетровское время все-таки власть царя якобы была ограничена какими-то представительными институтами. В частности боярской думой, земскими соборами, и у нас в исторической литературе существует понятие сословного представительства, воплощением которого и были, как считают некоторые историки, земские соборы. А с петровского времени эта власть уже ничем таким не ограничена. И вокруг царя только назначенцы, чиновники. Постепенно возрастает роль бюрократического аппарата в системе управления государством, но власть царя фактически ничем не ограничена. Если прибавить к этому то, что действительно в петровское время была чрезвычайно важна и для самого Петра идея регулярного государства, которая предполагала вмешательство государства во все сферы жизни, в том числе и в личную жизнь подданных путем законодательной регламентации этой жизни, то эта аргументация выглядит достаточно убедительной.

Н. АЛЕКСАНДРОВ — И действительно, вроде бы начинаются серьезные социальные процессы. Изменение социальной структуры общества, когда вдруг неожиданно в XVIII веке люди начинают переходить из сословия в сословие достаточно активно, и та строгая иерархия и корпоративность, которая существовала в XVII веке, также начинает нарушаться, иногда прямо в связи с волей государя.
А. КАМЕНСКИЙ — Вы затронули очень сложную и вполне самостоятельную проблему о вообще формировании сословий в России. Сейчас многие историки считают, что в допетровское время в России сословий в том смысле, в каком это слово употребляется применительно к западноевропейской истории, вообще не существовало. Существовали корпорации, некие социальные группы, а сословия формируются только в XVIII веке. Действительно, Вы правы, переходили из одного сословия в другое. Но надо заметить при этом, что вообще эта социальная мобильность была довольно низкая, по сравнению с западноевропейскими странами.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Если мы, так или иначе, затронули еще и проблему прав личности, то ведь даже применительно к XVIII веку это довольно серьезная дискуссия. Когда личность становится, условно говоря, более свободной, и для XVIII века характерен этот конфликт. Допустим, служивые люди, и те, кто связаны с понятием служения государю и по сути дела долга, и с другой стороны, свободная просвещенная личность. Если вспомнить хрестоматийные сатиры Кантемира, то это одна из главных проблем, которая обсуждается. С одной стороны, государство вмешивается во все институты, но с другой стороны, вроде бы освобождается сам человек. Так это или нет?
А. КАМЕНСКИЙ — Дело в том, что петровские реформы создали довольно парадоксальную ситуацию. С одной стороны, Петр ни в коей мере не стремился к какому-либо высвобождению личности или какой-либо социальной группы, даже самой высшей, дворянства. Наоборот, петровские реформы привели фактически к еще большему закабалению, несвободе всех социальных групп. Но с другой стороны, петровские же реформы создали определенные условия для процесса формирования сословий и их постепенного высвобождения. В первую очередь это касалось дворянства. И поэтому с петровского времени начинается странный довольно процесс своего рода борьбы между дворянством и государством. Дворянство пытается освободиться от власти государства, государство его, конечно же, не пускает. Но победу одерживает дворянство. Окончательно одерживает в екатерининское время, когда окончательно в жалованной грамоте 1785 года оформляются законодательно права и привилегии дворянского сословья.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Таким образом, мы уже несколько с другой стороны подошли к той же самой проблеме, самодержавие и абсолютизм. Каким образом начинает формировать себя государство уже в послепетровское время, по какому пути идет. Действительно ли это власть абсолютная, или нет, или это ближе к самодержавию, то есть соблюдение некоторых автономий? Так это или нет?
А. КАМЕНСКИЙ — Здесь надо вспомнить, что сам термин абсолютизм возник в XVIII веке, в трудах французских просветителей. Они так характеризовали режим Людовика XIV. Хотя надо сказать, что современные историки — историки нашего времени, французские историки, биографы Людовика XIV протестуют против этого и считают, что даже и его режим на самом деле абсолютистским не был. Кроме этого, некоторые историки вообще высказывают такое соображение, что абсолютная власть в такой огромной стране как Россия в принципе невозможна. И особенности в XVIII веке. Мы должны вспомнить о тех средствах связи, которые тогда существовали. И мы понимаем, что монарх напрямую зависел от своих ставленников на местах, от той информации, которую он от них получал. И на основании этой информации он принимал решение. Таким образом, неосознанно, никак не вербализовано, но монарх оказывается, так или иначе, ограничен, ограничены его реальные возможности. Он, может, и хочет быть абсолютным, хочет протянуть руки всюду. Но может ли он это сделать?
Н. АЛЕКСАНДРОВ — А вот создание губернского управления, которое тоже начинает формироваться в XVIII веке, способствует укреплению абсолютной власти, или нет? Как эти процессы происходили?
А. КАМЕНСКИЙ — Это тоже серьезный вопрос, который дебатируется историками на протяжении уже длительного времени. Петровская губернская реформа 1708 года, а затем екатерининская 1775 года, означали ли они централизацию власти, или, наоборот, децентрализацию, перераспределение властных полномочий. То есть, как будто бы царь своим губернаторам собственных полномочий на места передает. Мне лично кажется, что все-таки это означало скорее централизацию власти, и действительно, выражаясь современным языком, выстраивание вертикали исполнительной власти, замкнутой на царя. Потому что это были действительно руки, уши, глаза государя на местах.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Но с другой стороны, ведь очень часто под властью того или иного губернатора по сути дела мы сталкиваемся в истории с примерами местного абсолютизма, когда генерал-губернатор получает совершенно неограниченную власть.
А. КАМЕНСКИЙ — Власть генерал-губернатора, а генерал-губернаторства появились уже при Екатерине, была действительно гораздо больше власти губернаторской. Потому что он был и командующий всеми войсками, находившимися на этой территории, ему принадлежала и судебная власть. Но дело в том, что мы с вами в русской истории можем столкнуться с тем, что неограниченной окажется власть и какого-нибудь городничего, например, городского главы, или, скажем, начальника ЖЭКа на подведомственной ему территории. Так что в данном случае не все, но очень многое зависит от личности, от человека, который занимает то или иное место.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — А можно ли сказать, что губернии таким образом по сути дела копировали ту абсолютистскую модель, которая насаждалась или вводилась в России, или нет?
А. КАМЕНСКИЙ — Здесь была одна очень важная деталь. Дело в том, что права, обязанности губернатора были письменно зафиксированы. В России никогда не было документа, в котором были бы зафиксированы письменно права и обязанности монарха. И историки считают, что если бы такой документ появился, то это было бы реальным ограничением царской власти. А все-таки функции губернатора были ограничены определенным образом. Они в некие рамки были уложены. Екатерина II, например, писала специальные инструкции губернаторам при назначении, а потом был создан общий наказ губернаторам, общий для всех. Здесь уже есть некое ограничение. И на губернатора можно жаловаться. На него можно жаловаться в сенат, на него можно, в конце концов, пожаловаться государю. И Петр I, как известно, повесил сибирского губернатора князя Гагарина.
Н. АЛЕКСАНДРОВ И, таким образом, мы подходим еще к одной проблеме. Мы до сих пор говорили в большей степени об администрировании, каким образом административными мерами власть укрепляет себя. Но, так или иначе, когда мы говорим о монархии, особенно применительно к XVIII веку, ведь это еще один из важных вопросов, соотношение власти и закона. Понятно, когда мы произносим слово «абсолютизм», как правило, подразумеваем, что личная воля монарха доминирует относительно закона. И когда мы говорим о просвещенной монархии, подразумевается, что все-таки закон стоит над императором. «Владыки, вам венец и трон дает закон, а не природа. Стоите выше вы народа, но вечный выше вас закон».
А. КАМЕНСКИЙ — Совершенно верно, и в «Правде и воле монаршей», одном из самых важных идеологических документов петровского царствования, прямо говорится, что самодержавный государь никому отчета не дает, кроме Господа Бога. Это совершенно правильно. Действительно, я уже говорил о том, что если бы какой-то такой документ появился, то он бы и был реальным ограничением самодержавной власти. Но опять же, одно дело — хотение, другое дело — возможности государя. Кроме того, мы с вами должны представлять себе, что реальный человек, который реально находится у власти, окружен реальными людьми, которые ему что-то советуют, с которыми у него выстраиваются определенные отношения. И в России XVIII века мы наблюдаем очень характерные вещи. Мы наблюдаем такое явление, что мы называем дворцовыми переворотами. А что такое дворцовый переворот? Это некий регулятор, которым общество пользуется, своеобразный регулятор, диковатый немножко, но, тем не менее, это регулятор.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — По сути дела, это некое замещение судебного института?
А. КАМЕНСКИЙ — В каком-то смысле. В свое время еще русский дореволюционный историк Бирбасов писал о том, что неверно думать, что в России никогда не было общественного мнения. Оно всегда было, оно просто выражалось особым образом. Это регулятор: «на троне некий самодур? Не допустим, свергнем, заменим». А сидит на троне Екатерина II, немка, иностранка, по-русски плохо разговаривает, но 34 года правит, потому что она правит умно. Она правит в совете и союзе со своим окружением.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — И традиционно в советской историографии как раз все-таки, когда говорилось о дворцовых переворотах, тогда говорилось еще всегда и об интересах гвардии, чиновничества и дворянства, которые поддерживают того или иного претендента на престол.
А. КАМЕНСКИЙ — Так оно и есть, безусловно. Но надо иметь в виду, что гвардия, чиновничество, дворянство — это наиболее социально активная часть тогдашнего русского общества, те люди, которые и делали историю того времени.
—
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Я хочу предложить вам вопрос для нашего «Рикошета». Предлагаю вам подумать над следующим, в связи с теми темами, которые мы затрагивали. Что важнее для государства, сильная власть или права личности? Если вы считаете, что для государства важнее сильная власть, звоните 995-81-21. Если вы считаете, что права личности важнее, звоните 995-81-22. Собственно, эту тему мы уже затронули применительно к XVIII веку. А в XVIII веке что было важнее, с Вашей точки зрения, права личности или все-таки сильная власть?
А. КАМЕНСКИЙ — Я думаю, что в XVIII веке так же, как и в наше время, были люди, которые голосовали бы за права личности, и были те, кто голосовал за сильное государство. В частности, среди последних была императрица Екатерина Великая, которая это противоречие уже сознавала. Екатерина в определенном смысле вообще была теоретиком самодержавия. Потому что во многих своих документах она пишет о том, что именно самодержавная форма правления есть единственно годная для России, обосновывая это, прежде всего, территорией страны, ее размерами, и по ее мнению, любая иная форма правления просто привела бы к пробуксовке государственной машины. Все шло бы очень медленно. Только самодержавие может, по ее мнению, принимать быстрые решения, эффективные меры и таким образом, справляться с этой огромной страной.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Но сплошь и рядом, кстати, выдвигалась точка зрения, что Екатерина хотела, в частности и в жалованной грамоте дворянству, придти к гораздо более либеральным реформам, и была настроена более либерально. И разочарование в гражданах ее как раз и остановило во многом. Екатерина была несколько разочарована в своих гражданах, или это не совсем так, это преувеличение?
А. КАМЕНСКИЙ — Возможно, да, она была действительно несколько разочарована в том, что с трудом находила сторонников своей точки зрения и своих реформаторских планов. Но, несмотря на это, тем не менее, начиная с середины 70-х годов, она вполне успешно реализовывала все ею задуманное, просто делала это несколько медленнее, чем хотела делать это первоначально. Но здесь очень важным является то, что, собственно говоря, так много рассуждая о самодержавии и подчеркивая его необходимость и единственную возможность для России, сама Екатерина понимала под этим словом. Это чрезвычайно важно, для того чтобы понять. Потому что, как я говорил, слово «абсолютизм» все-таки термин, который был введен гораздо позднее, в значительной степени искусственно. А самодержавие — это, так сказать, самоназвание. Так что же люди XVIII века понимали под самодержавием? Анализ екатерининских текстов показывает, что она просто этим словом называла то, что позднее стали называть словом «монархия». Русское слово «монархия» греческого происхождения, оно в XVIII веке почти не употреблялось. Зафиксировано очень немного случаев его употребления. А самодержавие — это и есть русская монархия. Это просто означает, что человек сам держит свою страну, сам ею управляет, без чьей-либо помощи. И больше ничего. И это ее понимание самодержавия полностью соответствовало тому пониманию монархии, которое она прочитала у самого любимого своего автора, у Монтескье, который вводил три представления о форме государственного управления — монархию, деспотию и республику. Екатерина при этом нередко признавалась, что в душе она республиканка, она любила об этом говорить. Но при этом Екатерина сознавала тот конфликт, о котором мы спросили наших слушателей. Но она высказывалась по этому поводу однозначно, и сохранилась ее записка, в которой она пишет о том, что если бы какой-нибудь сумасшедший сказал бы ей, что, дескать, «вы рассуждаете о том, что для величия России необходима самодержавная власть, а мне вообще наплевать на это самое величие, мне нужно, чтобы личность жила в безопасности, то я бы ему и ответила, что он сумасшедший», — пишет Екатерина. Я своими словами пересказываю ее записку. «Потому что тогда бы, — говорит она, — не было бы и России».
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Тем временем у нас завершился опрос на тему, что важнее для государства, сильная власть или права личности. 1081 человек позвонили нам. И как Вы думаете, какое соотношение, Саша?
А. КАМЕНСКИЙ — Я боюсь, что в пользу сильной власти.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Забавно. На самом деле картина прямо противоположная. 15% слушателей считают, что сильная власть важнее для государства, и 85% считают, что права личности гораздо важнее для государства, нежели сильная власть.
Мы подошли к вопросам, которые на самом деле актуальны и для сегодняшнего дня. Ведь и что такое сильная власть, и что такое права личности, — все это проблемы… в каком смысле они вообще актуальны для XVIII века? И как они вообще соотносятся?
А. КАМЕНСКИЙ — Они чрезвычайно актуальны для XVIII века, потому что именно в XVIII веке возникает и представление о правовом государстве, о правах личности. Все это восходит к XVIII веку, все то, о чем в последние годы мы так много говорим и рассуждаем. Я бы сказал, что тот результат, который Вы огласили, чрезвычайно оптимистичен, потому что он на самом деле соответствует тому, чему учит история, если она в принципе может чему-либо учить. Исторический опыт показывает, что сильное государство может укрепить его только на какое-то ограниченное время. И на самом деле только свободная личность, в конечном счете, может создать по-настоящему сильное государство. Мне представляется это так, и опыт XVIII века это показывает. Потому что это постоянное противоречие, которое существовало в XVIII веке, в конечном счете, и привело к тому, что Россия уже в XIX столетии вновь попадает, как в допетровское время, в положение довольно глубокого системного кризиса. Потому что государство все время старается личность не просто контролировать, но и ограничивать, не отпускать от себя, рассматривая население страны не просто даже как подданных, но скорее в старых русских традициях, как холопов.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Кстати, насколько для России была свойственна ведь очень часто затем, спустя некоторое время, в XIX веке, одна из проблем, которая будет обсуждаться — это вообще проблема, что такое свободная личность, что такое индивидуализм, и хорошо ли это плохо. Славянофилы и западники, слушатели Шеллинга и Гегеля в университетах Берлина и Мюнхена затем будут вступать в достаточно жаркие дискуссии по этому поводу, что есть свободная личность и что есть права личности, как должна личность самоутверждаться, и как это связано, в частности и с властью. Затем возникнут как раз эти разговоры об особом пути России. Насколько XVIII век это подготовил? Насколько сама личность ощущала себя свободной?
А. КАМЕНСКИЙ — Без XVIII века просто эти споры были бы невозможны. Потому что поднять этот вопрос и спорить на эту тему могли люди, которые чувствовали себя уже достаточно свободными. И в этом смысле екатерининское законодательство, вообще екатерининская эпоха, сыграли, конечно, колоссальную роль. Потому что мы помним еще слова Герцена о том, что за екатерининское правление в России выросло поколение непоротых дворян. Это выросло поколение людей с абсолютно новым сознанием, абсолютно иным осознанием себя. Кроме этого, у них изменился образ жизни. Еще когда предшественник Екатерины Петр III отменил обязательную службу для дворян, у них появилось свободное время. У них появилось время читать книжки, ездить за границу, получать образование. А это все приводит к тому, что человек начинает размышлять. О том, что такое свободная личность, о том, какая она должна быть, какие должны быть права человека. Отсюда-то на самом деле все и пошло.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Завершая наш сегодняшний разговор о самодержавии и абсолютизме в России XVIII века, попробуем вывести какую-нибудь мораль для нашего современного, теперешнего сознания, и для наших дискуссий о государственности. Какой, если не урок, то информацию для размышления дает XVIII век и история XVIII века?
А. КАМЕНСКИЙ — Я думаю, что урок и заключен в результатах голосования в какой-то степени. Конечно, на определенных этапах развития страны нужно усиление власти, нужна сильная власть. Это безусловно. Но при этом, конечно же, как только начинают ущемляться права личности, так начинается на самом деле и процесс деградации государства. Особенно в современном мире. Я думаю, что в современном мире это ощущается гораздо острее, чем в XVIII столетии.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Кстати, Саш, скажите, Вы читаете где-нибудь лекции? Мария интересуется.
А. КАМЕНСКИЙ — Я читаю в РГГУ своим студентам.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — На Новослободской или на Никольской?
А. КАМЕНСКИЙ — И там, и там.
Н. АЛЕКСАНДРОВ — Так что, пожалуйста, Мария, можете посмотреть на расписание и послушать Александра Каменского уже в академической обстановке, в аудитории.
В прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» был историк Александр Каменский.