Терроризм в русском освободительном движении. Часть 1
Стенограмма передачи “Не так” на радиостанции “Эхо Москвы”
27 марта 2004 года.
В прямом эфире «Эхо Москвы» Олег Будницкий историк.
Эфир ведет Сергей Бунтман.
С. БУНТМАН: Олег Будницкий, добрый день.
О. БУДНИЦКИЙ: Добрый вечер.
С. БУНТМАН: Говорим о терроризме. В прошлой передаче как раз и давалось определение терроризма. Мы тогда встречались как раз почти что после теракта в Испании.
О. БУДНИЦКИЙ: Накануне, по-моему.
С. БУНТМАН: Нет, сразу после. Мы уже могли каким-то образом анализировать. Так что, я бы попросил сейчас, прежде чем мы продолжим, наиболее удачное из определений терроризма, что это такое, на что направлено, повторить для новых слушателей, для тех, кто подзабыл за эти 2 недели, мы могли бы снова начать. Как бы определили терроризм.
О. БУДНИЦКИЙ: Я уже говорил в прошлый раз, что четкого однозначного определения не существует, тем более, что есть разные варианты терроризма. Терроризм, связанный с социальной революцией, анархистский терроризм, связанный с национально-освободительным движением. Суть такова, что в терроризме должно быть 3 элемента, это организация, идеология и действие. В этом случае мы имеем терроризм. Терроризм это идеологически мотивированное насилие, это та ситуация, когда группа или партия используют угрозу применения силы или силу, выражающиеся, эти действия, в виде убийства отдельных лиц, которые как представители или агенты власти мешают осуществлению целей этой группы. Такое довольно абстрактное теоретическое определение, я в прошлый раз давал более подробное, но просто не хочу повторяться. Суть различных видов терроризма такова, что там непременно присутствует угроза жизни и безопасности людей.
С. БУНТМАН: Мирных людей? Или направленный? Или необязательно?
О. БУДНИЦКИЙ: Не обязательно мирных людей, но суть в том, что это обязательно угроза жизни и безопасности людей. Без этого терроризма не бывает.
С. БУНТМАН: Причем во время объявленных и регулярных войн мы исключаем.
О. БУДНИЦКИЙ: И обязательным элементом терроризма является воздействие на общество и власть. Это не просто устранение кого-то, это обязательно публичный акт, осуществляемый с целью воздействия на общество и власть. Теракт, который не имел общественного резонанса, с точки зрения террористов, бессмыслен. И не случайно терроризм как явление возникает во второй половине 19 века, не только с появлением динамита, но и с появлением СМИ, с появлением средств быстрой передачи информации: телеграфа, широкого распространения газет и так далее.
С. БУНТМАН: Артем, вы правы, и мы знаем это определение, которое Давид Фельдман давал, Артем учится в РГГУ у Давида Фельдмана, «система превентивного устрашения народа и власти в зависимости от того, кто его использует».
О. БУДНИЦКИЙ: Это одна из граней, и определение достаточно абстрактное.
С. БУНТМАН: Давайте продолжим тему.
О. БУДНИЦКИЙ: Если говорить о терроризме дореволюционном, а я еще раз подчеркну, что существует разница между понятиями террор и терроризм, их иногда смешивают. Террор это насилие со стороны государства, со стороны сильного, терроризм насилие со стороны оппозиции, со стороны слабого. В дореволюционной России было две волны, два пика терроризма. Один это терроризм народнический так называемый, 1878-1882 гг. примерно, пик приходится террористической волны. И второй пик терроризма это начало 20 века, приблизительно с 1901 по 1911 год, опять-таки самая вершина это были годы революции 1905-07 гг., терроризм был важнейшей составляющей этого периода. Но, собственно говоря, первый террористический акт в России произошел 4 апреля 1866 года. Это покушение Дмитрия Каракозова на императора Александра II, неудачное, поскольку террорист промахнулся, его руку якобы подтолкнул мастеровой Осип Комиссаров. Но это было единичное явление, я бы не хотел в виду ограниченности нашего времени подробно говорить об этом, это был все-таки единичный случай. И Каракозов был, с моей точки зрения, неуравновешенным человеком, который чересчур буквально воспринял разговоры, которые велись в кружке его двоюродного брата Ишокина. Если говорить о появлении идеологии терроризма, то наверное, одним из самых знаменитых документов это «Катехизис революционера» Сергея Геннадьевича Нечаева. Именно под его руководством и при его непосредственном участии был произведен первый, если можно так сказать, успешный террористический акт в том смысле, что намеченная жертва была-таки убита. Причем это был отнюдь не император, и не видный чиновник, что было впоследствии, а студент Иван Иванов. Нечаев, хотя он террористической организации не создал, и ему не удалось ввести систему террора достаточно эффективно и широко, тем не менее, в «Катехизисе революционера», им написанном и, вероятно, при участии Михаила Александровича Бакунина, кое-что наводит на такие размышления, содержатся совершенно поразительные вещи, написанные грубо, прямолинейно, но с такой экспрессией, которая производила впечатление на многих. Кстати говоря, мне как-то попался переводной роман испанский под названием «Нечаев вернулся», об испанских террористах современных 60-70 гг. уже ХХ столетия. Так вот, Нечаев писал о некоторых принципах революционной борьбы. «Все это поганое общество, — писал Нечаев о современном его обществе, — должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела так, чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих. При составлении такого списка и для установления порядка должен руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, не даже ненавистью, возбуждаемой им в товариществе или в народе, это злодейство, ненависть могут быть даже отчасти полезными, способствуя к возбуждению народного бунта. Должен руководствоваться мерою пользы, которая должна произойти от его смерти для революционного дела». Вот ядро, вот корень всего последующего. Мера пользы для революционного дела. Если польза есть, значит, тот или иной член общества подлежит физическому устранению.
О. БУДНИЦКИЙ: Он должен был, прежде всего, способствовать возбуждению народного бунта в конечном счете. Любопытно, что Нечаев пишет даже, что необязательно самый вредный должен быть устранен, поскольку он может раздражать народ и общество, и, следовательно, приносить тем самым пользу, то есть, чем хуже, тем лучше. Должны были устраняться те люди, которые угрожают существованию организаций, предатели, изменники, шпионы, должны были устраняться те чины, которые своей деятельностью тормозят развитие бунтарских настроений. И далее.
С. БУНТМАН: То есть, укрепляют государство и каким-то образом нивелируют те противоречия, которые существуют?
О. БУДНИЦКИЙ: Совершенно верно, хочу сообщить, что в списке были и журналисты, которые своими писаниями вредят делу революции. Нечаев же и сформулировал понятие относительности революционной нравственности. Он писал, в частности, «Он, — то есть, революционер, — презирает общественное мнение, он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему». Вот еще один ответ на вопрос о том, что такое хорошо, и что такое плохо. Если мы перечитаем тексты отцов-основателей большевизма, то, хотя там не с такой прямолинейностью это написано, написано, по существу, то же самое. Революционная целесообразность, революционная нравственность как особый вид нравственности, классовая нравственность и так далее. В принципе, эта формула оправдывала и террор индивидуальный, и террор массовый. Любопытно, что первой жертвой этой теории пал не какой-нибудь царский сатрап, я использую терминологию революционную, а студент, участник этой самой «Народной расправы», так называлась организация, созданная Нечаевым. Причем он ссылался на некий комитет, который существует за границей, международный, представителем которого он является.
С. БУНТМАН: Его не было, судя по всему.
О. БУДНИЦКИЙ: Его не было на самом деле. Причем любопытно, что за границей Огареву и Бакунину он рассказывал о том, что он приехал от молодых революционеров, которых множество в России, в России он рассказывал, что он приехал от некоего заграничного могущественного революционного комитета. И создавал пятерки, работал он, имею в виду, революционную работу, в Петровской земледельческой академии, здесь под Москвой. И один из членов пятерки стал выражать сомнение в деятельности Нечаева. Таким ключевым эпизодом, который решил вопрос о жизни и смерти Ивана Иванова, был спор о распространении прокламаций в кухмистерских, то есть, в студенческих столовых. Иванов резонно полагал, что, если там будут революционные прокламации распространяться, то их просто закроют, то будет студентам негде просто есть. Кухмистерские студенческие были довольно дешевы. И Нечаев, поскольку был такой момент, который вызвал сомнения у других членов организации, поскольку, на самом деле, кушать-то вообще хочется, а тут революционная пропаганда может повредить прямым интересам желудка не только самих революционеров, но и широких студенческих масс
С. БУНТМАН: Ну и хорошо, скорее выступят.
О. БУДНИЦКИЙ: Нечаев заявил, что он обратится к комитету, Иванов заметил в ответ, что комитет как-то решает все именно таким образом, как Нечаев предполагает. Тут-то Нечаев и сочиняет историю, что Иванов предатель и необходимо его уничтожить. Его заманили в грот, находившийся в парке при академии, сказав, что там якобы зарыта типография еще каракозовцами. Нужно эту типографию выкопать и запустить в действие. В гроте его ждали, и впятером убили Ивана Иванова, душили. Поскольку было темно, и людей, которые пытались его убить, было несколько, они мешали друг другу, кто-то хватал не Иванова, а другого человека, в конце концов, они его придушили, и Нечаев для верности прострелил ему голову из револьвера, привязали камни к ногам и бросили труп в пруд. Труп впоследствии нашли, очень быстро участники организации были арестованы, сам Нечаев скрылся, и возник тот самый знаменитый процесс нечаевцев, который послужил основой для романа Федора Михайловича Достоевского «Бесы». Петр Верховенский там это как раз Нечаев. Но самого Нечаева впоследствии как уголовного преступника выследили за границей, и как уголовного преступника швейцарцы его выдали России. Нечаев был приговорен к 20 годам каторги в Сибири, но император лично написал на приговоре, отправить его в крепость навсегда, и он сидел в Петропавловской крепости, где впоследствии и умер в 35-летнем возрасте в тот ровно день, 21 ноября, когда, за 13 лет до этого, в 1869 году был убит Иван Иванов. Такая предыстория, я бы сказал, терроризма в российском освободительном движении. Понятно, что нечаевское дело и обстоятельства сопровождавшие вызвали отвращение у российской революционно настроенной молодежи.
С. БУНТМАН: Уничтожение своего.
О. БУДНИЦКИЙ: Уничтожение своего, обман.
С. БУНТМАН: Навет, ссылки на несуществующий комитет.
О. БУДНИЦКИЙ: Более того, когда у одного из участников «Народной расправы», Успенского обнаружили книжечку, написанную на иностранном языке, с точки зрения тех, кто нашел, как бы на итальянском, потом расшифровали, это оказался «Катехизис». То в дни процесса нечаевцев этот текст был опубликован в правительственном вестнике. Правительство считало, что публикация этого документа послужит к отрезвлению горячих голов, и будет способствовать дискредитации противников правительства. И это был правильный расчет. Потому что тексты говорят сами за себя. То, что я зачитал, это лишь кусочек, в этой брошюрке много что написано такого, что у любого вменяемого человека могло вызвать только чувство отвращения. Нечаевское дело у русских революционеров охоту к терроризму почти на 10 лет. Следующий террористический акт, который уже в полном смысле слова заслуживает названия террористического, произошел 24 января 1878 года. И это теракт с точки зрения и теории, и практики терроризма был исключительно успешным.
С. БУНТМАН: Мы с него как раз и начнем вторую часть программы, через 5 минут после новостей и рекламы.
НОВОСТИ
С. БУНТМАН: Совместная программа с журналом «Знание сила», серия «Терроризм в русском освободительном движении», но с современными аналогиями, ведет Олег Будницкий. Сейчас мы остановились на первом после перерыва грандиозном, и который можно считать успешным, теракте.
О. БУДНИЦКИЙ: Я говорю о покушении Веры Засулич. Дело было так. Началось все с того, что по приказанию петербургского градоначальника Трепова был высечен политзаключенный Боголюбов, он же Емельянов. Трепов посетил дом предварительного заключения, где находился среди прочих и Боголюбов-Емельянов. В это время заключенный гулял по двору, и, как положено, поздоровался с Треповым, то есть, снял шапку. Когда Трепов возвращался и опять-таки там Боголюбов еще продолжал прогулку, то посчитал, видимо, что дважды шапку снимать он не обязан. Трепова страшно возмутило, он попытался сбить шапку с Боголюбова, он уклонился, шапка с него упала, но для тех, кто смотрел из окон этого тюремного замка, казалось, что градоначальник ударил политзаключенного. В тюрьме начался бунт в той форме, в которой можно было бунтовать в тюрьме, то есть, стучали в двери, кричали в окна, колотили тарелками. Бунт был подавлен, по приказу Трепова Боголюбов расплатился за все и за всех, он был высечен, что противоречило российским законам того времени, он не подлежал телесному наказанию до отправки на каторгу. Это было противозаконно, это все понимали, и Трепов не понес никакого наказания и не даже не удостоился устного замечания. Можно себе представить, какие эмоции это вызвало в революционной среде. Сразу несколько человек, несколько групп собирались покарать каким-то образом Трепова, но всех опередила Вера Засулич, которая пришла к Трепову на прием под видом просительницы. А процедура была такая, просители выстраивались вдоль стены приемной, в руках у них были прошения, шел Трепов, который спрашивал, в чем суть дела, если считал, что прошение заслуживает прошения, то адъютант, сопровождавший его, собирал эти тексты. В этот раз другим просителям не повезло, ибо Трепов вместо первого же прошения, а первой стояла у стены Вера Засулич, получил пулю в живот. Она стреляла в него в упор, тяжело ранила, Трепов чудом выжил. Случай был совершенно ясным. И дело Веры Засулич было передано в суд присяжных. Понятно, почему. Правительство хотело, чтобы общество осудило террористку. Но суд над Верой Засулич превратился в суд над Треповым. Процесс состоялся 31 марта 1878 года того же. И защита, присяжный поверенный Александров, он блестяще построил свою речь защитительную. Он с одной стороны показал, каков был тяжелый жизненный путь у Веры Засулич, которая получила когда-то, будучи еще совсем юной девушкой, письмо от Нечаева из-за границы и за это была сослана, показывал, как она из одного места в другое постоянно пересылалась. И в общем, с его точки зрения, без всякой вины, и он показал, что Засулич действовала совершенно бескорыстно. Может быть, она заблуждалась в тех методах, которые она избрала, но она лично не знала Боголюбова, а до этого ходили слухи, что он был ее чуть ли не женихом.
С. БУНТМАН: Нет личных мотивов
О. БУДНИЦКИЙ: Она никогда его не видела. И он в то же время показывал беззаконность действий Трепова. Надо сказать, что процесс был сенсационным. На процессе в зале суда сидела избранная публика. Вход был по билетам, там были великие князья, там был и Достоевский, упоминавшийся мной сегодня, председателем суда был знаменитый юрист Анатолий Федорович Кони, который сделал достаточно объективное заключение для присяжных. И кончилось дело тем, что Вера Засулич была оправдана. Причем зал встретил оглашение приговора овацией. На первый же вопрос председателя суда, виновна ли Засулич в том, что она сделала, ответили присяжные, нет, не виновна, все остальные вопросы автоматически отпали. И она была освобождена тут же из-под стражи. Конечно, Вера Засулич не была столь невинной овечкой, как ее изображал присяжный поверенный Александров, у нее было революционное прошлое, она успела поучаствовать в кружке киевских бунтарей, и некоторых других революционных организациях. И то, что он говорил, было не более чем защитительным приемом, но один момент он уловил правильно, в России отдельный человек был беззащитен фактически перед лицом власти, перед произволом. Конечно, был уже новый суд, конечно, можно было что-то сделать, но высшие чиновники, если не все, что угодно могли творить, но могли творить многое. И общество, часть его, во всяком случае, восприняло выстрел Веры Засулич как выстрел, сделанный как бы и в его, общества, пользу. Как акт защиты общества от произвола власти. Поэтому я и говорю, что теракт был исключительно удачен как по выбранному объекту, так и по общественному резонансу. Это было едва ли не всеобщее одобрение. Засулич должны были арестовать в административном порядке, но ее увезли, она уехала за границу, потом вернулась, потом опять уехала, и впоследствии, как, наверное, знают, стала одной из основательниц русской социал-демократии и членом редакции газеты «Искра». И умерла впоследствии в Петрограде в 1919 году, будучи противником существовавшего тогда большевистского режима. Этот теракт в силу благоприятного общественного резонанса направил энергию русских революционеров на путь терроризма. Сначала это было спонтанно, время от времени происходили теракты, там убьют жандармского офицера, там агента полиции, был убит жандармский офицер Бейкинг, был убит реформатор полиции Никонов, наконец, дело дошло до самого шефа жандармов. И здесь мы опять-таки можем говорить еще об одном террористическом акте, который сыграл колоссальную роль в переходе русских революционеров к тактике террористической борьбы. Я говорю об убийстве шефа жандармов, генерал-адъютанта Мезенцова 4 августа 1878 года. За что был убит Мезенцов? Дело было в том, что попытки вести массированную пропаганду в крестьянстве закончились провалом. Были арестованы сотни революционеров, были сооружены несколько процессов-монстров, их называли, «процесс пятидесяти», «процесс 193-х». И вот Мезенцов настоял перед императором, чтобы тех людей, которых приговорили по процессу 193-х к тем или иным наказаниям, и суд, в данном случае, сенаторы, ходатайствовали перед императором о смягчении приговора, он ходатайствовал о том, чтобы император приговор не смягчал, и он этого не сделал, хотя в российской традиции было так, что император всегда смягчал наказание, он никогда его не ужесточал, и всегда, если суд ходатайствовал, писал, что заслуживает снисхождение, он всегда это снисхождение оказывал. В данном случае этого не произошло. Более того, когда заключенные объявили голодовку по случаю того, что им отказывали в прогулках и достаточно жесткий был режим, те осужденные, которые уже должны были отправиться на каторгу или в ссылку. К Мезенцову пришли родители некоторых заключенных и просили что-то предпринять, сделайте что-нибудь, они ведь умрут, сказал кто-то из экзальтированных родителей, и Мезенцов отреагировал так «Ну что ж, пусть умирают, я уже приказал заказать гроба». Тем самым он заказал гроб самому себе. Было принято решение убить Мезенцова или, по терминологии революционеров, казнить его. За это дело взялся Сергей Михайлович Кравчинский, известный впоследствии как Степняк, автор знаменитых произведений, воспевавших терроризм. Он отставной поручик артиллерии, обладал большой физической силой и яркой внешностью, кстати говоря, не все, наверное, знают, что он служил прототипом Овода, именно его изобразила впоследствии Этель Лилиан Войнич. Кравчинский собирался сделать убийство Мезенцова максимально символичным. Он собирался даже поначалу, как пишет один мемуарист, отрубить ему голову, для чего была заказана кривая короткая сабля. Но впоследствии товарищи отговорили, сочтя, что это больно нерациональный способ убийства, что может быть и неудача. Но Кравчинский избрал не менее символичное орудие убийства кинжал.
С. БУНТМАН: Символ тираноборчества.
О. БУДНИЦКИЙ: Совершенно верно. На Михайловской площади в Петербурге средь бела дня Кравчинский ударом кинжала убил, смертельно ранил Мезенцова и скрылся благополучно с места преступления, впоследствии тоже уехал вскорости за границу. Причем так совпало, что за 2 дня до этого, 2 августа 1878 года в Одессе по приговору военного суда был расстрелян революционер Иван Ковальский, оказавший сопротивление при аресте и ранивший несколько жандармов. Это было случайное совпадение, но это позволило изобразить дело так, что это был немедленный ответ на казнь революционера. Причем это была первая казнь после казни Каракозова. И Кравчинский выпустил брошюру под названием «Смерть за смерть», в которой писал, что за смерть каждого революционера, за правительственные преследования будет такой ответ. Пока что терроризм рассматривался революционерами не как система борьбы, а как орудие, как они писали, самозащиты и мести. Участившиеся теракты невольно вели к тому, что ряд людей могли уже осмыслить происходящее и прийти к определенным выводам. Пожалуй, лучше всего сформулировали выводы, которые напрашивались для революционера из происходящего, Николай Александрович Морозов, будущий почетный академик Академии наук СССР, а тогда молодой революционер-народник по кличке Воробей, в своей статье, «Значение политических убийств», опубликованной в газете «Земля и воля», писал: «Политическое убийство это осуществление революции в настоящем». Он был крайним в этом отношении, но он выразил в наиболее жесткой и точной формуле то, о чем начинали думать уже многие. Тем более, что следующий 1879 год начался с террористических актов. 9 февраля 1879 года в Харькове был убит генерал-губернатор князь Дмитрий Кропоткин. Григорий Гольденберг, революционер и террорист, вскочил на подножку его кареты, застрелил князя, это был, кстати, двоюродный брат Петра Алексеевича Кропоткина, анархиста, и скрылся благополучно с места покушения. Кстати говоря, никто из тех, кто совершал теракт, не был задержан, кроме Веры Засулич, которая стреляла прямо в приемной.
С. БУНТМАН: И в общем, она не рассчитывала скрыться.
О. БУДНИЦКИЙ: Да, не рассчитывала скрыться и отдавала себя в жертву. Логика террористической борьбы вела к тому, что, если совершались покушения на жандармов, на шпионов, на отдельных чиновников, то почему, собственно говоря, надо было ограничиваться ими, а не пойти до конца, я имею в виду, почему не совершить цареубийство. Эта мысль одновременно пришла в голову нескольким революционерам, которые съехались в Петербург ранней весной 1879 года.
С. БУНТМАН: Я бы попросил, думаю, что мы подробно займемся цареубийством в следующий раз, если можно, потому что у нас выходит время, а мне бы хотелось, чтобы на несколько вопросов слушателей вы ответили.
О. БУДНИЦКИЙ: Хорошо.
С. БУНТМАН: Вот о совмещении разных способов, Александр Владимирович достаточно издалека: «Было ли понятно идеологам террора, что фанатизм никогда не принесет окончательной победы», здесь цитирует генерала из фильма «17 мгновений весны» в чудесном исполнении Гриценко. Какие планы они ставили, кроме террористических, то есть, совмещение работы какой-то?
О. БУДНИЦКИЙ: Поскольку у нас тема посвящена терроризму, а не вообще истории революционного движения, то я говорю. Они всегда рассматривали терроризм как средство, причем не главное. Если почитать документы организаций революционных, скажем, «Земли и воли», то там терроризм это не средство борьбы за власть, они вообще такой задачи не ставили, и не средство борьбы за социальную революцию, это средство самозащиты и мести, самообороны как бы. Впоследствии даже народовольцы, о которых мы будем говорить в следующий раз, у них никогда не был записан террор как главное тактическое средство. Что они хотели? Вызвать крестьянский бунт, или впоследствии захватить власть путем организации заговора и привлечения, может быть, рабочих, может быть, военных. Были и военные, и рабочие организации в партии «Народная воля». Но логика борьбы, ограниченность средств и сил, и численность революционеров вели их на этот путь. Более того, терроризм, что я как раз доказываю в своей книге, был очень эффективным средством борьбы. Вопреки тому, что писали советские историки, это было не какое-то мелкобуржуазное средство, это было средство весьма и весьма эффективное. И при ограниченности сил позволяло добиться многого. Как впоследствии сказал очень точно директор департамента полиции Петр Николаевич Дурново, терроризм это очень ядовитая идея, очень вредная, она сделала силу из бессилия. Вот может быть ключевой момент в объяснении феномена терроризма.
С. БУНТМАН: Вопрос извечный, который Павел задает и другие, не могли бы вы объяснить тот факт, что среди ведущих революционеров России преобладающее количество лиц еврейской национальности.
О. БУДНИЦКИЙ: Это неверно. Преобладающее количество лиц русской национальности. Если мы говорим о 70-80-х гг. 19 века, о которых я сейчас упоминаю, то лица еврейской национальности там были единичны. И среди террористов-практиков можно называть несколько человек, это тот же Гольденберг, это Глифман, на квартире которой впоследствии, я об этом буду говорить, бомбы раздавались. А лидеры, если говорить о национальной принадлежности, это были, разумеется, русские, Андрей Желябов, Софья Перовская, Тимофей Михайлов, я называю будущих цареубийц, первомартовцев. Александр Михайлов, человек, который создал конспирацию, эти горшки на окнах созданы были ведь в 70-е гг., Ленин предлагал учиться у старых корифеев конспиративной технике. Потом, да, евреев стало существенно больше, и в начале 20 века их среди арестованных по политическим преступлениям было около трети. Что легко объясняется. Во-первых, евреи были самым неполноправным и угнетаемым народом в Российской империи, во-вторых, евреи это в основном население городское, а революция дело городское, как правило. В-третьих, евреи были самым образованным народом в империи, они были поголовно грамотны. И очень большое количество из них в силу того, что не могли учиться в высших учебных заведениях России, эта процентная норма, учились за границей, где и набирались революционных идей. Не говоря уже о том, что вообще революционная среда в России это студенческая, прежде всего.
С. БУНТМАН: Мы продолжим и перейдем к таким организациям как «Народная воля», к цареубийству, в нашем цикле о терроризме в следующую субботу в программе «Не так». Спасибо.
О. БУДНИЦКИЙ: Спасибо.
