Почему Петр Первый насильно насаждал образование
П. Милюков
Не воспитанный сам, он уже просто потому не может быть воспитателем и педагогом своего народа, что не имеет представления ни о задачах, ни о приемах педагогии.
[…] Своих «детей» Петр, в сущности, трактует как взрослых, и дело сводится совсем не к воспитанию, а к самообучению, к усвоению известных технических приемов и навыков. Петр рассуждает при этом приблизительно так, как заставляет его рассуждать Корб по тому же поводу, — и как рассуждал когда-то Крижанич. «Русские не хуже других народов одарены от природы. У нас такие же руки, глаза и телесные способности, как у людей других наций; если те развили свой ум, то почему же нам не развить его: разве мы какие-нибудь выродки человеческого рода? Ум у нас такой же, и успевать мы будем так же, если только захотим». Таким образом, задача реформы весьма упрощалась. Стоило только захотеть, — как захотел сам царь — и можно было немедленно стать в уровень с европейской культурой. Нужно было только приобрести необходимые знания. Приобретя их, можно было затем обойтись без дальнейших услуг иностранцев, т.е. просто прогнать их. Именно так и выражался Петр, по словам неизданных записок Остермана: «Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней можем повернуться задом». Как видим, это, в самом деле, вовсе уже не так далеко от программы Крижанича.Что касается того, чтобы «захотеть», — в этом у Петра недостатка не было. Воли у него было в избытке. Следовательно, оставалось только «приневолить» своих подданных — научиться тому, чему он сам научился в Немецкой Слободе. Думал ли Петр о том, что это было далеко не все, чему можно было вообще научиться у Запада, и что самому ценному, что было в содержании европейской культуры, вообще нельзя «научиться» так просто, а надо это нажить самим, воспитать в себе — совсем в ином смысле, чем он воспитывал своих современников? Если и думал даже, то, как человек практический, он, конечно, не остановился бы на том, что было не в его власти сделать. Но чего он, наверное, и не подозревал вовсе — это то, что настоящая культура, с ее условными и обязательными формами житейского общения, с ее уважением к чужой личности, сделала бы его собственные приемы насаждения культуры совершенно неприменимыми и невозможными.
Очерки из истории русской культуры. В 3 т. СПб., 1903 Т. 3, ч. 1. С. 157.
