Митрополит Филипп
Стенограмма передачи “Не так” на радиостанции “Эхо Москвы”
С. БУНТМАН: Это наша программа, совместная с журналом «Знание — Сила». Я напоминаю тем, кто не в курсе, что рубрика Елены Сьяновой у нас в отпуске до конца августа, так что вы не беспокойтесь. Мы сразу приступаем к нашей основном теме. Сегодня наш герой митрополит Филипп. Давно надо было поговорить, да и вы об этом просили и в программе «Без посредников» вы говорили Алексею Венедиктову, что неплохо бы сделать программу «Не так» о митрополите Филиппе. В особенности после того, как вышел фильм «Царь» Павла Лунгина. Фильма мы сегодня касаться не будем. В гостях у нас Андрей Каравашкин, доктор филологических наук.
А. КАРАВАШКИН: Добрый день.
С. БУНТМАН: Поговорим о митрополите Филиппе. Фигура потрясающая, которая меня всегда как-то увлекала, слава богу, я ходил каждый день в школу мимо церкви Филиппа митрополита и было очень интересно узнать, кто он. И спасибо маме, что она рассказала мне эту историю Ивана Грозного. Мама мне всё время рассказывала что-то из истории. И митрополита Филиппа. Помним мы даже, не совсем, наверное, помните фильм, кто играет Филиппа митрополита у Эйзенштейна. Там просто видом своим… Алексей Абрикосов играет. Даже видом своим… было в этом что-то грандиозное.
Хотя с трактовками другими это типичное не так. Что же так, что так? Что главное в фигуре митрополита Филиппа? А потом мы попытаемся разобраться в его биографии и коллизиях.
А. КАРАВАШКИН: Что так? Мы знаем, что это святой, святитель, священномученик. Он пострадал при Иване Грозном, в эпоху опричнины, был с позором выведен из собора во время службы, провезён по Москве, обесчещен, затем его задушил в тверском монастыре Малюта Скуратов, и сказал монахам, что старец умер от зноя келейного. Всё это так, всё это есть в «Житии Филиппа», которое сохранилось во множестве редакций. Есть и убийства, есть царь, который выступил в роли тирана, мучителя. Есть мужественное стояние за истину.
Для современного человека, для историка, конечно, очень важно понять, что истина, она находится на пересечении разных истин. Это в первую очередь относится к человеку, который прошёл какое-то обучение текстом. Есть своя истина у Филиппа, есть своя истина у царя Ивана Грозного, есть своя истина у современников, составителей редакции «Жития», есть своя истина, кто думал о природе этого драматического конфликта в 17 веке, я имею в виду патриарха Никона, царя Алексея Михайловича.
С. БУНТМАН: Для них это был первостепенной важности конфликт и ситуация.
А. КАРАВАШКИН: да. Филипп оказался в центре скандала, разразившегося в 1666 году, скандал этот затрагивал принципиальный вопрос, разделение полномочий священства и царства. Вот в этом во всём полезно разобраться.
С. БУНТМАН: Давайте попытаемся с самого начала. Кто Филипп и что о нём известно доподлинно? И не только географически, но и биографически.
А. КАРАВАШКИН: Если подлинные факты попытаться как-то связать, то оказывается, что в жизни Филиппа проявился какой-то замысел. Он родился 11 февраля 1507 года, происходил из старомосковского рода боярского Колычевых, которые, как и Романовы, имели одного прародителя Андрея Кобылы в 14 веке. Отец Фёдора в миру, Колычева, так в миру звали митрополита Филиппа, Стенстур Степан Иванович, был возможно воспитателем болезненного и слабоумного брата Ивана Грозного Юрия Васильевича, в 30-летнем возрасте, не женатый, Филипп неожиданно оставляет Москву.
Многие исследователи связывают этот факт с опалой на Старицких, которым были близки Колычевы, в первую очередь, с мятежом Андрея Старицкого. Пострадал дядя Фёдора Колычева, будущего митрополита Филиппа, Иван Иванович Умной. Колычев уходит от мира. Этот уход от мира не обязательно, конечно, объяснять опалой. Но это уход от мира, это общее место, всякая средневековая литература…
С. БУНТМАН: Вообще-то, уход от мира для святого — это нормально и естественно.
А. КАРАВАШКИН: Да.
С. БУНТМАН: И реальный.
А. КАРАВАШКИН: Реальный. Просто он может быть разным. В данном случае мы говорим о преподобном, который оставляет мир, физически оставляет мир и уходит в пустынные места. И в такой ситуации многие, начиная с Антония Великого слышали какой-то голос. Это или евангельские слова, прочитанные в церкви, или действительно обращения высших сил к этому человеку. В этом голосе, в этих словах был какой-то девиз всей жизни человека. Этот призыв был знаковым. Филипп услышал слова о том, что нельзя служить двум господам. И это совпало, это было в 1537 году. Это совпало с этими опалами, с этими гонениями на Старицких. И Филипп оказывается на Онежском озере, у крестьянина Субботы, т.е. занимается он крестьянским трудом.
А потом, через некоторое время — на Соловках.
С. БУНТМАН: Он не просто крестьянским трудом занимался. Надо понять, это географическая фигура, то, что он пастух, как пастырь. Или в этом есть какая-то реальность. Потому что это подчёркивается, что он пастух.
А. КАРАВАШКИН: Здесь я сейчас даже не берусь обсуждать это. В географии всё буквальное совпадает с символическим. Часто понимаемый текст несёт и символическую нагрузку. Конечно, Филипп пастырь. Пастырем он становится на Соловках, как иегумен. Дважды он становился игуменом. Они менялись с Алексеем Юреневым. Но к концу 40-х годов начинается активная деятельность Филиппа, и 40-60-е годы — это время расцвета Соловецкого монастыря, эти знаменитые 50 озёр на Соловецком острове, эти технические сооружения, мельницы, соляные варницы, активность необычайная.
И некоторые исследователи объясняют этим то внимание, которое Грозный уделил Филиппу в 1566 году, когда пригласил его занять престол, что именно эта выдающаяся деятельность Филиппа сыграла свою роль.
С. БУНТМАН: Но царь помогает этой деятельности, там идут какие-то средства.
А. КАРАВАШКИН: Безусловно, Соловецкий монастырь не был забыт. Есть строительство, закладывается Успенский собор, и Преображенская церковь, в 1552 году, возможно Филипп бывал в Москве 1550 году, может быть, даже принимал участие в Стоглавом соборе. Бывали на Соловках и лица, не угодные власти, в середине века игумен Артемий, которого обвинили в ереси, он бежал из Соловков в Литву. Потом Силиверст опальный, иерей, Курбский считает его ближайшим советником Грозного, Карамзин даже отмечал, что Силиверст окончил свои дни на Соловках любимый и уважаемый Филиппом.
Хотя современные историки считают, что Силиверст окончил свои дни совсем не на Соловках, а даже в Кирилло-Белозерском монастыре. У Грозного, видимо, не было оснований считать, что Филипп поддерживает какие-то опасные отношения с опальными. Видимо здесь Филипп проявил себя, как человек достаточно верный, последовательный, а главное — не вмешивающийся в мирские дела. И это невмешательство в мирские дела, возможно, как считают современные исследователи, в частности, автор книги «Новейшие церковно-государственные отношения в 16 веке», Вячеслав Шапошников, эти надежды Грозного на то, что Филипп будет лоялен, они и послужили одной из причин его появления летом 1566 в Москве, а в июле он уже становится митрополитом.
Несколько слов о той ситуации, которая предшествовала появлению Филиппа. Ситуация была непростая. Здесь много загадок, много того, что мы отнесём к рубрике «не так». Во-первых, неизвестно, сколько было митрополитов после смерти 31 декабря 1563 года митрополита Макария, сколько было митрополитов до Филиппа.
С. БУНТМАН: Почему не известно?
А. КАРАВАШКИН: Считают, что был Афанасий, тот самый, печально знаменитый, поскольку с его пребыванием на престоле совпало с началом опричнины. И Герман Казанский, который был приглашён занять митрополичий престол и через несколько дней убит. Но это версия Курбского. Так никто и не может доказать, что Герман был на митрополичьем дворе, съехал и потом его убили. Герман — фигура, остающаяся под вопросом. А что касается Афанасия, то это духовник царя, в миру Андрей, когда он был священником Андреем, он был духовником царя, он его исповедовал.
Соответственно, был в курсе всех семейных дел царя, вникал во всё, внутреннюю жизнь царя контролировал. И мог запретить что-то, мог разрешить. Что-то наподобие старца в России уже нового времени. Этот Андрей был и иконописцем, близким митрополиту Макарию человеком, и одним из инициаторов идеологического проекта важнейшего эпохи Ивана Грозного — Степенной книги. Может быть, чуть пораньше, в конце 50-х, но скорее всего уже к 1563 году она была составлена. Это книга, в которой представлена история всех династии, от Рюрика, как династии самодержавной и благочестивой, нет среди них не благочестивых.
Даже князья-язычники Ярополк и Олег в 1044 году были крещены заочно. Это известно, не только по Степенной книге, но и по другим русским летописям. Но если русские летописи никак не комментируют этот факт, то Андрей комментирует его. Он говорит, что есть прецеденты, что произошло это по воле божьей, что язычников в ту эпоху возвращают в лоно церкви. И первый прецедент — это крещение костей философа Платона. Андрей, будущий митрополит Афанасий, был очень способным идеологом, он выходил выход из самых безнадёжных ситуаций.
То есть, то, что не комментировали другие русские летописцы, начиная с «Повести временных лет», он прокомментировал.
С. БУНТМАН: И выстроил целую систему.
А. КАРАВАШКИН: Он выстроил потрясающую систему. После Нестра и Силивестра, ранних русских летописцев это первый историограф такого ранга и уровня. Он фактически создаёт философию истории эпохи Ивана Грозного. И такой человек стал митрополитом. Более чем лоялен. А конфликты начинаются довольно быстро. И один из конфликтов по поводу опальных. Речь идёт о праве печалования. Есть такое, никак юридически не оформленное право у пастыря печалование победных ежи в опале. Победные — это униженные, если переводить рукопись 14 века: «В печали, в победу невольную впаду». В победу — это в унижение.
Они печалуются, просят о победных, ежи в опале. И царь может снисходить к этой просьбе, освобождать заключённых, он это может делать совершенно самостоятельно. Меня спрашивали в одной передаче, что кого Грозный помиловал?
С. БУНТМАН: Не добил или что?
А. КАРАВАШКИН: Миловал. Не все Старицкие дети бедного Владимира Андреевича были казнены. На Поганой Луже когда были казни, были помилованные, были помилованные при Афанасии, при Филиппе Колычеве, довольно большой список. Часть этих помилований можно объяснить волей царя, часть печалованием. Но помилованный берётся на поруки, т.е. кто-то за него отвечает, поручные записи обязательны. То есть, не просто так он его милует. У митрополита было такое право, он им пользовался. Но пользовался достаточно неосторожно.
И что тут можно сказать по поводу Афанасия? Он вёл себя таким образом, что в конце-концов вызвал гнев царя. Одна из причин, по которой возникла размолвка, это опричнина. Третьего декабря 1564 года Грозный со святостью, т.е. с иконами, с мощами, с какими-то реликвиями церковными, оставляет Москву. Москва остаётся без царя. Ситуация ужасная. Ещё в конце 16 века появилась формула, что где царь — там и патриарх. Соответственно, где царь — там и митрополит. Это симфония.
Вспомним, Дмитрий Донской и Киприан, митрополит, отношения были плохие. Но в «Сказании о Мамаевом побоище» они вместе действуют, как двоица. Вот эту симфонию царской и светской власти называли на Руси двоицей в ту эпоху. Повесть Нестора Искандера «О взятии Царьграда турками в 1453 году», рядом с Константином ХI оказывается патриарх Анастасий, православного патриарха, это доказано. Двадцать девятого мая 1453 года, когда Мехмет брал Царьград, не было, там был униат, бывший русский митрополит Исидор, подписавший унию, уже в качестве кардинала Сарматского, последняя литургия в Святой Софии была униатской.
Но русские книжники изображают симфонию не потому, что они вводят в заблуждение своих читателей, а они руководствуются должным, где царь — там и святитель. И вот царь уезжает, святитель остаётся в одиночестве. Москва овдовела, церковь овдовела. Митрополит оказывается не у дел. Одной из причин подобных действий являлось недовольство царя митрополитом и в связи со строительством опричного дворца вне Кремля. Митрополит Афанасий воспринял это как наступление на свои права, как некий знак того, что царю митрополит неугоден.
Поэтому, когда подписывали с Филиппом договор, а царь приглашает Филиппа на условиях определённых, должен быть подписан договор, они контракт заключили. Там чётко указывались обязанности митрополита. Он не занимается опричниной и не вступается в царский домовый обиход. Может быть, это отзвук того конфликта с Афанасием вокруг опричного дворца.
С. БУНТМАН: А там было во что, уже было в обиходе Грозного, во что вмешиваться.
А. КАРАВАШКИН: Это строительство дворца вне Кремля.
С. БУНТМАН: Это на Ваганьковском холме, да?
А. КАРАВАШКИН: В районе Арбата.
С. БУНТМАН: Ну да. Той части Арбата, ближе, где сейчас Библиотека.
А. КАРАВАШКИН: Вот мы подошли к самому острому моменту. Можно подробно описывать все эти столкновения Филиппа и царя, они достаточно хорошо известны по «Житию». Здесь важно, что это не чисто личный конфликт.
С. БУНТМАН: А пытаются объяснить личным конфликтом.
А. КАРАВАШКИН: Стереотип.
С. БУНТМАН: Семейным конфликтом каким-то, личные обиды Филиппа. Чем только ни объясняют. Экономическими причинами объясняют. Чем угодно! Имущественными. Где здесь правильно?
А. КАРАВАШКИН: Я думаю, что всё дело в принципах, которыми руководствовались царь и митрополит. В их сознании, это конфликт двух истин. Филипп стоит за свою истину, я об этом могу подробнее сейчас рассказать, а Грозный — за свою. Дело в том, что осложнение отношений с Афанасием, митрополитом, предшественником Филиппа, в миру Андреем, совпало летнее осложнение отношений царя с митрополитом совпало с началом полемики Грозного и Курбского, весной 1564 года. И конечно, на этом фоне первое послание Грозного Курбскому звучит интересно.
Если мы ещё свяжем как-то, хотя бы по ассоциации его нестроения в области отношения с церковью, то получится интересно. Не случайно целый историографический очерк, целый трактат Грозный посвятил священству. Это большая часть первого послания Курбскому, которое было написано 1564 году летом. Царя не было в Москве, писалось оно в дороге. И, видимо, царя сопровождала целая библиотека, поскольку цитат там очень много.
Были споры по поводу подлинности переписки, но скажу несколько слов, собрано достаточно документальных свидетельств, доказывающих, что она была известна и в России в это время, и за рубежом. Не буду сейчас пускаться в точности.
С. БУНТМАН: Это можно считать доказанным.
А. КАРАВАШКИН: Это моё мнение.
С. БУНТМАН: Ну что же, несколько…
А. КАРАВАШКИН: О принципах царя. Грозный ставит под сомнение евангельскую заповедь — если тебя ударили по одной щеке — подставь другую. Царю это неприлично. А святитель может следовать этой заповеди. Грозный разделяет сферы. Одно дело — постническое. Он имел в виду в данном случае отшельников. Другое — общее житие, жить монахов в монастыре. Другое дело — иерархия, власть святителя и совсем другое — власть царя. Если даже святители могут что-то запрещать и наказывать, то царю принадлежит особая функция. Конечное запрещение. Царь правит страхом.
Грозный ссылается в этом смысле на апостола Иуду, который говорит, что нужно страхом спасать. Здесь важно не только слово «страх», но и слово «спасать». Царь спасает души, т.е. он отвечает за то, за что отвечает иерарх церкви. И это не выдумка Грозного. Если кто-то скажет, что это царь Иван придумал, то это неверно. На протяжении двух веков на московской Руси складывается идеологема, согласно которой пастырем Христовых овец является не только иерарх церкви или представитель духовенства, но и великий князь и царь, он тоже пастырь. На Стоглавом Соборе 1551 года Иван Грозный называет своего отца, великого князя Василия, пастырем.
С. БУНТМАН: Здесь мы остановимся. Это очень важная вещь. Андрей Каравашкин. Мы продолжим программу «Не так» через пять минут.
НОВОСТИ
С. БУНТМАН: Это наша программа, совместная с журналом «Знание — Сила», ведёт Сергей Бунтман, в гостях у нас Андрей Каравашкин. Мы говорим о митрополите Филиппе, мы подошли к пониманию царства, пониманию царя, как Пастера. И самопонимания.
А. КАРАВАШКИН: Безусловно.
С. БУНТМАН: Это важнейший момент, который нам покажет конфликт Ивана Грозного и митрополита Филиппа.
А. КАРАВАШКИН: У этого момента есть своя предыстория. Не хочу быть голословным, следует обратиться к русским источникам, старомосковским источникам 14-15 веков. В «Слове о лживых учителях» 14 века своеволию лже-пастырей противопоставлен истинный пастырь. Если пастухи взволчатся (превращаются в хищников), то подобает одной из овец пасти других. И они в день глада насытятся. Наёмники забывают попечение о стаде, сами пьют или спят. В «Слове похвальном о благоверном князе Борисе Александровиче» инока Фомы, это уже 15 век, Тверской памятник, изображена такая ситуация. Пастырь проявляет мудрость, т.е. князь уже проявляет мудрость и долготерпение, потому что в этот момент осложняются отношения у Твери с Литвой, ждут нападения.
Князь ничего не предпринимает, но и Тверь не покидает, когда ему советуют оставить Тверь. В это время «овцы» берут на себя миссию примирения. «Овцы с божьей помощью сами врагов одолевают». То есть, они начинают договариваться с противниками, и таким образом противники уходят. Пастырь бездействуют, а «овцы» побеждают. А хвала воздаётся пастырю, как страстотерпцу. Наконец, самый острый момент, 1480 год, хан Ахмат у порога Москвы, знаменитое стояние на Угре. Есть основание духовенству считать, что князь проявляет нерешительность постыдную, поэтому Вассиан обращается к Ивану III, деду героя нашей сегодняшней программы, Ивана Грозного, с решительным приказом выступить и постоять за Христово стадо.
Здесь он прямо ссылается, называет источник, на Евангелие от Иоанна, это гл. 10, стихи 14, 16, где говорится о том, что есть пастырь добрый, это хозяин своего стада, который при появлении волка не будет прятаться, а защитит овец. И есть наёмник, которому безразлично стадо. Только добрый пастырь может выступить против волка, в том числе и мысленного волка, поскольку под Ахматом Вассиан понимает врага христианства. Это мысленный волк, ему нужно противостоять. И много таких примеров. Например, «Житие» непривычное, но известное сейчас у нас, благодаря празднику семьи, повести о Петре и Февронии.
На самом деле это житие не о семье, житие посвящено государственной власти и пастырю. Пётр и Феврония правят в Муроме не как наёмники, а как пастыри, снова заявляет о себе этот опус. Кстати, к мощам Петра и Февронии Иван Грозный приезжает накануне похода на Казань, и молится около их мощей. Это явилось, возможно, одним из проявлений значимости этого местного культа. Но это отдельная тема.
Итак, Грозный знает многое. Знает он о том, что он пастырь. И его, как пастыря, изображают часто в связи с Казанским взятием. В момент взрыва стен Казани, это известный эпизод, у Эйзенштейна он есть в фильме «Иван Грозный», это реальный эпизод, есть это и в известной «Казанской истории», и в Летописи, и в других источниках, подробно изображающих кульминацию казанского взрыва, произносятся на богослужении священником слова: «Будет одно стадо и один пастырь». И Грозный сравнивается с Моисеем.
И тут мы подошли к интересному моменту. У Грозного есть серьёзный историографический очерк о первом послании Курбского, который посвящён священству. Грозный берёт примеры исторические из Ветхого завета, как вся московская Русь. К Новому Завету, конечно, обращаются всегда. Обращаются, как к источнику не исторических примеров, а спасительных истин. А к Ветхому Завету обращаются, как к сокровищнице исторических примеров.
С. БУНТМАН: Образцов.
А. КАРАВАШКИН: Да, каких-то парадигм, аналогий. Грозный берёт в пример Моисея и Арона. Моисей для книжников 16 века, в том числе и для Ивана Грозного, с Моисеем часто Грозного сравнивают в 16 веке, это царь. А Арон — священник. И пример этот Грозный приводит для того, чтобы показать, что священник не может вмешиваться в дела царства, что ещё в Ветхом Завете царство и священство разделены. Но у нас очень часто говорят о симфонии. Это тоже некое «так», которое можно перевести в состояние «не так». Что здесь не так? Мы правильно понимаем симфонию или нет?
У многих богословов, в том числе и современных, есть претензии к Юстиниану, императору 6 века, я смеюсь, потому что о каких претензиях можно говорить, такова история христианства, который в преамбуле к шестой новелле сформулировал принцип симфонии, согласия светской и церковной власти. Но при этом Юстиниан считал, что он может заниматься делами церкви, вплоть до догматики, до защиты истинности положения церкви, он вмешивался в святая святых, считал, что это дело императора.
С симфонией можно разбираться долго. Симфония светской и царской власти — это один из драматических и сложных моментов, запутанных в истории христианства вообще, после Юстиниана. Конечно, знали о симфонии и на Руси. И я здесь выскажу такую мысль. Конфликт светской и церковной власти может быть как в условиях симфонии, т.е. в согласии и взаимопроникновении, как показывает наша история, так и в условиях полного разделения. Симфония ещё не гарантирует бесконфликтного, мирного существования светской и церковной власти.
И здесь опять-таки, о многом можно задуматься. Вот популярность Агапита, одного из византийских писателей 6 века, церковных, конечно, духовных писателей на Руси. Широко известен Агапит, цитируется даже в важнейших актах государственных московского царства в «Чинах венчания на царство». Много там всяких истин: властитель — это тот, кто управляет собой, царь отвечает перед богом, государь создан из праха, нельзя сопоставить соблазн простого моряка и кормчего, нужно отгонять льстивых советников, в царе соединяется высота царского сана, человеческая сущность. Всё это общие места русской книжности 15-16 веков.
Но Агапит говорит об обязанностях царя и ничего не говорит о правах. Грозный выступает с точки зрения человека, который пытается разобраться в правах царя и невольно разрушает симфонию. Грозный разрубает этот Гордиев узел христианской истории, не произнося слово «согласие», он отрицает его. Он говорит, что есть у царя своя миссия, страхом спасать и конечное запрещение, что не все заповеди царю подходят, а тот священник, который вмешивается в царские дела, выступает в роли разрушителя царства. Он приводит массу исторических примеров, в том числе ветхозаветных, историю Византии привлекает, там целая книга фактически на эту тему у Грозного.
И естественно, когда иерарх церкви, второй пастырь вступает в эти дела, то он оказывается в роли изменника для Ивана Грозного. Такова истина Грозного.
С. БУНТМАН: А теперь со стороны Филиппа. Филипп договаривается с Грозным, принимает на себя некие обязательства, мы об этом говорили. Он обязуется не вмешиваться во многие дела царские. Но вмешивается.
А. КАРАВАШКИН: Но вмешивается. Было печалование. Ситуация эта очень неопределённая. Здесь возникла ситуация неопределённости очень опасная. Историки считают, что ещё до подписания этого контракта Филипп выступил против опричнины. Как он в Москве появился, выступил против опричнины. Потом уступил царю. Может быть потому, что как пастырь, понимал, это всё рассуждения о том, что может быть. Что у него остаётся право печалования, много пользы может принести христианам. Не сдержал своего слова потому что увидел, что царь берёт на себя всю ответственность. Он увидел, что реальной симфонии нет. Царь, между прочим, делал разные заявления.
Если мы посмотрим на его высказывание, посвящённое царской власти, то там есть и такое — одно дело свою душу спасать. Почему-то он считал, что в основном этим занимаются монахи, спасают только свои души. А другое дело — спасать души многих. А раз царь спасает души многих, он отвечает за всё, что происходит в его царстве, перед богом, на Страшном суде. Кстати, сцена Страшного суда, где царь отвечает Христу за каждого своего подданного, она есть в чине венчания на царствование, она описана.
То есть, всё это царь знал, об этом неоднократно говорили иерархи церкви. Если он отвечает за души многих, то ответственность его чрезвычайна. И он берёт всю эту ответственность на себя. Просто берёт. И Филипп увидел, что царь прельстился таким образом. Сами посудите, если человек берёт на себя всю полноту ответственности, если он готов ответить перед богом за всё, и за себя, и за других, то, естественно, он и полномочия берёт необычайные, т.е. это абсолютизация власти.
С. БУНТМАН: Нельзя вмешиваться сейчас, всё равно я за всё отвечу. Что бы я ни сделал, это дело Страшного суда, а не вашего здесь.
А. КАРАВАШКИН: Есть ещё один момент, прежде чем я буду говорить о позиции Филиппа, был ещё одно общее место в книжности 16 века, смиренное самодержавие. Он заявляет о себе, одного из духовных писателей эпохи Макария, Ермолая и Эразма, в сочинениях его, в поучениях, адресованных царю, даже и в этой известной повести о Петре и Февронии, смиренное самодержавие, для Ермолая смиренный самовержец — это тот, кто следует воле бога. Мы говорим иногда, что христианство — это свобода. Это так. Но мы должны уточнить, что это за свобода. Смиренное самодержавие — это смиренное следование воле бога, это свобода выбора, которая заключена между богом и дьяволом.
Христианская свобода отличается от свободы в нашем обычном современном или гражданском понимании. Свобода выбора очень заданная, очень узкая. Ты выбираешь между одним и другим, третьего не дано. Так вот смиренное самодержавие — это свободное следование воле бога. И Грозный, который считал, что он берёт на себя все полномочия, мог быть уверен вполне, что он следует божьей воле, вплоть до самоотречения, вплоть до жертвенности, о жертвенности Грозного много говорится. Царь не просто пастырь, но и мученик потенциальный.
Вплоть до ущерба своей душе. И это всё смиренное самодержавие. Такую модель не принимает Филипп. И у Филиппа есть свои формулировки. Что же ставит он в вину Грозному? «Нельзя разделять твоя есть едина держава» — это тулуповская редакция «Жития Филиппа». Филипп выступил против опришнения, как говорили в то время. Ведь опришнение — это есть процедура разделения, если посмотрим словарь древнерусского словаря, 11-17 вв, опришнение. Есть опричнина, как удел вдовий, есть нечто, что кроме оприч. Но есть опришнение — разделение. «Несть слышь она, ежи благочестивым царем свою державу возмущати». То есть Филипп обвиняет Грозного в том, что он возмутил царство. Не только разделил, но и возмутил, внёс смуту.
То есть, он говорит то, что потом авторы Смутного времени поставят в вину Ивану Грозному, в том числе знаменитый Иван Тимофеев в своём «Временнике», что истоки смуты в разделении царство, которое Грозный, как секирой разрубил пополам. Конечно, митрополит Филипп вмешался в опричнину потому, что понимал, что одно дело контакт, а другое — ответственность перед богом, его, как пастыря, как митрополита московского и всея Руси.
С. БУНТМАН: Опять мы возвращаемся к той же фразе — нельзя служить двум господам.
А. КАРАВАШКИН: Да. Это ответственность, она выше любых контрактов. Но тут путь один — на Голгофу.
С. БУНТМАН: Он идёт сознательно?
А. КАРАВАШКИН: Конечно.
С. БУНТМАН: Он знает, что не победит и не убедит?
А. КАРАВАШКИН: Конечно. Если у нас есть в запасе ещё небольшой кусочек времени, то мы могли бы коснуться ещё двух «не так».
С. БУНТМАН: Да.
А. КАРАВАШКИН: Одно — это отношение к святости Филиппа, он, безусловно, святой, я не собираюсь эту святость под сомнение ставить. Это начинается с конца 16 века. Во всяком случае, уже в середине 17 века там не только канонизация, а перенесение его мощей. «Житие» создаётся с конца 16 века, т.е. в эпоху Фёдора Иоанновича.
С. БУНТМАН: Так какие два «не так» у нас?
А. КАРАВАШКИН: Во-первых, мы представляем себе Грозного исключительно неправедным царём в этой ситуации, мучителем. И здесь плохо как-то это вяжется с концепцией «Жития». То есть, в «Житии» Грозный, безусловно, неправедный царь, но не такой ужасный тиран, хотя там апологии нет Грозному, как может показаться. В «Житии» Грозный выступает с одной стороны человеком, несправедливо наказавшим Филиппа, а с другой стороны — орудием божьего гнева, которое обрушилось на клеветников, на тех, кто лжесвидетельствовал. Это надо помнить. Это одно «не так».
То есть, концепция «Жития» по всем редакциям, это есть и в краткой, и в тулуповской, и в колычевской. Он мстит за Филиппа. В некоторых ситуациях царь оказывается в «Житии», это тоже интересный момент, в роли человека, которого вводят в заблуждение его окружение. Например, сцена. Митрополит стоит спиной к престолу, лицом к царю и к опричникам, которые стоят за царём.
С. БУНТМАН: Это знаменитое.
А. КАРАВАШКИН: Царь с Филиппом ведёт разговор. В это время опричник не снимает головной убор. Филипп говорит о том, что вы даже в церковь ходите с покрытыми головами, настолько вы заблудшие овцы, настолько вы нечестивы, что даже в церковь ходите в неподобном виде. Грозный говорит: «Где он, кто вошёл в церковь?» Поворачивается, а уже успел снять эту тафью. То есть, эта сцена неоднозначная, нельзя сказать, что автор этой сцены представляет Грозного только как такого намеренного тирана, который поставил перед собой цель Филиппа уничтожить.
Здесь роль окружения. Она очень велика и в истории о великом князе московском Курбского. Но это отдельная история.
С. БУНТМАН: Это отдельно. Это тоже достаточно общее место — Грозный, как царь, которого обманывают неверные советники и прислужники, которые в данный момент куражатся над Филиппом.
А. КАРАВАШКИН: Конечно, с него полностью ответственность не снимается ни Курбским, ни авторами «Житии», но такой акцент есть.
С. БУНТМАН: Второе.
А. КАРАВАШКИН: Второе «не так». Мы забываем часто, что Филипп, как Дмитрий царевич, он продолжил своё влияние на умы русских людей после своей смерти. Не только как святой, понятно, что жизнь святого не ограничена пространством и временем, он может идти на день своей памяти, его могут встретить в день его смерти и общаться с ним. Не в таком, конечно, понимании, он влияет на расстановку сил, он становится символом борьбы священства и царства в середине 17 века, когда Никон, будущий патриарх, отправился на Соловки с письмом от царя Алексея Михайловича, покаянным письмом, которое он должен положить на раку Филиппа. То есть, Филиппу отправлено письмо от царской власти.
Ситуация была очень неопределённая, чреватая неприятными последствиями, поскольку Романовы ассоциировали себя с московскими Калитичами. И Михаил Федорович, и Алексей Михайлович считали себя внуками Ивана Грозного. Покаялись, привезли мощи. На Соборе 1666 года, когда уже Алексей Михайлович с восточными патриархами судят Никона, возникает одно очень тяжёлое обвинение. Вдруг вспомнили про то, что Никон писал письмо на Соборе 1667 года Дионисию Константинопольскому. И в этом письме были такие слова: «Царь Иван муче неправедно Филиппа митрополита».
С. БУНТМАН: То есть, здесь однозначно говорится, что он царь-мучитель, неправедный царь.
А. КАРАВАШКИН: Да. Как относиться внуку Ивана Грозного к этому? «Для чего он, Никон, — закричал Алексей Михайлович, — такое бесчестие и укоризну, блаженные памяти великому государю, великому князю Ивану Васильевичу всея Руси, написал?» Это борьба священства и царства. Никон говорил, что царствует Луна, священствует Солнце. Борьба не прекращалась. И видение Никона в Успенском Соборе Московского Кремля, такой интересный памятник, он сейчас опубликован в книге, посвящённой эпистолярному наследию Никона. Напоминает это видение смуты, смутного времени. В Успенском Соборе патриарх Никон вдруг из своих гробниц встают все русские иерархи, погребённые по левую и по правую сторону в Успенском соборе, в том числе, если судить по одному из списков, и митрополит Филипп.
Никон идёт к алтарю, заходит в алтарь, за престолом стоит первый московский иерарх митрополит Пётр, на престоле Евангелие и царский венец. И слышит Никон слова осуждения царской власти в этот момент. И ему демонстрируют клубок огненный, огонь, который полыхает за его спиной, видимо, в западной части Успенского Собора. И этот адский огонь удаляется в сторону царских палат. Такое продолжение получил конфликт царской и духовной власти в видении патриарха Никона. Очень важно, что здесь тоже фигурирует Филипп.
С. БУНТМАН: Наверное, до сих пор и сейчас, и при той истории и православной церкви, взаимоотношение царства и государства, церкви и властителей, будь то цари, императоры или же руководители светские России или Советского Союза, этот конфликт актуален. Понимание этой роли и противостояния, понимание поступка Филиппа, размышления о поступке Филиппа. Не зря при интронизации патриарх Кирилл столько посвятил взаимоотношению церкви и государства, произнося слово «симфония», говоря не только о времени советском, но и о дореволюционном.
А. КАРАВАШКИН: Но важно помнить, что конфликт властей возможен и в условиях разделения церкви и государства, и в условиях симфонии. Потому что этот принцип хорошо провозгласить, но следовать ему очень сложно.
С. БУНТМАН: И там есть очень большое напряжение. И может быть, это напряжение создаёт какой-то путь к настоящим и разделению, и осознанию своих полномочий между властью светской и между священством. Возвращаемся поэтому и к той коллизии, и к самой фигуре митрополита Филиппа.
Спасибо большое. Андрей Каравашкин в программе «Не так», совместной с журналом «Знание — Сила».
