Месть XVI столетия за грехи прошлых поколений

Н. Костомаров

Московский царь давно уже не терпел Новгорода. При учреждении Опричнины (…)он обвинял весь русский народ в том, что, в прошедшие века, этот народ не любил царских предков. Видно, что Иван читал летописи и с особенным вниманием останавливался на тех местах, где описывались проявления древней вечевой свободы. Нигде, конечно, он не видел таких резких, ненавистных для него черт, как в ис­тории Новгорода и Пскова. Понятно, что к этим двум зем­лям, а особенно к Новгороду, развилась в нем злоба. Новго­родцы уже знали об этой злобе и чуяли над собою беду […]. Собственно тогдашние новгородцы не могли брать на себя исторической ответственности за прежних, так как они происходили большею частью от переселенных Иваном IIIв Новгород из жителей других русских земель; но для му­чителя это обстоятельство проходило бесследно. В 1559 году Иван начал выводить из Новгорода и Пскова жителей с их семьями: из Новгорода взял сто пятьдесят, из Пскова — пятьсот, Новгород и Псков были в большом страхе. В это время какой-то бродяга, родом волынец, наказанный за что-то в Новгороде, вздумал разом и отомстить новгород­цам и угодить Ивану. Он написал письмо, как будто от архи­епископа Пимена и многих новгородцев к Сигизмунду-Ав­густу, спрятал это письмо в Софийской церкви за образ Бо­городицы, а сам убежал в Москву и донес государю, что ар­хиепископ со множеством духовных и мирских людей от­дается литовскому государю. Царь с жадностью ухватился за этот донос и тотчас отправил в Новгород искать указан­ных грамот. Грамоты действительно отыскались. Чудо­вищно развитое воображение Ивана и любовь к злу недопустили его до каких-нибудь сомнений в действительно­сти этой проделки.

В декабре 1569 года предпринял Иван Васильевич поход на север. С ним были все опричники и множе­ство детей боярских. Он шел, как на войну: то была странная сумасбродная война с прошлыми веками, ди­кая месть живым за давно умерших. Не только Нов­город и Псков, но и Тверь была осуждена на кару, как бы в воспоминание тех времен, когда тверские князья боролись с московскими предками Ивана. Го­род Клин, некогда принадлежавший Твери, должен был первый испытать царский гнев. Опричники, по царскому приказанию, ворвались в город, били и уби­вали кого попало. Испуганные жители, ни в чем непо­винные, непонимавшие, что все это значит, разбега­лись куда ни попало. Затем царь пошел на Тверь. На пути разоряли и убивали всякого встречного, кто не нравился. Подступивши к Твери, царь приказал окру­жить город войском со всех сторон и сам располо­жился в одном из ближних монастырей. Малюта Ску­ратов отправился, по царскому приказу, в Отрочь-монастырь к Филиппу и собственноручно задушил его, а монахам сказал, что Филипп умер от угара. Иноки погребли его за алтарем.

Иван стоял под Тверью пять дней. Сначала ограбили всех духовных, начиная с епископа. Простые жители дума­ли, что тем дело и кончится, но, через два дня, по царскому приказанию, опричники бросились в город, бегали по до­мам, ломали всякую домашнюю утварь, рубили ворота, две­ри, окна, забирали всякие домашние запасы и купеческие товары: воск, лен, кожи и пр. свозили в кучи, сожигали, а потом удалились. Жители опять начали думать, что этим де­ло кончится, что, истребивши их достояние, им, по крайней мере, оставят жизнь, как вдруг опричники опять врываются в город и начинают бить кого ни попало: мужчин, женщин, младенцев, иных жгут огнем, других рвут клещами, тащут и бросают тела убитых в Волгу. Сам Иван собирает пленных полочан и немцев, которые содержались в тюрьмах, частью помещены были в домах. Их тащат на берег Волги, в присут­ствии царя рассекают на части и бросают под лед. Из Тве­ри уехал царь в Торжок; и там повторялось то же, что де­лалось в Твери. (…]

Еще до прибытия Ивана в Новгород приехал туда его пе­редовой полк. По царскому велению тотчас окружили город со всех сторон, чтоб никто не мог убежать из него. По­том, нахватали духовных из новгородских и окрестных мо­настырей и церквей, заковали в железа и в Городище по­ставили на правеж; всякий день били их на правеже, требуя по 20 новгородских рублей с каждого, как бы на выкуп. Так продолжалось дней пять. Дворяне и дети боярские, принадлежащие к Опричнине, созвали в Детинец знатней­ших жителей и торговцев, а также и приказных людей, за­ковали и отдали приставам под стражу, а дома их и имущество опечатали. Это делалось в первых числах января 1570 года.

6 января, в пятницу вечером, приехал государь в Горо­дище с остальным войском и с 1500 московских стрель­цов. На другой день дано повеление перебить дубинами до смерти всех игуменов и монахов, которые стояли на правеже […].

Вслед за тем Иван приказал привести к себе в Городище тех новгородцев, которые до его прибытия были взяты под стражу. Это были владычные бояре, новгородские дети бо­ярские, выборные городские и приказные люди и знатней­шие торговцы. С ними вместе привезли их жен и детей. Со­бравши всю эту толпу перед собою, Иван приказал своим детям боярским раздевать их и терзать «неисповедимыми», как говорит современник, муками, между прочим поджи­гать их каким-то изобретенным им составом, который у не­го назывался поджар («некоею составною мудростью огнен­ною»), потом он велел измученных, опаленных привязывать сзади к саням, шибко везти вслед за собою в Новгород, воло­ча по замерзшей земле, и метать в Волхов с мосту. За ними везли жен и детей; женщинам связывали назад руки с ногами, привязывали к ним младенцев и в таком виде бросали в Вол­хов; по реке ездили царские слуги с баграми и топорами и добивали тех, которые всплывали. «Пять недель продолжа­лась неукротимая ярость царева», говорит современник. […]

Число истребленных показывается современниками различно, и, вероятно преувеличено. Псковский летопи­сец говорит, что Волхов был запружен телами. В народе до сих пор осталось предание, что Иван Грозный запрудил убитыми новгородцами Волхов и с тех пор, как бы в па­мять этого события, от обилия пролитой человеческой крови, река никогда не замерзает около моста, как бы ни были велики морозы. Последствия царского погрома еще долго отзывались в Новгороде. Истребление хлебных за­пасов и домашнего скота произвело страшный голод и бо­лезни не только в городе, но в окрестностях его; доходилодо того, что люди поедали друг друга и вырывали мертвых из могил. Все лето 1570 года свозили кучами умерших к церкви Рождества в Поле вместе с телами утопленных, выплывавших на поверхность воды, и нищий старец Иван Жегальцо погребал их. (…)

Из Новгорода царь отправился в Псков с намерением и этому городу припомнить его древнюю свободу. Жители были в оцепенении, исповедовались, причащались, готови­лись к смерти. Псковский воевода князь Юрий Токмаков велел поставить на улицах столы с хлебом-солью и всем жителям земно кланяться и показывать знаки полнейшей покорности, как будет въезжать царь. Иван подъехал к Пскову ночью и остановился в монастыре св. Николая на Любатове. Здесь он услышал звон в псковских церквах и понял, что псковичи готовятся к смерти. Когда утром он въехал в город, его приятно поразила покорность народа, лежавшего ниц на земле, но более всего подействовал на него юродивый Никола по прозвищу Салос (что значит по-гречески юродивый). Этого рода люди, представлявшие из себя дурачков и пользовавшиеся всеобщим уважением, ча­сто осмеливались говорить сильным людям то, на что бы не решился никто другой. Никола поднес Ивану кусок сырого мяса. — «Я христианин, и не ем мяса в пост», — сказал Иван. — «Ты хуже делаешь, — сказал ему Никола, — ты ешь человеческое мясо». По другим известиям, юродивый предрекал ему беду, если он начнет свирепствовать во Пскове и, вслед за тем, у Ивана издох его любимый конь. Это так подействовало на царя, что он никого не казнил, но все-таки ограбил церковную казну и частные имения жителей.

Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. СПб., 1873. Вып. 2. С. 484-490.

Миниатюра: Церковь Жен Мироносиц. XVI век