ДОГОВОР КНЯЗЯ ИГОРЯ С ГРЕКАМИ (945)
ДОГОВОР КНЯЗЯ ИГОРЯ С ГРЕКАМИ (945), 1-е указание договора Игоря касается значения земщины на Руси. Так, на 1-й странице договора (Лавр. сп., с. 24) мы встречаем целый ряд имен послов, отправленных в Грецию для заключения этого договора. Здесь кроме послов от Игоря, от сына его Святослава, от княгини Ольги мы встречаем имена послов от Сфандры, жены Улебовой, от некоей славянки Предславы, от знаменитых дружинников и от купцов. Из этого видно, что в заключении договора участвовало все общество, что в делах общественных значение князя было ограничено и рядом с его властью рука об руку шла власть земщины.
Детальная информация оборудование для набивки у нас на сайте.
2-е указание касается прав и положения русской женщины. В договоре упоминаются послы от женщин — от Сфандры, жены Улебовой, и от Предславы. Из этого официального указания мы видим, что женщины в тогдашнем русском обществе имели не только семейное, но и чисто гражданское, общественное значение. Общество признавало их не только как членов той или другой семьи, но и как членов целого общества, до некоторой степени равных мужчинам. В этом указании заключается подтверждение ст. 3 Олегова договора (см.: Договор князя Олега с греками), в которой значится, что жена могла иметь имущество отдельно от имущества мужа. В договоре Игоря упомянуто, что жена может не только иметь отдельное имущество, но и распоряжаться им независимо от мужа, потому что послы от Сфандры и от Предславы могли быть не иначе как по торговым делам; т. о., мы находим здесь свидетельство не об одних только правах по имуществу, но и о личных правах женщины на Руси. Женщины римские и германские всю жизнь были под опекой: незамужняя — под опекой родителей, замужняя — под опекой мужа, а вдовы — под опекой сыновей. Русские же женщины, напротив, находились под опекой только до выхода замуж, а вступив в замужество, они освобождались от всякой опеки. Что таким независимым положением пользовались не только варяжские женщины, но и славянские, видно из того, что в заключении договора участвовал посол от Предславы, конечно славянки, что можно заключить по ее имени. Кажется, с достоверностью можно сказать, что упоминаемая в договоре Сфандра прямо названа женой Улеба. А вдова в то время вполне занимала место мужа; мужнин дом становился ее собственностью и назывался ее именем. Она делалась главой семейства и, в этом значении признанная обществом, пользовалась многими правами, как прямой, непосредственный член общины. Это засвидетельствованное договором общественное значение русской женщины полностью согласуется со взглядом на женщину всего последующего законодательства русского. Так, по Русской Правде женщина после смерти мужа делалась главой семьи, так что при ней семье не назначалось ни опекуна, ни попечителя; жена по смерти мужа по своему усмотрению управляла своим и мужниным имением и по совершеннолетии детей не отдавала в своем управлении никакого отчета. А по законодательству, современному Судебнику, жена по смерти мужа принимала на себя и обязанность мужа в отношении к обществу, поскольку они не противоречили ее полу; так, вдова даже несла воинскую службу, конечно не лично, но высылкой в поход определенного (по ее имению) числа вооруженных людей.
3-е указание касается значения бояр. Среди бояр времен Игоря были такие значительные мужи, что посылали от себя особых послов вместе с княжескими. Так, в договоре упоминаются послы: Улеб от Володислава, Прастень от Турда, Либиар от Фаста и др. Среди бояр, отправлявших послов, были и славяне, напр., Володислав. Конечно, мы не можем признать этих бояр кем-нибудь вроде феодальных баронов Западной Европы, потому что вышеизложенные исследования ясно доказывают, что феодализма у нас не было и не могло быть, тем не менее нельзя не признать, что старейшие из бояр составляли сильную аристократию, имевшую свое значение независимо от службы князю, ибо если бы значение бояр заключалось в одной службе, то боярские посольства не имели бы значения при посольстве княжеском. В следующий период, когда значение бояр было ослаблено влиянием княжеской власти, мы уже не видим особых посольств от бояр, равно как и от других сословий земства. Так, во всех договорных грамотах князей 2-го периода и подлинных списках посольств московских государей нет нигде и упоминания об особых послах от бояр. Поэтому простое сравнение договорных грамот 1-го периода с грамотами 2-го периода ясно показывает большую разницу в общественном значении бояр в тот и другой период. Из трех договорных грамот 1-го периода нет ни одной, которая бы писалась от имени одного князя без участия бояр; даже в самой краткой из них — грамоте Святослава упоминается имя старшего дружинника Свенельда, тогда как все договорные грамоты 2-го периода, за исключением новгородских, писаны от имени одного князя. Нельзя предполагать, что упоминание о боярах было внесено в грамоты 1-го периода греками для большего обеспечения договорных условий, ибо, как мы знаем, греки не имели достаточных сведений о значении бояр на Руси. Доказательством этому может служить т. н. «обрядник греческого двора», составленный имп. Константином Порфирородным. В этом обряднике читаем следующее: «К владетелю России посылается грамата за золотою печатью в два солида с следующим титулом: Грамата Константина и Романа, христолюбивых государей римских, к князю России». Это была обычная форма, принятая византийским двором в сношениях с русскими князьями, и в этой форме нет и упоминания о русских боярах, послание титулуется к одному только князю; ясно, что византийцам не было известно о важном значении бояр на Руси. Следовательно, упоминание о боярах в договорах 1-го периода принадлежит не византийцам, а самим русским.
4-е указание касается значения купцов (см.: Купечество) в русском обществе. Из договора видно, что купцы, так же как и бояре, участвовали вместе с князем в договорах с греками и отправляли от себя послов. Это свидетельство указывает на купцов не только как на особое сословие, но и как на людей, имевших в то время большую силу в обществе. Во 2-й период, когда значение их, как и всех других сословий, уменьшилось, они не принимали никакого участия в договорах с иноземными государями. Так, смоленские грамоты, хотя они имели и торговые цели, написаны от имени одного князя без участия смоленских купцов, тогда как, по всему, тут следовало быть купцам, т. к. дело гл. обр. касалось их и, по свидетельству грамоты 1229, даже первоначально велось торговцами или купцами, как прямо сказано в грамоте: «Пре сей мир трудилися добрии люди: Рольфо из Кашеня, Божий дворянин и Тумаше Смольнянин, аже бы мир был до века». Это простое сравнение договорных грамот 1-го и 2-го периодов ясно показывает, что купцы в 1-й период пользовались высоким значением в русском обществе, какого они впоследствии уже не имели.
5-е указание (находящееся в ст. 1 и в заключении договора Игоря) свидетельствует о веротерпимости, которой отличалось русское общество времен Игоря. В договоре руссы разделяются на крещеных и некрещеных. В ст. 1 говорится: «И иже помыслит от страны русския разрушити таку любовь и елико их крещение прияли суть, да примут месть от Бога Вседержителя… а елико их есть не хрещено, да не имут помощи от Бога, ни от Перуна» (Лавр. сп., с. 24). Подобное же указание находится в заключении договора, где говорится, что даже между русскими послами были христиане. Так, утверждая договор клятвой, русские послы говорят: «Мы еже, елико нас хрестилися есмы, кляхом церковью святаго Илии в сборней церкви и предлежащем честным крестом и харатьею сею… А не крещеная Русь полагают щиты своя и мече свое ноги, обручь свое и прочья оружья, да кленутся о всем, яже суть написана на харатьи сей» (Лавр. сп., с. 27). Эта статья служит доказательством того, что перед тогдашним русским законом все были равны, к какой бы религии кто ни принадлежал. А это опять служит сильным подтверждением тому, что русское общество сложилось и развилось под влиянием общинных начал. Община, принимая в свои члены всех без различия, не разбирая, кто к какому племени принадлежит, очевидно, не обращала внимания и на то, кто какую исповедовал веру, ибо при разноплеменности одноверие не представляет необходимого условия для вступления в общество. При одноплеменности же, и особенно при родовом устройстве общества, разноверие решительно невозможно.
6-е указание свидетельствует о существовании в 1-й период письменных документов, выдававшихся правительством частным лицам. В ст. 2. договора говорится о проезжих грамотах, выдававшихся князем послам и купцам, отправлявшимся в Грецию. В этой статье говорится: «Ныне же князь русский рассудил посылать грамоты, в которых прописывалось бы, сколько кораблей послать, чтобы греки по этому знали, с миром ли приходят корабли». Очевидно, это было совершенным новшеством в тогдашнем русском обществе, ибо при Игоре, как свидетельствует та же статья договора, вместо грамот употреблялись печати: для послов — золотые, а для гостей — серебряные. Но было ли заимствовано это новшество от греков, мы не знаем, и в договоре не только не сказано, что это сделано по настоянию греков, но даже говорится прямо противное, т. е. что так рассудил сам князь русский. Что же касается употребления печатей, то это, кажется, было давнишним обычаем славян, ибо они употреблялись и у славян дунайских.
7-е указание, заключающееся в ст. 5 договора, содержит в себе уголовные законы Игорева времени о разбойниках и ворах. В статье говорится: «…Ежели кто из русских покусится отнять что-либо силою у наших людей и ежели успеет в этом, то будет жестоко наказан, а что взял, за то заплатит вдвое, а также и грек примет тут же казнь, ежели то же сделает с русским» (Лавр. сп., с. 25). Эта статья соответствует Русской Правде, где сказано: «…За разбойника людие не платят, но вдадят его и с женою и с детьми на поток и на разграбление». Хотя слова договора «будет жестоко наказан» не определяют, в чем, собственно, должна состоять казнь, слова же Русской Правды «вдадят на поток и на разграбление» более определенны, тем не менее смысл того и другого закона остается одним и тем же — строгое преследование разбойников. Сама же неточность и неопределенность статьи о разбойниках в договоре Игоря произошла оттого, что наказания, определявшиеся разбойникам по законам Греции и Руси, были неодинаковы в частностях. В Греции в то время были в большом ходу и уважении пытки, которых мы не видим на Руси до XVI в. Но в общих чертах законы о разбойниках в Греции и Руси были одинаковы — и в Греции, и на Руси разбойники наказывались жестоко. Поэтому обе договаривающиеся стороны и не нашли нужным определять подробно, какому наказанию следует подвергать разбойников, а условились только об одном, чтобы разбойники были жестоко наказаны, так, как вообще требовали того законы Греции и Руси: «И то показнен будет по закону греческому, по уставу и закону русскому» (Лавр. сп., с. 26), сказано в договоре. Та же статья договора содержит закон о ворах. Сравнивая закон о ворах по обоим договорам, мы находим, что в Игорево время этот закон подвергся значительной перемене. Вместо римского quadrupli, которое положено по Олегову договору, по Игореву договору вор обязывался платить только вдвое, т. е. возвратить украденную вещь с придачей ее цены или же, если сама вещь не могла быть возвращена, — отдать ее двойную цену. К этим указаниям Игорева договора об уголовных законах того времени нужно присоединить свидетельство летописи Нестора о том, что в Игорево время назначалась особая вира с разбойников, которая определялась на оружие и на коней князя.
