Александр Герцен: Жестокость — общечеловеческая черта
А. Герцен
Жестокости делались везде, жестокость вообще слишком общечеловеческая черта, чтоб принадлежать какой-нибудь стране, но мы обращаем внимание на особый характер жестокостей, совершаемых в России. Пугачев, вероятно, был бы казнен везде в Европе, но нигде не нашелся бы Панин, который бы ему, скованному, дал пощечину. Везде есть болтающие бабы, доносчики и полицейские преследования, но нигде не было, чтоб из столицы в столицу ездил Шишковский сечь барынь, статс-дам по высочайшему повелению… так, как нигде не было за последние два столетия следствия, подобного тому, которое делалось в Новегороде после убийства грязной любовницы Аракчеева.
Откуда же взялся этот характер?
Каким образом мы дошли до того, что какой-нибудь юноша, воспитанный на женских руках и на французском языке, делаясь офицером, хладнокровно сек солдат и бил их собственными руками; делаясь чиновником, крал, допрашивал под розгами и подавал шинель и калоши начальнику или требовал, чтоб другие чиновники подавали ему?
Все это выросло на том материке, на котором укрепилась, как говорит литератор крепостников, Российская империя.
Разве каждый господский дом не представлял полную школу рабства, разврата и тиранства, отсутствие всякого уважения к седым волосам, всякого сожаления к детскому возрасту, к девичьему стыду; гарантированный правительством, поддерживаемый полицией, судом, войском, церковью, произвол, безгранично идущий до встречи с властью, перед которой секущий, гордый помещик, делался вдвое больше холопом, чем его несчастный раб. Чему же дивиться, что окончившие курс воспитания в этих заведениях, несут на всю жизнь следы его?
—Где Иван? — спрашивает барыня за обедом, видя, что суп подает Семен.
—Мамаша, — отвечает какой-нибудь мальчуган десяти лет, — папа его послал в часть.
—Я его, мошенника, велел поучить, он давеча мне грубо отвечал… Сварливый характер.
И мальчишка думает, что это и резон, что Ивана следует высечь за то, что он неучтиво отвечал «папасе». Он с малых лет инстинктом понимает, что это материк. От этого ни ему, ни его нежной сестрице в голову не приходило, что кучер мерзнет часов пять, что форейтор совсем замерз, — на то материк.
<…> Страшный опыт доказал нам, опозоривши нас перед честными людьми всего мира, сколько грязи осталось от нашего материка на нас, сколько дикого, в самом деле, осталось под внешней цивилизацией… Пора нам в баню.
Ответ Гарибальди. 1864 // Собр. соч. в 30 т. М., 1959. Т. 18. С. 41-43.