ЖИЛЕЦКИЕ (НЕСЛУЖИЛЫЕ) ЛЮДИ
ЖИЛЕЦКИЕ (неслужилые) ЛЮДИ в Московском государстве XVI—XVII вв. делились на: 1) городских, или посадских людей; 2) сельских, или уездных.
1. Городские, или посадские, люди во всех городах делились на лучших, средних и молодших, а в Москве — на гостей, торговых людей гостиной сотни, сурожан, суконников, купцов и торговых людей черных сотен.
Гости были первым классом городских людей; в этот класс зачислялись только оптовые торговцы, торговавшие с другими городами и иностранными землями. В Судебнике в статье о бесчестье сказано, что гостям за «бесчество» платилось 50 руб., тогда как прочим торговым людям только 5 руб.; даже многим из служилых людей платилось менее, т. к. пеня за бесчестье определялась жалованьем, получаемым от государя. Гости, богатейший класс горожан, пользовались большим уважением и во многих правах равнялись с дворянством. Они имели вотчины и, что всего страннее, поместья и в общей раскладке податей по сохам не смешивались с крестьянством, а несли свои особенные повинности. Поместья давались гостям за службу, которая была смешанная: то выборная общественная, то касавшаяся только частных государевых дел; так, гости были главными распорядителями при сборе податей и торговых пошлин, а также продавцами государевых товаров; на них лежала обязанность пересматривать товары у приезжих иностранцев и отбирать часть их в казну государева двора в виде пошлины. Для этой службы гости избирали из своей среды людей каждый год, т. к. они служили по выбору только в течение одного года.
Торговые люди гостиной сотни составляли второй класс городских людей. Когда был учрежден этот класс — неизвестно; в первый раз по памятникам он упоминается при царе Федоре Ивановиче, а потом в приговорной грамоте об избрании на царство Бориса Федоровича Годунова, в которой за подписью гостей следует подпись торговых людей гостиной сотни. В гостиные сотни, кажется, зачислялись средние и младшие гости. В службе по выборам люди гостиной сотни занимали низшие должности целовальников или присяжных депутатов по своему классу, назначались сборщиками при таможнях, мытницах и перевозах и ларечными старостами при продаже государевых товаров небольшой важности.
Сурожане и суконники составляли третий класс городских людей в Москве. Они упоминаются еще при Дмитрии Ивановиче Донском и по всем дошедшим до нас памятникам принадлежали к зажиточнейшим горожанам, резко отличаясь своими правами от остальных городских жителей; в грамотах говорилось о них: «С черными сотнями никаких дел им неделати и не тянути ни в чем, опричь своей суконной сотни, и питье им всякое у себя держати про себя безпенно и безвыимочно, и подвод у них по всем городам и по ямам и на дороге не имати».
Остальные купцы были известны под именем торговых людей черных сотен. Они вели торг только в том городе, где жили, и для этого имели торговые ряды. Кроме городских податей и платы оброка за лавки на них лежали различные мелкие службы по городу или посаду; так, они избирались в таможенные и ларечные целовальники при разных казенных сборах; кроме того, на них лежали траты по укреплению города, на содержание улиц, площадей и другие городские расходы. В соборной грамоте 1642 вот как говорят торговые люди черных сотен о своих повинностях: «Я, мы, сироты твои, черных сотен и слобод сотские, и старостники и все тяглые людишки ныне грехом своим оскудели и обнищали от даточных людей, от подвод, от поворотных денег и от городоваго и землянаго дела и от твоих великих государевых податей и от многих целовальных служб; а служат с нас, сирот твоих, в твоих государевых разных приказех на всякий год по 145 человек целовальников, да с нас же, сирот твоих, стоят на земском дворе безпрестанно и безсъезду 75 человек ярыжных, да извозчики с лошадьми для ради пожарнаго времени и платим целовальникам, и ярыжным, и извозчикам ежемесяцев кормовыя и подможныя деньги».
К черным же сотням городских людей тогда причислялись еще разные городские ремесленники или, как их тогда называли, «делюи», т. е. деловые люди. Они во всех податях и повинностях тянули вместе с купцами черных сотен по своим животам и промыслам. Этот класс городских людей разделялся на два разряда, резко отличавшихся один от другого по своим отношениям к государству: на вольных и на казенных, или государевых, делюев. Вольные делюи собственно состояли в городском тягле, были членами городской общины, а казенные, хотя и жили в городах, не участвовали в городских размежах и разрубах, а тянули тягло по своим разметам и жили особыми слободами в городах; их тягло состояло в службе своим ремеслом казне или двору государеву или же, когда не было казенных и дворцовых работ, в оброке, который определялся ценой их обычной годичной работы. К ним принадлежали: казенные плотники, кирпичники, гончары, каменщики, хамовники, или ткачи столового белья, бараши, или строители государевых палаток, садовники и огородники, котельщики, мельники, пушкари, зелейные (пороховые), печатные и денежные мастера, кодашевцы, или бочары, портные и другие ремесленники, подведомственные дворцу государеву и имевшие свою управу.
Все перечисленные здесь классы городских жилецких людей составляли отдельные общины, управлявшиеся своими старостами, сотскими и десятскими и в раскладке податей и повинностей имевшие свои, отдельно от других общин, разметные книги и именные списки. В судебнике сказано: «Разметные книги старостам, сотским и десятским и всем людем тех городов своих разметов земскаго дьяка руку за своими руками ежегодь присылать в Москву».
В городах, кроме Москвы, жилецкие люди делились, как мы уже сказали, на лучших, средних и молодших. Здесь основанием деления было только различие капиталов, и при раскладке податей и повинностей рассчитывалось, чтоб двор лучший платил вдвое против среднего, и средний вдвое против молодшего. Эти лучшие, средние и молодшие, в свою очередь, в раскладке податей имели свои отдельные разрубы и разметы по животам и промыслам. Все они имели общую управу в лице своих выборных старост и сотских, которые защищали права своей общины.
Во всех городах кроме лучших, средних и молодших людей были еще бобыли, соседи, подсуседники и захребетники. Бобыли тянули в городское тягло, как и прочие городские жители, только их тягло было в 24 раза меньше тягла лучших городских людей. Захребетники же, соседи и подсуседники жили за чужим тяглом и сами не вносились в городские разметы; они не были членами городской общины и не имели своей поземельной собственности, а жили, как наемники или работники, на чужих землях.
2. Сельские, или уездные, жилецкие люди носили одно общее название крестьян (см.: Крестьянство). Они разделялись, во-первых, по земле: на черных, дворцовых крестьян, вотчинных и монастырских; во-вторых, по промыслам: на земледельцев, бортников, рыболовов, сокольников и других сельских промышленников. Крестьяне могли свободно переходить с одной земли на другую, только бы этот переход делался в известный срок, а именно «за неделю до Юрьева дня осеннего и неделю после Юрьева дни». Этот срок был определен еще прежде в Псковской грамоте, но он получил по Судебнику более строгое определение. Кроме того, в Судебнике 1497 определена и плата, которую обязан был давать крестьянин за землю, занятую им у владельца, и за двор, или за пожилое. Плата за пожилое разделялась на 4 ровные доли, взнос которых рассрочивался на 4 года. По Судебнику царя Ивана IV Васильевича хотя эта плата и увеличена, зато узаконено, что владелец ни под каким предлогом не может удержать у себя крестьянина, если он сполна заплатил ему за пожилое, а если крестьянин был должен владельцу, то последний обязан был искать свой долг законным порядком, а не мог удерживать у себя крестьянина. Т. о., были значительно изменены отношения крестьян к владельцам занимаемых ими земель. По прежним законодательным памятникам, напр. по Псковской судной грамоте, землевладелец имел право не отпускать крестьянина до тех пор, пока он не уплачивал ему не только за землю, но и за покруту, вообще пока не оканчивал с ним всех расчетов. Но самая важная перемена в правах крестьян была сделана указом 1591. При царе Федоре Ивановиче в 1591 был издан указ, по которому был отменен переход крестьян с одной земли на другую и крестьяне были прикреплены к тем землям, на которых они находились при выходе указа, какого бы рода ни были эти земли — черные ли, вотчинные или другие. Если же крестьянин по издании указа оставлял занимаемую им землю, то владелец этой земли мог отыскивать его, как беглого, и возвращать на свою землю. Впрочем, во всех других отношениях крестьяне, прикрепленные к земле, оставались вполне свободными. В отношении к владельцу земли они оставались на прежних правах жильцов, с той только разницей, что прежде они были временными жильцами, а теперь сделались навсегда прикрепленными к тем землям, на которых застал их указ. Указом Федора Ивановича не был, однако, безысключительно запрещен переход крестьян с одной земли на другую, потому что и по издании его крестьяне часто были на тех или других землях по рядным записям с владельцами их, следовательно, в случае неисполнения условий со стороны владельцев могли требовать на них суда и по суду разойтись с ними. Главной целью издания указа 1591 было то, чтобы сделать сбор податей с земли более удобным и верным. При появлении своем он возбудил всеобщий ропот, потому что был невыгоден не только землевладельцам, которые с изданием его лишались возможности скрывать значительное число живущих на их землях крестьян и должны были держать на своих землях как хороших работников, так и дурных, но и для крестьян, которые лишались возможности расходиться с землевладельцами, обременявшими их разными неумеренными оброками. Вследствие этого указ в то время еще не имел полной силы и даже правительство тогда же пыталось отменить его. Так, при Борисе Федоровиче Годунове появились подряд два указа, которыми опять было позволено крестьянам переходить с одной земли на другую. Впрочем, это позволение дано было только крестьянам, жившим на землях мелких землевладельцев, и притом в одно время им могли пользоваться крестьяне одних городов, а в другое — крестьяне других. Следовательно, у Бориса была мысль учредить что-то вроде табели для крестьян, по которой в одно время крестьяне где-то в одном месте имели право перехода с одной земли на другую, а в другое — в другом месте. Сверх того, через шесть лет по издании указа о прикреплении крестьян к земле был издан другой указ, которым узаконивался пятилетний срок, в течение которого землевладелец мог отыскивать крестьянина, бежавшего с его земли. Если владелец земли в течение этого срока не находил крестьянина, то потом уже терял право возврата его на свою землю. До нас дошло несколько рядных записей, из которых видно, что и по издании указа 1591 крестьяне селились по договору не только на поместных и вотчинных землях, но и на общественных и, следовательно, еще могли свободно переходить с одной земли на другую. Так, в одной рядной записи 1596 мы читаем следующее: «Се яз, Григорий Филипов сын, дал есми на собя запись Тавренскаго стану старосте Вахромею Трофимову сыну Воронину и всем крестьяном Тавренские волости, что яз взял у них на льготу 12 долю обжи пустого, с велика дня Пасхи Христовы — 104 году да до велика ж дни 105 году; а хором дали полибзы, да полприруба, да половина сенника и подклета, да полмякинницы и со всем угодьем; а того мне жеребья впусте не покинуть и двор вновь починивать; а дани и оброку в тот льготный год ни давать ни коих разрубов, а как отъидет льготный год и мне всякая подать платить с крестьяны вместе; а покину яз впусте землю в той прилукной деревне не насею и жильца не посажу и на мне, на Григорье, по сей записи взяти старосте в мир рубль денег». В этой записи мы находим все условия, на которых крестьяне соглашались жить на землях известного частного землевладельца; так, они обязывались жить до известного срока, как сказано в записи, «с велика дня 104 г. до велика ж дня 105 г.», и если они не хотели исполнять это условие, то обязывались посадить на свое место жильца, в противном же случае с них взыскивалось через местных старост по рублю — «а жильца не посажу и на мне взяти по сей записи старосте в мир рубль денег», как сказано в записи. Т. о., крестьяне тогда еще не были крепостными в полном смысле, какими они сделались впоследствии. Все подати и повинности крестьяне, жившие на владельческих землях, платили собственно владельцам занимаемых ими земель; казенные подати в таком случае платили за них уже сами владельцы. Впрочем, так было не всегда: иногда крестьяне договаривались с владельцем платить ему только за землю, а казенные подати вносили за себя сами, без посредства владельца. Казенные подати и повинности, лежавшие на крестьянах, были различны по разным областям, по льготным и уставным грамотам и по землям, занимаемым ими, — жили ли они на землях черных или же на землях частных владельцев. При раскладке податей и повинностей обращалось внимание на животы и промыслы крестьян, т. е. на их дворы, скот, землю, промыслы и др.
Среди крестьян, как и среди городских жилецких людей, жили еще бобыли и захребетники. Бобыли платили вполовину менее крестьян. Захребетники между крестьянами назывались казаками, подсудниками и безвытными людьми. Они не имели своей земли, жили за чужим тяглом, а потому и податей в казну не платили, платили только тем, в тягле которых они состояли. Но когда они обзаводились своим хозяйством — двором, лошадью и др., то записывались в число тяглых людей, включались в разрубы и разметы крестьянских общин и по своим животам и промыслам несли соответственную долю государственных податей и повинностей.
Кроме крестьян в уездах и тяглых жилецких людей в городе существовал еще значительный класс вольных государевых людей. Это были люди, ни за кем не состоявшие в службе, не принадлежавшие ни к какой общине и жившие или вольной работой, или мирским подаянием, или каким-нибудь промыслом, не привязывавшим ни к какому месту жительства; сюда относились: скоморохи, шерстобиты, вожаки медведей и т. д. Этот класс государевых людей был самый беспокойный и буйный; тут были бродяги, нищие и разбойники; вообще это были представители пролетариата. Впрочем, такой образ жизни скоро надоедал вольным людям, и они спешили приписаться к какой-нибудь общине. Образ жизни вольных людей очень ясно выражается в одной порядной записи, данной четырьмя вольными людьми Тихвину монастырю, куда они поступили в крестьянство, наскучив девятилетней бродячей жизнью. В этой грамоте они говорят: «Кормились мы Христовым именем и черною работою, а за государем, и за патриархом, и за монастыри, и за дворяны, и за дети боярскими и ни за какими чинами в крестьянех и в бобылех и в холопстве ни за кем не живали». Условия, на которых поступали эти люди в Тихвин монастырь в крестьянство, ясно показывают, что они ничего своего не имели; так, в рядной записи их сказано, что они взяли от монастыря в ссуду по 5 руб. на человека, на лошадей, на коров и на мелкий скот, на хлеб и на всякую домовую посуду. Из вольных людей образовался класс ямщиков. Ямская гоньба первоначально лежала на всех городских и сельских жителях, которые отправляли ее натурой или сами, или нанимая за себя вольных людей. Но еще ранее правительство установило устроить землю дворами, лошадьми и другими принадлежностями ямской гоньбы тех вольных людей, которые отправляли ямскую гоньбу у частных людей по найму. Для этого оно устроило в городах и по большим дорогам ямы, или ямские слободы, где вольные люди записывались в ямщики, обязывались иметь наготове определенное число лошадей для казенных разъездов, и отмежевало к ним нужное количество земли, и сверх того обоброчило селение и города выдавать ямщикам ежегодно определенную подмогу деньгами или хлебом. За исправностью ямской гоньбы смотрели ямские стройщики; они же заведовали судом и управой между ямщиками. Ямщики не причислялись ни к городским, ни к сельским жилецким людям и не тянули тягла ни с теми, ни с другими.
Из вольных же людей образовались кабальные холопы (от слова «кабала»), которые были прикреплены не к земле, как крестьяне, а к лицу. Они были тем же, чем по Русской Правде закупы в кунах, т. е. людьми, заложившими кредитору свою свободу в обеспечение уплаты долга и процентов работой. С прикреплением крестьян к земле произошла перемена и в положении кабальных холопов, а именно правительство разделило кабальных холопов на два вида: на кабальных в деньгах и в службе. По первой кабале в случае уплаты долга кабальному возвращалась свобода, а в силу последней он и по уплате долга оставался работником и холопом своего кредитора до самой смерти последнего. Кабальные холопы не состояли ни в каком тягле, государство, ничего не давая им, ничего и не требовало от них.
