Высокомерие и гордость русских вельмож XVI-XVII веков

Московское царство, Олеарий, Цитаты и извлечения для рефератов

А. Олеарий

Все они, в особенности же те, кто счастьем и богатст­вом, должностями или почестями возвышаются над поло­жением простонародья, очень высокомерны и горды, чего они, по отношению к чужим, не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками. Подобно тому, как они не придают никакого значения иностранцу сравнительно с людьми собственной своей страны, также точно полагают они, что ни один государь в мире не может равняться с их главою своим бо­гатством, властью, величием, знатностью и достоинствами. Они и не принимают никакого письма на имя его царского величества, в котором какая-либо мелочь в титуле опуще­на или неизвестна для них.

Было смешно, как год тому назад два русские посла в Голштинии, посланные к тамошнему правительству, не за­хотели принять его светлости письмо на имя его царского величества, так как там применено было написание («дяде и свойственнику»), согласно с обыкновением подобного же обращения к прежним великим князьям; пришлось по­этому удалить эти слова. Они говорили: за это им придется отвечать жизнью; по их мнению, его царское величество слишком высок, чтобы иностранный государь мог назы­вать его свойственником. Тщетно им сообщали и доказы­вали про герцога Магнуса голштинского, господина двою­родного брата моего милостивейшего государя, дружбу с предками нынешнего царя и на иное, в оправдание того, что слова эти помещены правильно. Все это почти походи­ло на мнение персов об Али, их великом святом и патроне, про которого говорят, что он «хотя и не Бог, но в очень близком родстве с Богом».

Они грубо честолюбивы и готовы заявлять об этом, ес­ли их почитают или с ними обращаются не по их воле.

Приставы, которых его царское величество посылает, как служителей своих, для приема иностранных послов, не стыдятся открыто требовать, чтобы послы снимали шля­пы раньше русских и раньше их сходили с лошадей. На­сильно протискиваются они вперед, чтобы ехать и идти выше послов, и совершают еще много иных грубых нару­шений вежливости. Они полагают, что нанесли бы боль­шой ущерб своему государю и всей нации, если бы они по отношению к иностранным гостям и послам великих госу­дарей […] вели себя с приятной вежливостью и почтитель­ностью.

Даже знатнейшие из русских в письмах своих к ино­странцам пользуются довольно жесткими и неуважитель­ными словами, но зато допускают, чтобы мы отвечали тем же и писали им в том же роде. Мы, тем не менее, видели некоторых из них, хотя и немногих, которые обращались с нами очень вежливо и доброжелательно. Говорят, что раньше они были еще невежливее, но несколько исправи­лись вследствие общения и сношений с иностранцами. […]

Из высокомерия они и сами между собою не уступают друг другу, стремятся к высшему месту и часто из-за этого вступают в сильные ссоры. Нечто подобное случилось од­нажды в Нижнем Новгороде в нашем присутствии. 14-го июля гофмейстер государственного канцлера из Москвы, человек знатный, явился сюда, чтобы посмотреть вновь построенный корабль и приветствовать послов. Когда он приглашен был к столу вместе с приставом, то между ни­ми начался рьяный спор […]. Гофмейстер говорил: «он — сын боярский, а тот из простого звания и поэтому ему надлежит сидеть выше». Пристав же говорил: «он — ве­ликокняжеский слуга и потому, ради государя своего, должен по праву занимать высшее место». Нам это надо­ело и мы совестились даже слушать подобную брань и ругань, длившиеся почти полчаса, но они, не стесняясь, продолжали, пока послы не вмешались и сказали: «Дума­лось, что они, как друзья, принесут нам дружбу, а не хло­поты и не будут бесчестить друг друга в нашем присутст­вии». Они попросили их быть дружелюбнее и веселее, чтобы присутствие их стало тем более приятным для нас. После этого они успокоились и, хорошо напившись, стали даже весьма дружелюбны друг с другом.

Они вообще весьма бранчивый народ и наскакивают друг на друга с неистовыми и суровыми словами, точно псы. На улицах постоянно приходится видеть подобного рода ссоры и бабьи передряги, причем они ведутся так рьяно, что с непривычки думаешь, что они сейчас вцепятся друг другу в волосы. Однако до побоев дело доходит весь­ма редко, а если уже дело зашло так далеко, то они де­рутся кулачным боем, и изо всех сил бьют друг друга в бока и в срамные части. Еще никто ни разу не видал, чтобы русские вызывали друг друга на обмен сабельными удара­ми или пулями, как это обыкновенно делается в Германии и в других местах. Зато известны случаи, что знатные вельможи и даже князья храбро били друг друга кнутами, сидя верхом на конях. Об этом мы имеем достоверные сведения, да и сами видели двух детей боярских, [так сте­гавших друг друга] при въезде турецкого посла.

При вспышках гнева и при ругани они не пользуются слишком, к сожалению, у нас распространенными прокля­тиями и пожеланиями с именованием священных предме­тов, посылкою к чорту, руганием «негодяем» и т.п. Вместо этого у них употребительны многие постыдные, гнусные слова и насмешки, которые я — если бы того не требовалоисторическое повествование — никогда не сообщил бы целомудренным ушам. У них нет ничего более обычного на язык: как «бл…н с.н, с.н с.н, собака, б т… м.ть, б..а м.ть», причем прибавляется «в могилу, inosipsius, inoculos» и еще иные тому подобные гнусные речи. Говорят их не только взрослые и старые, но и малые дети, еще не умеющие назвать ни Бога, ни отца, ни мать, уже имеют на устах это: «б т… м.ть» и говорят это родителям дети, а дети родителям. В последнее время эти порочные и гнусные проклятия и брань были сурово и строго воспрещены пуб­лично оповещенным указом, даже под угрозою кнута; на­значенные тайно лица должны были по временам на пере­улках и рынках мешаться в толпу народа, а отряженные им на помощь стрельцы и палачи должны были хватать ругателей и на месте же, для публичного позорища, нака­зывать их.

Однако эта, давно привычная и слишком глубоко уко­ренившаяся, ругань требовала тут и там больше надзора, чем можно было иметь, и доставляла наблюдателям, судь­ям и палачам столько невыносимой работы, что им надо­ело как следить за тем, чего они сами не могли исполнить, так и наказывать преступников.

Чтобы, однако, брань, ругань и бесчестье не могли со­вершаться, без различия, по отношению к незнатным и знатным людям, начальство распорядилось так, чтобы тот, кто ударит или иначе обесчестит знатного человека или жену его или великокняжеского слугу — русские ли они или иностранцы, обязан заплатить крупный денежный штраф, о котором говорится: «заплатить бесчестье». Сум­ма подобного штрафа исчисляется, смотря по качеству, достоинству или званию чьему-либо и называется «окла­дом». Сообразно особому цензу каждому назначен свой оклад. Например, боярину, смотря по его происхождению и важности положения его, платится, одному, пожалуй, 2000, другому — 1500, третьему — 1000 талеров и ме­нее. Царскому слуге платится, смотря по его годовому жа­лованью. Например, так как врачу платят 600 талеров (не считая ежедневно уплачиваемого ему добавочного вознаг­раждения), то столько же должен ругатель, по приговору судьи, заплатить обруганному. Если бесчестили не только мужа, но и жену, и детей, то жене за бесчестье надо платить вдвое, каждой дочери — 1800, а каждому сыну — 600 талеров. Так как, далее, ругатели — что с легкомысленными людьми в гневе не редко бывает, — бранят иногда и родителей, и дедов, и бабок чьих-либо, то им приходится пла­тить точно также и за бесчестье этих последних, несмотря на то, что их уже, может быть, давно нет в живых. Если у преступника нет возможности деньгами или имущест­вом, или всем, что у него есть, заплатить за бесчестье, то он выдается сам головою на дом оскорбленному, и тот может поступать с ним, как ему будет угодно. В таких случаях часто преступника превращают в крепостного или же велят его публично бить кнутом.

Этот способ обращения с ругателями и бесчестящими людьми предоставляется как немцам и другим иностран­цам, так и русским; он, однако, очень распространен сре­ди русских, и реже встречается среди иностранцев. Мне известны только два случая среди последних.

Описание путешествия в Московию и че­рез Московию в Персию и обратно. СПб., 1905. С. 184-188.

Миниатюра: К.Маковский. Поцелуйный обряд (Пир убоярина Морозова)