Русский двор при Петре Первом

П. Милюков

[…] уже в последние годы Петра петербургский двор, по отзыву иностранных наблюдателей, не уступал по внешности любому германскому. Прошли те недавние времена, когда пол в приемных покоях приходилось ус­тилать на пол-аршина сеном, чтобы спасти его от воль­ных и невольных человеческих остатков пира. Смолкли десятки дураков и шутов, оглушавших гостей своим кри­ком, свистом, визгом и пением, плевавших и сморкав­шихся друг другу в лицо. Кабак, в котором еще Юль застал (1710 г.) примитивные попойки Петра, превратил­ся в церемонный придворный званый стол, с более или менее строгим этикетом, и в официозный jour-fixe, по­очередно назначавшийся у более видных членов петер­бургского общества, — в петровскую «ассамблею» двад­цатых годов. Случалось, правда, и в это время Петру, по старой привычке, проплясать по столам под пьяную руку, или старику Бутурлину, «князю-папе», с высоты своего Бахусовского трона открыть не тот кран, который следовало; но эти милые неожиданности уже являлись исключением, не подходившим к установившемуся об­щему тону[1]. Молодежь спешила от стола к танцам и состязалась во всевозможных галантностях. С этого вре­мени, по выражению кн. Щербатова, «страсть любовная, до того почти в грубых нравах незнаемая, начала чув­ствительными сердцами овладевать». Голштинский ка­мер-юнкер Берхгольц, побывавший и в Париже, и в Бер­лине, находил, что петербургские придворные дамы двадцатых годов не уступают ни немкам, ни францу­женкам — ни в светских манерах, ни в умении одевать­ся, краситься и причесываться. Вероятно, им уже не приходилось в это время по три ночи спать сидя, чтобы не испортить прически, как это случалось в старой сто­лице, где на весь петровский бомонд была одна только «убирательница волос». Старинная кичка царицы Пра­сковьи при петербургском дворе бросалась в глаза как исключение; а чтобы встретить молодую и знатную даму без модной прически, нужно было ехать в Москву. В Петербурге русский костюм употреблялся только для ма­скарадов. Чем дальше, тем больше новые придворные костюмы прогрессировали в роскоши и дороговизне и тем чаще приходилось менять фасоны. Простая обшивка галунами скоро стала казаться чересчур бедной; явилось золотое и серебряное шитье, все более заполнявшее ко­стюм; сукно было заменено шелком, бархатом и даже парчой; для манжет стали употребляться дорогие круже­ва, для отделки платья — жемчуг, для пуговиц — брил­лианты. Являться часто ко двору в одном костюме стало считаться неловким. Немудрено, при этих условиях, что уже в середине XVIII века «часто гардероб составлял почти равный капитал с прочим достатком» придворных людей.

Очерки по истории русской культуры. В 3 т. СПб., 1904. Т. 3, ч. 2. С. 5-6.



[1] Исключение составляла и пьяная толпа «славильщиков», «неусыпаемая обитель» Петра, набранная из людей всякого происхождения, ез­дившая с Петром по-прежнему каждые святки славить Христа по Петер­бургу и совершавшая всевозможные бесчинства. — Прим. П. Милюкова.