Расширение границ России, век 19-й

Аудио-лекции, Новости

17 мая 2003 года
В прямом эфире «Эхо Москвы» Леонид Ляшенко, историк.
Эфир ведет Сергей Бунтман

С.БУНТМАН: Мы продолжаем разговор о расширении российской территории, последние несколько недель мы следим за этим историческим процессом. И вот мы уже в 19 в., и у нас уже третья передача. Мы остановились на Крымской войне. И хронологически, думаю, нам нужно вернуться к последствиям Крымской войны, потому что они важны для положения России в Европе.
Л.ЛЯШЕНКО: Хотя тут надо говорить не столько приобретениях, сколько о потерях.
С.БУНТМАН: Во всяком случае, посыл здесь был приобретательский, и возвращение к идеологичности, которая наблюдалась и при Екатерине с ее греческим проектом — и некоторые иллюзии были в политике Николая Первого.
Л.ЛЯШЕНКО: Безусловно. Во всяком случае, проблемы, которые были в первой половине 19 в., которые пришлось решать России, связаны с итогами Крымской войны. Россия по Парижскому миру потеряла Южную Бессарабию, устье Дуная, крепость на Кавказе Карс. Но самое главное заключалось в полной или частичной демилитаризации, с точки зрения России, Черного моря и Балтийского. На Черном море России было запрещено держать военный флот и военно-морские базы, а на Балтике она должна была разоружить Аландские острова, убрать военно-морскую базу оттуда. Все это давало преимущества ведущим европейским странам и ближайшим соседям России. Но беда заключалась еще и в том, что образовалась так называемая «Крымская система» т.е. Англия, Франция, Австрия, Шведско-Норвежское королевство и Османская империя против России. Плюс к этой системе готовы были примкнуть Испания и масса других европейских стран. Так вот Россия не сердится, Россия сосредотачивается, — как писал Горчаков. Сосредотачивалась она на двух вещах во-первых, на внутренних реформах, о чем мы в свое время говорили, и второе на поисках союзников в Европе, которые помогли бы ей сделать прорыв к прежней ситуации хотя бы. И здесь выбор был не очень широк сначала мы играли с Францией, но она оказалась с точки зрения Петербурга ненадежным, а то и недобросовестным партнером, — в 63 г. вдруг о Польше заговорила. Потом мы начали играть с Пруссией, и, в общем-то? здесь мы не прогадали, потому что франко-прусская война 1870-71 гг., разгром Франции, дал нам возможность денонсировать Парижский мирный договор, отменить унизительные для России статьи этого договора в одностороннем порядке. И Россия, Петербург, Александр Второй, с подачи Горчакова, на это пошли, и не прогадали Россия вернулась в лоно уважаемых держав, во всяком случае не потеряла, а наоборот, — восстановила свои позиции на Балканах. Затем в 1873 г. был заключен союз трех императоров России, Австрии и Пруссии, — очень непонятный, с одних позиций, договор, потому что он ни о чем не говорил, вроде бы как был защитным договором, но внутри единства не было, и быть не могло, — слишком уж вопиющие были противоречия между Австрией и Россией, да и Пруссии мы не очень давали развернуться, поскольку не давали добить Францию. Ну и в общем-то итог этому союзу трех императоров, и вообще итог, видимо, последствиям Крымской войны, подвел очередной кризис Восточного вопроса 1877-78 гг., когда России удалось освободить Балканы от турок, и мы приобрели после этой войны и Южную Беcсарабию, и Карс, вернули Ардаган, Батум. Как известно, эта война оставила двойственное впечатление в российском обществе, и не только в обществе, видимо. Потому что, как известно, два мирных договора, и второй из них — Берлинский, — это безусловно российская неудача. Но дело не только в этом, а дело в том, что мы начинали терять позиции в Болгарии. И это было очень неприятно, потому что Болгария была нашим фундаментом на Балканах, безусловно. Но когда на болгарское царство был избран Александр Баттенберг, немецкий представитель, то он начал проводить политику полной независимости от каких бы то ни было иностранных влияний. Он начал ратовать за единую Болгари. она была разделена, как известно, на южную и северную, — по Берлинскому договору. А поскольку он не прислушивался к Петербургу, то Россия не знала, что делать — если отстаивать единую Болгарию значит, поддерживать Баттенберга, то ли не отстаивать выступать за Османскую империю.

С.БУНТМАН: Это была дипломатическая загадка, конечно.
Л.ЛЯШЕНКО: И поэтому назвать политику России в отношении Болгарии ясной, четкой и полнокровной мы никак не можем. А когда Баттенберга убрали, и Болгария вообще становится республикой, то Станболов, болгарский президент, вообще начинают прозападную политику. И мы уже поддерживать его никак не могли. Но в результате всего этого завязался этот самый Балканский узел, в котором были противоречия и внутри, и вне. Узлы противоречий: совершенно непонятный вопрос был с Македонией.
С.БУНТМАН: Ни Болгария, ни Греция не считали Македонию самостоятельной никогда, и до сих пор с этим определенные трения
Л.ЛЯШЕНКО: Это и существует с того времени. И граница между Сербией и Болгарией до сих пор споры проходят там есть такие открытые участки, где и те и другие проходят без контроля.
С.БУНТМАН: В советское время не было вещания на македонском языке, потому что болгарское руководство протестовало, и говорило, что вообще этого языка нет. И называется она очень странно бывшая югославская республика Македония.
Л.ЛЯШЕНКО: Собственно говоря, это была мина замедленного действия. Потому что не были решены основные вопросы, начиная с границ. И эта мина потихоньку взорвалась, приведя к первой мировой войне. Хотя, конечно, это не единственная причина. Вторым отголоском Восточного вопроса для России стал, конечно, Кавказ. Вернее, — завершение Кавказской войны. После окончания войны мы просто перебросили то ли 150, то ли 170 тысяч на Кавказ, и все было на этом закончено потому что Шамиль был взят в плен в 1859 г., а последние очаги сопротивления сторонников Шамиля были подавлены в 1864 г. И как ни считай, — все равно около 50 лет, если не больше, мы провели на Кавказе в военных действиях. Что было итогом? Ну, приобрела Россия Северный Кавказ. Но полмиллиона, около 500 тысяч чеченцев и дагестанцев эмигрировали в Турцию сразу же, и десятки тысяч их там погибли от голода и эпидемий, потому что турецкое правительство призывало их эмигрировать, обещало принять, но обеспечить прием такой массы народа оно просто не могло. Земли освободились. На этих землях селились, — вернее, правительство призывало, — селились казаки Кубанского, Донского, Терского войск.
С.БУНТМАН: Т.е. в отличие от 18 в. заселение шло не на пустых землях, а на покинутых.
Л.ЛЯШЕНКО: Да. И немало сел появилось на Сев.Кавказе немцев-колонистов. Так была решена первая проблема, — не могу сказать что она была решена, но, во всяком случае, временно решена.
С.БУНТМАН: Тот же элемент бикфордова шнура, что и на Балканах.
Л.ЛЯШЕНКО: Что Балканы, что Кавказ.
С.БУНТМАН: Кавказ тоже не затихал надолго.
Л.ЛЯШЕНКО: Конечно. Вторая проблема, которую пришлось решать России это среднеазиатские проблемы. Собственно говоря, что из себя представляла Средняя Азия к середине 19 века? Это три государственных объединения, — Кокандское и Хивинское ханства и Бухарский эмират. Жили там узбеки, туркмены, таджики, каракалпаки и кыргизы, — как они себя сами называют. Что нас заинтересовало в Средней Азии? Не только потому, что эти государственные объединения были достаточно аморфны, но еще и потому, что Англия начинает очень близко подходить к этим землям через Афганистан. И мы не могли допустить, видимо, этого считали, что это опасно, и что англичане могут оказаться в Средней Азии, и закрепиться. И начиная с 60-х гг., после долгой борьбы в верхах, прощупывая и устанавливая какую-то крепостную твердую линию там не было границ, были крепости, — мы придвинулись к Ташкенту, и совершенно неожиданно для правительства, в 1865 г., генерал Черняев берет Ташкент силами двух тысяч человек против 15 или 13 тысяч ташкентцев. В Петербурге это было воспринято абсолютно уникально министр иностранных дел Валуев в дневнике записал то, что сказал императору: «Ташкент взят неизвестно зачем и почему». И действительно, — никто не знал, что делать с этим Ташкентом. Сначала его сделали вольным городом, но из этого, конечно, ничего не вышло, и не могло выйти, и только через два года, в 67 г., мы поняли для себя, как можно управлять Средней Азией. Было образовано Туркестанское генерал-губернаторство, две области — Сырдарьинская и Семипалатинская, — генерал-губернатор обладал абсолютной властью, т.е. властью монарха на этих территориях, — вплоть до издания законов. Военные губернаторы были во главе этих двух областей, а дальше два вида судов местные суды, которые разбирали мелкие дела, уголовные и гражданские, и общероссийские суды, которые были положены по судебной реформе.
С.БУНТМАН: Такой модели не было еще. Но вот у Михаила вопрос по нашей предыдущей теме: «Не находите ли вы, что вся история взаимоотношений России и Чечни представляет собой беспрерывную борьбу Чечни за свою независимость, мы же там оккупанты. Не пора ли им дать то, за что они борются? Почему считается, что она добровольно вошла в состав России непонятно». По-моему, про Чечню и не считается никоим образом.
Л.ЛЯШЕНКО: Безусловно. А насчет того, чтобы дать ей независимость было бы, может быть, и правильно теоретически чисто, но как это практически будет выглядеть я, например, себе не представляю. И выхода в этом нет это не решает тех проблем, которые есть во взаимоотношениях между нашими народами.
С.БУНТМАН: И выход, наверное, должен находиться в настоящем, а не в поисках прошлого. Итак, мы завершили на том, что проходили поиски формулы управления новоприобретенными среднеазиатскими территориями.
Л.ЛЯШЕНКО: И помимо того, о чем мы сказали естественно, были установлены налоги. Все понимали, что там есть кочевники и есть оседлое население, и с кочевников был установлен «кибиточный» налог — 2 рубля 75 копеек с кибитки, и раз в три года кибитки пересчитывались, а с оседлого населения был установлен поземельный обычный налог, но плюс к этому, как и в России, налоги на мосты, дороги, плюс на содержание арыков и оросительных каналов. И надо сказать, что до конца 80-х гг. расходы на содержание вновь приобретенных территорий среднеазиатских в три раза превышали доходы с этих территорий, и только в 90-х гг. положение начинается меняться, и потихоньку Средняя Азия становится хлопководческим районом для России, для текстильной промышленности России. Ну а окончательно если говорить о присоединении Средней Азии, — это 84 г., когда в Ашхабаде Мерв добровольно попросился, — под давлением армии российской, естественно, — в состав России. Так что я думаю, что, конечно, это было завоевание. Третья проблема, которую должна была Россия решать во второй половине 19 в. это Дальний Восток и Соединенные Штаты. Дело вот в чем, — к чести Российской империи надо сказать, что в «Опиумных войнах», которые вели Англия и Франция против Китая, не давая Китаю закрыться от опиума, поставляемого из Индии, Россия участия не принимала. Вообще она считала, что наркотики — дело довольно грязное. Она старалась действовать все-таки дипломатическими методами, и нужно было России зафиксировать границу с Китаем, во-вторых, противостоять влиянию Парижа и Лондона в Пекине, и в-третьих, наверное, активизировать торговлю с Китаем через Кяхту, потому что Китай все-таки был основным поставщиком чая для нас. И в 1858 г. были заключены один за другим Айгунский и Циньцзинский мирные договоры, вернее, торговые и дипломатические договоры, и тогда впервые мы получили границу на Дальнем Востоке правда, еще не до конца, но было записано, что левобережье Амура это владение России, правобережье владение Китая. А по Уссури границы установлено пока еще не было, но было записано, что по Амуру и Уссури плавают только российские и китайские торговые и военные суда.
С.БУНТМАН: То есть они вдвоем закрыли для третьих стран.
Л.ЛЯШЕНКО: Тогда же начинает создаваться амурское казачество, и наверное тогда же начинается строительство поселений на Амуре, потому что вскоре там уже сто населенных пунктов, самые крупные из которых Благовещенск и Николаевск. Где-то около 14-15 тысяч русских жителей вообще по Амуру расположились. В 1860 г., Николай Игнатьев, очень интересный дипломат, спасает Циньскую династию, воевавшую тогда с Англией и Францией, проведя успешные переговоры с французами и англичанами. И тогда, после этого спасения, был заключен Пекинский договор, в том же 60 г., когда было записано, что правый берег Уссури российский, а левый китайский. И с этого момента, с 60 г., Уссурийский край становится русским владением, присоединяется фактически и теоретически. Дальневосточный край начинает колонизироваться довольно быстро и успешно. Дело в том, что в Петербурге вообще Дальний Восток рассматривали как противовес, замену русской Америке. Потому что вот в русской Америке дела шли отвратительно, — надо прямо сказать. Российско-американская компания, РАК, чем торговала? к сожалению, только пушниной. Причем, пушнину покупали у местных жителей, отвратительно выделанную, и продавали ее только в Китай, потому что все остальные меховые рынки были захвачены Канадой гораздо более качественной пушниной. Разработку рудных богатств РАК вообще не вела на территории Америки. Китоловный промысел к этому времени был уже полностью в руках американцев. Рыбный промысел в реках и озерах его хватало только на прокорм колонистов, и торговать там было нечем. И к 60-му году у РАК оказались долги на полтора миллиона рублей. И здесь встает вопрос, который поднимался раньше о продаже русской Америки, Аляски. Тут причин несколько. Во-первых, убыточность РАК платить за нее долги было радости мало для Петербурга, во-вторых обеспечить защиту колоний было невозможно ни с точки зрения сухопутной армии, ни с точки зрения военно-морского флота, — просто не было такой возможности у России. В-третьих, значение Русской Америки падает после присоединения Дальнего Востока, — по мнению официального Петербурга. Хотя о золотых приисках Аляски в Петербурге знали. Но это только ускоряло продажу Аляски, потому что Петербург прекрасно понимал, что золото привлечет к себе американцев как магнит, и противостоять этому мы не можем, и на землях Русской Америки все равно начнется контрабандная добыча и вывоз этого золота, и ничего мы с этим сделать не сможем. И, наконец, конечно, не хотелось ссориться с правительством Вашингтона. Потому что мы долго рассматривали США как противовес Англии, — не только на Дальнем Востоке, но и во всем мире. А отсюда смешная сумма: 1867 г., 7 млн. 200 тысяч долларов. Это 11 млн. рублей, из которых полтора млн. уплатили как долги РАК.
С.БУНТМАН: А США были недовольны, считая, что приобрели за слишком большую цену.
Л.ЛЯШЕНКО: Да. А в России неоднозначно, конечно, была встречена продажа Русской Америки, но не скажу, что уж очень громкие протесты были, потому что гораздо больше Европа занимала в этот момент, Средняя Азия. Но еще надо сказать и о Японии, потому что в 1853 г. состоялась экспедиция Путятина.
С.БУНТМАН: Это еще до того, как Япония открылась миру.
Л.ЛЯШЕНКО: К этому времени, к 53 г., когда Путятин туда попал, Америка и Англия заставили Японию открыть некоторые порты для иностранных судов. И Россия прибыла в этом отношении на готовое. Несколько портов в Японии были, как известно, провозглашены открытыми для всех, и мы пользовались этим тоже. А с Россией Японией в 55 г. Синодский договор был заключен, и самое интересное в этом договоре Курилы. Потому что к этому моменту японцы распространились с юга до острова Итуруп. А мы с севера, до острова Уруп. Так и было закреплено южная часть, до Итурупа включительно японская, а северная, включительно до Урупа русские Курилы. На Сахалине граница так и не была проведена, и только в 67 г. Сахалин был объявлен совместным владением, и надо сказать, что русская колонизация острова шла гораздо успешнее, чем японская. Японцы почему-то не выдерживали климата. И до поры до времени у нас там появлялись и укрепленные пункты, и войска, и дороги мы проводили на Сахалине. Но с 67 г., как известно, Сахалин становится местом каторги, и это резко сокращает число вольных поселенцев на острове, никому не хотелось рядом с каторжниками существовать. И, конечно, это тормозит экономическое освоение этого острова, — каторжник он и есть каторжник, тем более, что мы знаем, что Сахалин превратился в тюрьму, а совсем не в освоение каторжниками этого пространства. И в 75 г., в конце-концов очередной Петербургский договор был заключен, и Россия уступила Японии Курилы до Камчатки в обмен на южную часть Сахалина. Это был политический, экономический и стратегический проигрыш, безусловно, — со всех точек зрения. Но дело в том, что 75 г. военная тревога в Европе — Пруссия, Австрия, — Россия вмешивается, и не знают, чем это кончится, и Петербург эта европейская тревога толкнула на проигрыши на Д.Востоке. Тогда считали, что это не так важно, но, в принципе, в петербургских верхах тогда никто и не знал действительно, что такое Сахалин, что такое Курилы, и что там можно делать. Это основные моменты второй половины 19 в., где Россия приобретала, теряла. И остается нам поговорить о том, что, собственно, есть империя.
С.БУНТМАН: Здесь есть еще два вопроса, которые просто необходимо осветить, Георгий спрашивает: «Уточните характер взаимоотношений с Внешней Монголией?»
Л.ЛЯШЕНКО: С Внешней Монголией у нас отдельных отношений никогда не было. Потому что мы рассматривали все эти территории как принадлежащие или Китаю, или Корее. И мы не вели отдельных переговоров с Внешней Монголией совершенно.
С.БУНТМАН: И второе, чтобы можно было сопоставить цену за Русскую Америку каков был бюджет в то время Российской Империи?
Л.ЛЯШЕНКО: Это сложно сказать, потому что статьи бюджета действительно публиковались, начиная с Александра Второго, но они публиковались не полностью, конечно. Потому что часть военного бюджета никогда никто не публиковал. Но сравнить можно, конечно, — скажем, 11 млн. это примерно то, что отпускалась, если мне память не изменяет, двору наследника престола на год. Примерно так. Теперь к итогам. Дело тут вот какое есть такое мнение, что драматическая судьба России напрямую связана с расползанием ее по сопредельным территориям, достаточно бескрайним. Можно вспомнить Вяземского, конечно: «Что же тут хорошего, чем радоваться и чем хвастаться, что мы лежим в растяжку и что у нас от мысли до мысли 5 тысяч верст». Конечно, это происходило вместо концентрации усилий на пространстве более ограниченном, но зато концентрация усилия, и подъем этого пространства — экономический, политический, культурный, — наверное, тут спорить сложно. Концентрация усилий на ограниченном пространстве, на внутренних проблемах это замечательно. Но могла ли у России исторически быть другая судьба? Ведь проведению, истории было угодно, что с востока, юго-востока, частью с юга Московское государство, а потом и Россию окружали рыхлые политические пространства, — как их назвал Я.А.Гордин. И это правильно. И покажите после этого государство, которое могло бы расшириться, без особых издержек, как оказалось, и не расширилось, отказалось? Такого государства не бывает все мировые империи, и все просто государства, не империи, расширяли свое жизненное пространство, пока хватало сил, пока их не били по рукам, носу или по голове. История, если грубо и цинично, — на многие, долгие века это дележ мира: Столетняя война. Тридцатилетняя война, война за испанское наследство, Семилетняя война, Наполеоновские войны — это кровавый дележ мира. И закончилось это, — Гордин, большой оптимист, пишет, что это кончилось после Второй мировой войны.
С.БУНТМАН: Не думаю.
Л.ЛЯШЕНКО: В таком виде когда вся Европа охвачена, весь мир.
С.БУНТМАН: В достаточно прямом и кровавом, может быть.
Л.ЛЯШЕНКО: Да. И сокрушаться по поводу того, что человечество не смогло мирно договориться о переделе или о разделе мира и влияния можно, но что толку?
С.БУНТМАН: И сознание возможности мирно договориться о разделе, приходило непросто, поэтапно. Это долгий процесс.
Л.ЛЯШЕНКО: Да. А для нас важно, что Российская Империя пользовалась тем же инструментами из общепринятого арсенала. Она не делала ничего такого, чего бы ни делали другие страны. Тут вопрос в другом как будут жить присоединенные народы. Вот это как будут жить, — зависело от того, какая страна их присоединяет. Какие в этой стране ценности превалируют. Но сказать, что индус был счастливее узбека, честно говоря, язык не очень поворачивается. На мой взгляд, в этом расширении России, становлении Российской Империи, были два слоя четких совершенно. Первый слой это естественные, и присущие каждому государству действия. Второй — это имперский идиотизм. Если говорить о примерах такого идиотизма это, конечно, Персидские походы Петра Первого. Конечно, это безумные попытки прорваться в Индию через Каспий и Афганистан. Конечно, это Корейская авантюра, и война с Японией начала 20 в. Может быть, к этому разряду может быть присоединено и завоевание и присоединение Средней Азии, — может быть. Ну а уж раздел Польши это просто грабеж на большой дороге, конечно. А Украина, Кавказ, Закавказье, Молдавские княжества, Дальний Восток это совсем другое.
С.БУНТМАН: То есть, где-то — рыхлые политические пространства, а где-то мы входили в стык прямой.
Л.ЛЯШЕНКО: И даже не понимали, во что мы входим, не просчитывая, что дальше от этого будет. Нам было важно решить сиюминутные задачи: не дать Англии. А что дальше будет, если мы Англии не дадим, и что мы с этим будем делать это просчитывалось плохо. И самое интересное, что классическая литература Пушкин, Лермонтов, Л.Толстой до того, как стал антигосударственником у них 50 на 50. Посмотрите внимательно их произведения, посвященные Кавказу и Украине — у них сочувствие к этим народам и понимание государственной необходимости, с другой стороны 50 на 50. А если иначе к этому подходить мы будем вести тяжбу с историей, занятие абсолютно бесполезное. Если мы будем осуждать — значит, будем ожидать всеобщей любви и гармонии в стране, которая вообще не знала, что такое всеобщая любовь и гармония, и не было таких принципов.
С.БУНТМАН: То, что вы говорите, что самое главное понять, что Россия пользовалась в своем расширении теми же самыми способами, и не выходила ни за политические, ни за моральные принципы своего времени. Об этом вспомнил в тяжелый момент Вильнюса 13 января 91 г. епископ Вильнюсский, православный Хризостом.
Л.ЛЯШЕНКО: Давайте будем историчными.
С.БУНТМАН: И современными, когда это надо. Итак, мы завершили 19 в., и будем еще обобщать разговаривать о России, ее территориях, и ее территориальном расширении. Спасибо большое всем, кто слушает совместную программу с журналом «Знание-Сила»