Поп Гапон: мифы и реальность
Стенограмма передачи “Не так” на радиостанции “Эхо Москвы”
С.БУНТМАН — Что же не так в истории столетней давности с Гапоном, который стал именем нарицательным. Попытаемся это выяснить вместе с Олегом Будницким. Добрый день!
О.БУДНИЦКИЙ — Добрый вечер.
С.БУНТМАН — Добрый вечер. У нас были здесь вопросы. Кто же все-таки Гапон? Действительно ли деятель освободительный, человек, который искренне верил или провокатор или кто он вообще? Но я думаю, к этому выводу мы к концу передачи каким-то образом придем все-таки, можно ведь дать историческую ему оценку уже.
О.БУДНИЦКИЙ — Сложно.
С.БУНТМАН — Сложно. Но сложно почему? Потому что мало документов или сложно, потому что действительно фигура сложная?
О.БУДНИЦКИЙ — Крайне противоречивая личность, да и документы, в общем, достаточно противоречивы. Здесь очень многое зависит от интерпретации, и от того, какими, на самом деле считать намерения Гапона в тот или иной отрезок времени. Ну, все-таки я бы хотел начать от печки, с того, что Гапон родился в 1870 году. Такой был урожайный год для России. В феврале месяце, и вот как раз 9 января ему еще не исполнилось 35 лет. Так. Почти уже исполнилось, но еще не исполнилось. Гапон был сыном волостного писаря, это достаточно зажиточный человек был и влиятельный в селе в Полтавской губернии. Был с детства религиозен, поступил в Полтавское духовное училище.
С.БУНТМАН — Это не было семейным?
О.БУДНИЦКИЙ — Нет, нет, нет, ни в коей мере. Он был с детства, дедушка ему читал там всякие священные книги и он очень впечатлялся, был таким набожным, действительно, мальчиком, и это было по призванию. По призванию, скорее всего, а не потому что, как гласила русская пословица, «поп — золотой сноп».
С.БУНТМАН — Ну да.
О.БУДНИЦКИЙ — Причем в училище он вел себя достаточно нестандартно. Он увлекся толстовством, и одно время отказался от стипендии и зарабатывал на жизнь уроками. Ну, и ребенком был таким… мальчиком, подростком достаточно ярким, спорил иногда с учителями, что приводило к некоторым проблемам для последующего трудоустройства. Но, тем не менее, дальше пошла достаточно стандартная, довольно успешная карьера: дьякон, потом священник, женился, горячо любил свою жену — купеческую дочку. Жена через 2 года брака умерла, что, в общем, оказало на Гапона сильное воздействие. Он действительно любил свою жену. И вот в 1898 году 28-летний Гапон приезжает в Петербург, где поступает в Духовную академию. Причем, удивительно…
С.БУНТМАН — Все-таки, несмотря на все свои метания, он продолжает карьеру.
О.БУДНИЦКИЙ — Да, да, да. Но, собственно, а какие метания? Он был привержен православию, он был человеком, искренне верующим и человеком, который верил, видимо, в действенное христианство. Вот его увлечение толстовской ересью все-таки не повлияло на…
С.БУНТМАН — А анафема тогда уже была Толстому или еще не было?
О.БУДНИЦКИЙ — Нет. Еще не было.
С.БУНТМАН — Еще не было, да.
О.БУДНИЦКИЙ — Но тем не менее понятно было, что это не… далеко отходит от ортодоксального православия…
С.БУНТМАН — Да, конечно.
О.БУДНИЦКИЙ — …граф Лев Николаевич Толстой. Удивительно, что Гапон сумел как-то пробиться к Победоносцеву и Саблеру, товарищу, т.е. заместителю обер-прокурора Святейшего Синода и по их протекции был принят в Духовную академию. Но надо сказать, что способностями он выдающимися не отличался. Был сначала на курсе 25-ым, потом 47-ым, по болезни, вроде бы, и по неуспеваемости, по болезни, одно время академию не посещал, лечился. В конце концов, в 1903 году защитил диссертацию на степень кандидата богословия, т.е. диплом. Ну, как писали в отзыве на его диссертацию, посвященную сравнительному анализу приходов в русской и греческой церквях, что она, в общем, невелика по объему, 70 страниц, носит компилятивный характер. Но, тем не менее, степень присудить можно. Так что у Георгия Аполлоновича было, в общем, полное законченное высшее духовное образование. Но дело, конечно, не в этом. Если, вообще, имеет какой-то смысл понятие «харизматическая личность» или «харизматический лидер», то вот Гапон, бесспорно, обладал этими качествами и этими свойствами. У него была очень яркая, выразительная внешность, привлекательная, такая грива темных волос, борода, горящие глаза. Он производил неизгладимое впечатление на слушателей, особенно на слушательниц. Был прекрасным оратором, и мог зажечь толпу. Кроме того, это человек, который действительно, и в каких-то частных поступках и по большому счету хотел блага народу. Вот такой эпизод. Однажды к дому Гапона подошел бродяга, который просил каких-нибудь сапог. Гапон сказал прислужнику, чтобы ему отдали штиблеты, его, гапоновские. Прислужник в ужасе вскричал: «Да, их вчера только купили за 12 рублей!» Это по тем временам большие деньги. «Ну, вот именно этих и отдай», — сказал Гапон. И после этого он несколько месяцев ходил в каких-то дамских туфлях. Вот такой христианский поступок. Гапона обуревали идеи. Он хотел, чтобы были образованы какие-то трудовые колонии, например, из преступников, которые по мере исправления трудом будут переходить в колонии более высокого и более свободного разряда.
С.БУНТМАН — Устроить такую вот поэтапность в этом смысле, а не арестантском.
О.БУДНИЦКИЙ — Да. Например, он хотел организации каких-то рабочих обществ, организации обществ взаимопомощи и т.д. Служил он, надо сказать, законоучителем и священником в приюте для сирот и для бедных детей, в женском, для девочек, и пользовался среди воспитанниц большой популярностью. Злые языки даже утверждали, что иногда он чересчур много времени проводил в спальнях воспитанниц. Но это уже задним числом и это злые языки. Но, так или иначе, но Гапон, кстати говоря, женился, в конце концов, гражданским браком. Как православный священник он не имел права на повторный брак, он женился, повторяю еще раз, гражданским браком на своей воспитаннице Александре Уздалевой. И, в общем-то, из этой самой школы для девочек, из приюта для девочек был удален. Вот эта деятельность, эти способности Гапона и его наклонности не остались без внимания, и с ним вступили в контакт, скажем так, деятели Охранного отделения. Но здесь мы должны неизбежно сказать несколько слов об идее полицейского социализма, так называемого, и о деятельности Сергея Васильевича Зубатова, — вероятно, самого талантливого охранника, офицера полиции в тогдашней России. Идея была в том, чтобы создать превентивно рабочие организации для того, чтобы души рабочих не попали, так сказать, в сети революционеров, — некие общества, которые бы дали выход энергии рабочих, их недовольству, их тяги к самоорганизации, и в то же время были под наблюдением полиции, естественно, не таком грубом, прямом, а через определенных людей, через агентов. И Гапон стал сотрудничать с Зубатовым, а после его удаления, собственно, сотрудничал с другими чинами полиции. Но вот здесь первый вопрос из серии загадочных. Был ли он агентом Охранки или он был искренним человеком, который верил в то, что он делает. И на этот вопрос нет прямого ответа. С одной стороны, бесспорно, что Гапон получал какие-то деньги. Причем, видимо, он получал их из двух источников: от Зубатова первоначально и от тех людей, которые хотели, чтобы Гапон информировал их о деятельности Зубатова, от его врагов в Московском охранном отделении. Но деньги были небольшие. Речь шла о 100 рублях с той и с другой стороны. Но тоже не маленькие деньги, но если сравнить с окладом настоящего тайного крупного агента вроде Азефа, который на пике своей карьеры получил 1000 рублей, что было равно окладу министра, то, в общем, деньги не очень большие. И Гапон вроде бы эти деньги, получаемые им из такого рода источников, тратил на этих самых рабочих и на организацию их досуга. В 1903 году на полицейские деньги он снял чайную, чайную-читальню, были такие. И, собственно говоря, постепенно стал формировать вокруг себя вот это самое рабочее общество, которое очень скоро было зарегистрировано под названием «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга».
С.БУНТМАН — Я хочу сказать нашим слушателям, что это — не политическая партия.
О.БУДНИЦКИЙ — Это — не партия, разумеется.
С.БУНТМАН — Но это — что? Это — общественная организация такая вот?
О.БУДНИЦКИЙ — В общем, да, причем темпы ее роста были потрясающими. От нескольких десятков человек в сентябре 1903 года до 1200 человек в августе 1904-го, а к концу 1904-го-началу 1905-го, по разным данным, от 7 до 10 тысяч человек. Ну, для сравнения, всех всякого сорта революционеров в Петербурге, скажем, в конце 1904-го — начале 1905 года было максимум 500 человек, раздробленных на отдельные кружки.
С.БУНТМАН — Членов организаций, кружков, партий.
О.БУДНИЦКИЙ — Да, да, да, причем некоторые из них, на самом деле, ходили в это самое Собрание и не выбрали, кем они хотят быть, социал-демократами или все-таки, вот, гапоновцами. Это Собрание разрасталось, уже было в Петербурге 10 отделов этого Собрания, и еще 11-ый был в Сестрорецке, и это стало влиятельной силой, большой силой. Причем Гапон выступал в роли защитника рабочих. Он умел договариваться с хозяевами, он умел, был вхож в приемные различных высоких лиц. Петербургский градоначальник, генерал Фуллан говорил речи на открытии тех или иных отделов гапоновского Собрания. В общем, гапоновская организация была сильна, влиятельна и вроде бы шла в правильном направлении, с точки зрения властей. Ну, чем они занимались? Организовывали лекции, концерты, совместные встречи праздников. Организация была ярко выражено антиинтеллигентская, интеллигентов там не любили и не принимали. Попытки проникнуть туда социал-демократов заканчивались их изгнанием. Но это движение постепенно переходило от таких проблем, как создание кассы взаимопомощи, обсуждение книг, какие-то концерты и празднование Рождества, подарки детям, переходила к более общим вопросам. Неизбежно рабочие, которые не имели в то время в России никаких легальных организаций для защиты своих прав, приходили к мысли о том, что такая организация им нужна. Кроме того, ведь эта деятельность Собрания фабрично-заводских рабочих, она, в общем, носила, скорее, такой культурологический характер, чем характер защиты реальных прав и интересов рабочих.
С.БУНТМАН — Т.е. этический характер плюс еще социальный — кассы взаимопомощи и т.д.
О.БУДНИЦКИЙ — Да, да, да. И вот Гапон, с какого-то момента, похоже на то, сошел с той колеи, которая была ему предначертана свыше, да, и видимо, и не собирался в этой колее все время находиться. Гапон видел себя как вождя и защитника этих самых рабочих. Да, и сами рабочие, по крайней мере, некоторые их лидеры подталкивали Гапона к другого рода деятельности. И если до поры до времени гапоновская деятельность была вполне успешной, то в самом конце декабря 1904 года нашла коса на камень. На Путиловском заводе уволили 4 рабочих, Гапон требовал их восстановить, их не восстановили. Возник острый конфликт, и постепенно и очень быстро стала созревать идея забастовки, а потом и шествия с целью подачи петиции о нуждах рабочего народа.
С.БУНТМАН — Буквально несколько дней назад в нашей рубрике «Московские старости» было сообщение из газет, потому что 9 января-то еще не наступило.
О.БУДНИЦКИЙ — Нет, конечно, через 2 недели.
С.БУНТМАН — Да, еще не наступило. И была заметочка о том, что петиции, которые собирает и обобщает Гапон не находят отклика у хозяев, вот сейчас. Такая маленькая заметочка была газетная. Вот очень интересно, зная последующие события, всегда очень интересно как-то слышать или читать то, что было синхронно.
О.БУДНИЦКИЙ — Ну, конечно, эта петиция вряд ли могла найти отклик. Да, сама петиция, кстати говоря, была написана только 7 января, были там те или иные требования формулированы, а текст петиции в окончательном виде, это сейчас 3 страницы такого убористого шрифта через 1 интервал с множеством требований довольно детальных, окончательно она была отредактирована Гапоном и частью написана 7 января. Вот когда потребовалось формулировать требования, там обратились и к интеллигентам. Там, видимо, принимали участие в написании части петиции Василий Богучарский, Тан-Богораз, известный писатель-этнограф, в прошлом народоволец, некоторые другие, но повторяю еще раз, большая часть и самая выразительная часть текста петиции принадлежит, бесспорно, самому Гапону. Началась забастовка. Сначала Путиловский завод забастовал, потом к нему присоединились ряд других заводов, в том числе, казенных и военных. А напоминаю, шла война. И был такой эпизод, когда рабочие фарфорового завода казенного, одного из крупнейших заводов, их делегат сказал, что они не хотят бастовать, отказываются. Гапон пригрозил, что придут тысячи человек и заставят вас бастовать, и завод встал, мгновенно. В начале января в Петербурге бастовало 106 тысяч рабочих.
С.БУНТМАН — 106 тысяч уже.
О.БУДНИЦКИЙ — Да, представьте себе, это сейчас немало, да?
С.БУНТМАН — Да.
О.БУДНИЦКИЙ — А по тем временам, с тем населением это было просто нечто невиданное. Невиданная по масштабам забастовка, и наступил момент полной растерянности властей.
С.БУНТМАН — Олег Будницкий. Мы говорим о священнике Гапоне и о тех событиях столетней давности. Мы продолжим через несколько минут.
НОВОСТИ
С.БУНТМАН — Итак, поп Гапон, и у нас в гостях Олег Будницкий. Итак, едем дальше.
О.БУДНИЦКИЙ — Итак, власти напуганы. Вводится в Петербурге военное положение, потом отменяется, но войска, тем не менее, стягиваются. Гапон на свободе, он ищет сам выход из этого положения и видит его в манифестации, подаче петиции царю. Царь ее принимает и, в общем, как бы напряжение спадает. Таков был, видимо, план Гапона. План властей был не очень понятен, но в целом не допустить чего-то страшного и непонятного, тем более что власти подозревают здесь какой-то заговор революционеров, либералов и еще Бог знает, кого. Стягиваются и пехота, и кавалерия: больше 20 эскадронов кавалерии и 800 казаков, командует Великий князь Владимир Александрович, дядя царя. И вот 7 января Гапон пишет петицию, кроме целого ряда требований конкретных от бесплатного образования до Учредительного собрания, здесь текст написанный вот таким, знаете, в стиле церковной проповеди в стиле Григория Богослова, я цитирую: «Государь, нас здесь многие тысячи, и все это люди только по виду, только по наружности. В действительности же за нами, равно как и за всем русским народом не признают ни одного человеческого права, ни даже права говорить, думать, собираться, обсуждать нужды, принимать меры по улучшению нашего положения. Нас поработили и поработили под покровительством твоих чиновников, с их помощью, при их содействии. Чиновничье правительство довело страну до полного разорения, навлекло на нее позорную войну и все дальше и дальше ведет Россию к гибели. Мы — рабочие и народ не имеем никакого голоса в расходовании взимаемых с нас огромных поборов. Мы даже не знаем, куда и на что деньги, собираемые с обнищавшего народа, уходят. Государь, разве это согласно с божескими законами, милостью которых ты царствуешь?» 7 же января Гапон встречается с министром юстиции, Муравьевым. Тот ему говорит: «Но вы же хотите ограничить самодержавие». «Да, — говорит Гапон, — это во благо царя. Если он это сам сделает, созовет хотя бы народных представителей, простит политических преступников, то тогда он будет всеми славен и не будет кровавой борьбы, кровавой революции». «Я приму необходимые меры», — говорит Муравьев. Поразительно, что именно это, что казалось немыслимым Муравьеву и всем другим, царь сделал ровно 10 месяцев и 10 дней спустя.
С.БУНТМАН — Да.
О.БУДНИЦКИЙ — Но до этого была большая кровь, а после этого была еще большая кровь. Поразительно, что рабочие рассматривали шествие к Зимнему дворцу как одно из средств борьбы с чиновниками. Вот 9 января утром один из пожилых рабочих на Васильевском острове говорит, обращаясь к толпе: «Вы знаете, зачем мы идем, мы идем к царю за правдой. Невмоготу нам стало жить. Помните ли вы Минина, который обратился к народу, чтобы спасти Русь? Но от кого? От поляков. Теперь мы должны спасти Русь от чиновников, под гнетом которых страдаем». Итак, 9 января пошли к Зимнему дворцу. В 12 часов дня Гапон отслужил молебен во здравие царя на Путиловском заводе, и двинулись. Гапон заранее сказал, он писал и министру внутренних дел, и императору о том, что народ придет к двум часам на Дворцовую площадь с тем, чтобы вручить эту петицию царю, что они будут вести себя смирно и что никакого беспорядка не предполагается. В эти дни, поразительно, в Петербурге не было никаких происшествий. Причем многие понимали, что, может быть, идут на смерть, потому что количество войск было огромным в городе. Этого не могли не замечать. И один из рабочих пишет, Иван Васильев, жене: «Нюша, если я не вернусь и не буду жив, то, Нюша, ты не плачь, как-нибудь первое время проживешь, а потом поступи на фабрику и работай, расти Ванюру и говори ему, что я погиб мученической смертью за свободу и счастье народа. Я погиб, если это будет верно, и за наше счастье». Это был телохранитель Гапона Иван Васильев, который был убит первым же залпом. Это письмо оказалось пророческим. Толпа двинулась на Дворцовую площадь, около мостов и других важных пунктов их встречали отряды гвардии, отряды других частей, конница, стреляла, практически везде без предупреждения и рубила.
С.БУНТМАН — Т.е. уже стреляли и рубили, не было никаких провокаций, стрельбы из толпы?
О.БУДНИЦКИЙ — Нет, нет, нет. Вы знаете, вот там в одном из докладов говорилось, что были ранены, были произведены выстрелы из толпы, был ранен помощник околоточного, был убит пристав. И тот и другой были убиты армейскими пулями.
С.БУНТМАН — Понятно.
О.БУДНИЦКИЙ — Вот они шли рядом с толпой, сопровождая ее во избежание беспорядков. Стреляли сразу и, видимо, толпа наводила ужас. Огромная толпа с иконами, хоругвями, и, тем не менее… Петербург этого не видывал никогда. Причем разгон этого шествия сопровождался невиданными зверствами до той поры, в общем-то. Ну, скажем, у одного из убитых было 11 штыковых ранений. Часть все-таки прорвалась на Дворцовую площадь, Гапона там уже не было, у Нарвских ворот он попал под обстрел. В них стреляли и на Дворцовой площади. По официальным данным, было убито 96 человек, ранено 330. Сколько на самом деле? Максимальная цифра, которая называлась в литературе — 4900 человек. Видимо, она сильно преувеличена. Скорее всего, реальная где-то в районе 500 человек, ну, максимум, до 1000. Характерно, что власти заранее знали, что произойдет, и накануне послали специальных людей в больницы и госпитали, чтобы они подготовились к приему раненых. Т.е. кровопролитие было спланировано заранее…
С.БУНТМАН — Понятно, кто приказал?
О.БУДНИЦКИЙ — Нет, ну, за это ответственность главную несет Великий князь Владимир Александрович и командующий гвардейским корпусом, князь Васильчиков, разумеется, министр внутренних дел и, прежде всего, все-таки государь-император. Его не было в Зимнем дворце. Он записал в дневнике накануне, что морозный день, как обычно, и что в Петербурге движение, которое возглавляет какой-то священник-социалист Гапон. Письмо Гапона от 8 января к нему не поступило до расстрела, но, во всяком случае, император, безусловно, знал, что в город стягиваются войска и что готовятся приниматься жесткие меры. Письменных никаких данных нет. Накануне он принимал министра внутренних дел и, безусловно, был в курсе происходящего.
С.БУНТМАН — Понятно.
О.БУДНИЦКИЙ — Кстати, любопытно, что одна из придворных говорила, что Владимиру Александровичу поручили вот это дело, поскольку он начитан во Французской революции и знает, что нельзя вести себя так, как Людовик XVI, т.е. поддаваться давлению толпы. То, что может быть обратная реакция, видимо, Владимир Александрович в книгах по Французской революции не прочел.
С.БУНТМАН — Да.
О.БУДНИЦКИЙ — Так или иначе совершился расстрел, зверская расправа. Люди — это не в советских учебниках, это в любых воспоминаниях написано — топтали иконы и царские портреты. Самого Гапона вытащил из-под пуль Петр Рутенберг, эсер. Иногда встречается такое мнение, что он им руководил. Ничего подобного Рутенберг познакомился с Гапоном, инженер на Путиловском заводе, только 5 января 1917 года. Он вытащил его из-под пуль, все остальные разбежались, остриг. Гапон сбросил рясу и Рутенберг прятал его у каких-то знакомых, а вечером привел на квартиру к Максиму Горькому. В ночь с 9-го на 10-е Гапон написал листовку: «Братья, товарищи рабочие», уже совсем другого тона. Он писал, в частности, «ценою собственной жизни мы гарантировали ему, т.е. царю, неприкосновенность его личности и что же? Невинная кровь все-таки пролилась. Зверь-царь. Так отомстим же, братья, проклятому гордому царю и всему этому змеиному отродью, министрам, всем грабителям несчастной русской земли, смерть этим всем!» Ну, я думаю, что здесь не без эсеровского влияния уже обошлось. Но, тем не менее, первые эмоции были именно такие. Конечно, история не терпит сослагательного наклонения, и понятно, что тот пакт требований, который был в петиции, был совершенно неисполним в то время ни с какой точки зрения. Начиная с Учредительного собрания и заканчивая немедленным введением бесплатного образования и целым рядом других требований. Но вряд ли что-нибудь мешало эту петицию принять и удовлетворить те требования, которые носили достаточно минимальный характер, и на основе которых можно было проявить вот эту самую милость с высоты престола. Предпочли другой путь, который привел к тому, что эти требования были все-таки выполнены, но уже под давлением силы в том же самом году. Что касается Гапона, то он был спрятан в одном из имений приятеля Рутенберга, тот снабдил его паспортами, явками. Гапон, не дожидаясь своего провожатого, бежал за границу и, поразительно, он пробрался за границу и добрался до Женевы, не зная никакого иностранного языка. Ну, вы знаете, Гапон, вообще, был человеком все-таки удивительным. Вот один из близко знавших его людей в 1905 году, известный тоже деятель эсеровской партии, писатель Анский, псевдоним, он писал о магии Гапона. Как-то раз в Лондоне они вместе с ним зашли в магазин, и Гапон хотел купить шашечную доску, не зная ни одного слова, и стал говорить по-русски с продавцом. Анский ему сказал: «Ну, что ты с ним говоришь, он же не понимает». «Ничего, поймет», — сказал Гапон. И через 2 минуты тот вынес шашечную доску. Гапон как-то ему сумел…
С.БУНТМАН — А жестами он показывал?
О.БУДНИЦКИЙ — Он жестами что-то показывал, но это было очень быстро, как-то он сумел ему объяснить, что происходит. Его умение разговаривать с людьми было, конечно, поразительное. В Женеве Гапона приняли просто на ура. Это была всемирная знаменитость. Статьи о священнике-социалисте и вожде русской революции обошли все газеты мира, за влияние на Гапона боролись все. Он был у Плеханова, он был у Ленина. Ленин в статье «О боевом соглашении для восстания», февраль 1905 года, включил туда полностью «Открытое письмо к социалистическим партиям» Гапона. Это всегда можно было прочитать при советской власти: Ленин, Полное собрание, том 9, страница 277. И Ленин с удовольствием писал, что он туда включает, и пишет, что Гапон, будучи по его собственной характеристике, революционером и человеком дела, призвал все социалистические партии немедленно объединиться для подготовки вооруженного восстания. Вот такой прыжок от верноподданнической петиции до вооруженного восстания. И вот, что писал Гапон: «Боевой технический план должен быть у всех общий». И далее рекомендовал «применять бомбы, динамит, террор единичный и массовый, — все, что может содействовать народному восстанию». Гапон создал собственный фонд, был открыт банковский счет, на который стекались пожертвования на революционное дело. Но, кончено, Гапон был фигурой очень забавной среди российских революционеров-эмигрантов, политически абсолютно не подготовленным. Те интриги, которые легко проходили среди не очень грамотных рабочих, становились сразу видны опытным конспираторам и политикам. И Гапон, хотя действительно ему удалось собрать конференцию революционных партий для выработки совместных боевых действий, он, в общем, все больше терял авторитет в этой вот среде, вышел из РСДРП, это одна из партий, куда он был принят, вступил при содействии лидера партии эсеров Виктора Тернова в партию эсеров, но очень скоро был из нее исключен «за политическую безграмотность», с такой формулировкой. Гапон, видимо, через посредника от японцев — напоминаю, что русско-японская война — получил 50 тысяч франков на закупку оружия, и он был один из главных спонсоров вот этой знаменитой экспедиции корабля «Джон Крафтон», который вез винтовки и взрывчатку в Россию. Он сел на мель и, в общем, все это, по большей части, досталось полиции. Но хотя Гапон был колоссально популярен, тем не менее, его пребывание за границей, его эти неудачные политические эскапады привели к тому, что он оказался на задворках политической деятельности, вернулся после «Манифеста 17 октября» в Россию, пытался возобновить свои эти самые товарищества, обращался по этому поводу ни к кому иному, как к графу Витте. Витте поначалу просил ему передать 500 рублей, чтобы он немедленно убрался за границу. Но потом с Гапоном стали как-то разговаривать. Казалось, вот на этой пике революционной волны, что его деятельность может отвлечь рабочих от этой самой революционной заразы и что Гапон может быть полезен. Вот здесь начинается та самая игра, которой Гапон, видимо, заигрался и которая для него кончилась плохо. Его манили возможности восстановить это самое Собрание фабрично-заводских рабочих, и ему обещали деньги. Деньги как-то растворились между министрами и Гапоном, но там были всякие проходимцы, я просто по отсутствию времени не могу рассказывать все эти потрясающие совершенно истории, и от него потребовали, видимо, доказательств того, что он отошел от идеи терроризма, которую он проповедовал некоторое время, и что он вновь лоялен по отношению к властям, что он вступил на путь сотрудничества и реформ. Гапону предложили не больше — не меньше, как навести на след боевой организации партии эсеров, самого страшного врага, как тогда казалось властям. У Гапона был только один знакомый, достаточно близкий из это среды, это был Петр Рутенберг, его друг, который его спас. И Гапон затребовал за выдачу боевой организации не больше — не меньше 100 тысяч рублей. Это подтверждается независимыми источниками в мемуарах Витте. К нему пришел Дурново, министр внутренних дел и сказал, что вот Гапон хочет 100 тысяч за выдачу боевой организации, я ему даю 25. Витте сказал: «Ну, это — не принципиальный вопрос, в данном случае — 25 или 100 тысяч. Вопрос в том, насколько это все реально». В итоге Гапон согласился выдать БО через Рутенберга за 25 тысяч. Рутенберг сообщил об этом в ЦК партии эсеров. Он был настоящим революционером, и ему это было совершенно немыслимо даже себе представить. И те приняли такое решение: убить Гапона. Но не одного, а обязательно вместе с Рачковским — заведующим вот этим самым секретным отделом департамента полиции, чтобы было ясно, что Гапон — провокатор. Если убить одного Гапона, то при его популярности, значит, всякие могут быть вещи. Но еще один известный розыскник, генерал Герасимов сказал Рачковскому, что он сошел с ума и что он, может быть, плохо знает Гапона, но Рутенберга-то он знает хорошо, сам его допрашивал. Невозможно себе представить, что он пойдет на это дело, и что, если Рачковскому дорога голова, то лучше бы он не ходил на свидание.
С.БУНТМАН — Прав был.
О.БУДНИЦКИЙ — Вот. Рачковский не явился, но и сам-то был волк стреляный. В конце концов, Рутенберг, которому Азеф, главный агент департамента полиции от имени ЦК дал разрешение на убийство Гапона, опасался конкуренции, он это дело осуществил. Но он не мог, видимо, решиться убить своего друга собственноручно, Азеф ему сказал: «Ну, в чем дело? Посади в сани, ткни ножом и все». Он снял дачу в Озерках под Петербургом, туда пригласил Гапона для приватного подробного разговора, а в соседней комнате спрятал неких гапоновских рабочих. Но это отдельная история, что это были за рабочие. Так. Из них известен только один. На самом деле, это — Аркадий Дигов-Деренталь, литератор и впоследствии, соратник Савинкова, который потом, видимо, его и сдал. И эти самые рабочие, одним из которых, несомненно, был тогда студент и член боевой дружины Дигов-Деренталь, сидели в соседней комнате и слушали, как Гапон уговаривает Рутенберга вступить в сотрудничество с полицией и получить за это 25 тысяч рублей, а потом при удачном стечении обстоятельств еще больше. Когда, значит, Гапон наговорил достаточно, Рутенберг открыл рабочие или квази-рабочие ворвались в комнату и повесили Гапона. Через несколько недель труп был обнаружен, когда хозяйка забеспокоилась, снявший дачу не платил, вообще, не появлялся, пришла полиция, вскрыла дачу и обнаружила под шубой труп Георгия Гапона, повешенного на крюке. Вот так закончилась бесславно жизнь того человека, который, как считалось, начал русскую революцию.
С.БУНТМАН — В двух словах, все-таки, что можно сказать о Гапоне? Если бы дать характеристику этой личности и ее роли?
О.БУДНИЦКИЙ — Ну, возможно, я буду банален. Талантливый, может быть, гениальный авантюрист, человек с немереным честолюбием, с огромными талантами. Возможно, в нормальной парламентской системе он стал бы лидером какой-нибудь вот такой народной партии низов или чего-нибудь в таком духе. Конечно, прекрасный демагог, блестящий оратор, никакой политик, человек, чей талант, скажем так, оказался больше, чем его характер и морально-интеллектуальные устои.
С.БУНТМАН — Олег Будницкий и программа «Не так!». Вы просите сказать вам, о ком будет в следующий раз, чтобы вы заранее могли почитать что-нибудь и подготовиться, подумать. Следующий, в связи с 250-летием Московского университета, следующий наш герой — Иван Шувалов.
