По стопам отца

М. Я. Геллер "История Российской империи"

После смерти Николая I Алексей Хомяков убеждал друзей, что следующий царь будет хороший. Поэт и философ считал, что он обнаружил закономерность: хороший царь на русском престоле сменяется плохим, после которого приходит хороший. Александр II подтвердил теорию Хомякова. Так же, как и Александр III — контр-реформатор, пришедший на смену реформатору. Николай II сразу же нарушил традицию, которой следовали все русские государи и которая, возможно, лежала в основе «системы» Хомякова. Каждый (или каждая) отменял то, что было сделано предшественником, исправлял, улучшал. Николай II начал с заявления: «Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель». В этом же заявлении — молодой царь обращался к представителям дворянства, земств, городов и казачьих войск, явившимся поздравить его с восшествием на престол, — были слова, прозвучавшие на всю Россию: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии земства в делах внутреннего управления…». В тексте, подготовленном для Николая II, было — «беспочвенные мечтания». Император, не привыкший к публичным выступления, прочитал — «бессмысленные», значительно усилив смысл решения идти по стопам отца, оставаться неограниченным самодержавным государем.

Восшествие Николая II на трон было, по неизменной русской традиции, неожиданностью. Николай был наследником — цесаревичем. В этом отношении никаких сомнений не было. Но Александр III был еще молод, силен. Смерти его не ждали, прежде всего не ждал ее Николай, плохо подготовленный к принятию на себя груза управления империей.

Николай II получил отличное домашнее образование — обучение продолжалось 13 лет. Классические языки, основа гимназического курса, были заменены основами естественных наук, к французскому и немецкому языкам был добавлен английский. Последние три года занятий были посвящены изучению военного дела и знакомству с главнейшими началами юридических и экономических наук. Преподавали крупнейшие русские специалисты. Науки интересовали наследника умеренно. Сергей Витте, многолетний министр Николая II, говорит о нем: «Человек несомненно, очень быстрого ума и быстрых способностей: он вообще все быстро схватывает и все быстро понимает»⁴. В то же время, вспоминал бывший министр финансов, «император Николай II по нашему времени обладает средним образованием гвардейского полковника хорошего семейства»⁵. Дело, конечно, было не в образовании. Сергей Витте признает, что по способностям Николай II «стоит гораздо выше своего августейшего отца». Но Александр III «отличался совсем другими способностями, которые делали его великим императором»⁶.

Внешне Николай II, атлетически сложенный, но невысокого роста, был очень непохож на гигантов-красавцев, восседавших на русском троне начиная с Александра I. Новый император был похож на свою мать. Это дало повод Василию Ключевскому сделать страшное предсказание: «Варяги создали нам первую династию, варяжка испортила последнюю. Она, эта династия, не доживет до своей политической смерти, вымрет раньше, чем перестанет быть нужна, и будет прогнана»⁷. Автор «Курса русской истории» имел в виду происхождение матери Николая II — датской принцессы Дагмары.

Споры о характере императора не прекращаются. Для современников не было сомнений: Николай II — слабый, безвольный человек, постоянно находящийся под чьим-нибудь влиянием, причем всегда под влиянием жены, которую он горячо и неизменно любил. Американский историк Марк Раев, анализирующий русское прошлое совершенно непредвзято, принимает взгляд современников и пишет: «…почти патологически безвольный и слабый Николай II»⁸. Новейший из биографов последнего императора считает, что главной чертой Николая II было упрямство. «Его трагедия: будучи упрямым, он не умел сказать четкое «нет» в лицо просителю. Он был слишком деликатен и хорошо воспитан для грубой определенности. Вместо отказа он предпочитал промолчать. И, как правило, проситель принимал молчание за согласие. Николай же выжидал следующего, который разделил бы его точку зрения. И тотчас тогда принимал решение»⁹.

Характер императора имел огромное значение, ибо он был самодержавен. Было ли это слабоволие или деликатность, но отсутствие «грубой определенности» создавало впечатление слабости или коварства. В конечном счете, важно было не то, каким Николай II был в действительности, а то, каким его видели, каким он представлялся. Отношение к императрице хорошо иллюстрирует различие между реальностью и представлением о ней. Николай в юности влюбился в Алису Гессенскую и после долгого ожидания женился на ней. В знаменитой фальшивке — «Завещании Петра I» — обращал на себя внимание брачный совет первого императора потомкам: «всегда берите в жены немецких принцесс». Все русские императоры (за исключением Александра III) действительно так поступали. Традиционно поступил и Николай II. Но Алиса, получившая после принятия православия имя Александры Федоровны, была в такой же степени немкой, как и англичанкой.

Ее мать была дочерью английской королевы Виктории, при дворе которой гессенская принцесса провела детство.

Биограф Николая II, отвечая историкам, которые констатировали, что в результате бесконечных династических браков в жилах Романовых почти не осталось русской крови, заявляет: «Русский царь — уже национальность»¹⁰. С этим можно согласиться. Так считали и московские бояре, выбравшие в начале XVII в. на русский трон польского королевича. Екатерина II была русской царицей. Но это относится к царю, а не к его супруге. Императрицу считали немкой — и не имело значения, сколько процентов какой крови текло в ее жилах. Значение имело другое: Николай II не мог ничего сделать, чтобы изменить представление об Александре Федоровне, господствовавшее в придворных кругах и быстро распространившееся на все русское общество.

Первой пробой характера нового царя были коронационные торжества. По небрежности властей на Ходынке — пустыре, где проходило обучение войск московского гарнизона, были оставлены открытыми рвы, траншеи, ямы. Когда собравшийся народ — несколько сот тысяч человек — бросился получать подарки по случаю коронации, началась давка, люди падали в ямы. По официальным данным, 1389 человек были задавлены насмерть, 1301 — ранен. Император занес в дневник: «18 мая 1896 г. До сих пор все шло как по маслу, а сегодня случился великий грех… потоптано около 1300 человек. Я об этом узнал в десять с половиной. Отвратительное впечатление осталось от этого известия… Обедали у меня. Поехали на бал к Монтебелло»¹¹. Бал у французского посла Монтебелло входил в программу коронационных торжеств. Многие советовали Николаю просить графа Монтебелло отменить бал, во всяком случае, не приезжать на него. Московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович рассказывал Сергею Витте, что государь с этим совершенно не согласился: «…эта катастрофа есть величайшее несчастье, которое не должно омрачить праздник коронации; ходынскую катастрофу надлежит в этом смысле игнорировать»¹².

Мать Николая II рекомендовала сыну, — помня, как правил Александр III, — примерно наказать виновников, в первую очередь московского генерал-губернатора. За него решительно вступилась молодая царица: великий князь Сергей был мужем ее любимой сестры. Молодой царь послушался жены.

«Ходынка» стала нарицательным именем, зловещим знамением нового царствования. Любители мистических совпадений подсчитали: 17 октября (1888) во время крушения поезда он едва не погиб вместе с отцом и другими членами семьи, 17 мая (1894) собрался народ на Ходынке, чтобы радоваться коронации молодого царя, 17 октября (1905) — подписан Манифест, ограничивавший самодержавие, 17 декабря (1916) — убит Распутин, 1917 год — конец его империи. В ночь на 17 июля 1918 г. — убийство царской семьи.

Ни одно царствование не знало такого количества знаков, пророчеств, предсказаний, не было окутано такой плотной пеленой мистицизма. Никогда раньше не стремились так отчаянно угадать будущее. В 1897 г. была произведена первая (и последняя) общеимперская перепись населения. В ответ на вопрос о роде занятий Николай II ответил: «Хозяин земли русской». В этом у сына Александра III не было никаких сомнений. Как и не было сомнений относительно необходимости продолжать политику отца. Сменив большинство старых министров — молодому царю не нравился их менторский тон, Николай II оставил на своем посту министра финансов Сергея Витте. Резкий тон, прямота суждений, самоуверенность Витте не нравились императору, но он был согласен с политикой интенсивного экономического развития России. Витте хотел завершить финансовую реформу, которую он начал при Александре III, введением золотого обращения. Он вспоминает, что «против этой реформы была почти вся мыслящая Россия: во-первых, по невежеству в этом деле, во-вторых, по привычке и, в третьих, по личному, хотя и мнимому интересу некоторых классов населения»¹³.

На его стороне была только одна сила, «но сила, которая сильнее всех остальных, — это доверие императора». Сергей Витте заключает: «Россия металлическому золотому обращению обязана исключительно Николаю II»¹⁴.

С 3 января 1897 г. был введен в обращение золотой рубль. Основной золотой монетой стал империал (15 рублей), чеканился и полуимпериал (7 руб. 50 коп.). Кредитные билеты свободно обменивались на золото. Ассигнации украшала надпись: «Государственный банк разменивает кредитные билеты на золотую монету без ограничения суммы. Размен государственных кредитных билетов обеспечивается всем достоянием государства». Налаженная финансовая система дает новый толчок развитию промышленности. Во главу угла министр финансов ставит рост тяжелой промышленности, видя в ней залог независимости государства. В Петербурге и под Петербургом сооружаются гиганты металлургической промышленности — заводы Путиловский, Обуховский, Невский судостроительный. Московская и Владимирская губернии становятся основными центрами текстильной промышленности. Не прекращается строительство железных дорог.

Успехи экономического развития влекут за собой социальные движения, становятся одной из причин пробуждения русской культуры, которая в первое десятилетие XX в. будет переживать свой «серебряный век». Николай II, отказываясь видеть последствия той политики, которую он поддерживает, делает все, чтобы сохранить незыблемыми устои абсолютной самодержавной власти.

Мишени остаются прежними: земства, желающие расширения своих прав, доли в управлении местными делами, мечтающие о представительстве в центральных властях; окраины, где национальные меньшинства начинают говорить о своих правах; университет, контроль над которым увеличивается. Впервые после долгого затишья вспыхивают крестьянские волнения. На юге России бастуют рабочие.

Политика реформ Александра III осуществлялась без сопротивления: все слои общества были шокированы убийством Александра II, разгром «Народной воли» был серьезным ударом по революционному движению. Русское общество начинает приходить в себя в 1891 г. Страшный голод в Самарской губернии — голодало около 1 млн. человек — вызвал волну сочувствия: правительство выделило значительные средства для помощи, но их было недостаточно. Было разрешено устраивать — на средства общественности — столовые, лечебные пункты. Для организации столовых в Самару приехал Лев Толстой. Приняли участие в помощи голодающим земские учреждения. Общественность обнаружила возможность совместных действий вне правительственных структур. Увидел опасность общественного движения живший в 1891 г. в Самаре молодой помощник присяжного поверенного Владимир Ульянов. Он был против помощи голодающим, ибо «голод, разрушая крестьянские хозяйства, одновременно разбивает веру не только в царя, но и в Бога и со временем несомненно толкнет крестьян на путь революции и облегчит победу революции»¹⁵. Этот взгляд в то время не имел особого успеха — преобладали чувства удовлетворения положительными результатами общественной деятельности.

Первое публичное выступление Николая II погасило надежды на «бессмысленные мечтания», на расширение роли земских учреждений. Представители земств, обвиненные в либерализме, подвергаются преследованиям. Усиливается агрессивность политики на окраинах. Финляндия всегда была самой спокойной частью империи. Александр III говорил: «Мне финляндская конституция не по душе. Я не допущу ее дальнейшего распространения, но то, что дано Финляндии моими предками, для меня так же обязательно, как если бы это я сам дал»¹⁶. Николай II назначил (в 1898 г.) генерал-губернатором Финляндии Николая Бобрикова, который не только нарушил конституцию, данную Финляндии, но и приступил к русификации населения: стал «вводить русский язык, наводнять Финляндию русскими агентами, увольнять сенаторов и ставить вместо них людей, ничего общего с Финляндией не имеющих, а также высылать из пределов Финляндии лиц, которые так или иначе протестовали против подобного произвола»¹⁷. Финляндия пришла в брожение. Витте убеждал Николая II, что «в высокой степени опасно создать вторую Польшу под Петербургом…»¹⁸. Убийство в 1904 г. генерал-губернатора Бобрикова финским националистом продемонстрировало крах политики русификации.

В 1897 г. главнокомандующим на Кавказе был назначен генерал Г.С. Голицин. Он «пошел против всех национальностей, обитающих на Кавказе, так как он всех хотел обрусить»¹⁹.

Особенно враждебно главнокомандующий Кавказа относился к армянам. Эта политика находила полную поддержку в Петербурге. В июне 1903 г. правительство издало указ о конфискации всего движимого и недвижимого имущества армянской церкви. Удар тем самым наносился и по армянской культуре: часть церковных средств расходовалась на культурно-просветительные и благотворительные цели. В ряде городов, в том числе и в Эчмиадзине — резиденции Католикоса — церковное имущество изымалось с помощью вооруженной силы. Местные власти поощряли столкновения между мусульманским населением и армянами. Витте лаконично пишет: «Борьба властей с армянами перешла в борьбу армян с мусульманами»²⁰.

Идя по стопам отца, Николай II резко обострил антиеврейскую политику. Сергей Витте отмечает особенность антиеврейского законодательства в царствование Николая II: все законы, ограничивающие права евреев, шли не в законодательном порядке, через Государственный совет, а через комитет министров, как временные распоряжения. Это было вызвано тем, что имелись серьезные противники превращения евреев в граждан третьего сорта. Как пишет Витте, «законы эти — принципиально вредные для русских, для России, так как я всегда смотрел и смотрю на еврейский вопрос не с точки зрения, что приятно для евреев, а с точки зрения, что полезно для нас, русских, и для Российской империи»²¹.

Через много лет после встречи с Теодором Герцлем Сергей Витте включает в свои воспоминания разговор с Александром III о евреях. Причем его запись дословно повторяет сказанное в 1903 г. «Правда ли, что вы стоите за евреев?» — спросил император своего министра. На это Витте ответил, что если нельзя потопить всех евреев в Черном море, то «в конце концов, не существует другого решения еврейского вопроса, как предоставление евреям равноправия с другими подданными государя»²².

Виднейший — рядом со Столыпиным — государственный деятель последнего царствования Сергей Витте был убежденным монархистом, ибо считал, что в России реформы надо делать быстро, а для этого нужна самодержавная власть. Он был также убежденным приверженцем Российской империи. Но видел он ее иначе, чем «истинно русские люди», как Витте нередко иронически выражается. Витте критикует «многолетнюю политику» в отношении национальностей. Ее основная ошибка, как он считает, состоит в том, что «мы до сих пор еще не осознали, что со времен Петра Великого и Екатерины Великой нет России, а есть Российская империя. Когда около 35% населения — инородцы, а русские разделяются на великороссов, малороссов и белороссов, то невозможно в XIX и XX веках вести политику, игнорируя этот исторически капитальной важности факт, игнорируя национальные свойства других национальностей, вошедших в Российскую империю, — их религию, их язык и проч. Девиз такой империи не может быть: «обращу всех в русских»²³.

Прозорливость Сергея Витте подтвердилась очень скоро: национальный вопрос был одним их двух главных причин — наряду с аграрным кризисом — краха империи.

На подступах к XXI в. редкие русские государственные деятели видят прошлое — и будущее — Российской империи так ясно, как это видел министр финансов Александра III и Николая II. Но неравноправное положение «инородцев» в империи было лишь частью ее проблем. Еще более важное значение имело отсутствие полных гражданских прав крестьянства — подавляющего большинства населения империи. В начале XX в., исчерпав возможности реформы 1861 г., крестьянство начало волноваться, к ним применялись репрессии ничуть не менее суровые, чем по отношению к «инородцам». Когда в 1902 г. в Полтавской и Харьковской губерниях вспыхнули крестьянские волнения, охватившие территорию, на которой жило около 150 тыс. человек, на подавление было направлено более 10 тыс. солдат и офицеров. Зачинщиков, как маленьких детей, секли розгами. Телесные наказания сохранялись в России только для крестьян.

Сопротивление политике, унаследованной от Александра III, нарастало. Все общество радикализировалось. 14 февраля 1901 г. раздался первый после долгого перерыва выстрел в Петербурге. Бывший студент Московского университета Петр Карпович пришел на прием к министру народного просвещения Боголепову и застрелил его — террорист протестовал против наказания студентов, участвовавших в манифестации. Министром народного просвещения был назначен бывший военный министр Банковский, известный своими крайне консервативными взглядами. Год спустя, 2 апреля 1902 г. был убит министр внутренних дел Дмитрий Сипягин. Стрелял бывший студент Степан Балмашов.

Николай II назначил новым министром внутренних дел Вячеслава фон Плеве (1846-1904), поручив ему наведение порядка в империи. Будучи директором департамента полиции при Лорис-Меликове, Плеве сочувствовал конституционным идеям. Став близким сотрудником графа Игнатьева, Плеве превращается в проводника крайне консервативной политики. Он остался ей верен, когда работал под руководством Дмитрия Толстого. Сергеи Витте, считавший, что государь должен опираться на народ (по мнению Плеве, — на дворянство), видел основной порок нового министра внутренних дел, ставшего на короткое время диктатором России, в том, что он — ренегат. Витте был убежден, что фон Плеве, поляк по происхождению, католик, перешел в православие «из житейских выгод».

Объяснение политики фон Плеве Витте видит в том, что «ренегат и не русский, он, конечно, дабы показать, какой он «истинно русский и православный», готов был на всякие стеснительные меры по отношению ко всем подданным его величества неправославным». Незадолго до смерти Ленин придет к точно такому же выводу, говоря о том, что «инородцы», он имел в виду Сталина, часто «пересаливают» по части русского патриотизма.

Павел Милюков говорил о первом десятилетии царствования Николая II: было две России — Россия Льва Толстого и Плеве. Можно добавить, что было и две правительственные линии — Витте и Плеве. Николай II давал возможность Витте «танцевать на одной ноге», проводя меры, способствовавшие экономическому развитию страны. На другой ноге плясал фон Плеве, принимая самые решительные меры для наведения порядка в разбуженной империи.