Образ москвича конца XIX столетия как этнографической единицы
Г. Василич
Вообще, прикладывая типичного и коренного москвича к обрисовкам московской жизни, дошедшим до нас от 60-х годов и даже от времен Пушкина, находим много сближающих постоянных черт. Их совокупность дает вечный образ москвича как этнографической единицы, благополучно пронесенный сквозь столетия всяческих испытаний и соблазнов.
Москвичу совершенно не свойственно западноевропейского типа мещанство — уход с головой в профессию и домашние заботы. Он всегда полон сомнений и вопросов городской, общерусской, а иногда и мировой жизни, но то, что в культурных кругах получает характер научной любознательности и отзывчивости, в менее интеллигентной среде удовлетворяется вымыслом, кривотолками и мифическими рассказами.
<…> Чуткая отзывчивость к общественным событиям уже в 1905 году дает повод к народной поговорке — «Москва бастовать ловка, а работать — не больно!»
<…> Ревнивое отношение к славе родного города и слегка преувеличенное представление о его мощи, богатстве и красоте с давних пор отличают москвича.
<…> Москва всегда славилась и в то же время вызывала насмешки своей чрезмерной самовлюбленностью. Москвичи до сих пор <…> уверены в глубине души, что едва ли сыщется другая «столица, как Москва». Со времен Фамусова и до наших дней тянется уверенность, что Москва все говорит и делает все как-то по-особому, по-своему, и даже одной оригинальностью своей выдается среди всех прочих городов мира.
Не учитывая этого патриотического хвастовства, мы не поймем многого в психологии коренного москвича.
Москва 1850—1910 гг.; Улицы и люди современной Москвы // В кн.: Москва в ее прошлом и настоящем. В 12 т. М., 1911. Т. 11. С. 24-25; М., 1909. Т. 12. С. 13.