Негласный комитет

М. Я. Геллер "История Российской империи"

Дней Александровых прекрасные начала.

Александр Пушкин

Русским государям, вступавшим на трон, было очень легко начинать: достаточно было отменить, простить, реабилитировать — исправить сделанное предшественником. Пушкин вспоминал с тоской в 1822 г. прекрасные дни начала царствования Александра. В 1801 г. все были счастливы. 15 марта, через 4 дня после убийства Павла, новый царь простил 156 человек, в том числе Радищева. Последовавшими указами были помилованы другие жертвы свергнутого императора — всего 12 тыс. человек. Принимая во внимание немногочисленность правящего слоя, на который в первую очередь обрушивался гнев Павла I, это цифра очень внушительная. В марте были восстановлены дворянские выборы по губерниям; амнистированы бежавшие за границу; объявлен свободный въезд и выезд за границу; разрешены частные типографии и ввоз всяких книг из-за границы. 2 апреля восстановлена жалованная грамота дворянству и городам, данная Екатериной. Уничтожена тайная экспедиция — секретная полиция императора. 27 сентября были запрещены пытки и «пристрастные допросы». Само слово «пытка» было запрещено употреблять в делах.

В манифестах, указах, частных разговорах Александр I выражает свое горячее желание водворить на место произвола законность. Для подготовки и осуществления необходимых реформ Александр собирает вокруг себя друзей, молодых людей, которые в мае 1801 г. становятся членами особого Негласного комитета.

Состав комитета, собиравшегося на тайные заседания до сентября 1804 г., вызывал надежды у сторонников реформ и опасения у противников. Членами комитета Александр назначил четырех представителей нового поколения, воспитанных на самых передовых идеях XVIII в., отлично знавших Западную Европу. Лагарпа, приехавшего в Петербург по приглашению императора, Александр в комитет не назначил, хотя много с ним говорил.

Во второй половине XIX в. были опубликованы протоколы заседаний Негласного комитета, все его члены написали воспоминания. Первое столкновение мечтаний и реальности, пережитое Александром I, отлично документировано. Записку о необходимости создать особый Негласный комитет для обсуждения плана преобразований России представил царю граф Павел Строганов (1772—1817), единственный сын самого богатого из екатерининских вельмож, личный друг Александра. В 1790 г., вместе со своим воспитателем, французом-республиканцем, математиком Жильбером Роммом, Павел Строганов оказался в Париже. Вступил в якобинский клуб, стал любовником неистовой революционерки Теруань де Мерикур. Вызванный Екатериной в Петербург и отосланный в деревню, Павел Строганов был вскоре возвращен ко двору. С великим князем Александром его познакомил князь Адам Чарторыйский (1770—1861). Александр, метавшийся между двором Екатерины и гатчинским двором отца, выбрал себе в друзья князя Чарторыйского, находившегося в Петербурге в качестве заложника после разгрома восстания Костюшко. Дружба сохранилась и после того, как наследник стал императором. Близким отношениям не помешали даже слухи об увлечении молодой супруги наследника польским князем. Рассказывали, что когда у великой княгини Елизаветы родилась в мае 1799 г. дочь, ее показали Павлу. Император спросил у статс-дамы Ливен: «Сударыня, возможно ли, чтобы у мужа-блондина и жены-блондинки родился черненький младенец?» Статс-дама совершенно справедливо возразила: «Государь! Бог всемогущ». Адам Чарторыйский был «сослан» послом ко двору короля Сардинии, находившегося в изгнании, но остался близок Александру — и был вызван в Петербург после убийства Павла.

Третьим членом комитета был назначен двоюродный брат Павла Строганова Николай Новосильцев (1761—1836). Четвертым стал Виктор Кочубей (1768—1834), племянник канцлера Безбородко, воспитанный в Англии, в 24 года занимавший пост посла в Константинополе.

Талантливые, образованные друзья императора на первом же заседании Негласного комитета сформулировали задачи и план его работы: узнать действительное положение дел в России; реформировать правительственный механизм и, в заключение, обеспечить существование и независимость государственных учреждений конституцией, дарованной самодержавной властью и соответствующей духу русского народа. Две коренные, неизменные проблемы стояли на повестке дня: самодержавие и крепостное право. Александр понимал необходимость реформ, соглашался с Лагарпом, говорившим, что «закон выше монарха». Дилемма была квадратурой круга: как ограничить самодержавие, не ограничивая власти государя? Державин рассказывает, что, будучи министром, настаивал в разговоре с Александром на каком-то своем предложении: «Ты меня всегда хочешь учить, — государь с гневом сказал. — Я самодержавный государь и так хочу»¹¹. Разговор имел место в самую либеральную эпоху царствования.

Не менее трудным был и крестьянский вопрос. При его обсуждении в Негласном комитете были высказаны различные мнения. Чарторыйский высказался против крепостного права, ибо держать людей в рабстве неморально. Новосильцев и Строганов говорили об опасности раздражать дворянство. Единственными мерами для решения крестьянского вопроса было принятие проекта адмирала Мордвинова (долгие годы проведшего в Англии, где, как пишет его биограф, «он проникся духом английской науки и уважением к учреждениям этой страны»¹²) и проекта графа Румянцева о вольных хлебопашцах. Мордвинов подошел к крестьянскому вопросу с неожиданной стороны. Почитатель Адама Смита и Бентама, он считал, что необходимо создать такой экономический строй, при котором дворянство само признало бы невыгодность подневольного труда крепостных и само отказалось бы от своих прав. Мордвинов предложил дать право владеть недвижимым имуществом купцам, мещанам и казенным крестьянам, лишив таким образом дворянство монополии на владение землей. В результате, по его мнению, возникнут фермы с наемными работниками, которые явятся конкурентами крепостному хозяйству и побудят помещиков согласиться на освобождение крестьян. В 1801 г. этот проект стал законом.

В 1803 г. был принят по проекту Румянцева закон о «вольных хлебопашцах». Помещикам было разрешено отпускать крестьян на волю с земельным участком за выкуй. Крестьяне, не записываясь в другое состояние, становились «вольными хлебопашцами». Для заключения сделки было, следовательно, необходимо согласие помещика и наличие денег у крестьянина. На основании этого указа в царствование Александра I освободилось 47153 семьи, а в царствование Николая I — 67149 семей.

Закон о «вольных хлебопашцах», как и лишение дворянства монополии на владение землей, свидетельствовали о желании найти решение крестьянского вопроса и одновременно об отсутствии как плана, так и воли к его реализации. Лагарп, которого считали якобинцем и демократом, также не знал, что делать. Он считал главной нуждой России просвещение, без которого ничего сделать нельзя, но признавал одновременно, что в условиях крепостного права просвещение распространяется очень трудно. Выхода из заколдованного круга не находил даже швейцарский республиканец.

Вполне довели до конца члены Негласного комитета только одну работу — преобразование центральных органов управления. 8 сентября 1802 г. были учреждены министерства, заменившие прежние коллегии: иностранных дел, военное и морское, и новые министерства — внутренних дел, финансов, народного просвещения, юстиции и коммерции. Новый регламент Сената определял его функции как органа государственного надзора над администрацией и высшей судебной инстанции.

Деятельность Негласного комитета вызывала страхи, недовольство, сопротивление. Державин, назначенный министром юстиции, резко критиковал идею министерств, подчеркивая, что проект сочинили «князь Чарторыйский и Кочубей, люди, ни государства, ни дел гражданских основательно не знающие»¹³. Поэту-министру не нравились не только новые коллеги (Адам Чарторыйский был назначен товарищем министра иностранных дел графа Воронцова, а Виктор Кочубей — министром внутренних дел), но также неподготовленность закона, неопределенность прав и обязанностей министра.

Больше всего раздражал Гаврилу Державина «конституционный французский и польский дух», которым было «набито» окружение императора. Автор «Записок» называет полностью имя Чарторыйского, но ограничивается буквами, говоря о других «якобинцах»: Н[овосильцев], К[очубей], С[троганов]¹⁴. Князь Чарторыйский, ставший при Александре Воронцове, которого считали глубоким стариком (ему исполнился 61 год), практически руководителем внешней политики России, был особенно неприятен Державину, как наиболее влиятельный из «окружавших государя поляков и полек»¹⁵. Намек на «полек» был очевиден для современников, знавших, что любовницей императора была Мария Нарышкина, урожденная княжна Четвертинская, полька, следовательно, «красавица и кокетка», как о ней говорили.

Мнение Гаврилы Державина о деятельности Негласного комитета и о его членах было общепринятым в высших кругах общества.

Не только это мешало работе Комитета. Была причина, которую можно назвать административной. Мечтая о конституции, о правовом государстве, Комитет был органом бесправным, рожденным волей монарха. «Тем временем, — писал Адам Чарторыйский, — настоящее правительство — сенат и министры — продолжало управлять и вести дела по-своему, потому что стоило лишь императору покинуть туалетную комнату, в которой происходили наши собрания, как он снова поддавался влиянию старых министров и не мог осуществить ни одного из тех решений, которые принимались нами в неофициальном комитете»¹⁶. Князь Чарторыйский, писавший свои мемуары много лет спустя после своей деятельности в Негласном комитете, возлагает вину за незначительность результатов на императора, на его колебания и уступки «старым министрам». Современный историк согласен с тем, что Александр I не был готов пойти на решающие шаги в области реформ, что он «лишь чувствами воспринимал неодолимость грядущих перемен, но умом, как сын времени и представитель своей среды, он понимал, что их наступление будет означать прежде всего перемену в его собственном положении неограниченного монарха»¹⁷.

Александр Кизеветтер, автор психологического портрета Александра I, спорит с взглядом о слабости и нерешительности сына Павла. Наоборот, он подчеркивает его решительность и умение настаивать на своей точке зрения. В то же время историк признает, что среди членов Негласного комитета «Александр был наименее расположен к каким-либо решительным шагам по пути политических нововведений». И объясняет это двумя причинами. Первая — сочетание восторженного отношения к прекрасному призраку политической свободы и нежелания реального воплощения этого призрака. «Здесь не было ни неискренности, ни слабоволия; здесь была только холодная любовь к отвлеченной мечте, соединенная с боязнью, что мечта улетучится при попытках реализовать ее»¹⁸. Кроме опасений психологического порядка, жил в Александре страх совершенно реальный: его дед и его отец были убиты ближайшим окружением, недовольным их политикой.

Колебания, нерешительность, опасения и страхи Александра имели реальные основания. Трезвый Лагарп, некоторое время бывший членом Гельветской директории, что дало ему государственный опыт, вернувшись в Россию по приглашению императора, составил для своего бывшего ученика анализ социальных сил в зависимости от их отношения к реформам. Против — по мнению Лагарпа — будет почти все дворянство, чиновничество, большая часть купечества (мечтают превратиться в дворян, владеть крепостными). Особенно воспротивятся реформам те, кого напугал «французский пример: почти все люди в зрелом возрасте; почти все иностранцы». Лагарп предостерегает от привлечения народа к участию в преобразованиях. Русские «обладают волей, смелостью, добродушием, веселостью», но их держали в рабстве, они не просвещены. Поэтому, хотя «народ желает перемен… он пойдет не туда, куда следует». Силы, на которые царь-реформатор может опереться, невелики: образованное меньшинство дворян (в особенности «молодые офицеры»), некоторая часть буржуа, несколько литераторов. Поэтому швейцарский республиканец не рекомендует ограничивать самодержавие (традиционный авторитет царского имени представляет собой огромную силу) и предлагает как можно энергичнее действовать в области просвещения¹⁹.

Историки и современники-консерваторы, в первую очередь Карамзин (сочетавший оба качества), упрекали Александра I в излишней склонности к реформам, в слабовольном следовании недобрым советникам. Либеральные историки критиковали Александра I за нерешительность в проведении реформ. Карамзин в «Записке», адресованной монарху, напоминал о «правиле мудрых», знавших, что «всякая новость в государственном порядке есть зло»²⁰. Ключевский говорил об Александре: «прекрасный цветок, но тепличный», «он был убежден, что свобода и благоденствие водворятся сразу, сами собой, без труда и препятствий, каким-то волшебным «вдруг»²¹.

Во второй половине 80-х годов XX в., в первые годы «перестройки», посеявшей множество иллюзий, советские историки обратились в прошлое в поисках аналогий. Натан Эйдельман наиболее ясно изложил теорию «революции сверху», единственно возможной (не кровавой) в России. Анализируя деятельность Александра I, он пришел к выводу, что «в России «сверху виднее». Неразвитость общественно-политической жизни, многовековая практика самодержавного правления привела к тому, что «на самом верху, среди министров и царей естественно появление людей, которым виднее интересы их класса, сословия, государства в целом». Используя шахматный термин, Натан Эйдельман говорит, что те, кому «виднее», умеют считать «на два хода вперед», в то время как крепостники и большинство бюрократов — исключительно «на один ход»²².

Незначительные результаты деятельности Негласного комитета, неумение найти ответ на два главных вопроса — политический и социальный: как ограничить самодержавие, не ограничивая самодержца и как освободить крестьян, не обижая их владельцев, — не означали, что общество оставалось неподвижным. И этим движением оно было, несомненно, обязано инициативам и взглядам Александра I в это время.

Внук Екатерины, получивший в наследство империю, расширение которой будет продолжаться при нем, Александр I очень хорошо ощущал имперский характер России. Это выражалось в его интересе к проблеме управления огромной территорией. В молодости Александр проявлял интерес к федерализму, что легко объяснить влиянием Лагарпа. Вступив на престол, он делал попытки завязать отношения с Томасом Джефферсоном, избранным в 1801 г. президентом США. Отражением этого интереса была реформа губернского управления. Губернатор отдавал отчет непосредственно государю, но губернские управления были подчинены не Сенату, как раньше, а министерствам. «Становилась возможной некоторая административная децентрализация, оставлялось больше свободы местной инициативе и автономии; это было необходимо для смазки механизма и сообщения большей гибкости управлению»²³.

Чувство империи выражалось в ощущении различия между ее отдельными частями. Продолжая политику Екатерины, Александр заботится о быстрой колонизации юга России. С 1803 по 1805 г. в Новороссии поселилось более 5 тыс. колонистов (немцев, чехов, южных славян). Новым поселенцам предоставлялись значительные льготы. Одесса, губернатором которой был в это время французский эмигрант герцог Ришелье (памятник Дюку до сих пор украшает город), получила статут порто-франко, т.е. право беспошлинного ввоза и вывоза товаров, и превратилась в крупный торговый порт. Освоение южных плодородных земель идет очень быстро, и Новороссия становится важным источником хлебного экспорта, прежде всего пшеницы.

После 1805 г. колонизация южных степей развивается прежде всего за счет русских крестьян: государственные крестьяне из сравнительно густо заселенных губерний (Тульской, Курской) переводятся в Новороссию, массовый вывоз иностранцев прекращается. Делая некоторые шаги в сторону децентрализации, Петербург не хотел отказаться от контроля. Дополнительным примером этой политики может быть американская эпопея. В XVIII в. русские моряки вели торговлю в сравнительно ограниченной зоне Тихого океана: у берегов Охотского моря и Камчатки, доходя до Алеутских островов и северо-американского побережья. Петербург не отзывался на просьбы моряков-торговцев оказать им поддержку. Только в 1799 г. проект Григория Шелехова (1747—1795), наиболее динамичного из русских купцов-мореходов, через 15 лет после его смерти был утвержден императором Павлом I. Была создана контролируемая государством Русско-Американская компания, получившая монопольное право торговли в Тихом океане. Образцом для статута Русско-Американской компании были хартии, данные в XVIII в. голландским, английским и французским компаниям, торговавшим с Индией и другими колониями. Александр I, продолжая дело отца, перевел правление Русско-Американской компании из Иркутска в Петербург.

Первые годы правления Александра, время мечтаний и разговоров о реформах, были периодом религиозной терпимости, широта которой становится особенно очевидной при сравнении с политикой Николая I. В числе причин было равнодушие императора к религии, в которой он видел одну из форм просвещения народа, интерес к эзотеризму и мистике. Все члены Негласного комитета были, как считали современники, масонами. В масонстве подозревали, имея серьезные основания, князя Александра Голицина, которого Александр назначил обер-прокурором Синода, руководившего православной церковью. В 1803 г. молодого императора посетил И.В. Бебер, один из виднейших масонов своего времени. «То, что вы мне говорите об этом обществе, — сказал якобы Александр, убежденный собеседником, — меня вынуждает не только оказать ему покровительство, но даже просить о принятии меня в число масонов». По существующим разноречивым версиям, Александр I был принят в масонский орден в 1808 г. в Эрфурте, в 1812 г. в Петербурге, в 1813 г. в Париже одновременно с прусским королем Фридрихом Вильгельмом III.

Запретительные меры против «раскольников» были прекращены Екатериной II в 1783—1785 гг. При Александре, хотя и с колебаниями, старообрядцы начали получать разрешения на строительство церквей, часовен, на богослужения и кладбища. Историки называют время Александра «золотым веком» русского сектантства. Возникавшие со второй половины XVII в. многочисленные секты, отражавшие интенсивный характер духовных поисков русского народа и напряженность религиозных настроений, преследовались еще активнее, чем старообрядцы. Александр I, вступив на престол, немедленно прекратил их преследование, из тюрем были освобождены все узники-сектанты, вернулись ссыльные. Сектанты — хлысты, скопцы, духоборы, молокане и т.д. — получили возможность переселения из внутренних губерний, где их преследовали местные власти и вражда населения, на окраины: в Таврическую, Астраханскую, Самарскую губернии.

Терпимость властей способствовала пробуждению интереса к русскому «духовному христианству», к сектам в столичном высшем обществе. Особое внимание привлекали мистическая секта хлыстов и выделившиеся из них скопцы, учившие, что женская красота «весь свет поедает и к Богу идти не пущает, а поскольку никакие средства не действительны против женщин, остается лишить мужчин возможности грешить». Основатель скопческой секты Кондратий Селиванов после возвращения из ссылки в Сибири (1775— 1796) жил в Петербурге (умер в 1832 г.), где пользовался неизменным вниманием высшего общества и купечества. В 1805 г. Александр I, отъезжая в армию, нанес визит основателю скопчества. Рассказывают, что Кондратий Селиванов предсказал императору поражение под Аустерлицем.

Взгляд на религию как инструмент просвещения определял в значительной мере отношение императора к лютеранству и католицизму. «Вот почему, — пишет биограф Александра I, — лютеранские пастыри и католические ксендзы, как люди светски образованные, пользовались в глазах Александра большими правами на уважение, чем наше православное духовенство. Польские ксендзы и остзейские пастыри легко добились тогда таких привилегий, о коих не смели и мечтать русские священники»²⁴.

Возродились планы обращения России б католицизм, казалось бы, прерванные убийством Павла I. Одним из активнейших пропагандистов католицизма был Жозеф де Местр, считавший, что следует начать с обращения в католичество дюжины аристократок. В этом направлении были достигнуты значительные успехи: духовными дочерями иезуитов были М. Нарышкина (Четвертинская), фаворитка императора, знатные дамы — Бутурлина, Голицина, Толстая, Ростопчина, Шувалова, Гагарина, Куракина.

Либеральный воздух эпохи побуждал к мечтам. Алексей Еленский, камергер последнего польского короля, поселившись в Петербурге, стал последователем скопчества и послал в 1804 г. Новосильцеву проект создания корпуса государственных пророков. Они придавались бы всем важнейшим правительственным деятелям и умилоствляли Бога своими молитвами, а также возвещали волю Духа Божьего. Место главного представителя Святого Духа при императоре Еленский предназначал «Богу» скопцов Кондратию Селиванову. Проект остался в бумагах Новосильцева, автор был сослан в монастырь. Александр посетил Селиванова год спустя.

Расширение империи за счет территорий, входивших в состав Речи Посполитой, окончательно ликвидированной после третьего раздела, привело к включению в состав России миллионного (в конце XVIII в.) еврейского населения. Возник еврейский вопрос, который не перестанет занимать государственных и политических деятелей, идеологов и публицистов и в конце XX в.

Екатерина II, вступив на престол, вынуждена была, как она рассказывает в своих «Записках», немедленно решить вопрос (пришла его очередь в Сенате) о проекте, разрешавшем евреям въезд в Россию. Выяснив, что Елизавета отвергла подобное предложение резолюцией: «Я не желаю выгоды от врагов Иисуса Христа», молодая императрица приказала отложить дело «до другого времени». По мере увеличения имперской территории и еврейского населения вопрос принимает иной характер. Проблема въезда евреев в Россию становится проблемой их жизни в империи. В 1791 г. была введена черта оседлости — территория, вне которой евреи не имели права жительства. В черту оседлости входили Малороссия, Новороссия, Крым и провинции, присоединенные в результате раздела Польши. Но и на этой территории евреи имели право жить только в городах, но не в сельской местности. В 1794 г. Екатерина обложила евреев двойной податью по сравнению с христианами.

В 1798 г. сенатор Гаврила Державин был отправлен в Белоруссию, чтобы «исследовать поведение евреев, не изнуряют ли они поселян в пропитании их обманами, и искать средств, чтобы они, без отягощения последних, сами трудом своим пропитывать себя могли»²⁵. Державин, как он рассказывает в мемуарах, собрал сведения «от благоразумнейших обывателей, от езуитской академии в Плоцке, всех присутственных мест, дворянства и купечества и самих казаков, относительно образа жизни жидов…»

Сенатор Державин представил свое «мнение о евреях» Павлу I, но император оставил его без внимания. Записка Державина «пришла в движение» при Александре I. Был создан комитет. Состав его свидетельствовал о значении, которое придавалось вопросу. Членами комитета были граф Чарторыжский, граф Потоцкий, граф Валериан Зубов и Гаврила Державин²⁶. Первым решением комитета было приглашение представителей еврейского населения для того, чтобы выслушать их мнение о выводах, сделанных Державиным. В 1804 г. было выработано «положение о евреях». Черта оседлости была сохранена, но ее территория расширена, включив Астраханскую и Кавказскую губернии. В пределах черты оседлости евреи должны были пользоваться «покровительством законов наравне со всеми другими русскими подданными». Сохранялось запрещение проживать в сельских местностях и строжайше запрещалось торговать вином. На первом месте в положении 1804 г. стоят статьи, поощряющие просвещение. Детям евреев предоставлялось право обучения во всех российских народных училищах, гимназиях и университетах. Одновременно разрешалось для желающих создание еврейских «особенных школ».

Положение 1804 г. было первым актом, регулировавшим положение евреев Российской империи. Его либеральность, терпимость — знак времени — становятся очевидными при сравнении с последующим законодательством, которое непрерывно ужесточалось.