Дочь Петра Великого

Озлобление на немцев расшевелило национальное чувство; эта новая струя в политическом возбуждении постепенно поворачивает умы в сторону дочери Петра.

Василий Ключевский

Равнодушие Анны Леопольдовны к государственным делам, непрекращавшиеся раздоры между ее министрами, обилие немцев вокруг трона, ничуть не уменьшившееся после свержения Бирона, наконец, выраженное правительницей желание короноваться возбуждали сомнения в прочности режима. Три обстоятельства питали это чувство. Прежде всего имелась традиция путчей: Анна Леопольдовна была третьей государыней, пришедшей на трон с помощью гвардии. Вторым важным обстоятельством было наличие наследницы — младшей дочери Петра Елизаветы. Наконец, третьим обстоятельством был живой интерес европейских держав, искавших, каждая для себя, поддержки России. XVIII век знал войны за испанское, за польское, австрийское наследства. Франция, Австрия, Пруссия, Швеция были не против организации войны за русское наследство. Одной из официальных целей войны против России, объявленной Швецией, была поддержка — совершенно непрошенная — «законной наследницы» Елизаветы.

Русские историки единодушно отмечают нарастание антинемецких чувств в обществе и перенесение национальных чувств на дочь Петра Великого. Они верно зарегистрировали настроения в России эпохи трех государынь, подтверждая одновременно иррациональность национальных чувств. Елизавета Петровна была дочерью Петра, родившейся за три года до венчания родителей, что было предлогом для отстранения ее от трона. Русскость императора сомнений не вызывает, но мать Елизаветы Марта Скавронская, принявшая после перехода в православие имя Екатерины, не была русской. Отцом Анны Леопольдовны был немец, герцог Мекленбургско-Шверинский Карл-Леопольд, а матерью дочь брата Петри — Екатерина Ивановна. Кто из них более русский: Анна или Елизавета? Кто главнее при определении происхождения — мать или отец? Окончательного ответа на эти вопросы нет. Зато имеются чувства, которые превратили Елизавету Петровну в символ России, в лидера борьбы с иноземцами.

Рассказывая о перевороте 25 ноября 1741 г., возведшего на престол дочь Петра Великого, В. Ключевский пишет: «Этот переворот сопровождался бурными патриотическими выходками, неистовым проявлением национального чувства, оскорбленного господством иноземцев: врывались в дома, где жили немцы, и порядочно помяли даже канцлера Остермана и самого фельдмаршала Миниха»32. Патриоты не могли знать в то время, что переворот против «немцев» подготовлен был «немцами», если обозначить этим словом иноземцев.

Современники оставили чрезвычайно лестные портреты Елизаветы. Жена английского посланника, часто видевшая великую княгиню, писала о чудесных каштановых волосах, выразительных голубых глазах, здоровых зубах, очаровательных устах. Высокая, стройная, в отца энергичная, Елизавета любила веселиться и посвящала веселью все годы, проведенные вдали от двора. Ее ближайшим советником был немец из Ганновера Лесток, врач, приехавший в Россию при Петре, отданный Екатериной I на службу дочери Елизавете.

Личный хирург Елизаветы убеждал ее предъявить свои права на престол в ночь смерти Петра II, обратившись за помощью к гвардейцам. Елизавета отказалась. Через десять лет положение переменилось. Надежды на то, что господство «немцев» после смерти Анны Ивановны кончится, — не оправдались. Правительство Анны Леопольдовны казалось шатким. Главное же, в Петербурге действовала «французская партия», возглавляемая послом Франции маркизом де ля Шетарди. Петр I, в бытность в Париже, предложил заключить брак между наследником французского престола будущим Людовиком XV и Елизаветой. Брак не состоялся, но Елизавета интересовалась Францией, хорошо знала французский язык и казалась склонной понять французские интересы.

Во «французскую партию», кроме Шетарди, входит шведский посол барон Нолькен, рассчитывавший, что Елизавета, вступив на престол, согласится на уступку территорий, завоеванных Петром I. Координатором деятельности «французов», прежде всего распределителем денег, передаваемых ему послами, был лейб-медик Лесток. Весь Петербург знал о готовящемся заговоре, в который никак не хотела поверить только Анна Леопольдовна. На 9 декабря 1741 г., в день именин, она назначила свою коронацию. В ночь с 8 на 9, побуждаемая Лестоком, взявшим на себя организацию переворота, Елизавета явилась в Преображенский полк, напомнила гренадерам, чья она дочь и получила их полную поддержку. Заговорщики арестовали Миниха, Остермана, Левенвольда, канцлера Головкина. К фельдмаршалу Ласси Елизавета отправила посланца с вопросом: к какой партии вы принадлежите? «К ныне царствующей», — ответил старый полководец, не зная точно, кто же именно царствует Мудрый ответ, модель осторожности, спас его. Миних и Остерман, лояльно служившие свергнутой правительнице, были осуждены на жестокую кару: Остермана — колесовать, Миниха — четвертовать. На эшафоте было зачитано помилование. Государыня заменила смертную казнь ссылкой в Сибирь. Были не только наказания — восшествие на престол новой императрицы сопровождалось многочисленными помилованиями жертв предшествующих правителей. Меньшикова, Петра II, двух Анн.

Начинается двадцатилетнее царствование Елизаветы. Историки дают различную оценку деятельности императрицы. Н. Карамзин в 1811 г. пишет без снисхождения: «Лекарь француз33 и несколько пьяных гренадеров возвели дочь Петрову на престол величайшей империи в мире с восклицаниями: «Гибель иноземцам! Честь россиянам», — и подводит суровый итог: «…царствование Елизаветы не прославилось никакими блестящими деяниями ума государственного»34. Сто лет спустя В. Ключевский, который мог быть очень язвительным в своих оценках, считал: «Царствование Елизаветы было не без славы, даже не без пользы»35. Карамзин пишет о Елизавете: «праздная, сластолюбивая». Ключевский находит, что императрица была «умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня XVIII в.», добавляя: «…по русскому обычаю многие бранили ее при жизни и тоже по русскому обычаю все оплакали после смерти»36.

Все историки пишут о любви дочери Петра к веселью, танцам, маскарадам. Ключевский считает даже, что «с правления царевны Софии никогда на Руси не жилось так легко и ни одно царствование до 1762 г. не оставляло по себе такого приятного воспоминания»37.

«Легкость жизни», «приятные воспоминания», о которых говорит историк, относятся исключительно к жизни при дворе и касаются чрезвычайно узкого круга шляхетства. Поэт А.К. Толстой (1817—1875) в иронической поэме «История государства Российского» сжато выразил главное противоречие эпохи: «Веселая царица была Елисавета: поет и веселится, порядка только нет». Впрочем, рефрен: «порядка только нет» касается русской истории в целом, как ее видит поэт. Раскол между двором и тонким слоем просвещенных дворян, который начал возникать при Петре и продолжал расти несмотря на трудности, был особенно заметен при Елизавете именно благодаря ее веселию, безудержному поиску наслаждений.

«Горючий материал негодования, обильно копившийся 10 лет», — как выражается Ключевский, говоря о недовольстве властью иноземцев, окружавших Анну, вспыхнул переворотом, приведшим на трон «истинно русскую» дочь Петра Великого. Ее главным советником на первых порах (до 1748 г.) оставался Лесток, получивший в награду титул графа, заметную роль начал играть французский посол маркиз де ля Шетарди. Но главным фаворитом императрицы был Алексей Разумовский («малороссийский певчий», как пренебрежительно говорит о нем Карамзин), ставший в 1742 г. ее мужем. Тайный брак с императрицей принес красавцу, обладавшему чудесным голосом, графский титул, звание генерал-фельдмаршала, колоссальное богатство. Граф Разумовский в государственные дела не вмешивался, но его влияние было очень велико в области церковного управления. 19-летний брат мужа Елизаветы Кирилл Разумовский был назначен президентом Академии, а затем — гетманом Малороссии. В 1747 г. «вошел в случай», как выражались в эпоху императриц, стал фаворитом Елизаветы Иван Шувалов, принадлежавший — в отличие от выходца из народа Алексея Разумовского — к родовитому дворянству. Вместе с фаворитом поднялась к трону большая семья Шуваловых, активно влиявшая на государственную политику. Петр Шувалов постепенно прибрал к рукам внутренние дела, его брат Александр возглавил Тайную канцелярию. Александр Шувалов, «оставивший по себе самую ненавистную память», как пишет биографа Елизаветы, превзошел своей жестокостью страшного предшественника генерала Ушакова и воспитал в своей канцелярии очередного начальника Тайной канцелярии еще более ненавистного Степана Шешковского.

Одним из первых государственных актов Елизаветы было «восстановление порядка государственного управления», нарушенного, по мнению императрицы, после смерти Петра I. Дочь Петра Великого ликвидировала «изобретенный происками некоторых лиц» верховный тайный совет, «сочиненный кабинет министров», и передала всю власть Сенату. Ни до, ни после Сенат такой силы не имел. Ему была передана законодательная власть. По требованию Елизаветы Сенат пересмотрел все указы, принятые после 1725г. и отменил те, которые были сочтены противными государственной пользе. Сенат получил и высшую судебную власть: без его утверждения никто не мог быть приговорен к смерти по обвинению в политическом преступлении (им могло быть, например, оскорбление Разумовских).

Исчезновение кабинета министров ликвидировало инстанцию, которая соединяла Сенат и императрицу. Связь стала прямой и непосредственной: Елизавета — Сенат. Такая система власти могла существовать только в теории. На практике Елизавету всегда окружали близкие люди, которые имели постоянный доступ к ней, а в связи с этим оказывали влияние на политику. По мере того, как императрица теряла интерес к государственным делам (в первые годы царствования она регулярно посещала Сенат), власть близких ей людей возрастала.

Польский историк Владислав Конопчинский написал книгу, озаглавленную «Когда нами управляли женщины». На польском троне всегда восседали только мужчины, но их жены и (или) любовницы оказывали серьезное, нередко решающее влияние на государственные дела. В России в XVIII в. пять женщин правили государством: их фавориты оказывали на них и на государственные дела значительное влияние. Фридрих II сжато, но выразительно, представил ситуацию: «В Польше разум попал в зависимость от женщин, они интригуют и все решают, а в это время их мужья пьянствуют». В этом наблюдении выражена, может быть, присущая прусскому королю нелюбовь к женскому полу. (Пили в России, в том числе и при дворе, не меньше, чем в Польше). В результате Польша в конце XVIII в. переживает первый раздел, Россия выходит в первый ряд европейских держав. Историкам предстоит еще разобраться в значении прямой и косвенной власти женщин и мужчин. Выяснить, какое влияние оказывает, — если оказывает — пол на характер государственной власти.

Легитимность Елизаветы Петровны, дочери великого императора не могла, казалось, вызывать сомнений. Легкая тень омрачала, однако, престол Елизаветы. Накануне смерти Анна Ивановна, в полном согласии с русским законом о престолонаследии, объявила наследником короны сына Анны Леопольдовны — Ивана. После смерти Анны Ивановны Иван (род. 12 августа 1740) был провозглашен императором. Сын герцога Брауншвейгского Антона-Ульриха, Иван — по матери — был правнуком брата Петра Ивана, что давало ему права на престол. В первом, коротком, манифесте о вступлении на престол Елизаветы (25 ноября 1741) об Иване Антоновиче не говорится ни слова. Во втором манифесте — три дня спустя — категорически утверждается право Елизаветы на трон, который, якобы, полагался ей после смерти Петра II.

Хрупкость закона о престолонаследии, дававшего право государю назначать себе преемника, открывала путь интригам, заговорам, самозванцам. Елизавета приняла меры для устранения опасности ее трону, казавшиеся серьезными. Анна Леопольдовна с семьей (Брауншвейгская семья, как их называли) была заключена в Холмогорске до смерти свергнутой правительницы в 1746 г. 16-летний Иван Антонович был перевезен в Шлиссельбургскую крепость и содержался там под обозначением «известный арестант» до убийства стражником в 1764 г. во время безумной попытки освобождения. Не ограничившись заключением Брауншвейгской семьи, императрица выбрала себе наследника, «чтобы успокоить умы», как писал современник. Естественный выбор Елизаветы пал на сына покойной любимой сестры Анны Петровны и герцога Голштинского Карла-Ульриха. По воле династических союзов наследника русского престола приходилось выбирать либо в Брауншвейгской, либо в Голштинской семье.

Вызнанный ко двору Елизаветы 14-летний Карл-Ульрих перешел в православие и был наречен великим князем Петром Федоровичем. Наследник был внуком Петра I, но по отцовской линии он был родственником Карла XII. Будущий император Петр III не скрывал, что ему дорог только знаменитый шведский предок. Очень быстро была найдена и невеста для наследника — принцесса София-Августа-Фредерика Ангальт-Цербстская. Ее рекомендовал прусский король Фридрих II, в армии которого служил отец принцессы, владелец одного из бесчисленных малюсеньких немецких княжеств. Кандидатуру поддержал влиятельный Лесток. Приехав в Россию, принцесса перешла в православие и получила имя Екатерины.

Свадьба наследника престола состоялась в 1745 г. Голштинская ветвь дома Романовых одержала победу над Брауншвейгской.

Первые годы царствования Елизаветы прошли в поисках заговоров. Елизавета опасалась происков сторонников Брауншвейгской семьи, несмотря на то, что их число было ничтожно малым. Враждебные партии, возникшие среди близких к императрице придворных, интриговали, поощряли чувство страха и опасности. Активно участвовали в интригах иностранные дипломаты, пытавшиеся влиять на внешнюю политику России. Лесток, желая нанести удар вице-канцлеру Алексею Бестужеву-Рюмину, выдумал заговор, который вошел в историю как «дело Лопухиной».

Жертвой интриги пала семья знаменитой красавицы Натальи Лопухиной, о которой говорили, что в молодости она затмевала будущую императрицу. Обвиненные в разговорах, содержавших надежду на возвращение Брауншвейгов, Лопухина, ее муж и сын были приговорены к колесованию, но Елизавета решила отменить смертную казнь, поэтому наказание ограничилось тем, что у осужденных были вырезаны языки, их били кнутом и сослали.

Историк, исследовавший быт и нравы русского дворянства в первой половине XVIII в., писал: «Вся социальная структура государства, сверху донизу, отмечена клеймом крепостного права. Все социальные классы были порабощены». В результате, по его словам, императорские дворы Анны или Елизаветы, подражавшие европейским образцам, поражавшие иностранцев роскошью и блеском, были в действительности не чем иным, как обширным крепостным поместьем38. Свидетельства современников позволяют составить представление о жизни русского высшего общества. Голштинец Берхгольц, побывавший в Париже и Берлине, находил, что петербургские придворные дамы послепетровской эпохи не уступают ни француженкам, ни немкам в светских манерах, умении одеваться, краситься, причесываться. При Елизавете, когда Франция, французский язык и манеры приходят на место ненавистных немцев, великолепие костюмов, причесок, драгоценностей, украшавших как женщин, так и мужчин, стало еще ярче. Елизавета регулярно устраивала маскарады, на которые женщины обязаны были являться в мужском платье, а мужчины — в женском. Уже Петр I не хотел удовлетворяться «простой» домашней водкой, но требовал голландской анисовой или «гданской». Из-за границы начали выписывать «венгерское», потом «бургонское», наконец «шампанское». Прогрессировала и кухня: кабинет-министр Елизаветы Черкасов первым угостил своих друзей виноградом, граф Петр Шувалов поразил гостей ананасами и бананами. В записках Екатерины II отражен, как в зеркале, двор Елизаветы, увиденный глазами молоденькой немецкой принцессы, не подозревавшей о великолепии петербургской жизни.

«Золоченая нищета» — назвал время царствования Елизаветы Василий Ключевский. Историк имел в виду не только то, что императрица всегда нуждалась в деньгах, хотя забирала себе значительную часть доходов на личные расходы, но и то, что в нищете жило государство, которое не переставало увеличивать налоговый гнет, эксплуатируя основное богатство страны — податное население. Это хорошо понимал граф Петр Шувалов, руководитель внутренней политики, инициатор важнейших мер по увеличению доходов страны, писавший, что «главная государственная сила состоит в народе, положенном в подушный оклад». Подати не платило дворянство и духовенство, число городских жителей, плативших подать, не превышало 3% населения, крестьяне составляли 96% населения. В конце царствования Елизаветы помещичьи крепостные составляли 46% сельского населения. Остальные крестьяне принадлежали казне — государству.

Основной источник прямого налога — крепостное крестьянство. Ответственность за уплату крепостным подати была возложена на помещика. Озабоченное потребностями в доходах правительство увеличивает власть помещиков над крестьянами, положение которых не перестает ухудшаться. Крестьяне отвечают на усиление гнета традиционным бегством. Владимир Вейдле, размышляя о русской культуре и русском характере, замечает особое, «отличное от западного понимание свободы, не как права строить свое и утверждать свое, а как право уйти, ничего не утверждая и ничего не строя»39. Крестьяне убегают поодиночке, семьями, целыми деревнями. Бегство приняло такие размеры, что Сенат принимает решение организовать ревизию (перепись населения), требуя также, чтобы все беглые явились к своим законным владельцам не позже 1 июня 1744 г. Ревизия засвидетельствовала значительное уменьшение податного населения, но также показала, что, как подсчитал Ключевский, каждые 100 плательщиков подати должны были содержать 15 человек, не плативших налогов. Подчеркивая тяжесть податного пресса при Елизавете, Ключевский указывает, что 127 лет спустя, т.е. во второй половине XIX в., после освобождения крестьян, положение резко улучшилось. Историк приводит красноречивые данные. На сто налогоплательщиков мужского пола приходилось неподатных лиц обоего пола40:

1740-е годы

1867 год

дворян потомственных

7.5

1.5

дворян личных и служащих

3.0

1.0

духовенства

4.5

2.3

Бегство было давним, наиболее распространенным способом выражения недовольства положения. Не менее давним было и прямое сопротивление помещикам и властям. Бунты вспыхивают в Разных районах и легко подавляются местными властями, хотя время от времени воеводы и губернаторы вынуждены обращаться за военной помощью. Беглые крестьяне собираются в разбойничьи шайки, которые безнаказанно гуляют вдоль трех главных рек: Волги, Оки, Камы, они грабят и жгут помещиков и купцов в центральных районах страны, на больших дорогах близ Москвы, в Муромских лесах, в Сибири. Полицейские донесения отмечали связь между крестьянскими бунтами и разбойниками.

Пройдет всего несколько десятилетий, и небольшие очаги крестьянского недовольства вспыхнут крестьянской войной. Недовольство нарастало неумолимо по мере безудержной трансформации крепостного права в систему полного порабощения крестьян.

Прежде всего, шло непрерывное увеличение числа крепостных Василий Ключевский называет этот процесс «очисткой русского общества» или «расхищением общества высшим классом»41. При каждой очередной ревизии (переписи) в крепостное состояние попадали все те, кто не принадлежал к основным классам общества, бродяги, сироты, незаконнорожденные, пленные инородцы, заштатные церковнослужители, солдатские дети и т.д. Не было закона, превращавшего крепостных крестьян в рабов. Крепостной крестьянин был обязан платить подать и содержать помещика, хозяина земли, на которой крестьянин жил. Отсутствие ясной регламентации отношений между ними привели к тому, что постепенно помещик, землевладелец, не довольствуясь получением части крестьянского труда, превратил крепостного в свою полную собственность, переводя с места на место, продавая, меняя, завещая. Помещик имел право судить и наказывать крестьянина, но его юрисдикция ограничивалась первоначально только крестьянскими делами. Постепенно судебные права помещиков расширялись. В 1760 г. указом Елизаветы помещики получили право ссылать своих крестьян в Сибирь «за предерзостные поступки». Впрочем, указ отмечал, что такая ссылка имеет и «государственный интерес, так как в Сибири состоят к поселению и хлебопашеству удобные места». Жена по церковным законам следовала за мужем, но детей помещик мог оставить у себя. За высланного помещик получал рекрутскую квитанцию, т.е. освобождался от поставки солдата в армию.

Закона о превращении крепостных в рабов не было, но поведение государей и государынь, щедро даривших крепостных своим любимцам, создавало убедительный прецедент. Князь Меньшиков получил в подарок и в награду 100 тысяч крепостных душ. Примерно столько же получил от Елизаветы Кирилл Разумовский, брат Алексея, морганатического мужа императрицы.

Неясность законодательства, пробелы в нем, привели к тому, что существовало два крепостных права: законное и практическое. Первое требовало от крестьянина уплаты налога государству и части труда помещику, второе делало его рабом. Когда Екатерина II узаконит второе состояние, — исчезнет иллюзия и вспыхнет крестьянская война.

Петр Шувалов, констатируя сокращение дохода от «основной государственной силы», вызванное сопротивлением крепостного крестьянства, искал новые источники пополнения государственной кассы. Деятель петровского типа, не боявшийся нововведений, граф Шувалов занял бы более достойное место в русских анналах, если бы он был менее жаден на деньги. Он использовал хорошо знакомые источники доходов — налог на соль и на вино. В 1747 г. началась добыча соли на озере Эльтон, расположенном неподалеку от Волги. Эльтонское месторождение было значительно ближе к центру России, чем зауральские, принадлежавшие Строгановым. К тому же эльтонская соль была лучше по вкусу. Тем не менее, цена на соль постоянно увеличивалась: память о соляных бунтах XVII в. как бы изгладилась. Василий Ключевский подсчитал, что при Елизавете соль стоила в 6 раз дороже, чем в начале XX в. Высокие цены на вино, менее нужного, чем соль, но для любителей спиртного совершенно необходимого, не отталкивали пьющих, давая казне доход. Термин «вино» обозначал, как всегда, водку, которую гнали чаще всего из зерна, что позволяло говорить о хлебном вине.

По предложению Шувалова стали чеканить медную монету вдвое легче бывшей в обращении, что дало государству значительную прибыль. Выгода для населения, объяснял автор проекта, заключалась в том, что новую монету легче возить.

Важнейшей реформой Шувалова была отмена внутренних таможенных пошлин (указ от 20 декабря 1753 г.). Историки царствования Елизаветы отмечают огромное значение этого акта для развития общероссийского рынка. Торговля резко активизируется, как внутренняя, так и внешняя. Иностранцам запрещается розничная торговля в России, но внешняя находится почти исключительно в иностранных руках. Только евреям было запрещено торговать на ярмарках — по личному решению императрицы, которая заявила, что не желает выгод от врагов Христовых.

Важное значение для оживления торговли было учреждение в 1754 г.— снова по инициативе Петра Шувалова — банков: Дворянского и Купеческого.