В.О. Ключевский. Курс русской истории. Лекция 84
ЛЕКЦИЯ LXXXIV
ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ЦАРСТВОВАНИЯ АЛЕКСАНДРА I. ИЗМЕНЕНИЯ В ПОЛИТИКЕ. КОНСТИТУЦИЯ ЦАРСТВА ПОЛЬСКОГО. ОСВОБОЖДЕНИЕ ОСТЗЕЙСКИХ КРЕСТЬЯН. КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС. РЕАКЦИЯ. ДЕКАБРИСТЫ. ВОССТАНИЕ ДЕКАБРИСТОВ. НАСТРОЕНИЕ ОБЩЕСТВА. ДЕКАБРИСТЫ И РУССКАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ. ТАЙНЫЕ ОБЩЕСТВА. СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА I. ВЫСТУПЛЕНИЕ 14 ДЕКАБРЯ 1825 г. ЗНАЧЕНИЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ 14 ДЕКАБРЯ 1825 г. НЕУДАЧА ПРЕОБРАЗОВАНИЙ АЛЕКСАНДРА I.
ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ЦАРСТВОВАНИЯ АЛЕКСАНДРА I. ИЗМЕНЕНИЯ В ПОЛИТИКЕ. Внешние дела 1812 — 1815 гг. оказали могущественное влияние на ход дел внутренних; можно даже сказать, что редко когда внешняя политика так изменяла направление внутренней жизни в России; может быть, это произошло оттого, что Россия редко переживала такие события, какие испытала в те годы. События эти очень неодинаково действовали на русское общество и на русское правительство. В первом они вызвали необыкновенное политическое и нравственное возбуждение. Русские люди, только что пережившие такие опасности, вышли из них с более живым ощущением своих сил. Возбуждение это сказывалось и в литературе, даже официальной; в периодических официальных изданиях, продолжая прежний тон, с начала царствования установившийся в печати, встречались статьи о таких вопросах, как свобода печати и т. п. Еще живее сказывалось это возбуждение в неофициальной периодической литературе; здесь прямо печатались статьи под заглавием «О конституции», в которых доказывалась «доброта представительных учреждений». Попечители учебных округов на торжественных актах произносили речи о политической свободе, называя ее «последним и возвышеннейшим даром бога». Итак, высшие руководители общества, т. е. военно-гражданские, расположены были к самым широким ожиданиям, надеялись теперь, что правительство не только предложит, но и расширит свою прежнюю программу.
Между тем правительство относилось уже не по-прежнему к преобразованиям; оно не расположено было проводить и прежней программы. На правительстве отразилось то настроение, с которым вышел из пережитых опасностей его глава. Император Александр очень утомился в эти годы; быстрая смена побед и поражений нарушила в нем прежнее нравственное равновесие; недаром он в 1814 г., возвращаясь из-за границы, привез домой седые волосы. Пережитые события поселили в правительстве чувство утомления, охлаждения к энергичной внутренней деятельности, даже некоторое разочарование в прежних политических идеалах; к тому же ход важнейших событий поставил его в упорную борьбу с последствиями французской революции, волей или неволей сделал его представителем консерватизма в международных отношениях, восстановителем и охранителем законного порядка, основанного на предании старины. Это охранительное направление из внешней политики необходимо переносилось и на внутреннюю; нельзя же было в самом деле одной рукой за границей поддерживать консервативные начала, а дома продолжать преобразовательную, революционную, как говорили тогда, деятельность. Как бы отвечая на изменившееся положение дел, правительство слабо продолжало деятельность прежнего направления; да и эта ослабленная деятельность сосредоточивалась не на коренных областях России, а на окраинах, находящихся ближе к Западной Европе; очевидно, путь тяготения внутренней политики также переместился ближе к западной границе. КОНСТИТУЦИЯ ЦАРСТВА ПОЛЬСКОГО. Слабый отблеск прежнего направления сказывался во вторую половину царствования Александра в тех мерах правительства, которые касались Царства Польского и остзейских провинций. По определениям Венского конгресса, Россия, как бы в награду за все то, что она сделала для освобождения европейских народов от французского ига» получила герцогство Варшавское; это Варшавское герцогство, как известно, образовано было Наполеоном после войны с Пруссией 1806 — 1807 гг. из тех провинций бывшей Польской республики, которые по трем разделам отошли к Пруссии. Образованное Наполеоном герцогство Варшавское теперь переименовано было в Царство Польское с присоединением к нему некоторых частей Польского государства, по разделу доставшихся России, именно Литвы. Царство Польское отдано было России без всяких условий, но сам Александр настоял на Венском конгрессе, чтобы в международный акт конгресса внесено было постановление, обязывавшее правительства тех государств, в пределах которых находились бывшие польские провинции, дать этим провинциям конституционное устройство. Это обязательство Александр принял и на себя; по этому обязательству польские области, находившиеся в пределах России, должны были получить представительство и такие учреждения, которые русский император найдет полезным и приличным дать им. В силу этого была выработана конституция Царства Польского, утвержденная императором в 1815 г. В силу этой конституции в 1818 г. открыт был первый польский сейм. Польша управлялась под руководством наместника, которым стал брат Александра Константин; законодательная власть в Польше принадлежала сейму, распадавшемуся на две палаты — сенат и палату депутатов. Сенат состоял из представителей церковной иерархии и государственной администрации, т. е. из представителей шляхетства, городской и свободной сельской общины. Первый сейм был открыт речью императора, в которой было объявлено, что представительные учреждения были всегда предметом заботливых помыслов государя и что, примененные с добрым намерением и чистосердечностью, они могут послужить основанием истинного народного благоденствия. Так случилось, что завоеванная страна получила учреждения, более свободные, чем какими управлялась страна-завоевательница. Варшавская речь 1818 г. болезненно отозвалась в сердцах русских патриотов. Ходили слухи, что и для империи вырабатывается новое государственное устройство; проект этот был поручен будто бы бывшему сотруднику императора Новосильцеву. ОСВОБОЖДЕНИЕ ОСТЗЕЙСКИХ КРЕСТЬЯН. Продолжением деятельности в прежнем направлении могло казаться и освобождение остзейских крестьян; еще в 1811 г. эстляндское дворянство предложило правительству освободить своих крестьян от крепостной зависимости; тогда была образована особая комиссия для выработки положения о крестьянах, выходивших на волю. В 1814 г. возобновлена была деятельность этой комиссии, прерванная войною; следствием этой деятельности была выработка положения об освобождении остзейских крестьян. Положение это было утверждено в 1816 г. Вопрос об освобождении возбужден был также в Курляндии и Лифляндии; выработанные положения об освобождении этих крестьян утверждены в 1817и 1819 гг. Все эти положения построены были на одинаковых началах. Остзейские крестьяне получили личную свободу, но эта свобода была стеснена запрещением переселяться в другие губернии и приписываться к городским обществам. Прежде, когда действовал в остзейских губерниях еще старый шведский устав, крепостные остзейские крестьяне наследственно пользовались своими участками, которых у них не мог отнять землевладелец. Теперь этот порядок был изменен. Известная часть земли у каждого помещика по положению должна была обязательно находиться в постоянном пользовании крестьян, но каждый отдельный участок помещик отдавал крестьянину на известный срок в аренду по добровольному соглашению с ним, т. е. каждый помещик мог согнать своего крестьянина с участка только с обязательством заменить согнанного другим. Помещичья земля была разделена на две половины: одной он мог пользоваться сам, другую отдавал обязательно в аренду крестьянам; но выбор и условия соглашения представлялись договаривавшимся сторонам, из которых перевес, разумеется, принадлежал сильному, значит, остзейские крестьяне освобождены были от личной зависимости, но без земли и в поземельных отношениях предоставлены были усмотрению произвола землевладельцев. Для разбора тяжб между крестьянами и землевладельцами устроены были особые суды, но председателями в них были землевладельцы: точно так же вотчинная полиция осталась в руках землевладельцев. Смысл остзейской эмансипации был таков: землевладелец удерживал над крестьянином всю прежнюю власть, но по закону освобождался от всех обязанностей по отношению к крестьянам; это был один из художественных фактов остзейского дворянства. Положение остзейских крестьян тотчас ухудшилось. КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС. Понятно, что остзейская эмансипация не могла быть желательным образцом для разрешения крепостного вопроса в коренных областях России. Благомыслящие и знакомые с положением дела люди думали, что лучше не возбуждать вопроса об освобождении крестьян, чем разрешать его по-остзейски. Однако вопрос обсуждался в правительственных кругах. Правительству [был] представлен целый ряд проектов, большая часть из них построена на мысли о безземельном освобождении крестьян, многие понимали необходимость освобождения с землей. Любопытно, как распределились государственные дельцы на стороны, на партии в этом вопросе. Из всех проектов особенный интерес представляют два: один из них принадлежит либеральному и талантливому лицу — адмиралу Мордвинову, другой — нелиберальному и неталантливому дельцу графу Аракчееву, имя которого тогда уже стало одним из ненавистных имен в России. Как бы вы думали, предполагали освобождение крестьян эти дельцы? Трудно наперед угадать придуманные ими способы решения, по качеству своему они обратно пропорциональны умам и талантам обоих дельцов. Адмирал Мордвинов находил справедливым и возможным выкуп личной свободы, об освобождении с земельным наделом не было и речи, земля должна была вся остаться во владении помещиков; но крестьяне получали право выкупить личную свободу, для этого автор проекта составил таксу — сумма выкупа соответствует возрасту выкупающегося, т. е. его рабочей способности. Например, дети от 9 — 10 лет платят по 100 руб.; чем старше возраст, тем выше плата; работник 30 — 40 лет — 2 тыс. (на тогдашнем рынке это равняется нашим 6 — 7 тыс. руб.); работник 40 — 50 лет платит меньше и т.п. по мере рабочей силы. Понятно, какие крестьяне по этому проекту вышли бы на волю, — это сельские кулаки, которые получили бы возможность накопить необходимый для выкупа капитал. Словом, трудно было придумать проект, менее практический и более несправедливый, чем тот, какой развивается в записке Мордвинова. Неизвестно, кто составил проект для Аракчеева, которому это было поручено императором, едва ли подписавшийся под ним был его автором. Этот проект отличался некоторыми достоинствами: Аракчеев предполагал освобождение крестьян провести под руководством правительства — оно покупает постепенно крестьян с землею у помещиков по соглашению с ними по ценам данной местности. Для этого оно назначает капитал ежегодно; капитал этот образуется или посредством отчисления известной суммы из питейного дохода, или посредством выпуска соответственного количества 5-процентных облигаций государственного казначейства. Крестьяне выпускаются с землею в размере двух десятин на душу. В проекте Аракчеева изложены были выгоды такой операции для землевладельцев, о выгоде операции для крестьян автор благоразумно умалчивал. Землевладельцы, очень пострадавшие в войну, посредством такого освобождения крестьян освобождались от долгов, которые обременяли их имения, получали оборотный капитал, которого у них не было, и не лишались рабочих рук для той цели, какая оставалась за ними, потому что крестьяне, получив столь малый надел, принуждены были брать в аренду помещичьи земли. Много недостатков можно указать в этом проекте, может быть, в нем было мало доброжелательства к крестьянам, но проект нельзя назвать непрактичным, в нем по крайней мере нет бессмыслицы, осуществление этого проекта не сопровождалось бы разгромом государства, к которому привел бы непременно проект Мордвинова. Все это показывает только, как мало государственные умы были подготовлены к разрешению этого вопроса, о котором, кажется, уже давно пора было подумать. Самый лучший проект принадлежал дельцу без цвета, которого нельзя было назвать ни либералом, ни консерватором; этот проект был составлен по воле государя и в основе своей противоречил взглядам последнего; автором его был Канкрин, ставший потом министром финансов. Проект был построен на медленном выкупе крестьянской земли у помещиков в достаточном размере; вся операция рассчитана была на 60 лет, так что в 1880 г. окончательно разверстывались отношения между крестьянами и помещиками без долгов, т. е. без налога на крестьян для уплаты процентов по казенной выкупной сумме, заплаченной за крестьян землевладельцам. Некоторые государственные люди даже пугались самой мысли об освобождении крестьян, которая представлялась им страшным переворотом. К таким предусмотрительным людям принадлежал известный в свое время государственный человек, считавшийся в числе первых политических голов, граф Ростопчин. Своим обычным лаконическим языком он наглядно описывал опасности, которые произойдут по освобождении крестьян. Россия испытает все бедствия, какие перенесла Франция во время революции, и, может быть, худшие, какие перенесла Россия при нашествии Батыя. РЕАКЦИЯ. Из всех этих проектов, толков, возбужденных в правительстве, не вышло ничего практического; вопрос был оставлен, как оставлены были и другие преобразовательные предположения. В этом имели некоторое участие и внешние события, которые преимущественно поглощали внимание государя. Основатель политического Священного союза, т. е. религиозно-политического консерватизма в международной политике, с каждым годом все более убеждался, как шатки основания, на которых тогда держался европейский политический порядок: то там, то здесь прорывались вспышки, народы не хотели мирно сидеть на местах, на которые их усадил Венский конгресс. В 1818 г. германские студенты производят беспорядки и празднуют в Вартбурге 300-летний юбилей реформации. Они наделали много юношеских выходок, на что взглянули руководители германской политики чрезвычайно серьезно, т. е., говоря проще, трусливо; для германских университетов выработаны были новые правила, которые подчиняли надзору не только поведение молодежи, но и преподавателей. В 20-х годах произошла революция в Испании, которая отозвалась движениями на Апеннинском полуострове, в Неаполе, Клермонте. В 1827 г. восстали греки против турок. Здание Венского конгресса разваливалось с разных сторон. По мере того как усиливались на Западе волнения, возникали опасения подобных явлений в России. С этого времени получает серьезное значение политика народного просвещения, полиция умов становится серьезным вопросом; она выразилась в целом ряде тревожных мер, принятых для того, чтобы дать надлежащее направление литературе и народному образованию, т. е. школам. Как известно, при Павле учреждена была цензура преимущественно для книг, приходящих из-за границы, но она скоро прекратила свои действия, потому что запрещен был ввоз книг, кроме написанных на тунгусском языке. В царствование Александра издан был цензурный устав 1804 г., очень обдуманный и вообще доброжелательный к успехам российской словесности; только этот устав оказался неудовлетворительным, потому что плохо сдерживал разгул мысли. Создана была новая организация надзора за печатью. Но этот надзор по свойству своему требовал опытных и размышляющих орудий; смотреть за порядком бумаг гораздо труднее, чем наблюдать за порядком на улице, а орудиями этого надзора были сделаны типы не лучше тех, которые стояли на постах на улицах. Вместо должного направления в литературе вышел ряд смешных или печальных анекдотов, которые беспокоили или веселили самых консервативных людей. Шишков, министр просвещения в конце царствования Александра, представитель консерватизма, сам рассказывает анекдот об одном цензоре, которого смутили такие стихи в подлежавшей его суду книге; печальный поэт жаловался на свою судьбу, говоря: «Что в мире мне, где все на мне — и смерть и рок царит…» Цензор нашел, что доброму христианину неприлично жаловаться на рок, зачеркнул слово «рок» и отдал в печать; вышло: «Что в мире мне, где все на мне — и смерть царит». Шишков прибавляет, что цензура должна быть не только строга, но и умна. Один писатель напечатал книгу, самое название которой, по-видимому, освобождало цензора от обязанности читать ее, — это «Беседа о бессмертии души при гробе младенца», книга добрая, назидательная. Министр просвещения князь Голицын нашел несогласие с христианским учением и поднял целую бурю: автор был выслан за границу, книга была отобрана из магазинов, а цензор — инспектор духовной академии архимандрит Иннокентий получил выговор, а потом отставку от должности. При Шишкове дело это возобновилось. [Было] поручено нескольким духовным лицам вновь пересмотреть книгу «О бессмертии души», и священники, рассматривавшие ее, нашли, что она не только согласна с христианским учением, но даже обнаруживает горячую ревность о вере и церкви. Книга была напечатана вновь на казенный счет и пущена в обращение. Новое направление еще тяжелее отозвалось на высшей школе, которая всегда платилась за грехи общества. В царствование Александра возникли три новых университета — Казанский, Харьковский и Петербургский, первоначально образованных в виде институтов для приготовления учителей в средние учебные заведения. Средних учебных заведений в царствование Александра было много. При Екатерине еще был составлен проект средних и низших школ, оставленный неосуществленным; в начале царствования Александра этот проект был приведен в исполнение с изменениями, возник ряд гимназий и приходских школ. Для приготовления учителей в новые учебные заведения и основан был в Петербурге главный Педагогический институт, который в 1819 г. преобразован был в университет. Впервые теперь было обращено внимание на университет, но внимание это было направлено не на то, чему учили, а на то, как мыслили и чувствовали. Для того чтобы дать должное направление школе, при министерстве народного просвещения образовано было Главное управление училищ, а при Главном управлении училищ — учебный комитет, который должен был специально следить за учебными руководствами, выходящими в России. Манифестом 24 октября 1817 г. министерство народного просвещения даже соединено было с ведомством духовных дел, т. е. с ведомством Святейшего синода; министром народного просвещения и духовных дел назначен был князь Голицын. Это соединение двух ведомств объяснялось в манифесте такою целью, чтобы «истинно христианское благочестие всегда служило основанием просвещению умов». Для учебного комитета была составлена инструкция, в которой указывалось, какое направление должно было получить народное образование. Последнее должно быть направлено к тому, чтобы «посредством лучших учебных книг водворить постоянное и спасительное согласие между верою, ведением и разумом», т. е. между религиозным сознанием, между образованием умственным и между порядком политическим. Эти добрые начала, которые составляют идеал всякого образования, практически были разработаны так, что «вера, ведение и разум» почувствовали себя еще большими врагами, чем прежде. В числе бойких сотрудников Сперанского во время его деятельности в Государственном совете был некий Магницкий, кончивший курс не без успеха в Московском университете, а потом служивший в гвардейском Преображенском полку. Магницкий этот пал вместе со Сперанским в 1812 г., но потом раскаялся в своих увлечениях и, заняв должность симбирского губернатора, показал большую ревность в противоположном, нелиберальном направлении. Эта ревность не по разуму послужила даже причиной потери губернаторского места. Почуяв перемену ветра, Магницкий поступил на службу по министерству просвещения и стал членом Главного управления училищ. До министра дошли слухи о том, что преподавание в Казанском университете идет по ложной дороге; назначена была ревизия университета и ревизором послан Магницкий. Он налетел на университет, пошарил кое-что, пробыл всего шесть дней в Казани и, воротившись, доложил, что университет по всей справедливости и строгости законов подлежит уничтожению, притом в виде публичного его разрушения. Император положил на доклад резолюцию: «Зачем разрушать, можно исправить». Исправлять университет был послан тот же Магницкий, назначенный попечителем Казанского округа, для чего при его участии составлена была инструкция ректору и директору Казанского университета (директор соответствовал нынешнему инспектору). Инструкция утверждена была в 1820 г., она направлена была к тому, чтобы поставить преподавание и студентов на прямую дорогу. Главный порок, замеченный Магницким в преподавании, — это «дух вольнодумства и лжемудрия», грозящий разрушением общественному порядку. Магницкий с инструкцией в руках возвратился в Казань, чтобы поставить преподавание, как он говорил, на началах Священного союза. Инструкция для начальства Казанского университета, данная Магницкому, определяла подробно направление преподавания каждого предмета и быт студентов; она получает значение даже факта в истории нашего просвещения, потому что применена была и к другим университетам. Магницкий, рассматривая списки почетных членов Казанского университета, с ужасом встретил имя аббата Грегуара, который, как известно, был депутатом Конвента и подавал голос за смерть Людовика XVI. По недосмотру университет забыл зачеркнуть это завалявшееся имя. Магницкий и выставил его ребром как доказательство маратизма и робеспьерства, овладевшего Казанским университетом. Инструкция указывала, как и по каким руководствам должны быть преподаваемы предметы университетского курса, например, философия должна руководиться более всего посланиями апостола Павла, начала политических наук должны быть извлекаемы из творений Моисея, Давида и Соломона и только в случае какого недостатка — из сочинений Аристотеля и Платона; преподаватель всеобщей истории должен был меньше говорить о первоначальном обществе и должен был показать, как от одной пары все человечество развилось; преподаватель русской истории обязан был показать, что при Владимире Мономахе Русское государство упреждало все прочие государства на пути просвещения, и он должен был доказать это законодательством Мономаха о народном просвещении, хотя инструкция не указывала, из каких источников преподаватель должен был извлечь известие об этом законодательстве. В таком духе направлено было преподавание всех предметов. Определен был точный порядок жизни студентов, значительная часть которых по тогдашнему устройству высших заведений жила в самом университете. Так как главная обязанность христианина состоит в повиновении властям, то начальство должно было по инструкции являть пример наистрожайшего подчинения. Директор, наблюдавший за студентами, подбирает штат богобоязненных помощников, наводит у полиции справки о домашней жизни студентов, живших не в университете. Казеннокоштные студенты устроены были в иноческую общину, в которой должны были господствовать столь строгие нравы, сравнительно с которыми строго устроенные женские институты казались распущенными. Студенты распределялись не по курсам, а по степеням нравственного содержания; каждый разряд жил в особом этаже университетского здания, обедали отдельно, чтобы порочные не могли заражать..: если студент провинится, то он должен вынести известный курс нравственного исправления. Он назывался не виноватым, а грешным; его сажали в особую комнату, называемую «комнатой уединения» (в позднейшем переводе эта комната называется карцером); окна и дверь этой комнаты были заставлены железной решеткой; над входом виднелась надпись из священного писания; в самой комнате на одной стене висело распятие, на другой — картина страшного суда, на которой наказываемый должен был отметить будущее место свое среди грешников. Студента вводили в комнату в лаптях, в крестьянском армяке; он должен был находиться в комнате, пока исправится. В продолжение его заключения товарищи каждое утро перед лекциями должны были молиться за него; заключенного каждый день посещал священник, который по окончании курса испытания исповедовал и причащал его. Течение университетской жизни получило духовную, монашескую окраску; этой окраской отличались и некоторые лекции. На торжественных актах пелись духовные гимны, читались речи все о нравственном совершенстве, о согласовании образования с истинами веры; эти почтенные слова помыкались на каждом шагу. Некоторые преподаватели, входя в дух инструкций, согласно с нею перестраивали свои курсы, даже те курсы, которые по содержанию своему имели мало отношения к вопросам веры и нравственности. Один преподаватель даже задумал построить чистую математику на принципах нравственности и в этом направлении читал однажды речь, доказывая, что математика вовсе не содействует развитию вольнодумства, подтверждая высочайшие истины веры; например, как без единицы не может быть числа, так и мир не может быть без единого творца. Гипотенуза в прямоугольном треугольнике есть не что иное, как символ соединения земного с божественным, горнего с дольним. Доносы сами собою входят в воспитательную программу как дополнительное средство надзора. Профанация святыни сопровождалась развитием лицемерия и легкомысленнейшего отношения к предметам, которыми вообще дорожат все. Подобное направление проводилось и в других университетах. В Петербургском университете на первых шагах его деятельности по преобразованию его в университет это направление вызвало даже соблазнительнейший процесс четырех профессоров, который наделал много шуму в свое время. Процесс состоял в том, что четыре профессора: философии — Галич, всеобщей истории — Раупах и статистики — Герман и Арсеньев — заподозрены были в неблагонамеренном направлении и подверглись суду, столь несправедливому и беспорядочному, что высшее правительство отвергло его решение, а в следующее царствование прекращен был и самый процесс; впрочем, все четыре профессора были уволены, а это были благонамереннейшие и консервативнейшие преподаватели, отличавшиеся от других только тем, что больше других знали; их благонамеренность даже оценилась преемником Александра Николаем, который одного из преподавателей — Арсеньева назначил преподавателем своего старшего сына. Так хотели поставить русское печатное слово и русскую мысль. То же направление проводилось и в других сферах государственной жизни. Знаменем этого нового направления был известный Аракчеев. С 1814 г. он становится близко к государю, облекается его полным доверием и делается чем-то вроде первого министра. С 1823 г. он является единственным докладчиком при государе по всем делам, даже по ведомству Святейшего синода; начальники отдельных частей управления являлись с докладом к Аракчееву, который уже сообщения их представлял государю. Чтобы не входить в подробности, достаточно обозначить деятельность Аракчеева словами одного современника, который сказал, что Аракчеев хотел из России построить казарму, да еще поставить фельдфебеля к дверям. Следствием всего этого было тягостное настроение, которое все более овладевало обществом. Настроение это живо нам передают люди того времени без различия образа мыслей. Может быть, такое настроение не было новостью в истории нашего общества, но никогда оно не сопровождалось такими последствиями: оно повело к печальной катастрофе 14 декабря 1825 г. ДЕКАБРИСТЫ. У нас доселе господствуют не совсем ясные, не совсем согласные суждения насчет события 14 декабря; одни видят в нем политическую эпопею, другие считают его великим несчастием. Для того чтобы установить правильный взгляд на это событие, нам надо рассмотреть ход, подготовивший общество к нему; это возвратит нас к истории общества, т. е. к истории чувств и мыслей, господствовавших в известное время. Движение 14 декабря вышло из одного сословия, из того, которое доселе делало нашу историю, — из высшего образованного дворянства. Но не весь этот класс принимал в нем прямое участие; событие это было частью этого класса, в которой господствовал известный образ мыслей, известное настроение. Но эта часть была собственно известный возраст, известное поколение; катастрофа 14 декабря сделана была дворянской образованной молодежью. Это легко заметить, просматривая графу о возрасте в списке лиц, которые судились по делу 14 декабря. Всех лиц к ответственности было призвано 121; из них только 12 имели 34 года, значительное большинство остальных не имело и 30 лет. ВОСПИТАНИЕ ДЕКАБРИСТОВ. Мы знаем, какое настроение утвердилось в высшем образованном дворянстве благодаря умственным влияниям, какие проникли в наше общество с половины XVIII столетия. Сравнив последние поколения екатерининского времени с тем поколением, представители которого подверглись каре за дело 14 декабря, мы встречаем между ними сходство и различие. Родство между ними было и нравственное и генеалогическое; образ мыслей, который усвоили себе отцы, разделяли и дети; люди 14 декабря, даже в буквальном смысле, — дети людей, принадлежавших к вольнодумцам при Екатерине. Но между ними есть одно существенное различие. Вольнодумство воспитало в вольтерьянцах холодный рационализм, сухую мысль, вместе с тем отчужденную от окружающей жизни; холодные идеи в голове остались бесплодными, не обнаруживались в стремлениях, даже в нравах вольнодумцев. Совсем иной чертой отличалось поколение, из которого вышли люди 14 декабря. В них мы замечаем удивительное обилие чувства, перевес его над мыслью и вместе с тем обилие доброжелательных стремлений, даже с пожертвованием личных интересов. Отцы были вольнодумцами, дети были свободомыслящие дельцы. Откуда произошла эта разница? Вопрос этот имеет некоторый интерес в истории нашей общественной физиологии. По высшему обществу в начале царствования Александра пробежала эта тень, которую часто забывают в истории общества того времени. Мы знаем, что в воспитании, которое получило высшее русское дворянство прошедшего столетия, сменилось два дельца; то были гувернеры двух разных привозов: первый — ни о чем не думавший гувернер, парикмахер, второй — вольнодумец. В конце XVIII в. начинается прилив в Россию французских эмигрантов, которые должны были расстаться со своим революционным отечеством; то были все либо аббаты, либо представители французского дворянства; значительная часть дворян вышла из аббатов. В Россию они спасались от бедствий революции, приносили с ожесточением против новых политических идей чрезвычайное количество католических чувств, которое всплыло в них после философского рационализма, как известно, долго составлявшего салонную забаву французского дворянства. Эти эмигранты, приветливо принятые Россией, с ужасом увидели успех религиозного и политического рационализма в русском образованном обществе. Тогда начинается смена воспитателей русской дворянской молодежи. На место гувернера-вольнодумца становится аббат — консерватор и католик, это был гувернер третьего привоза. При Павле, как известно. Мальтийский орден, территория которого была завоевана Францией, выхлопотал себе покровительство русского императора. Ряд мальтийцев явился в Петербург с теми же католическими чувствами: это еще более усилило влияние пришельцев. В XVIII в. под влиянием либеральных идей папа Климент закрыл иезуитский орден, но они остались под разными предлогами и званиями и стали прокрадываться через Польшу в Россию. Много таких иезуитов явилось в Петербурге под именем мальтийцев. Католическое, именно иезуитское, влияние и становится теперь на смену вольтерьянства. В числе родовитых эмигрантов, приехавших в Россию еще при Екатерине, был и граф Шуазель-Гуфье. Он приехал со всем своим семейством; воспитателем при его сыне состоял некто аббат Николь. Шуазель выставлял этого домашнего учителя великосветским барыням, как превосходного педагога; барыни стали просить у графа позволения их сыновьям слушать Николя вместе с сыном. Постепенно учебная комната Шуазеля-младшего превратилась в великосветскую аудиторию, которая даже не могла вместить всех своих слушателей. Николь заставил основать учебное заведение для высшего дворянства; иезуиты пристроились к этому делу, разумеется под чужой вывеской. Николь стал их орудием; он приобрел дом рядом с великолепным дворцом Юсупова, близ Фонтанки, и в этот пансион повалила русская дворянская молодежь. Чтобы не пустить сюда разночинцев и мелкое дворянство, назначена была безбожная плата за воспитание — от 11 до 12 тыс. руб. в год, что равнялось нынешним 45 тыс. Список пансионеров блистал аристократическими именами; здесь видим Орловых, Меншиковых, Волконских, Бенкендорфов, Голицыных, Нарышкиных, Гагариных и т. д. Но и родители не оставались без влияния новых педагогов; католическая пропаганда растет с поразительным успехом. Началось дело с одной печальной вдовы, княгини Голицыной, жены одного либерального и безбожного вельможи екатерининского времени, который запретил даже произносить имя бога; овдовев в 70 лет, княгиня искала религиозного утешения; религиозным утешением к ней явился кавалер Догардт; это был очень ловкий иезуит. Утешение кончилось переходом княгини в католицизм, и вслед за нею потянулись ее сестры, и Протасова, и княгиня Вяземская и другие; целая толпа великосветских барынь стала прозелитками католицизма. При Павле на это смотрели сквозь пальцы, потому что иезуиты успели при дворе утвердить мысль, что существенной разницы между католицизмом и православием не существует, а что католицизм есть исповедание, наиболее умеющее воспитывать народ в консервативных, монархических стремлениях и принципах. Случилось так, что в одной болезни императору помог некто Грубер; ему была предложена награда, от которой он отказался, объявив, что он пользуется своей медициной не для корысти, а для славы имени бога. Этот Грубер и был направителем целого ряда иезуитов, ставши воспитателем и руководителем великосветской молодежи и руководителем пансиона Николя. Значительная часть людей, которых мы видели в списке осужденных по делу 14 декабря, вышли из этого пансиона или воспитаны были такими гувернерами. Это очень любопытная черта, которой мы не ожидали бы в людях 14 декабря. Кажется, католическое иезуитское влияние, встретившись в этих молодых [людях] с вольтерьянскими преданиями отцов, смягчило в них и католическую нетерпимость и холодный философский рационализм; благодаря этому влиянию сделалось возможным слияние обоих влияний, а из этого слияния вышло теплое патриотическое чувство, т. е. нечто такое, чего не ожидали воспитатели. Только при этом предположении становится возможным проследить нравственный рост того поколения, представители которого вышли на площадь 14 декабря. НАСТРОЕНИЕ ОБЩЕСТВА. Я напомню связь, в какой мы рассматривали явления второй половины изучаемого царствования; по окончании войн общество было возбуждено более, чем в начале царствования, и ждало от правительства продолжения начатой им внутренней деятельности, а правительство было утомлено и не хотело его продолжения. Так общество и правительство разошлись между собой больше, чем расходились когда-либо; вследствие этого поднятое движение ушло внутрь общества и здесь получило революционное направление. Чтобы объяснить такую перемену в общественном движении, мы начали изучать настроение общества, его характер в начале XIX столетия и отметили одну новую черту: влияние философской французской литературы XVIII столетия теперь стало сменяться в образованном русском обществе католической и иезуитской пропагандой. Эта пропаганда, соединенная с попытками иезуитов овладеть воспитанием русского великосветского общества, привела к результату, который не мог входить в цели пропагандистов, — к пробуждению патриотического чувства. Может показаться странным такой результат, столь не соответствующий источнику, из которого он выходил; но католическо-иезуитская пропаганда могла подготовить его прямо и косвенно. Прежде всего она должна была изменить, если можно так выразиться, температуру общественного настроения; она в образованных кругах прекратила и ослабила прежнюю великосветскую игру в либеральные идеи, заменив ее фальшиво или искренно настроенным религиозным чувством. Молодое поколение, подраставшее в то время, должно было выносить из детства иные впечатления сравнительно со своими отцами; на место бесцельно и бестолково вольнодумствующих отцов и матерей теперь явились отцы и матери, искавшие какого-то неопределенного, не то православного, не то католического бога. Далее, подрастая, это поколение вследствие успехов иезуитской пропаганды должно было спросить себя: долго ли русский ум будет жертвой чуждых влияний? Значит, успех иезуитской пропаганды должен был пробуждать смутную потребность попробовать, наконец, жить своим умом. Многие молодые люди большого света получили воспитание под руководством иезуитов, сменивших прежних гувернеров, вольнодумцев. Я думаю, и эта перемена учителей могла быть полезной, так же как перемена идеалов; и иезуит, как известно, — хороший учитель во всем, что не касается религиозной пропаганды; он умеет отлично вызывать и эксплуатировать умственную силу ученика, тогда как прежний француз-гувернер только напитывал своего питомца высокими и ненужными идеями, не возбуждая работы мысли. Я думаю, что люди, выходившие из пансиона Николя, могли быть исковерканные характеры, но более привычные к мысли сравнительно со своими отцами, питомцами Бодри или Лагарпов. Таким образом, поколение, которое вступило в деятельность к концу царствования Александра, я думаю, воспитывалось при ином настроении общества и воспитывалось лучше своих отцов; правда, и ему воспитание давало очень мало знакомства с действительностью; просматривая в списке привлеченных к ответственности по делу 14 декабря графу о воспитании каждого, мы видим, что большинство декабристов училось в кадетских корпусах, сухопутных, морских, пажеских, а кадетские корпуса были тогда рассадниками общего либерального образования и всего менее были похожи на технические и военно-учебные заведения; некоторые воспитывались за границей, в Лейпциге, в Париже, другие — в многочисленных русских пансионах, содержимых иностранцами, и в том числе в пансионе Николя; из последнего вышли, например, декабрист князь Голицын и Давыдовы. Очень многие из 121 обвиненного учились дома, но тоже под руководством иностранцев. Может быть, не будет лишен интереса перечень некоторых из выдающихся членов тайного общества с пометкой их лет и замечанием об их воспитании. Один из самых видных членов общества — князь Сергей Трубецкой, полковник гвардейского Преображенского полка (в 1825 г. после ареста — 34 лет), учился дома. Учителями были иностранцы. Князь Евгений Оболенский, поручик гвардейского Финляндского полка, 28 лет; учился дома под руководством гувернеров-французов, которых у него сменилось от 16 до 18 человек. Братья Муравьевы-Апостолы, дети нашего испанского посланника; оба учились в Париже, в пансионе Гикса. Панов, поручик Преображенского полка — 22 лет — учился дома; учителями были иностранцы; докончил образование в Петербургском пансионе Жакино и т. д., все в этом роде. ДЕКАБРИСТЫ И РУССКАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ. Но это воспитание, так мало приближавшее воспитанников к окружающей действительности, встретилось с сильно пробужденным национальным движением, какое продолжалось и после 1815 г. Страна недаром испытала нашествие французов: многие иллюзии, внушенные французским гувернером или французской литературой, должны были рассеяться. Эти усилия сбросить с себя иго французской мысли и книжки выразились, например, в стихотворении тогда еще молодого Аксакова, автора «Семейной хроники»; стихотворение это писано в 1814 г. Поэт разочарован в своих ожиданиях, что французское нашествие совсем освободит нас от французского рабства, что «испытанные бедствия навеки поселят к французам отвращение», что «мы подражания смелого устыдимся и к обычаю, языку родному обратимся». Автор сетует, что «рукой победной, но в рабстве мы умами, клянем французов мы французскими словами». Этот порыв к изучению родной действительности сказывается тогда наверху и внизу общества. Притом надобно припомнить историческое впечатление, под действие которого попало молодое поколение, вступив в действительную жизнь. Многие из этих людей помнили еще ту восторженную тревогу, какая овладела образованною молодежью при первых шагах нового царствования; потом этим людям пришлось пережить много испытаний; почти все это были военные, преимущественно гвардейцы. Они сделали поход 1812 — 1815 гг.; многие из них вернулись ранеными. Они прошли Европу от Москвы и почти до западной ее окраины, участвовали в шумных событиях, которые решали судьбу западноевропейских народов, чувствовали себя освободителями европейских национальностей от чужеземного ига; все это приподнимало их, возбуждало мысль; при этом заграничный поход дал им обильный материал для наблюдений. С возбужденной мыслью, с сознанием только что испытанных сил они увидели за границей иные порядки; никогда такая масса молодого поколения не имела возможности непосредственно наблюдать иноземные политические порядки; но все, что они увидели и наблюдали, имело для них значение не само по себе, как для их отцов, а только по отношению к России. Все, что они видели, и все, что они вычитывали из иноземных книг, они прилагали к своему отечеству, сравнивали его порядки и предания с заграничными. Таким образом, даже непосредственное знакомство с чужим миром только поддерживало интерес к родному. Изменившаяся ли семейная среда, из которой они выходили, или свойство пережитых впечатлений сообщили им особый характер, я бы сказал, особый отпечаток. Большею частью то были добрые и образованные молодые люди, которые желали быть полезными отечеству, проникнуты были самыми чистыми побуждениями и глубоко возмущались при встрече с каждой, даже с самой привычной, несправедливостью, на которую равнодушно смотрели их отцы. Очень многие из них оставили после себя автобиографические записки; некоторые даже вышли недурными писателями. На всех произведениях лежит особый отпечаток, особый колорит, так что вы, вчитавшись в них, даже без особых автобиографических справок, можете угадать, что данное произведение писано декабристом. Я не знаю, как назвать этот колорит. Это соединение мягкой и ровной, совсем не режущей мысли с задушевным и опрятным чувством, которое чуть окрашено грустью; у них всего меньше соли и желчи ожесточения; так пишут хорошо воспитанные молодые люди, в которых жизнь еще не опустошила юношеских надежд, в которых первый пыл сердца зажег не думы о личном счастии, а стремление к общему благу. Впрочем, мне едва ли нужно много говорить об этом тоне; мы его очень хорошо знаем по самому серьезному политическому произведению русской литературы XIX в.; этот тип как живой стоит перед нами в неугомонной и говорливой, вечно негодующей и непобедимо бодрой, но при этом неустанно мыслящей фигуре Чацкого; декабрист послужил оригиналом, с которого списан Чацкий. При таком личном настроении, которое явилось результатом лучшего воспитания и обстоятельств характера чисто политического, интерес к окружающей действительности у людей первой четверти XIX столетия должен был получить особое напряжение и вести к особым впечатлениям, каких не переживали их отцы. Эти люди все же мало знали окружающих, как и их отцы, но у них сложилось иное отношение к действительности. Отцы не знали этой действительности и игнорировали ее, т. е. и знать ее не хотели, дети продолжали не знать ее, но перестали игнорировать. Военные события, тяжести похода, заграничные наблюдения, интерес к родной действительности — все это должно было чрезвычайно возбуждать мысль; эстетические наблюдения отцов должны были превратиться в более определенное и практическое стремление быть полезными. Легко понять, в каком виде должна была представиться окружающая действительность, как только эти люди стали вникать в нее. Она должна была представить им самую мрачную картину: рабство, неуважение к правам личности, презрение общественных интересов — все это должно было удручающим образом подействовать на молодых наблюдателей, производить в них уныние; но они были слишком возбуждены, чтобы уныние могло их заставить складывать руки. Один из немногих невоенных участников движения 14 декабря — Кюхельбекер на допросе верховной следственной комиссии откровенно признавался, что главной причиной, заставившей его принять участие в тайном обществе, была скорбь его об обнаружившейся в народе порче нравов как следствии угнетения. «Взирая, — говорит он, — на блистательные качества, которыми бог одарил русский народ, единственный на свете по славе и могуществу, по сильному и мощному языку, которому нет подобного в Европе, по радушию, мягкосердечию, я скорбел душой, что все это задавлено, вянет и, быть может, скоро падет, не принесши никакого плода в мире». Это важная перемена, совершившаяся в том поколении, которое сменило екатерининских вольнодумцев; веселая космополитическая сантиментальность отцов превратилась теперь в детях в патриотическую скорбь. Отцы были русскими, которым страстно хотелось стать французами; сыновья были по воспитанию французы, которым страстно хотелось стать русскими. Вот и вся разница между отцами и детьми. Настроением того поколения, которое сделало 14 декабря, и объясняется весь ход дела. ТАЙНЫЕ ОБЩЕСТВА. Историю тайного общества и возбужденного им мятежа можно передать в немногих словах. Масонские ложи, терпимые правительством, давно приучили русское дворянство к такой форме общежития. При Александре тайные общества составлялись так же легко, как теперь акционерные компании, и даже революционного в них было не больше, как в последних. Члены тайного общества собирались на секретные заседания, но сами были всем известны и прежде всего полиции. Само правительство предполагало возможным не только для гражданина, но и для чиновника принадлежать к тайному обществу и не видело в этом ничего преступного. Только указом 1822 г. от чиновников велено было отобрать показания, не принадлежат ли они к тайному обществу, и взять подписку, что впредь они ни к какому обществу принадлежать не будут. Молодые люди, офицеры во время похода, на бивуаках привыкли заводить речь о положении отечества, за которое они льют свою кровь; это было обычным содержанием офицерских бесед вокруг походного костра. Воротившись домой, они продолжали составлять кружки, похожие на мелкие клубы. Основанием этих кружков обыкновенно был общий стол; собираясь за общим столом, они обыкновенно читали по окончании обеда. Иностранный журнал, иностранная газета были потребностями для образованного гвардейского офицера, привыкшего зорко следить за тем, что делалось за границей. Чтение прерывалось обыкновенно рассуждениями о том, что делать, как служить. Никогда в истории нашей армии не встречались и неизвестно, встретятся ли когда-нибудь такие явления, какие тогда были обычны в армиях и гвардейских казармах. Собравшись вместе, обыкновенно заговаривали о язвах России, о закоснелости народа, о тягостном положении русского солдата, о равнодушии общества и т. д. Разговорившись, офицеры вдруг решат не употреблять с солдатами телесного наказания, даже бранного слова, и без указа начальства в полку вдруг исчезнут телесные наказания. Так было в гвардейских полках Преображенском и Семеновском. По окончании похода солдаты здесь не подвергались побоям; офицер остался бы на службе не более часа, если бы позволил себе кулак или даже грубое слово по отношению к солдату. Образованный, т. е. гвардейский, офицер исчез из петербургского общества; в театрах нельзя было встретить семеновца: он сидел в казарме, учил солдат грамоте. Семеновские офицеры уговорились не курить, потому что шеф их, государь, не курит. Никогда не существовало среди офицерских корпораций таких строгих нравов. Офицеры привыкли собираться и разговаривать; эти кружки незаметно превратились в тайные общества. В 1816 г. в Петербурге образовалось тайное общество из нескольких офицеров, преимущественно из гвардейских офицеров генерального штаба под руководством Никиты Муравьева, сына известного нам учителя Александра, и князя Трубецкого. Общество это было названо «Союз спасения» или «истинных и верных сынов отечества»; оно поставило себе довольно неопределенную цель — «содействовать в благих начинаниях правительству в искоренении всякого зла в управлении и в обществе». Это общество, расширяясь, выработало в 1818 г. устав, образцом которого послужил статут известного патриотического немецкого общества Тугенбунд, который подготовил национальное восстание против французов. Общество тогда приняло другое имя — «Союз. благоденствия»; задача его определена была несколько точнее. Поставив себе ту же цель — «содействовать благим начинаниям правительства», оно вместе с тем решило добиваться конституционного порядка, как удобнейшей для этой цели формы правления. Оно, однако же, не считало себя революционным; в обществе долго обдумывалась мысль обратиться с просьбой о разрешении к самому государю в уверенности, что он будет сочувствовать их целям. Расширяясь в составе, общество разнообразилось во мнениях; появились в нем бешеные головы, которые предлагали безумные насильственные проекты, но над этими проектами или улыбались, или отступали в ужасе. Это разнообразие мнений повело в 1821 г. к распадению Союза благоденствия. Когда распался Союз благоденствия, тогда из развалин его возникли два новых союза — Северный и Южный. Северный союз в первое время имел руководителем известного нам Никиту Муравьева, офицера генерального штаба, и статского советника Николая Тургенева. Он был в то время известен как автор превосходной книжки теории налогов; он много занимался политико-экономическими вопросами; его задушевной мечтой было работать над освобождением крестьян. В 1823 г. в Северное общество вступил Кондратий Рылеев, отставной артиллерист, служивший по выборам петербургского дворянства и вместе управлявший делами Североамериканской торговой компании. Он стал вождем Северного общества; здесь господствовали конституционно-монархические стремления. Гораздо решительнее было Южное общество; оно составилось из офицеров второй армии, расположенной в Киевской и Подольской губерниях. Главная квартира этой армии находилась в Тульчине (Подольской губернии). Вождем Южного общества стал командир пехотного Вятского полка Пестель, сын бывшего сибирского генерал-губернатора, человек образованный, умный и с очень решительным характером; благодаря этому вождю в Южном обществе получили преобладание республиканские стремления. Впрочем, Пестель не создавал определенной формы правления в уверенности, что ее выработает общее земское собрание; он надеялся быть членом этого собрания и готовил себе программу, обдумывая предметы, о которых будут говорить на соборе. СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА 1. Довольно трудно сказать, вышли ли бы общества. Северное и Южное, на улицу под революционным знаменем, если бы не одна несчастная случайность. Император Александр был бездетен; престол после него по закону 5 апреля 1797 г. должен был перейти к следующему брату, Константину, а Константин был также несчастен в семейной жизни, развелся с первой женой и женился на польке; так как дети этого брака не могли иметь права на престол, то Константин стал равнодушен к этому праву и в 1822 г. в письме к старшему брату отказался от престола. Старший брат принял отказ и манифестом 1823 г. назначил наследником престола следующего за Константином брата — Николая. Все это было довольно просто, потому что было необходимо. Но странно, что этот манифест не был обнародован и даже доведен до сведения самого нового наследника. В трех экземплярах этот манифест за печатью был положен в Москве в Успенском соборе, в Петербурге — в Сенате и в Государственном совете с собственноручной надписью государя: «Вскрыть после моей смерти». Таким образом, Николай, говорят, не имел точных сведений об ожидавшей его судьбе. Кроме государя и Константина, знали об этом только императрица-вдова, императрица-мать, да князь А. Н. Голицын, да еще Филарет, митрополит московский, который редактировал текст манифеста. Ничем разумным нельзя объяснить таинственность, в какую облечено было распоряжение о престолонаследии; надо прибавить к тому, что действовавшее тогда общество никогда не было тайной для Александра. Рассказы о доносчиках, которые будто бы выдали секрет, ничего не значат. Александр все знал: главных членов обоих союзов, их цели, читал даже некоторые их проекты. Когда Н. Тургенев был вождем Северного общества, раз ему передано было от имени императора увещание бросить заблуждение; увещание было передано не как приказание, а как «совет одного христианина другому». Повинуясь этому доброму совету и равнодушный к формам правления, к политической программе тайного общества, занятый только мыслью об освобождении крестьян, Тургенев покинул Россию и вышел из общества. Тогда Рылеев стал вождем Северного союза. В 1825 г. Александр поехал на юг России провожать свою больную императрицу и 19 ноября умер в Таганроге от тифозной горячки. Благодаря таинственности, которой облечен был вопрос о престолонаследии, смерть эта сопровождалась важным замешательством: великий князь Николай принес присягу Константину, а в Варшаве старший брат, Константин, принес присягу младшему, Николаю. Начались сношения, при тогдашних дорогах занявшие много времени. Этим временем междуцарствия и воспользовалось Северное тайное общество. Сами участники говорили, что никогда не было бы 14 декабря, если бы генерал-губернатор Петербурга принял предупредительные меры или манифест о престолонаследии был заявлен заранее. Генерал-губернатор Милорадович старался уверить себя, что частные собрания Северного союза имели только литературную цель; он хорошо знал цель этого общества. ВЫСТУПЛЕНИЕ 14 ДЕКАБРЯ 1825 г. Николай согласился принять престол, и 14 декабря была назначена присяга войск и общества. Члены Северного общества распространяли в некоторых казармах, где популярно было имя Константина, слух, что Константин вовсе не хочет отказаться от престола, что приготовляется насильственный захват власти и даже что великий князь арестован. Этими слухами и увлечены были некоторые гвардейские солдаты; значительная часть Московского гвардейского полка 14 декабря отказалась дать присягу. С распущенными знаменами в одних сюртуках солдаты бросились на Сенатскую площадь и построились здесь в каре; к ним присоединилась часть гвардейского гренадерского полка и весь гвардейский морской экипаж; всего собралось на Сенатской площади тысячи две. Члены тайного общества накануне решили действовать по настоянию Рылеева, который, впрочем, был уверен в неуспехе дела, но только твердил: «все-таки надо начать, что-нибудь выйдет». Диктатором назначен был князь С. Трубецкой, но он не явился на площадь, и напрасно его искали; всем распоряжался бывший в отставке и носивший простой сюртук Пущин, частью — Рылеев. Впрочем, каре мятежников стояло в бездействии в продолжение значительной части декабрьского дня. Великий князь Николай, собиравший около себя полки, оставшиеся ему верными и расположенные у Зимнего дворца, также оставался в бездействии в продолжение значительной части дня. Одна рота, приставшая к мятежникам, стремясь на Сенатскую площадь, забежала на внутренний двор Зимнего дворца, но встретилась с солдатами, которые остались верными Николаю, тогда они кинулись на площадь; Николай спросил: куда они? «Туда», — сказали солдаты, и Николай указал им дорогу, как пробраться к мятежникам. У одного мятежника была мысль о том, что он может решить дело насильственно; положив в оба кармана по заряженному пистолету, он поместился на Адмиралтейском бульваре; мимо него несколько раз прошел Николай, несколько раз обращался за справкой; офицер хорошо знал, что в обоих карманах лежит по пистолету, но у него не хватило духу на насилие. Так обе стороны спорили великодушием. Наконец, Николая уговорили в необходимости кончить дело до наступления ночи, в противном случае другая декабрьская ночь даст мятежникам возможность действовать. Приехавший только что из Варшавы Толь подступил к Николаю: «Государь, прикажите площадь очистить картечью или откажитесь от престола». Дали холостой залп, он не подействовал; выстрелили картечью — каре рассеялось; второй залп увеличил число трупов. Этим кончилось движение 14 декабря. Вожди были арестованы; на юге Муравьев-Апостол увлек за собой кучку солдат, но был взят с оружием в руках. Верховная следственная комиссия расследовала дело, а чрезвычайный суд произнес приговор, который был смягчен новым государем. По этому приговору пять участников дела были наказаны смертью через повешение, а остальные сосланы были в Сибирь. Всех привлеченных к следствию — 121 человек. Повешены были вожди обоих союзов: Пестель, Рылеев, Каховский (у которого хватило духу застрелить Милорадовича, когда тот после неудачной попытки уговорить мятежников возвращался к Николаю), Бестужев-Рюмин (один из деятельнейших распорядителей на площади 14 декабря) и С. Муравьев-Апостол, взятый на юге, в Киевской губернии, с оружием в руках. Так кончилось это движение, которое, как мы видели, стало возможным только благодаря стечению неожиданных обстоятельств. Я изложил событие 14 декабря кратко, имея в виду книгу, к которой можно обратиться для более близкого знакомства с событием: это «Восшествие императора Николая на престол», барона Корфа (сочинение, изданное по высочайшему повелению); книга очень верно воспроизводит события, только не все; подробнее изложена заметка о престолонаследии; мимоходом описывается история тайного общества, как и условия, его подготовившие. Книга эта была составлена по желанию покойного государя, когда он был еще наследником, и долго хранилась в рукописи, потом была несколько раз напечатана в ограниченном числе экземпляров и не выходила из стен дворца; она была обнародована только по вступлении на престол Александра II. ЗНАЧЕНИЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ 14 ДЕКАБРЯ 1825 г. Событию 14 декабря придавалось значение, какого оно не имело; приписывались ему последствия, которые не из него вытекали. Чтобы вернее оценить его, не следует прежде всего забывать его наружность. По наружности это один из тех дворцовых гвардейских переворотов, какие происходили по смерти Петра в продолжение XVIII в. В самом деле, движение вышло из гвардейских казарм, руководили им почти одни гвардейские офицеры, представители коренного, столбового русского дворянства. Движение было поднято по вопросу о престолонаследии, как поднимались все движения XVIII в., и на знамени движения было написано личное имя. В движении 14 декабря столько сходства с гвардейскими переворотами XVIII в., что современники, наблюдавшие это событие, не могли не вспомнить о гвардейских переворотах. В любопытнейшей записке приехавшего около того времени в Петербург родственника императрицы-матери принца Евгения Вюртембергского мы находим следующий характерный рассказ. Когда получена была в Петербурге весть о кончине государя, незадолго до 14 декабря, принц Евгений встретил во дворце петербургского генерал-губернатора графа Милорадовича, который, разговорившись о положении дел, выразил принцу сомнение в успехе дела, т. е. в успехе присяги великому князю Николаю, так как гвардия, по словам Милорадовича, очень привязана к Константину. «О каком успехе говорите вы, граф? — сказал Евгений, — я жду естественного перехода престола к великому князю Николаю, в случае если Константин будет настаивать на отречении, причем тут гвардия?» «Я с вами согласен, — отвечал Милорадович, — гвардии, понятно, не следовало мешаться в это, но она уже испокон века привыкла к этому и сроднилась с таким понятием». Итак, люди 14 декабря сделали дело, как не раз делали его в продолжение XVIII в. Теперь в последний раз русская дворянская гвардия хотела распорядиться престолом, а потом гвардия перестала быть дворянской. Несмотря на все сходство движения 14 декабря с дворцовыми переворотами XVIII в., оно вместе с тем существенно отличается от последних. Отличие это заключается не только в характере вождей движения, но и в цели. Знамя, на котором было написано личное имя Константина, выкинуто было только для солдат, которых уверили, что они восстают за угнетенных — великого князя Константина и за его супругу «Конституцию» (великий князь был женат на польке, а польки-де иногда носят очень странные имена). Вожди движения были одинаково равнодушны к обоим именам: они действовали не во имя лица, а во имя порядка. Ни одно гвардейское движение XVIII в. не имело целью нового государственного порядка. Впрочем, это было только стремление к новому порядку; самый порядок не был выработан вождями движения. Выходя на улицу, они не несли за собою определенного плана государственного устройства; они просто хотели воспользоваться замешательством при дворе, для того чтобы вызвать общество к деятельности. Их план таков: в случае удачи обратиться к Государственному совету и Сенату с предложением образовать временное правительство из пяти членов; были даже намечены эти члены; между ними рядом с Пестелем, самой дельной головой в тайном обществе, должен был сесть и знакомый нам М. М. Сперанский. Временное правительство должно было руководить делами до собрания Земской думы, той самой Земской думы, план которой проектировал Александр со Сперанским в преобразовательном проекте. Земская дума как учредительное собрание и должна была разработать новое государственное устройство. Таким образом, вожди движения поставили себе целью новый порядок, предоставив выработку этого порядка представителям земли, значит, движение было вызвано не определенным планом государственного устройства, а более накипевшими чувствами, которые побуждали как бы то ни было направить дело по другой колее. Тем не менее нет надобности приписывать этому движению особенно важные последствия. Один высокопоставленный сановник, встретив одного из арестованных декабристов, своего доброго знакомого князя Евгения Оболенского, с ужасом воскликнул: «Что вы наделали, князь. Вы отодвинули Россию по крайней мере на 50 лет назад». Это мнение утвердилось впоследствии; событие 14 декабря считали великим несчастьем, которое определило характер следующего царствования, как известно, очень нелиберального. Это — совершенно ложное представление; характер следующего царствования определился не 14 декабря; это царствование имело бы тот же характер и без 14 декабря; оно было прямым продолжением последнего десятилетия царствования Александра. Еще ранее 14 декабря предшественник Николая уже решительно вступил на ту дорогу, по которой шел его преемник. Притом мысль, чтобы мятеж 14 декабря мог отодвинуть Россию на 50 лет назад, невероятна уже потому, что в последние 50 лет она немного сделала шагов вперед: отодвинуться некуда было. Такое значение 14 декабря придавали, также помня фразу, которая не раз срывалась с языка Николая в продолжение его царствования; при встрече с каким-нибудь досадным проявлением вольного духа в обществе, он иногда говаривал: «Ah, се sont tougours mes amis de quatorse». Но напрасно было придавать этим словам буквальное значение. 14 декабря не было причиной направления следующего царствования, оно само было одним из последствий той причины, которая сообщила такое направление следующему царствованию. Причина эта заключалась в исходе, какой имели все преобразовательные начинания Александра. НЕУДАЧА ПРЕОБРАЗОВАНИЙ АЛЕКСАНДРА I. Нам известны начинания Александра I; все они были безуспешны. Лучшие из них те, которые остались бесплодными, другие имели худший результат, т. е. ухудшили положение дел. В самом деле, мечты о конституционном порядке осуществлены были на западном крае России, в Царстве Польском. Действие этой конституции причинило неисчислимый вред истории. Вред этот имел случай почувствовать сам виновник польской конституции. За пожалованную конституцию поляки вскоре отплатили упорной оппозицией на сейме, которая заставила отменить публичность заседаний и установить в Польше, помимо конституции, управление в чисто русском духе. Одним из лучших законов первых лет был указ 1803 г. 20 февраля о вольных хлебопашцах; на этот закон возлагали большие надежды, думали, что он подготовит постепенно и мирно освобождение крестьян. Лет за 20 со времени издания закона вышло на волю по добровольному соглашению с помещиками 30 тыс. душ крепостных крестьян, т. е. около 0,3% всего крепостного населения империи (по VI ревизии в 1818 г., его считалось до 10 млн ревизских душ). К такому микроскопическому результату привел закон, наделавший столько движения. Даже и административные реформы, новые центральные учреждения вовсе не внесли ожидаемого обновления в русскую жизнь, зато усилили очень заметно нескладицу в русском административном механизме. До тех пор в центре, как и в провинции, действовали, по крайней мере по наружности, коллегиальные учреждения. Государственный совет. Сенат и комитет министров были построены на том же коллегиальном начале, какое проведено было в губернских учреждениях Екатерины, а учреждения, служившие посредниками между теми и другими, министерства и главные управления, были основаны на начале единоличной власти и единоличной ответственности своих управителей; верх и низ управления построены были на ином начале, не на том, на каком держалась средина управления (это система передаточных учреждений). Вообще, если бы сторонний наблюдатель, который имел случай ознакомиться с русским государственным порядком и с русской общественной жизнью в конце царствования Екатерины, потом воротился бы в Россию в конце царствования Александра и внимательно вгляделся бы в русскую жизнь, он не заметил бы, что была эпоха правительственных и социальных преобразований; он не заметил бы царствования Александра. В чем заключалась причина этой безуспешности этих преобразовательных начинаний? Она заключалась в их внутренней непоследовательности, на которую я имел уже случай указать. В этой непоследовательности историческая оценка деятельности Александра. Новые правительственные учреждения, осуществленные или только задуманные, основаны были на начале законности, т. е. на идее твердого и для всех одинакового закона, который должен был стеснить произвол во всех сферах государственной и общественной жизни, в управлении, как и в обществе. Но по молчаливому или гласному признанию действующего закона целая половина населения империи, которого тогда считалось свыше 40 млн душ обоего пола, целая половина этого населения зависела не от закона, а от личного произвола владельца; следовательно, частные гражданские отношения не были согласованы с основаниями новых государственных учреждений, которые были введены или задуманы. По требованию исторической логики новые государственные учреждения должны были стать на готовую почву новых согласованных гражданских отношений, должны были вырастать из отношений, как следствие вырастает из своих причин. Император и его сотрудники решились вводить новые государственные учреждения раньше, чем будут созданы согласованные с ними гражданские отношения, хотели построить либеральную конституцию в обществе, половина которого находилась в рабстве, т. е. они надеялись добиться последствий раньше причин, которые их производили. Мы знаем и источник этого заблуждения; он заключается в преувеличенном значении, какое тогда придавали формам правления. Люди тех поколений были уверены, что все части общественных отношений изменятся, все частные вопросы разрешатся, новые нравы водворятся, как только будет осуществлен нарисованный смелой рукой план государственного устройства, т. е. система правительственных учреждений. Они расположены тем более были к такому мнению, что гораздо легче ввести конституцию, чем вести мелкую работу изучения действительности, работу преобразовательную. Первую работу можно начертать в короткое время и пожать славу; результаты второй работы никогда не будут оценены, даже замечены современниками и представляют очень мало пищи для исторического честолюбия.
