Николай Судзиловский-Руссель
Стенограмма передачи “Не так” на радиостанции “Эхо Москвы”
С.БУНТМАН: Мы продолжаем программу «Не так!», совместную с журналом «Знание — сила», и все тексты вы можете посмотреть, а также все можете послушать звуки передачи еще на нашем сайте в Интернете. А сегодня еще мы обратимся с вами тоже к удивительной биографии, но гораздо менее известного человека. И кстати, два вопроса, которые были в Интернете… первый вопрос чуть-чуть позже процитирую. «Какие механизмы, — спрашивает Наталья, юрист из Москвы, — работают на историческую память, а какие против нее?» Вот сейчас мы и это тоже попытаемся вместе с Сергеем Нехамкиным, историком и обозревателем газеты «Аргументы недели». Здравствуйте, Сергей!
С.НЕХАМКИН: Здравствуйте!
С.БУНТМАН: А второй, вернее, первый вопрос, который я не процитировал еще: «Не тот ли это Судзиловский, — пишет нам Олег, он занимается экономикой в Москве. — Не тот ли это Судзиловский, который где-то в начале того века был президентом Гавайских островов?»
С.НЕХАМКИН: Да, это тот.
С.БУНТМАН: Это тот. Да.
С.НЕХАМКИН: Это тот Николай Константинович Судзиловский, который был президентом Гавайских островов. Такая, странно звучащая должность, как председатель Земного шара, но потом я объясню, почему она совершенно правильно. Значит, это самая яркая, вернее, самая засвеченная страница его биографии. Но на самом деле, это настолько фантастическая, невероятная судьба, что даже президентство на Гавайских островах — это просто один из эпизодов…
С.БУНТМАН: Один из эпизодов, есть и равновесные ему, да?
С.НЕХАМКИН: Абсолютно. Абсолютно.
С.БУНТМАН: Ну что ж, давайте обратимся к Николаю Судзиловскому. Николай Судзиловский. И вот, он принадлежит нескольким эпохам, которые, вот, мы воспринимаем как несколько этапов, несколько эпох, там, и истории России, и не только России. Истории науки и истории революции, истории общества и истории политической. Но это все им-то воспринималась как единая его, неделимая жизнь. Когда он родился?
С.НЕХАМКИН: Он родился в 1850 году в Могилеве, отец был секретарем губернского суда, приходилось постоянно помогать отцу в разборе каких-то дел. Ну, и, понимаете, я когда-то брал интервью у своего очень любимого писателя, Юрия Владимировича Давыдова.
С.БУНТМАН: Да.
С.НЕХАМКИН: Да. И мы с ним заговорили о том, что толкало в революцию тогда самых разных людей — ну, не в революцию, скажем так, а в революционное движение. И Юрий Владимирович говорил о том, что это был такой… вот я не помню точную формулировку, но, скажем так, социализм чувства. Дело в том, что молодежь тогдашняя, она, конечно — в России — она, конечно, Маркса изучала, но в общем-то… и даже почитала его, там, да. Но в общем-то, никто ведь…
С.БУНТМАН: Кое-кто переводил, да.
С.НЕХАМКИН: Да. И переводили. Но в общем-то, никто ведь, по большому счету, не верил, что от прибавочной стоимости произойдет счастья человечества. А было действительно колоссальное ощущение несправедливости происходящего. И оно определило то самое брожение умов, которое началось тогда в России, ну а для брожения нужны дрожжи. Николай Судзиловский — это один из представителей, вот, как тут сказать, вот этих самых дрожжей.
С.БУНТМАН: Да. Да. Вот он дрожжи, вот, вместе с другими и есть.
С.НЕХАМКИН: Вот он дрожжи.
С.БУНТМАН: И он… как он приходит? Он начинает… он начинает с каких-то практических вещей все-таки, по-моему.
С.НЕХАМКИН: Нет, ну как приходит? Приходит он, как, наверное, все тогда приходили: Петербургский университет, учится на юриста, студенческие волнения, изгоняется…
С.БУНТМАН: Т.е. конец 60-х, да?
С.НЕХАМКИН: Да, где-то так. Значит, к большой своей радости — юриспруденция ему никогда не нравилась. Значит, занимается медициной, но потом как-то решает, что надо действовать. И ввязывается уже в активную революционную деятельность. Несколько лет находится на нелегальном положении. Значит, ну, вот знаете, я когда готовился к этому разговору, я просто посмотрел его биографию, так… и начал по датам сверять, когда чего происходило. Ну вот если барон Мюнхгаузен, он каждый день совершал подвиг, то Судзиловский, конечно, нет, но вот эти несколько лет — три-четыре — нахождения на нелегальном положении, это, ну, где-то раз в два, три, четыре месяца некое приключение, которого иному бы хватило на всю жизнь. А для него это, вот, вот, вот как бы, вот так, вот, ну, само собой, мимоходом…
С.БУНТМАН: Знаете, вот такое вот, по полюсам разбежалось. Если в свое время люди, которые занимались революционной работой — и в 60-х, в 70-х, и в 80-х — были такие, совершенно светлые рыцари, светлые, бескорыстные рыцари, потом они превратились в сознании в свою противоположность. Какие-то мрачные безумцы, ущемленные жизнью и всем мстящие. Вот, ни то, ни другое, наверное, не так — не совсем так.
С.НЕХАМКИН: Да, в общем, все не совсем так, но в общем, этот процесс и он пережил, по крайней мере, были у него периоды, когда он абсолютно разочаровался в революционной деятельности, в народолюбии, скажем так…
С.БУНТМАН: Народ его разочаровал сам?
С.НЕХАМКИН: Вы знаете, я ведь говорю «народолюбие», это я имею в виду не только Россию, потому что жизнь Судзиловского сложилась так, что его мотало, в общем-то, по половине Земного шара. Ну, скажем так, его самые разные народы разочаровали и разные обстоятельства жизни.
С.БУНТМАН: Народ вообще, как…
С.НЕХАМКИН: Но для этого, чтобы об этом говорить, надо просто пройти по этапам его биографии…
С.БУНТМАН: Давайте пройдем.
С.НЕХАМКИН: …чтобы было понятно, о чем дальше.
С.БУНТМАН: Да. Итак, после волнений он занимается медициной, он…
С.НЕХАМКИН: Не совсем так. Да, он занимается… т.е. он участвует в революционном движении, бежит из России, он не был арестован, ему, вот, повезло. Хотя его революционное движение — это знакомство с Желябовым, это какие-то там подготовки крестьянских восстаний, организации побегов, сам бежит от полиции, скрывается под документами немца-колониста, демонстрирует какое-то потрясающее самообладание. До конца жизни он входил в число самых разыскиваемых государственных преступников Российской империи, хотя уже давно жил… в 25 лет он оставил Россию и жил дальше по всему миру — куда его только судьба ни забрасывала. Он уезжает в Европу, заканчивает медицинское образование и при этом активно участвует в балканских всяких событиях. Особенно в Болгарии, вместе с Христо Ботевым он готовит вот тот отряд — ну вот, чтобы нам тут, как бы, это короче сказать. Ну, в общем, та функция, вот как Фидель Кастро на «Гранме», да… так вот, Судзиловский — это, будем считать, Че Гевара, он должен был быть, значит, в отряде Христо Ботева, с которым вместе формировал, значит, это самое подразделение, закупал оружие, подбирал людей. Он должен был быть врачом — так, и значит, дальше присоединиться к ним, но не сложилось. Вы знаете, тут судьба, настолько перенасыщенная событиями, что мы вынуждены очень многое спрямлять и проскакивать, да… Поэтому просто…
С.БУНТМАН: Давайте выбирать, да, давайте попробуем сейчас по основным этапам.
С.НЕХАМКИН: …берем пики этой судьбы, да?
С.БУНТМАН: Да, да, по основным этапам.
С.НЕХАМКИН: Значит, после этого он уезжает в Америку, живет в Сан-Франциско, становится очень популярным врачом в Сан-Франциско. Значит, и там начинается у него совершенно особая история: он насмерть схватывается с представителем русской православной церкви в Америке епископом Алеутским и Аляскинским Владимиром, которого Судзиловский — отдельная история, что и как — уличает в педофилии, и дальше начинается…
С.БУНТМАН: В казнокрадстве, по-моему, там еще было — там, растрата фонда…
С.НЕХАМКИН: Там много чего было, потому что…
С.БУНТМАН: Да.
С.НЕХАМКИН: …вышло так, что группа священников, которые должны были представлять в Америке русскую православную церковь — в это время абсолютно снесло крышу, значит, там, я не знаю, там… кто-то не вылезал из публичных домов, кто-то уходил в запои, кто-то клеил церковь афишами, значит, там, с опереточными актрисами. Значит, так или иначе, Судзиловский был предан анафеме — воцерквленные люди меня поправят, по-моему, это называлось анафема матафана — по-моему, так, т.е. самая страшная анафема. Началась схватка не на жизнь, а на смерть, в которую был вынужден вмешаться Победоносцев, обер-прокурор сената…
С.БУНТМАН: Синода.
С.НЕХАМКИН: Синода, и когда-то любимый профессор Судзиловского, в те времена, когда он еще учился на филфаке. Значит, Победоносцев сказал, что открылась, действительно, зловонная яма, если речь идет о таком поведении — а это действительно было так — «но вы же понимаете, какой это удар по престижу России, мы с вами оба любим России, мы хоть и стоим на разных политических позициях — я вам прошу, давайте замнем этот скандал». Да? Значит, эта борьба… Он, Судзиловский пошел навстречу Победоносцеву, скандал был замят, хотя там очень много перипетий во всех этих обстоятельствах. Значит, но борьба ему стоила большого душевного потрясения, он уехал на Гавайи, поскольку просто никого не хотел видеть, где сначала занимался фермерством, потом активно занялся агрономией, создал великолепную опытную станцию. Но именно опыт практической работы убедил его, что целый ряд сельскохозяйственных растений на Гавайях просто растить невыгодно, и это отдельное научное обоснование, почему.
С.БУНТМАН: Он опубликовал, публиковал эту свою теорию?
С.НЕХАМКИН: Так нет, смотрите, мы говорим про революционера Судзиловского, но надо говорить про Судзиловского-врача, который вошел в медицинские энциклопедии как исследователь тропических заболеваний, борьбы с туберкулезом, глазных болезней. Надо говорить про агронома, агробиолога, агрофизика, мелиоратора. Надо говорить про Судзиловского-этнографа, путешественника, географа. Про человека, который постоянно публиковался во всевозможной прессе, как нашей, так и зарубежной. Он был, вообще, в свое время…
С.БУНТМАН: И в России его публиковали?
С.НЕХАМКИН: В России он публиковался постоянно с Короленко… ну, как бы, слал из-за границы, что-то под псевдонимом, что-то… Здесь надо добавить, что в 27 лет он сменил фамилию и уже официально именовался доктор Руссель. Значит… Вот, значит, идея фермерства, несмотря на блестяще разработанную и блестяще функционирующую опытную станцию себя, ну, в общем, в его глазах, не очень оправдала — он начинает работать врачом, становится страшно популярным на Гавайях среди местного населения: Каука Лукини, русский доктор. А Гавайи в это время, они были в таком, в особом положении — это, вот, к нашему разговору, а почему президент Гавайских островов, да? Значит, ну, сразу объясним, что президент — это спикер парламента, выразимся так. Это реальная власть…
С.БУНТМАН: Председатель совета, да, вот такой вот он?
С.НЕХАМКИН: Ну, скорее спикер парламента. Так, значит, там была какая ситуация: значит, Гавайи уже практически утратили независимость и являлись территорией Соединенных Штатов, но еще не штатом.
С.БУНТМАН: Они очень долго не будут штатом.
С.НЕХАМКИН: Да.
С.БУНТМАН: …еще очень, они последние войдут.
С.НЕХАМКИН: Да. Им был разрешен свой парламент. Да? И хотя большинство — ну, не большинство, здесь надо оговориться — хотя наиболее активная часть избирателей, естественно, были потомками американцев и сами по себе американцами, потомками миссионеров, как их звали… Значит, там, естественно, существовали республиканская и демократическая партия, ну Судзиловский возглавил партию «независимых», гомрулеров…
С.БУНТМАН: И выиграл?
С.НЕХАМКИН: Выиграл выборы, стал председателем парламента.
С.БУНТМАН: Мы продолжим рассказ об этом удивительном человеке через несколько минут после новостей и рекламы. Это программа «Не так!».
НОВОСТИ
С.БУНТМАН: Это передача, совместная с журналом «Знание — сила», Сергей Нехамкин у нас в гостях, историк и обозреватель газеты «Аргументы недели». Мы говорим о Николае Судзиловском, который у нас уже доктор Руссель. Уже мы в той части своей биографии, к которой мы обратились. Как раз он выигрывает… выигрывает у нас выборы, там, на Гавайях…
С.НЕХАМКИН: На Гавайских островах.
С.БУНТМАН: Да. И возглавляет, собственно говоря, гавайский парламент.
С.НЕХАМКИН: Местный парламент.
С.БУНТМАН: Да.
С.НЕХАМКИН: Местный парламент, и всячески противодействует присоединению Гавайев к Соединенным Штатам — у него по этому поводу были всякие переписки и скандалы с тогдашними американскими президентами — в частности, Мак-Кинли. Ну, в конце концов эта борьба закончилась для него… Ну, знаете, поступили совершенно элементарно: они просто перекупили нескольких депутатов из его фракции, Судзиловский был снят со своего поста, и гроссмейстеру таким образом поставили детский мат. Значит, у него начинается очень большой какой-то такой… очередной перелом в жизни, он уезжает в Китай — тем более, что он постоянно ведь держит связь с Россией и отслеживает российскую ситуацию. Он уезжает в Китай, формально — заниматься медициной. Фактически, у него был замысел возглавить отряд хунхузов, перейти российскую границу, напасть на Корейскую и Акатуйскую каторгу и освободить русских пленных. Не русских пленных, а заключенных.
С.БУНТМАН: Политических каторжан, да.
С.НЕХАМКИН: Каторжан, да.
С.БУНТМАН: Так.
С.НЕХАМКИН: Да? Но здесь начинается Русско-Японская война, Судзиловский уезжает в Японию, где разворачивает феноменальную, колоссальную, так сказать, потрясшую весь мир, ставшую предметом обсуждения во всем… в самых разных странах, естественно, включая Россию наверху — работу по революционной агитации русских военнопленных в Японии. Она оказалась невероятно успешной, имя, ну, скажем так, одного из разагитированных Судзиловским людей, наверное, известно каждому — это Алексей Силыч Новиков-Прибой, он матрос Новиков… Он же матрос Новиков. В то время, значит… на самом деле, Судзиловский готовил более широкий замысел, потому что началась первая русская революция. Он рассчитывал с большим количеством распропагандированных им пленных высадиться на российском берегу, объединиться с мятежным, уже практически переметнувшимся на сторону революции гарнизоном Владивостока. У него получалось порядка, по его расчетам, 70 тысяч штыков, плюс, в Манчжурии еще стояла нерасформированная русская армия — огромное количество мужчин, оторванных от дома, находящихся в состоянии брожения. Ну в общем, а дальше план был — двигаться по Транссибирской…
С.БУНТМАН: По Транссибирской, на запад, да.
С.НЕХАМКИН: …в центральную Россию, да. На свою беду, как он говорил, «черт меня дернул связаться с эсерами», у эсеров был Азеф, Азеф проинформировал про этот замысел кого надо, и с пленными поступили… ну, вот то, что на языке лагерных оперов «разводить масти», т.е. начали отправлять небольшими группами, т.е. смешивая с более инертной массой — так или иначе, план сорвался. Но здесь интересен еще один эпизод в его жизни, который говорит, что все-таки все в этом человеке было не так, да? Значит, в силу целого ряда происходивших тогда событий, где-то в начале 1906 года в руки Судзиловскому попал план укреплений острова Русский.
С.БУНТМАН: Так.
С.НЕХАМКИН: Дальневосточного Кронштадта. Да? За который, естественно, любая спецслужба мира дорого бы отдала. Судзиловский предпочел в присутствии свидетелей сжечь этот план, прокомментировав это все словами, что все думают, что русские революционеры — это предатели своей страны. Так вот, мы власть ненавидим, а предавать свое государство мы не хотим.
С.БУНТМАН: Но при этом, вот, например, формируя и желая сформировать отряды военнопленных, он в какие-то контакты входил с японским правительством? С властями…
С.НЕХАМКИН: Да, он, естественно, входил в контакты с японскими властями, но японцы к этому относились очень настороженно, потому что, во-первых, значит, часть боялась, что революционные настроения перекинутся на саму Японию, ну а часть исходила из того, что ему надо просто не мешать. Ну, в конце концов, ну ослабляет противника… Ну, а кроме того, как бы, формально это же была сугубо просветительская работа. Он, например, учил военнопленных грамоте. Замечательная фраза у него есть в одном из писем, что «Боже мой, русскому языку надо пойти в армию, отвоевать, попасть в плен в Японию для того, чтобы начать учить грамоту, да? Не это ли уже само по себе основание для того, чтобы свергнуть существующий строй».
С.БУНТМАН: Хорошая логика. Понятно, да.
С.НЕХАМКИН: Нет, ну, как бы, мы говорим о той логике, в которой он жил. При этом обратите внимание, так сказать, план укрепления острова Русский он предпочел уничтожить, но не отдать ни в чьи руки.
С.БУНТМАН: Нет, он революционер, но не шпион.
С.НЕХАМКИН: Да.
С.БУНТМАН: На что жил, спрашивает у нас, я напоми… слушатель, подписавшийся Серж: «На что жил ваш герой и где брал деньги?»
С.НЕХАМКИН: Значит, он ведь был очень хороший врач. В Сан-Франциско он вообще был самый популярный врач. На Гавайях… на Гавайях он тоже был очень популярным врачом. В Японии… ну, он начал распродавать свою фирму просто, которая за ним была. Ну и самом деле, человек-то был скромный, не так много ему надо было. И вот, к вопросу о связях с Японией… понимаете, агитационная литература к нему, в общем-то, приходила бесплатно, а дальше он говорил о том, что «в России царские власти считают, что на меня работает огромный аппарат. Да Господь с вами! Я один, я сам все пишу, сам все организую, а еще ночами пакую тюки с литературой». Так что нет, он был… временами он был довольно обеспеченный человек.
С.БУНТМАН: Вот именно за счет своей практики?
С.НЕХАМКИН: За счет своей практики — он был очень хороший врач и очень популярный.
С.БУНТМАН: Но что же тогда… Вот это у нас год такой, 1905, может быть, 1906.
С.НЕХАМКИН: 1905, 1906… Дальше начинается очень тяжелый период в его жизни, у него умерла его жена — это была его вторая жена, Леокадия Шебека. Кстати, она была племянницей шефа корпуса жандармов Российской империи — вот такие интересные бывают в жизни повороты. Он очень тяжело пережил ее смерть, он разочаровался в попытках объединить каким-то образом революционное движение. Он ведь не примыкал ни к одной партии и, подобно Герману Лопатину, мог называть себя партизаном русской революции. Сам он это именовал «практический революционер». Он уезжает на Филиппины, где начинается очень мутный и тяжелый период для него. Хотя там он тоже создает частную клинику. Но в общем, все кончается тем, что, по-моему, где-то в 1913, что ли, году, может, чуть раньше, он вообще на год исчезает из жизни и литературы никакой… сведений о нем никаких не было. Вплоть до того, что появились уже некрологи. Выяснилось просто, что в состоянии депрессии он уехал на какой-то заброшенный филиппинский остров и год жил один таким вот Робинзоном Крузо, просто чтобы никого не видеть. Да? Потом он появился. Значит, занимался сугубо медициной. Во время Первой мировой войны переехал в Японию — опять же, занимался медициной: лечение туберкулеза, костного туберкулеза. От предложений заняться революционной пропагандой отказывался категорически, говоря, что идет сейчас Первая мировая война — не время сводить счеты, в случае чего будет плохо и седокам, и лошади, как он говорил. Значит, Февральскую революцию принял с восторгом, Октябрьскую революцию не принял совершенно.
С.БУНТМАН: А почему?
С.НЕХАМКИН: Ну, тут надо говорить о его философии, о его взглядах. Ну, помимо всего прочего, он просто… его статьи о Ленине тогда ну совершенно гневные, и вообще, о происходящем в России. «Уперший мутные глаза в мировую революцию, народ поверил немецким наймитам», там, да… ну, в общем…
С.БУНТМАН: Так даже, да?
С.НЕХАМКИН: Так даже, даже так. В это время он перебирается в Китай, у него уже новая семья, потому что в Японии он женился на своей служанке японке. Я понимаю, что если бы снимался сериал, то ее должна была играть некая щебечущая, такая, милая, так сказать, субтильная актриса с раскосыми глазами, но это был, судя по фотографиям, совершенно другой типаж — скорее уж Нина Усатова такая. Ведь это были уже очень пожилые люди. Тем не менее, у него рождается дочка Флора, плюс, он еще на Филиппинах усыновил двух мальчиков, детей своего умершего пациента. Значит, Дик и Гарри.
С.БУНТМАН: Так.
С.НЕХАМКИН: Значит, он перебирается в Китай, работает врачом. Но тут начинается поволжский голод… тут начинается поволжский голод, и он становится одним из тех, кто организует сбор средств для голодающих.
С.БУНТМАН: Так.
С.НЕХАМКИН: Снова неожиданный политический поворот — я же говорю, все «не так» в этом человеке. Он говорит, что надо признать большевиков, потому что, значит… заявляет, потому что они победили, это единственная реальная власть. Надеяться, что мы сможем помочь голодающим без их поддержки — глупость. Значит, опять разрыв со своими и прежними соратники, и с окружением. Дальше в Китае начинаются свои страсти, своя революция, у него очень нелегкий период, он, так сказать, неблагонадежный, на руках у него семь человек, он единственный кормилец, самому уже за 70. А из Москвы начинает поступать ему пенсия от общества политкаторжан как старому борцу с царским режимом, его уже вовсю обхаживает Тарахан, первый посол советский в Китае. Ну и в принципе, это уже смертельно усталый человек. Начинаются переговоры о том, чтобы вернуться в Советский Союз, он их затягивает, мотивируя… наверное, совершенно искренне говоря, что «вообще-то как-то я полжизни прожил в тропиках, возвращаться в российские морозы тяжело, поэтому Санкт-Петербург, Москва мне не подходят, может быть, Владивосток?» Там были еще перебои с поступлением пенсии, в общем, там, свои отдельные страсти и истории. Значит, так или иначе, он решает вернуться, но в 1930 году он умер.
С.БУНТМАН: А где?
С.НЕХАМКИН: Произошло это в Китае.
С.БУНТМАН: В Китае, да?
С.НЕХАМКИН: В Тяньцзине. И по местному обычаю, он был сожжен на погребальном костре, его дочь зажгла факел, и вот такое вот необычное завершение необычной судьбы.
С.БУНТМАН: Он… сколько языков он знал? Потому что…
С.НЕХАМКИН: Ой!.. Ой, это очень хороший вопрос. Я не знаю. Но я знаю, что он приезжал в страну, да… а перечень — я ведь очень коротко перечислил те страны, где он, как бы, ну, скажем так, засветился. Он приезжал в страну, через несколько месяцев он начинал говорить на этом языке, еще через несколько месяцев он начинал писать на этом языке, он уже… он отличался невероятным, все вспоминают, личным обаянием. Вообще, ведь фигура чисто акунинская такая, да? Значит, отличался невероятным личным обаянием, обрастал связями, людьми, и если мы начнем перечислять тех, с кем судьба его сводила — или лично, или по переписке…
С.БУНТМАН: Ну вот, Победоносцева мы уже знаем.
С.НЕХАМКИН: Маркс, Энгельс, Стивенсон — Роберт Льюис…
С.БУНТМАН: Да? Они где познакомились? Там, где-то на островах?
С.НЕХАМКИН: Ну, с самим Стивенсоном если виделись, то только перед смертью Стивенсона, но в архиве…
С.БУНТМАН: На островах..?
С.НЕХАМКИН: Да, на островах, да, да, да. Просто в архиве сохранилась визитка Стивенсона, т.е. отсюда предположение, что Стивенсон дал. Но с его женой, вдовой…
С.БУНТМАН: Ну тогда, может, на Гавайях, может…
С.НЕХАМКИН: Ну, на Гавайях, на Гавайях. Значит, ну а с его вдовой и пасынком, которому, значит, был посвящен «Остров сокровищ»…
С.БУНТМАН: А, Фанни Осборн и Ллойд Осборн, да, да, да.
С.НЕХАМКИН: Да, да, да. Да, да, да. Они были в замечательных отношениях. Значит, ну… мы собьемся, потому что там… это какой-то невероятный набор имен. Какие-то болгарские ключевые революционеры, какие-то румынские ключевые революционеры, какие-то политики, с которыми он состоял — мирового класса — в переписке. Значит, или не в переписке, а в личном знакомстве. Сунь Ятсен, значит…
С.БУНТМАН: Конечно.
С.НЕХАМКИН: Я просто боюсь сбиться. Лев Толстой, потому что…
С.БУНТМАН: Да, вот со Львом Толстым — здесь неизбежно, потому что здесь, конечно… как Лев Толстой, такой человек, как Судзиловский, должен был принимать или каким-то образом примыкать, участие в глобальных затеях Льва Николаевича.
С.НЕХАМКИН: Глобальные затеи — просто, вот, как раз…
С.БУНТМАН: Те же самые духоборы.
С.НЕХАМКИН: Судзиловский же был действительно большой энтузиаст освоения Гавайев, да? И он определил, какие растения можно растить, а какие нельзя — там, апельсины, лимоны, там, кофе, сахарный тростник.
С.БУНТМАН: Но не репу и картошку — ну да.
С.НЕХАМКИН: Что?
С.БУНТМАН: Но не репу и картошку.
С.НЕХАМКИН: Но не репу и картошку, но тем не менее, он опытным путем… там была огромная великолепная опытная станция, развернутая Судзиловским. Значит… которую показывали всем приезжающими. Значит… а как раз началась история с русскими духоборами — духоборы решили покинуть Россию и искали, куда им направить свои стопы. Но вот, было… Лев Тостой был знаменем этого движения такого…
С.БУНТМАН: А были там практики, несколько.
С.НЕХАМКИН: А были практики. Вот практиками были Сулержицкий, соратник Станиславского…
С.БУНТМАН: Да.
С.НЕХАМКИН: И Бонч-Бруевич, будущий знаменитый соратник Ленина. Так вот, с Бонч-Бруевичем они были в постоянной связи.
С.БУНТМАН: Т.е. один из вариантов рассматривался, что и Гавайи?
С.НЕХАМКИН: Ну, Судзиловский агитировал за то, чтобы духоборов отправить на Гавайи. Т.е. там бы сейчас, если бы этот замысел удался, то на Гавайях была бы огромная русская колония.
С.БУНТМАН: Ну да, а сейчас она в Канаде, и на севере Штатов. На севере Штатов. И обязательно, мне кажется, очень нужно… все-таки идейно кто он был? Идейно, по убеждениям? Каковы его убеждения? Что от этого осталось?
С.НЕХАМКИН: Ну, считается… Нет, ну он даже одно время, как бы, даже формально состоял в партии эсеров, но реально ни к одной политической партии он не примыкал. У него была своя философия, очень смешно, потому что… Ну, или не смешно — я не знаю, как это… Но вот Рабиндранат Тагор говорил, что на его взгляды сильное влияние оказала попавшая ему когда-то в руки философская книга доктора Русселя. От него осталось колоссальное наследие. Значит, архив… Если говорить о литературе, то, ну, наверное, я вспомню лучшее жизнеописание Судзиловского — это покойного белорусского историка Михаила Ивановича Иосько, да, «Николай Судзиловский-Руссель» книга. Вообще, наверное, как-то забытый в России, он поминается регулярно в Белоруссии, поскольку проходит по категории «Наши славные земляки». (смеется)
С.БУНТМАН: Ну конечно, да. Он немножко так, по департаменту краеведения, да, выходит. (смеются)
С.НЕХАМКИН: Да, ну вот, значит, как бы, мой отец — я сам из Белоруссии — мой отец всю жизнь занимался Судзиловским, поэтому, собственно говоря, я имею моральное право говорить, потому что с детства эту фамилию…
С.БУНТМАН: А скажите, изданы ли его книги, собственно? Переиздавались ли его труды?
С.НЕХАМКИН: Я, насколько я знаю, нет. Вы знаете, ну, какие книги? Значит, медицинская литература — ну, наверное, это время ушло. Этнографическая литература — там, я не знаю, о Гавайях, Филиппинах, о Полинезии, о Японии, о Китае… ну, она представляет интерес скорее для специалистов. Политические взгляды… ну, уже время провернулось, и… На самом деле, может быть, есть своя закономерность в том, что вот так вот он оказался, человек своей эпохи, но и забывать такие судьбы тоже плохо.
С.БУНТМАН: А вот, не знаю, была такая серия «Пламенные революционеры», а вот, серия другая, «Жизнь замечательных людей», существующая и поныне. А вот книжку в ней-то сделать, вот выпустить такого вот, о человеке… Вообще, он сейчас не столько как автор, сколько герой, герой…
С.НЕХАМКИН: Он герой, колоссальный герой своего времени…
С.БУНТМАН: Вот герой исторического повествования, да.
С.НЕХАМКИН: Герой исторического повествования.
С.БУНТМАН: Связанный массой каких-то ниточек со всеми.
С.НЕХАМКИН: Да, да.
С.БУНТМАН: Андрею отвечу, что 8 только европейских. Тут Андрей написал, что 8 языков знал Судзиловский. Насколько… насколько известно, что 8 — это только европейских.
С.НЕХАМКИН: Только европейских, да?
С.БУНТМАН: У меня такое ощущение, да.
С.НЕХАМКИН: Ну…
С.БУНТМАН: Только основных таких языков.
С.НЕХАМКИН: Ну, считайте, болгарский, румынский — еще добавьте к основным языка, да, европейским.
С.БУНТМАН: Да. Ну вот, получается, 8 и без свидетельств достаточно много в разной степени.
С.НЕХАМКИН: Причем, ведь что значит, знал? Он на них писал, он публиковался постоянно на них.
С.БУНТМАН: Ну, не говорю уж о главных языках, но он мог и общаться, и необычайная его популярность еще в том и состояла, что он мог общаться на том языке, он учился общаться на том языке.
С.НЕХАМКИН: Да, да. Ну, ну… гавайский — он тут же разговаривал с канаками на их языке, т.е., как-то…
С.БУНТМАН: Так что вот здесь и вот эта партия «независимости», она на одних… не выжила бы на одних миссионерах. Вот…
С.НЕХАМКИН: Нет, ну он как раз против миссионеров был.
С.БУНТМАН: Вот. Вот.
С.НЕХАМКИН: Он как раз против миссионеров.
С.БУНТМАН: Там английским не обойдешься.
С.НЕХАМКИН: Да. Английским не обойдешься — это безусловно.
С.БУНТМАН: Вообще, честно говоря, мы слишком… слишком мало придаем, наверное, значения свидетельствам, описаниям… вот тот же, вот, судя по всему, знакомец — не непосредственно, хоть через одно звено — тот же самый Роберт Льюис Стивенсон, кроме всего прочего, он был путешественник и исследователь, он с этого и начинал. Описывал край, описывал нравы и описывал все — те же самые, по медицинской части, тот же самый остров-лепрозорий Молокаи, на котором он бывал неоднократно. Вот, так что здесь он должен быть героем повествования, и со своими… он должен стать героем, я так думаю.
С.НЕХАМКИН: Ну, наверное, найдутся желающие, да. Я знаю, что архив его сохранился. О нем очень много писали… Ну, не очень, но, скажем так, достаточно много писали в 60-е — 70-е годы, особенно в Белоруссии. Там была такая когорта… ну, Михаил Иванович Иосько это называл «руссельведы».
С.БУНТМАН: Те, которые Судзиловским занимались, да.
С.НЕХАМКИН: Да, Борис Самойлович Клейн, сам Иосько, Михаил Федорович Мельников… ну в общем, как бы… и… Да, о нем достаточно много литературы. Но понимаете, потом эта фигура ушла еще и потому, что, разумеется, сейчас более востребованы, там, верные слуги царя и Отечества. И такая рода шебутная, мечущаяся и в то же время абсолютно идейно ориентированная на сокрушение царского строя фигура, как Николай Константинович Судзиловский, ну, наверное, не в чести, хотя, по-моему, зря — как пел Вася Шумов когда-то, «все наше», да? И таких людей тоже нельзя забывать.
С.БУНТМАН: Да. Ну вот, он как-то оказался… оказался нигде, вот, в памяти, он выпадал из памяти и…
С.НЕХАМКИН: Он был сам по себе.
С.БУНТМАН: Да, он… Он и оказался и в истории сам по себе, и тут же, вот, с такими же периодами, вот, выключениями из всего, какие у него и бывали в жизни, когда он отправлялся вдруг на острова.
С.НЕХАМКИН: Или на Гавайи.
С.БУНТМАН: Или на Гавайи, или, вот, на Филиппины, или… вот на чем все-таки… интересно, на чем все-таки такие люди, вот, внутренне работают? Ну вот что это такое? Внутренняя убежденность или желание полезной деятельности невероятно… полезной деятельности, справедливости, и все для этого сделать?
С.НЕХАМКИН: Я думал…
С.БУНТМАН: Ведь увлекающаяся натура.
С.НЕХАМКИН: Я думал об этом. Вы знаете, вот он как-то в своих записках… такой у него проходит подспудный образ птицы, которая летит. И вот если она перестанет махать крыльями, она, значит, падает камнем. А в то же время, сама птица летит, и не знает, где ее уже гнездо, куда ее занесет дальше судьба. Какие-то ориентиры есть, но дальше… Что им двигало, не знаю — я думаю, скорее всего, что-то вроде толстовского «делай, как должно, и будь что будет».
С.БУНТМАН: И будь что будет.
С.НЕХАМКИН: Да? Он делал, как должно, всю жизнь. Значит, выходило, как правило, неудачно. Сестра написала ему: «Что ж у тебя за планета такая, значит, никто так замечательно не начинает дела, и никто так в результате не проваливает их». Ну, наверное, он сам решал, сам делал свой выбор, сам себя, в случае чего, казнил. Так. Я, думая о нем, всегда вспоминаю слова Юрия Трифонова «какие были люди, таких больше нет — время пережгло их дотла».
С.БУНТМАН: Наверное, да. Но какой бы мог получиться фильм, я бы сказал.
С.НЕХАМКИН: Да. Сериал.
С.БУНТМАН: Потрясающий. Николай Судзиловский-Руссель, замечательный совершенно человек и удивительный такой вот, оставивший следы много где. При этом лишенный, может быть, злобы многих авантюристов, которых приводило к каким-то таким и смертоубийственным, и ужаснейшим поступкам. А здесь…
С.НЕХАМКИН: Да, вот чего-чего, а злобы там не было.
С.БУНТМАН: Да. Здесь и страстный, и революционный, и полезный, и как доктор, и как исследователь, и как политический деятель. Спасибо большое! Сегодня в «Не таке» рассказывал Сергей Нехамкин, историк и обозреватель газеты «Аргументы недели». Это была программа «Не так!».
