Николай I. Часть 1

Аудио-лекции Монархия, Николай I, Романовы

Стенограмма передачи “Не так” на радиостанции “Эхо Москвы”

20 апреля 2002 года
В прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» программа «Не так!» В гостях — Андрей Левандовский, историк.
Эфир ведет Сергей Бунтман

С.БУНТМАН: В эфире совместная программа с журналом «Знание-Сила». Мы начинаем сегодня царствование Николая 1, правда, мы его начали уже два раза то есть, со смертью Александра 1, событиями в Таганроге, с неясностью завещания, то есть наоборот, с ясностью все завещалось Николаю, а не Константину, но народ не знал об этом. Неясности были внешнего характера. И как раз по поводу неясности, выразившейся в волнениях, мы проводили «круглый стол» вокруг декабристов и их восстания. Собственно, сейчас уже мы приступаем к царствованию Николая 1, а не к тем мятежам и казням, которые мрачили начало царствования Николая Павловича. Итак, что принял Николай 1, как он будет сдавать свою империю Александру П, в каком порядке он ее принял, и что хотел сделать.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Вопрос «в масть», потому что один из первых документов, который вышел из-под его пера уже в новом качестве как государя это письмо Константину Павловичу, брату, промежуточному государю на несколько дней — с рассказом о произошедшем в Петербурге 14 декабря. И там как раз поразительная игра со словом «порядок». Порядок там совершенно определенно употребляется в двух смыслах есть «порядок» с маленькой буквы и в кавычках это тот лже-порядок, который создал его брат. У Николая, в общем-то, хотя он был предельно всегда корректен официально по отношению к своему предшественнику у него, конечно, негативное отношение к Александру. Николай человек все-таки внутренне цельный, и, в общем, здоровый. Он не терпел фантазмов, гротесков, не терпел рывков туда-сюда. С одной стороны — план государственного преобразования Сперанского, довольно интересные реформы начала царствования, с другой стороны Магницкий, погром университетов, военные поселения, — с его точки зрения все это порядок в кавычках. Тот порядок, который довел до смуты. И там же порядок сакральный он совершенно очевидно пишет о Порядке с большой буквы, о Порядке, который в России был, который он должен восстановить, и который будет всегда.
С.БУНТМАН: Был порядок когда? Когда это было для Николая?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Всегда, кроме тех случаев, когда этот порядок нарушался злонамеренными личностями. Николай, конечно, карамзинист. В его личном фонде лежит рукопись, «Записки о древней и новой России» Карамзина, с пометками. Переписанный, естественно набело, великолепным почерком. То есть, другими словами эта рукопись у него всегда была под рукой. И Карамзин очень его уважал и любил. Любопытно, что Карамзин успел ему дать урок политграмоты лично, уже как царю. Карамзин ведь 14 декабря был в Зимнем дворце, и сохранилось его интереснейшее письмо я был там, я выходил на площадь, я слышал гневные крики. Если для него Сперанский был зло, то это был вообще Апокалипсис. И он там подхватил простуду, и, судя по всему, от нее скоро умер. Но успел поговорить с Николаем Павловичем. При этом, кстати, присутствовала Мария Федоровна, и Карамзин был настолько резок по отношению к Александру, что она все время затыкала уши, и говорила пожалейте меня, я же мать, на что он отвечал в свойственном ему духе я имею честь говорить не только с матерью усопшего, но и ныне здравствующего государя, — давая тем понять, что он на Николая возлагает огромные надежды. Николай бы не смог так все сформулировать фундаментально и блестяще, как Карамзин, и это были его взгляды: Россия это от бога самодержавная страна, империя, любые попытки ограничить самодержавную власть ввести конституционность, какое-то излишнее самоуправление, автономию — это неизбежное крушение с одной стороны, а с другой стороны монарх — это испытание, это крест. И взявши на себя этот крест, нужно нести его до конца он удивительно ответственный монарх, тут ничего не скажешь.

С.БУНТМАН: Это крест и это служба есть практические дела, к которым Николай был чрезвычайно склонен. Какова практическая сторона этого служения?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Здесь одно тесно сплеталось с другим. Это, кстати, может быть одно из главных «не так» в русской истории. Николай — человек с практическим умом, несомненно. Он ясно видит проблему, искренне и очень последовательно ищет пути к ее решению, и самое главное, он способен принимать решения это огромное достоинство. И следить за тем, чтобы это решение проводилось в жизнь. И в то же время, в чем и была, может быть его сила, — конкретные проблемы всегда освещались сакральным пламенем. Вспоминали многие когда решалась какая-то серьезная проблема, была альтернатива он, как правило, делал жест вроде как «подожди», и начиналась какая-то мгновенная медитация он воспринимал какой-то ток, и потом, очнувшись, — «будет так». То есть это было не как у Александра, об этом не было разговора, но было ощущение такое, что он подчиняется неким высшим силам. Это искренне очень было.
С.БУНТМАН: Но и высшие силы для Николая, судя по всему, имели какую-то большую упорядоченность, чем для Александра. Если Александр все время с тревогой ждал некоего знака, который заставлял бы его резко менять свое поведение или сделать какой-то неожиданный поступок, то Николай, судя по всему, верил в очень большую выстроенность промысла, и главное следовать ему очень четко.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Совершенно справедливо. Вообще, если говорить о его главной отличительной черте это человек, как сейчас бы сказали, «сдвинутый на идее порядка». Герцен про него писал: «казармы, канцелярии его идеалы», — грубо, но справедливо. Недаром он, как никто другой, — хотя у Романовых это вообще слабость, — любил смотры, парады, на которых сам командовал. Вы представляете он своим высоким тенором, который слышен во всех уголках плаца, дает команду, его подхватывают офицеры? У него высокий тенор, великолепный для командования. Вообще у него внешний тип образцового строевика, офицера: грудь навыкате, великолепная фигура, отменная фигура, и голос как раз для командования самый подходящий звучный, сильный и чуть выше обычного. И огромная масса народа приходит в упорядоченное движение, идет в нужном ритме и нужном направлении, приходит в нужное время туда, куда надо вот идеал. Вот как бы управлять так всей страной это было бы да, но это невозможно. И тут казарму заменила канцелярия. Отсюда, конечно, бюрократизация России. С его точки зрения все нити должны быть в его руках. А нити это бюрократические структуры, конечно. Чем более будет разветвлена структура, тем больше будет порядка. Он штат чиновников за 25 лет увеличил в 4 раза. С Екатерины по конец правления Александра их было 16-20 тысяч, — это очень немного для России, с нынешними временами не сравнить. Население России тогда было где-то за 20 млн. А при Николае около 100 тысяч, то есть не сравнимо в процентном отношении с нашими временами, но все-таки сопоставимо с ростом населения. Вот всех поставить под надзор, под контроль. Идея в духе линейной системы. Царь принимает решение, министерство разрабатывает его, и идут входящие бумаги на губернский уровень. Там все то переваривается, и даются указания на уездный уровень. И приводятся в исполнение. И потом обратный поток бумаг с отчетами, разъяснениями, цифрами и так далее.
С.БУНТМАН: Который, в конце концов, в сведенном виде должен доходить до государя.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: То есть государь на входе и на выходе. Все это было бы хорошо, но в его же царствование Львом Толстым было написано: «гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним шагать». Именно при Николае, по-моему, впервые появляются две России официальная, бумажная, канцелярская, где все в образцовом порядке, и реальная, которая от нее все больше и больше отрывается. Совершенно справедливо Чернышевский говорил: «бюрократы живут, задрав рыло кверху» это неизбежно вот вверх все идет как надо, главное угадать, чего хотят. А работать не с теми, кто внизу от тех никаких импульсов, только что доброхотное даяние. Поэтому самое главное было исходящую бумагу составить такую, чтобы все соответствовало. Николай это, по-моему, ощущал, и с каждым десятилетием все в большей степени. Отсюда, между прочим, тоже особое страной управление Канцелярия первое отделение, второе, третье, всего шесть. Собственная Его Императорского Величества Канцелярия вот это очень характерно: стремление наиболее важные дела взять под свой личный контроль. То есть, он как бы ощущает: система буксует, рутинные дела кое-как справят, а вот, скажем, политический надзор или кавказские дела нельзя никак доверять. Или новый свод законов это под свой личный контроль, через свою личную Канцелярию. Это то, что называется элемент «чрезвычайщины», чрезвычайного управления, который свидетельствует о том, что неладно что-то.
С.БУНТМАН: Наверное, это какая-то продленная чрезвычайщина, как система.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Как порядок.
С.БУНТМАН: Но она не истерическая чрезвычайщина.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Ни в коем случае.
С.БУНТМАН: У Петра много было такого порывистого, у Александра с мистическим характером, то здесь чрезвычайщина рациональная, сведенная «все на себя», скорее это даже боевые условия постоянные.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Кстати, обратите внимание царствование Николая трудно делить на какие-то периоды, хотя пытаются оно очень цельно. Хотя выделяют «мрачное семилетие» после революции 48-49 гг., но и там не было ничего принципиально нового, только все, что было, немножко подвинтилось. Пожестче стало. А так это удивительно целый и гармоничный период, также как он сам по себе человек цельный и гармоничный тут ничего не скажешь.
С.БУНТМАН: Тем не менее, есть какая-то последовательность событий. Если мы не можем делить на периоды, то хотя бы делим на десятилетия или на какие-то этапы.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Тут даже можно разделить на направления. Совершенно четко выделяются два то, что было на первом плане, и то, что чрезвычайно давило возрождающуюся интеллигенцию, то, что воспринимали на Западе как зло это вот это вот «подвинчивание гаек» восстановление сакрального порядка новыми средствами, по сути дела. Здесь на первом плане не то, что новое, но впервые отработанная идеологическая схема. Теория «официальной народности» знаменитая чем она была хороша, — над ней поработал Сергей Уваров, а это был большого ума человек, очень образованный и знающий, — она одномерна, это не философское учение и не философская система это великолепное клише: православие-самодержавие-народность. Русский народ — особый тихий, патриархальный, желающий только одного жить по заветам Христовым на этой земле. Православие это то лоно, где протекает жизнь русского народа только там. И такой народ беззащитен перед многочисленными врагами, ему нужна опека. Без самодержавия никак. Самодержавие как скорлупа, как панцирь, который охраняет этот народ от внешних повреждений, но и внутри, если что, порядок наведет. Вот это было настолько четко и ясно, что любой даже незамысловатый чиновник, не говоря уже о жандармах, — а там был отбор, это люди были серьезные, — достаточно хорошо понимал. Как Прокрустово ложе — любого человека, публицистическое сочинение, поэму какую-нибудь уложил, и смотришь годится по этим трем параметрам? Все ли хорошо с православием-самодержавием-народностью? ради Бога. Нет отсекать беспощадно. Конечно, это было не очень перспективно, это была не очень творческая идеология, но бывает вообще идеология творческая?
С.БУНТМАН: Может быть лозунг «свобода-равенство-братство». Который просуществовал при 5 республиках, трех монархиях.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Да, действенная идеология всегда практически сводится к лозунгам. Здесь то же самое очень четко, ясно, логически непротиворечиво, — это было взято на вооружение. И соответственно вот этим устоям начинали работать определенные структуры. На первом плане, конечно, пресловутое Третье отделение и тесно связанный с ним корпус жандармов это у нас 26-й год, то есть самое начало правления. Еще теория толком не сформулирована Уваров в начале 30-х годов ее отработал, а уже под эту теорию создаются определенные органы. Пожалуй, впервые в России создается нечто, в наше время называемое «политический сыск» это справедливо, но неполно. Если почитать инструкцию, это скорее напоминает, извиняюсь за такое сравнение, — нашу партийную организацию. Потому что это не только преступления политические, но и уголовные преступления, то есть вообще в принципе жандармы должны были следить за чиновниками, им можно было на чиновников жаловаться, они должны были бороться с злоупотреблениями. Это борьба с религиозным диссидентством сектантами, раскольниками, отступниками от православного вероисповедания, и это даже семейные дела. В принципе, жандармы должны были следить за тем, чтобы не было «разврату», чтобы с чужими женами не жили особенно, если это происходило открыто, гласно, среди заметных людей. Такой был Стогов, один из жандармских штабс-офицеров он с упоением пишет в своих записках, как он симбирского губернатора приложил по этому делу тот жил с чужой женой, и он ему публично высказал: «Тебя Государь-Император поставил порядок наводить, а ты блудишь» это было в его праве. То есть, идея была какая каждый россиянин должен был чувствовать за его спиной что-то вроде ангела-хранителя в голубом мундире. В одной руке у него кнут, — если провинился, будет сечь, но к нему же можно обратиться за помощью. Дело твое в суде лежит, ты на сто процентов знаешь засудят. По одной простой причине — противник закупил уездный суд на корню. Можно броситься к местному штабс-офицеру жандармскому — если у него настроение соответствующее, или если у него какие-то проблемы с этими судейскими он может потребовать дело на просмотр, и потом сказать ребята, что вы делаете. Ясно же тут, что губите человека.
С.БУНТМАН: Но это тоже система, которая хороша, наверное, на бумаге для определенного типа общества, для определенной идеи. Но здесь, как всегда, более на виду, более заметна и более хлопотна работа яркая, такая же, как тот же самый политический сыск.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Конечно, хотя в принципе нужно иметь ввиду, что Николай сам говорил жандарм это вроде как я в губернии, это его личная эманация. Не справляются чиновники — они там порядок наведут. А на первом плане, несомненно, борьба с инакомыслием цензура в том же духе работала. Причем тоже мы неправильно иногда понимаем она ведь не только вырезала, но и дописывала в случае необходимости. Нужно было, чтобы торжествовали вот это начала не мог представитель низшего сословия брать верх над представителем высшего, скажем, с точки зрения моральной он не мог быть лучше помещика. В крайнем случае, они должны быть на равных. Порок всегда должен быть наказан, обязательно. Это ситуация «Ревизора» с немой сценой в конце всегда должен был прибыть представитель власти и навести порядок.
С.БУНТМАН: Валентина Андреевна задает вопрос «Почему же «голубые мундиры» не прикладывали по поводу симпатий к чужим женам самого Николая Первого»?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Понимаете, тут речь шла о нарушении устоявшегося порядка. Я этих историй про Николая, откровенно говоря, не люблю. Николай с точки зрения внешней, формальной стороны дела, был великолепный муж, замечательный отец он внешне соблюдал все необходимые формальности. То, что происходило ночами, в особых кабинетах и прочее это, в принципе, никого не касалось. То же самое в отношении губернаторов, чиновников и прочее, в конце концов, тоже самое было и с нашим Политбюро имелось в виду соблюдение формальностей, внешне должен быть образцовый порядок, нельзя было его нарушать. А остальное на усмотрение. Здесь очень широкий был простор, и часто злоупотребляли, конечно, представители Николая на местах. Но, в принципе, все-таки это была любопытная структура. Для Николая вообще был один из самых главных рабочих документов — это ежегодный отчет начальника Третьего отделения сначала Бенкендорфа, потом Орлова — о положении дел в Российской Империи. То есть, если он кому и доверял так это представителям этой структуры на местах они были для него главными источниками информации. В их обязанности входило ведение «Ведомости о всех случаях, выходящих за рамки обычного». Начиная от стихийных бедствий, рождения двухголового теленка, и кончая какими-то нарушениями. Вот это характерно: как только есть какой-то эксклюзив немедленно обращать внимание. И бороться. Все должно быть в норме.
С.БУНТМАН: Это есть и у Островского в «Грозе» доклады о сверхъестественных происшествиях. И то же у Гоголя, в его особенно петербургской прозе.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Проза как раз дает ту фантастику, с которой боролась власть. Я думаю, это даже подсознательно происходит на каком-то уровне.
С.БУНТМАН: Николай задает вопрос: «Почему именно при Николае 1 началось катастрофическое отставание России в военно-техническом отношении?» Это так, или это очередной миф? Правда, Крымская война показывает, что это никакой не миф.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Практика критерий истины, от этого никуда не уйдешь. Потерпели поражение именно из-за технической отсталости. Но это не вина Николая, а его беда — это началось раньше. Тут бог знает куда уходить надо в далекие времена при Петре создание мощной системы мануфактур, поразительное дело в начале правления Петра Россия предельно отсталая страна, которую трудно назвать европейской. А к концу его правления, при невероятных потребностях армии, флота, государственных все потребности государственные полностью покрывались своим отечественным производством. Начали железом торговать, с 30-40-х годов 19 века, причем оно славилось на внешнем рынке, даже был такой трогательный момент, в первый и последний раз я встречал нечто подобное: «подлые» англичане подделывали наши фирменные марки. Это редкость. И все было хорошо, хотя было очевидно, что наша мануфактура не была похожа на их мануфактуру их мануфактуры работали на рынок, и как раз шли эти процессы создавали их люди свободные, так называемые предприниматели, то бишь буржуа, а работали на них вольнонаемные рабочие, то бишь пролетариат. У нас же предприятия создавало государство, потом насильственно всучивало в частные руки помните, Петр компании создавал буквально насильственно часто из купцов, и под строжайшим государственным контролем. Работало все это на государство, и проблема рабочей силы Петр крепостное право максимально закрутил. То есть, наше производство было подведено на крепостное основание. Там — свободная конкуренция, развитие, здесь очень интересна линия роста 100 крупных мануфактур при Петре, порядка 600 в середине 18 века, 1200 к концу и две с лишним тысячи в начале 19 века. Когда идет такой количественный рост, это всегда не случайно, это за счет того, что качество практически не меняется, все проблемы решаются за счет появления новых мануфактур, таких же примитивных. Так вот в чем тут дело удивительная аналогия с 70-80 годами прошлого века, с брежневским СССР — в 18 веке, 70-80 годы — там промышленный переворот, то же самое на Западе 60-70-е 20 века, научно-техническая революция. Выясняется, что на базе ручного труда наши примитивные мануфактуры вполне выдерживали конкуренцию с их мануфактурами. Начался промышленный переворот, и там развитие пошло семимильными шагами, а у нас в начале века Англия и Россия выплавляли примерно одинаковое количество железа сейчас не помню, сколько, но это не суть важно. К годам Крымской войны англичане в 15 раз больше, чем Россия, за счет появления новых технологий, которые в России, в условиях крепостной мануфактуры, не могли быть восприняты. Это, кстати, несомненно, одна из главных причин отмены крепостного права. И характерно, что Николай об этом думал пока крепостное право не будет отменено, мы были обречены на технологическое отставание. Вот ответ на вопрос. Но Николай осознавал это. В царствование Николая существовали 10 комитетов по крестьянскому вопросу. Раз в три года собирается комитет, перед каждым из которых Николай ставил практически одну и ту же задачу — изыскивать пути к смягчению, по сути, к постепенному устранению крепостного права. То есть комитеты антикрепостнические по задачам. Но тут что характерно все комитеты секретные. Вот проблема, опять похожая на проблемы советского времени официально все в полном порядке, то, что существует идеал бытия советского народа. А о непорядках, тем более, что крепостное право — база существования этого идеального порядка значит, об этом вслух говорить нельзя. Как можно секретно отменить крепостное право так, чтобы никто не догадался? Если бы можно было бы, он бы отменил. Но это было невозможно. И потом сидели там сановники, и у них четкая совершенно установка умереть при крепостном праве. То есть, государь проявлял инициативу, а они это очевидно — они делали все, чтобы это, извиняюсь, «продинамить». Есть очень интересный эпизод, который описывает Корф, один из николаевских сановников, кстати, соученик Пушкина. Он оставил поразительный дневник. Он описывает сцену: сидим, обсуждаем какой-то частный вопрос, и коллега по Секретному комитету тычет его локтем и шепчет жуть, какой вопрос крестьянский страшный отменим вот это, и поползет все целое. Как быть? И я ему шепчу в ответ как быть, — не трогать ни частности, ни целое. Так мы, по крайней мере, подольше протянем — вот установка протянуть как можно дольше. Отсюда и Крымская война с результатами.
С.БУНТМАН: Есть такое ощущение, что в какой-нибудь другой комиссии не исполнить то, что ей предназначается, довольно страшная вещь. Есть ли ощущения у сановников и чиновников, что все-таки что-то они делают неправильно когда не трогают ни частного, ни общего?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Николай при открытии комитетов произносил определенные наставления, вступительное слово. И эти вступительные слова характерны все сводилось к тому мы должны что-то сделать, но при этом помнить, что это основа бытия. Видно, что царя это волнует, но до определенного предела. Понимаете, какое-то такое нездоровое равновесие. Пример в 47 г. была проведена знаменитая инвентарная реформа, самое серьезное, что было сделано при Николае. Были очень серьезно ограничены возможности эксплуатации крестьян максимум барщины три дня в неделю, и определенный максимум оброка больше брать нельзя. Причем законодательным путем. Нарушишь ты уголовный преступник. Но только в Киевском генерал-губернаторстве, на Украине. Почему только там там основная часть помещиков шляхта, ополяченные, окатоличенные враги, в общем-то. Когда Николаю предложили то же самое провести по отношению ко всем прочим помещикам по всей России, он дал поразительный ответ, он вообще поразительно владел словом, и писал хорошо, выразительно: «хотя я всевластный и самодержавный, но на это никогда не пойду. Я не могу ссориться с моим дворянством». То есть у него есть ощущение того, что шаги в этом направлении вызовут мощную реакцию со стороны тех, которых Николай совершенно искренне считает главной своей опорой. Мы 8 лет строили дорогу Москва-Петербург на основе крепостного труда, бюджет подорвали на несколько лет после этого одну дорогу. Ясно, что так невозможно. И в то же время решительные перемены пугают всех, в том числе и царя.
С.БУНТМАН: Интересно это в личности Николая, человека, который любит порядок и доведение до конца того, что он намечает. Дмитрий приводит данные: «Расходы госказны по Министерству просвещения народного 82 г. 1370 рублей, в 54 году 2835, что составляло менее одной сотой всех госрасходов. Тем не менее, в царствование Николая было построено большое количество крепостей, усилены Кронштадт и Севастополь, где было израсходовано 77 млн. рублей» — то есть были крупные расходы на военное строительство и техническое оснащение армии. Это как раз то, о чем мы говорим.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Да, и у Николая в этом отношении были некие таланты он очень любил архитектуру, гражданскую и военную, занимался серьезно фортификацией, у него были математические способности. Военный он, конечно, никакой с точки зрения боевой, но как организатор — у него были определенные достоинства. Вся трагедия в том, что организационных усилий при техническом отставании было мало. Хорошо известно — Черноморский флот образцовый с точки зрения выучки экипажей это признавали и англичане, первые мореплаватели в мире. Но все это великолепие в прошлом веке. Все грандиозные победы в прошлом веке, или, в лучшем случае, победа над турками. Паровые суда, какая бы выучка ни была это другой уровень маневренности, скорости пришлось топить.
С.БУНТМАН: И вообще начинается другая эпоха, честно говоря — заката больших флотов. Она будет долго длиться, аж до конца Второй мировой войны.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Вы правы, вторая половина 19 века это начало грандиознейших перемен во всех сферах, и в военной, в частности. Совершенно другая психология вырабатывается.
С.БУНТМАН: У нас много вопросов по поводу культуры, литературы, взаимоотношений Николая и Пушкина это чрезвычайно интересная тема и со стороны самого Пушкина, который возлагал большие надежды на Николая, и со стороны Николая. Но у нас на эту тему будет еще одна передача. И все-таки можно ли сказать, что Николай доводит до порядка, до определенного идеала ту систему, которая, в принципе, и нужна в конструкции Российской Империи? Он не делает ничего принципиально нового, но доводит идею до конца, и если уже при этом, при таком идеале государя империя не может функционировать, то что уже говорить о других?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Мы говорили на «круглом столе» об одной из самых талантливых работ о Николае — небольшой очерк Преснякова так и назывался «Апогей самодержавия». Тут опять-таки трагедия своего рода. Потому что Николай честно делал то, что считал нужным. И вы абсолютно правы он довел до логического конца, до настоящего апофеоза идею самодержавного бюрократического государства. Он действительно воплотил ее настолько полно, насколько ее можно было воплотить порядок-то он навел, несомненно. Кстати, одной из самых первых серьезных мер было создание нового законодательства, свода законов это Сперанский великолепно сделал в очень короткие сроки в начале 30-х годов. Это законодательный порядок, великое дело структура налажена, надзор, контроль, — все в полном порядке. У Гегеля это знаменитое сравнение идет процесс, и мы имеем результат, условно говоря, яйцо, результат всем известных взаимоотношений петуха и курицы законченное гармоничное целое сложилось. Не успеем порадоваться на него раздается, — как пишет Гегель — гром, треск, это гармоничное целое разваливается на составные части, и оттуда вылезает черт знает что, совершенно на него не похожее. Вот это как раз стадия, когда яичко было снесено, и изнутри послышался гром. То есть линия, по которой шло русское царство-государство на протяжении нескольких веков, буквально от Ивана Калиты завершается. Сделано все, что можно было сделать, и начинается формула перехода к чему-то новому. В истории так, иначе не бывает.
С.БУНТМАН: С другой стороны, и это, наверное, к счастью, история это все-таки не чисто биологическое понятие, и предусматривается, что мы осознаем, где живем, и осознание к середине 20 века очень мощно идет. Вопрос нашего слушателя Алексея: «Как, при такой налаженной системе управления, власти и государь допустили революционную смуту?». В том-то весь и фокус в идеальности и скрытости очень многого, вплоть до комитетов по реформе. Революция еще не скоро, но как мы знаем из того, что начинает писать Герцен, из того, что потом писали люди, которые формировались в николаевскую эпоху ощущение скрытости они совершенно не знают, что есть кто-то, кто работает на реформы. Они совершенно не знают, о чем думает царь
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Царь воплощение зла.
С.БУНТМАН: И вот эта тайна и приводит к ощущению безнадежности и необходимости резких действий, то есть к революционному сознанию.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Но ощущение справедливое, в общем. Если говорить о недостатках Николая это по Ларошфуко они продолжение достоинств, несомненно. Он помешан на идее порядка есть люди, которые искренне уверены, что можно раз и навсегда навести идеальный порядок, а потом его поддерживать. Вот это натура Николая, причем доведенная в этом плане до логического конца. Некий порядок, жесткие структуры по его содержанию и сохранению, и все будет очень хорошо. А здание строится на песке, который все время движется. Вот ощущения движения времени у него не было вообще. У Александра 1 это было кстати, может быть метания именно отсюда у него противоречие между его самодержавной сущностью и ощущением того, что надо меняться. У Николая никаких внутренних конфликтов вплоть до Крымской войны, он искренне уверен, что делает именно то, что нужно делать. Хотя, на самом деле, он, доведя до предела то, что уже надо перестраивать, чтобы не было революции он, по сути дела, обрекает страну на серьезные испытания в будущем.
С.БУНТМАН: То есть, скорлупа становится все более и более идеальной, начищенной, цементируется, и чем толще она становится, тем сильнее приходится ударять клювом, чтобы она распалась.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: А там бьется живое существо, которое хочет вылезти, и тогда все разлетается вообще вдребезги. Эта скорлупа — повышенное для него препятствие, и вылезает существо, уже исковерканное, между прочим. И не дай бог, если туда еще и кислород не поступал.
С.БУНТМАН: Александр просит вспомнить о Наваринском сражении и о победах, об успешном противостоянии Англии и Франции еще в начале 30-х годов да, это так, но именно здесь и начинает сказываться, что пойдет качественный скачок, а не просто повышение боеготовности и боеспособности и выучки экипажей и команд на всех постах.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: И в Наваринском сражении мы не с англичанами воевали, а с теми же турками. Египетский флот был неплох, но он был нашего уровня. И у меня такое ощущение, что это тоже раскрутка — здесь решающие годы николаевского правления 20-30-40-е. Все с некоторым отставанием там технический переворот, но в 12-м году, во время заграничных походов, у нас артиллерия на уровне европейском, наполеоновском, не хуже кстати, благодаря Аракчееву. У нас стрелковое оружие ничем не уступает. А в Крымскую войну мы на уровне 12-го года, а они ушли уже очень далеко.
С.БУНТМАН: Еще раз как опасно быть победителями.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Опасно несомненно. Эйфория — это ощущение приятное, но опасное.
С.БУНТМАН: Что Россия ощущает до сих пор — опасность победы и некоторую самоуспокоенность в своей мощи, и после Второй мировой войны точно так же.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Но с тех пор мы потерпели бескровное поражение, и сейчас, как это ни кощунственно звучит это позитив определенный, по-моему.
С.БУНТМАН: А что касается того самого Кавказа, то Кавказ это одна из самых мощнейших проблем николаевского царствования.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Это незаживающая рана. Это практически все царствование при огромном преобладании сил, при незаурядных военачальниках бесконечная война с горцами. Кстати, это тоже может быть первый звоночек. Чечня, горцы они проверяют на прочность. Уже ничего не получалось.
С.БУНТМАН: Насколько это беспокоило Николая и тревожило его выстроенную систему? Такая постоянная, то вяло, то бурно текущая война на Кавказе?
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Я не большой специалист по этой проблеме, но у меня такое ощущение, как и в отношении всей чрезвычайщины — это постепенно стало повседневностью: ведется, и ведется. Чем-то похоже, кстати, на наши времена. Там постоянно было какой-то отряд разгромили, какой-то одержал победу, каких-то глав клана взяли в плен, кого-то вырезали это тянется, тянется, к этому власть притерпелась, и это стало обыденностью это тоже опасно несомненно.
С.БУНТМАН: Это стало обыденностью, каким-то элементом чрезвычайным, строкой — как в послании президента на этой неделе это очень далеко запрятано вглубь, хотя не значит, что проблема не остра, а значит, что она просто стала, к сожалению, постоянной.
А.ЛЕВАНДОВСКИЙ: Постоянной. Тут, кстати, есть другая сторона, я бы сказал, положительная Кавказ вошел в нашу жизнь Лермонтов, Бестужев-Марлинский, некоторая кавказская экзотика, геройство но это, конечно, всего того не стоило. Но, тем не менее, все-таки именно в это время Россия и Кавказ — еще и тема литературная очень интересная, и, в какой-то степени, и духовная.
С.БУНТМАН: И цивилизационная тема важнейшая. В последнее время есть несколько очень серьезных публикаций на этот счет например, был отдельный номер журнала «Родина» с совершенно разными взглядами, но прекрасно документированный. Очень хороший был номер. Плюс еще есть книги, выходящие на этот счет. Итак, резюмируем первую передачу о Николае Первом. Николай Павлович и порядок, доведение идеала до апогея Российской Империи, российской государственности. Что это было и какие трещины по этому проходили, что в этой ситуации с российской цивилизацией и культурой как таковой происходило и происходит — проблема не только Кавказа, но и Польши, связанная с самосознанием России, как империи. Россия и Европа, подойдем и к Крымской войне и к переходу царствия. Это в следующей передаче о Николае Первом, которая будет ровно через неделю в это же время. Андрей Левандовский будет ее вести.