Искусство пития Великого Государя московского
С. Герберштейн
Когда мы, наконец, вошли к князю, то советники встали перед нами (братья князя, если присутствуют при этом, не встают — сидят, однако, с непокрытою головою). Один из первостепенных советников, обратясь к князю, и, по своему обычаю, не спросив об нашем имени, говорил следующие слова: «Великий государь, граф Леонард бьет челом»; и снова: «Великий государь, граф Леонард бьет челом за твою великую милость». То же самое о Сигизмунде. Первое значит все равно, что кланяется или отдает честь; второе — благодарит за полученную милость. Ибо бить челом они принимают за поклон, благодарность и т.п. […] Князь сидел с непокрытою головою на возвышенном и почетном месте, у стены, блиставшей изображением какого-то святого; справа на скамье лежала шапка — колпак, а слева палка с крестом — посох — и таз с двумя рукомойниками и положенными сверху ручными утиральниками. Говорят, что князь, протягивая руку послу римской веры, считает, что дал руку человеку нечистому и потому, отпуская его, тотчас моет руки. […]
После приветствия, когда мы немного посидели, князь приглашал нас обоих по порядку словами: «Обедай со мной». Прибавлю, что в первое мое посольство, он приглашал меня, по обыкновению, следующим образом: «Сигизмунд, откушай нашего хлеба-соли вместе с нами». Тотчас после того, подозвав к себе наших приставов, он говорил им, не знаю что, тихим голосом; а толмачи, получив, в свою очередь, приказание, сказали: «Встаньте, пойдем в другой покой». Пока мы излагали остальные поручения, возложенные на посольство, некоторым советникам и дьякам, назначенным от князя, — там приготовлялись столы. Когда приготовления к обеду были окончены, и князь, его братья и советники уже сидели за столом, тогда и нас привели в столовую. Тотчас советники и все прочие по порядку встали нам: зная уже их обычай, мы, в свою очередь, благодарили их поклонами на все стороны, прежде, чем они сели; мы заняли место за столом, которое нам указал рукою сам князь. Столы же в этой комнате были поставлены кругом. По середине стоял стол, обремененный разными золотыми и серебряными чашами. […] когда все уселись, князь подозвал одного из своих служителей и дал ему два продолговатых куска хлеба, сказав: «Дай этот хлеб графу Леонарду и Сигизмунду». Служитель, взяв с собою толмача, поднес хлеб по порядку нам обоим с такими словами: «Граф Леонард, великий государь Василий, Божиею милостью царь и государь всей Руссии и великий князь, делает тебе милость и посылает тебе хлеб со своего стола». Толмач громко переводил эти слова. Мы стоя слушали милость князя. Встали и другие, кроме братьев князя, чтобы оказать нам честь. На такую милость и честь не нужно другого ответа, как принять предложенный хлеб, положить на стол и благодарить самого князя наклонением головы, потом советников и других, кланяясь на все стороны. Этим хлебом князь показывает свою милость к кому-нибудь, а солью — любовь, и на своем пиру он не может оказать большей чести, как если пошлет кому-нибудь соль со своего стола. Кроме того, хлебы, имеющие форму лошадиного хомута, по моему мнению, означают тяжкое иго и постоянное рабство всем, которые едят их. Наконец, служители вышли за кушаньями, опять не оказав никакой почести князю, и принесли водку, которую они всегда пьют в начале обеда, потом жареных журавлей, которых они в мясоед, обыкновенно, подают гостям первым блюдом. […] Князь, обыкновенно приказывает подавать себе свою чашу один или два раза; когда он пьет из нее, то зовет к себе по порядку послов, говоря: «Леонард (или Сигизмунд), ты приехал от великого государя к великому государю, совершил большой путь, и потом видел нашу милость и наши ясные очи, добро тебе. Пей и выпивай и ешь хорошенько, досыта; потом отдыхай, чтобы, наконец, ты мог воротиться к твоему государю». […] Князь обедает иногда три или четыре часа. В первое мое посольство мы обедали даже до первого часа ночи. Ибо, как в совещаниях об особенно важных делах, часто проводят они целый день и не расходятся прежде, чем зрело обсудят и решат дело; точно также иногда проводят целый день в пиршествах и банкетах, и расходятся только при наступлении сумерек. Князь часто угощает сотрапезников и блюдами, и напитками. После обеда он совсем не занимается важными делами; потому, по окончании обеда, он обыкновенно говорит послам: «Теперь ступайте». Когда он их отпустит, те же самые, которые привели их во дворец, опять отводят их в гостиницу и говорят, что они имеют поручение остаться там и увеселять их. Приносятся серебряные чаши и много сосудов с напитками, и все стараются напоить их пьяными. Они большие мастера заставлять пить, и когда уже истощены все другие поводы к продолжению попойки, то они начинают пить за здоровье цесаря, его брата, князя, наконец, за здоровье других, которые находятся в чинах и почете. Они думают, что при их имени никто не должен и даже не может отказаться от чаши. Пьют же следующим образом: тот, кто начинает, берет чашу и выступает на середину комнаты, и, стоя с открытой головою, излагает в веселой речи, за чье здоровье пьет и чего ему желает; тотчас опорожнив и перевернув чашу, касается ею макушки, чтобы все видели, что он выпил и желает здоровья тому господину, за которого пьет; потом идет на высшее место, велит наполнить много чаш, тотчас протягивает каждому свою и прибавляет имя того, за чье здоровье должно пить. Таким образом, каждый должен выйти на середину комнаты и возвращаться на свое место, опорожнив чашу. Кто же хочет избежать дальнейших тостов, тому необходимо притвориться пьяным или спящим, или их напоить пьяными, или уж, в крайнем случае, только осушив много чаш, он может утверждать, что он никак не в состоянии больше пить. Ибо за хороший прием и роскошное угощение считается у них только то, когда гости напоены допьяна. Этот обычай вообще наблюдают благородные и те, которым дозволено пить мед и пиво.
Записки о Московии. СПб., 1866. С. 189,190-192, 193, 194-195.
