Февраль 1917-го года
В. Шульгин
[28 февраля 1917]. Тридцатитысячная толпа, которой грозили с утра, оказалась не мифом, не выдумкой от страха…
И это случилось именно как обвал, как наводнение. Говорят (я не присутствовал), что Керенский из первой толпы солдат, поползших на крыльцо Таврического дворца, пытался создать «первый революционный караул»:
— Граждане солдаты, великая честь выпадает на вашу долю — охранять Государственную Думу. Объявляю вас первым революционным караулом!
Но этот «первый революционный караул» не продержался и первой минуты. Он сейчас же был смят толпой. Я не знаю, как это случилось, я не могу припомнить… Я помню уже то мгновение, когда черно-серая гуща, прессуясь в дверях, непрерывным врывающимся потоком затопляла Думу.
Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди… Живым, вязким человеческим повидлом они залили растерянный Таврический дворец, залепили зал за залом, комнату за комнатой, помещение за помещением.
<…> В большом Белом зале шел непрерывный митинг. В огромном Екатерининском — стояли как в церкви. В Круглом, около входа, — непрерывный водоворот. А из вестибюля еще и еще лила струя людей…
<…> А «противоположная сторона» не дремала. Во всем городе, во всех казармах и заводах шли «летучие выборы». От каждой тысячи по одному. Поднятием рук. Выбирали солдатских и рабочих депутатов… «Организовывали массу», то есть, другими словами, работали над тем, чтобы подчинить ее себе.
<…> В буфете, переполненном, как и все комнаты, я не нашел ничего; все съедено и выпито до последнего стакана чая… Огорченный ресторатор сообщил мне, что у него раскрали все серебряные ложки…
Это было начало: так «революционный народ» ознаменовал зарю своего «освобождения». А я понял, отчего вся эта многотысячная толпа имела одно общее неизреченно-гнусное лицо: ведь это были воры — в прошлом, грабители — в будущем. Мы как раз были на переломе, когда они меняли фазу… Революция и состояла в том, что воришки перешли в следующий класс: стали грабителями.
Дни. 27 февраля 1917. Белград, 1925. С. 162-163,172,174-175.