Екатерина Великая и Петр Первый. Просвещение в России

Российская империя, Цитаты и извлечения для рефератов, Эйдельман, ЯАвторы Культура, Монархия, Образование

Н. Эйдельман

А ведь пушкинская формула «Свобода — неминуемое следствие просвещения» верна: не минует…

И над отечеством свободы просвещенной

Взойдет ли наконец прекрасная заря?..

Взойдет, но когда? Завтра? Через 10, 50, 100 лет?..

«Пушкинский путь» к свободе просвещенной — пер­вая естественная реакция просвещенного человека на не­выносимый петровский «дуализм»: неслыханное сочета­ние мглы и света, по Пушкину, не удержится, свет одоле­ет. Петр I «не страшился…», но уже через одно-два поко­ления появляются серьезные головы, которые веруют в просвещение и еще раз в просвещение и что с его по­мощью можно в конце концов исправить все — и полити­ку, и «поврежденные нравы», и (когда-нибудь) рабство!

Просветители — в самом широком, «пушкинском» смысле этого слова. С самого начала эти серьезные люди по-разному представляют себе тот способ, каким все ис­правится. Тут и Новиков, и Фонвизин, и Никита Ива­нович Панин, и княгиня Дашкова, и Щербатов, хотя и вздыхавший о прежней, «неразвращенной», допетров­ской старине, но видевший, что даже эти критические мысли — один из «плодов просвещения». […]

Большинство российских просветителей, как мы зна­ем, не договаривалось до отмены рабства (некоторые, как известно, были на практике изрядными крепостни­ками) — только до «улучшения нравов», до смутных упо­ваний на будущие успехи просвещения.

Но сейчас нам не важны подробности их теорий, их различия между собою. Скажем только: появлялись люди — и голос их был слышен, — которые были идей­ными просветителями, серьезно верили в грядущее пре­одоление «петровской двойственности» за счет развития одного из двух полюсов — Просвещения.

Одно время им казалось, что правительство Екатери­ны, заигрывающее с французскими просветителями, хочет того же. И царица ведь действительно хотела изве­стной европеизации дворянства — в его собственных интересах и государственных, иначе ведь можно отстать, попасть за борт истории […]. Царица, однако, вела к такой европеизации, которая (еще раз повторяем) не ка­салась бы рабства, даже сращивалась с ним. И в этом смысле Екатерина — верная наследница Петра: хотела столько просвещения и такого света, чтобы не страшить­ся его «неминуемого следствия…». Но с каждым деся­тилетием все труднее было «не страшиться…».

Птенцы гнезда Петрова за пределы тактики, арифме­тики, грамматики, фортификации, промышленности поч­ти не вылетали в сферы вольности конституции, кре­стьянской свободы; в течение же екатерининских 34 лет царице пришлось во многих сподвижниках разочаро­ваться, кое на кого из просвещенных прикрикнуть, а иных — Новикова и Радищева — упрятать поглубже.

Впрочем, само явление Радищева — симптом, что дело заходит далеко, что «неминуемое» не миновало, да еще все это происходит под звуки французских якобин­ских песен и пушек, напоминая о возможном будущем России, торопящейся за передовыми державами.

Грань веков//В кн.: В борьбе за власть. М., 1988. С. 294-295.

Миниатюра: Екатерина Великая