ДВИНСКАЯ УСТАВНАЯ ГРАМОТА
ДВИНСКАЯ УСТАВНАЯ ГРАМОТА, документ древнерусского права, дан Двинской обл. вел. кн. Московским Василием Дмитриевичем в 1397. В это время двиняне отделились от новгородцев, которым они были подчинены, и признали власть московского князя. Т. к. по присоединении двинян к Москве и суд у них должен был быть московский, то они вошли в сношение с московским князем, прося его дать им такой устав, который бы служил для них руководством в судных делах; результатом этих сношений и явилась настоящая грамота. Она относится собственно к суду и доходам, какими имел право пользоваться в Двинской обл. московский вел. князь. Суд по Двинской грамоте очень близок к Русской Правде, вместе с тем она заключает в себе несколько более или менее важных нововведений в судопроизводстве. По содержанию своему Двинская грамота разделяется на следующие отделы: 1) о видах суда по уголовным преступлениям; 2) о порядке суда; 3) о подсудности; 4) о торговых пошлинах.
Отдел I. Первым видом суда по Двинской грамоте, так же как и по Русской Правде, ставится суд «в душегубстве». Суд этот носит более или менее тот же характер, какой он имеет и по Русской Правде; суд по делам этого рода принадлежит княжескому наместнику, и пошлины от таких судных дел удерживают прежнее название — вир. В случае убийства община должна была отыскать убийцу и выдать его княжескому наместнику, если же община не могла отыскать убийцу, то должна была платить за него в княжескую казну дикую виру в 10 руб. Т. о., основные начала суда по Двинской грамоте те же, какие и по Русской Правде, т. е. суд по делам об убийствах принадлежал князю и дикая вира в случае неотыскания убийцы платилась в княжескую казну общиной. Впрочем, Двинская грамота в этом отношении представляет много важных нововведений, указывающих на развитие общественного устройства на Руси. Во-первых, по закону Русской Правды виры собирались особым княжеским служителем — вирником, который для сбора вир в определенное время разъезжал по волостям; по Двинской же грамоте сбор вир принадлежал наместнику княжескому. Во-вторых, по Русской Правде община платила виру и тогда, когда не отыскивала убийцу, и тогда, когда не хотела выдавать его; по Двинской же грамоте община платила виру только в случае неотыскания убийцы, но когда убийца был найден, то община должна была выдать его князю. Убийство раба по Двинской грамоте, как и по Русской Правде, не считалось уголовным преступлением; в грамоте сказано, что если господин, наказывая, убьет своего раба до смерти, то виры в этом нет и убивший не выдается на суд наместника и не платит никакой пени. Из этой статьи видно, что значение рабов в к. XIV в. было тем же, что и прежде, т. е. раб считался по-прежнему вещью или домашним животным. Ко второму виду суда в Двинской грамоте относятся дела по побоям, ранам и бесчестью. Побои и раны по Двинской грамоте, так же как и по Русской Правде, разделялись на синяки и кровавые раны. За кровавые раны обидчик должен был платить в княжескую казну и обиженному 30 белок, а за синяки — 15. Эта статья совершенно согласна с Русской Правдой, но удовлетворение за обиду и бесчестье бояр и боярских слуг в Двинской грамоте определяется иначе, нежели в Русской Правде. Мы знаем, что в Русской Правде относительно пени за бесчестье, раны и побои было такое деление: княжеский муж, отрок, людин и др.; в Двинской же грамоте нет такого деления, в ней удовлетворение за бесчестье или обиду боярина назначается по отечеству, т. е. по знатности его; это указывает на существовавший тогда обычай у бояр местничать, т. е. считаться заслугами предков и знатностью происхождения. Ссоры или драки на пиру разбирались уже иначе, чем по Русской Правде: наместники и их слуги не имели права вмешиваться в ссоры и драки на пиру, если поссорившиеся на пиру же помирятся; но если они не помирятся и выйдут из пира в ссоре друг с другом, то в таком случае подлежат суду наместника и платят ему пени «по кунице шерстью», хотя бы они и примирились вскоре. Все споры и драки на пиру, в братчинах разбирались обществом; все такие пиры всегда на Руси имели особые привилегии. К третьему виду суда по уголовным преступлениям относятся дела по нарушению и порче межей. Во взгляде на это преступление в Двинской грамоте замечается много сходного с Русской Правдой; она так же, как и Русская Правда, считает порчу межей самым важным нарушением права собственности. Только оба памятника расходятся в отношении пени, назначаемой за это преступление. По закону Русской Правды за порчу межей назначалась одна пеня в княжескую казну — 12 гривен, в Двинской же грамоте пеня эта разделена на три разряда: первый разряд пеней назначался за порчу межи в поле, принадлежавшем одному селению, — за это испортивший межу платил барана или две ногаты; второй разряд пеней, в 30 белок, назначался за порчу межи, отделяющей поля двух разных селений; третий разряд пеней назначался за порчу межей в княжеских землях — за это полагалось пени «три сорока белок», т. е. 120 белок. К четвертому виду суда принадлежат дела по покраже или воровству. Дела эти по Двинской грамоте судились так же, как и по Русской Правде, — сводами. Как по Русской Правде хозяин, опознавший свою вещь, должен идти по сводам до настоящего татя, так и по Двинской грамоте он должен идти до т. н. чеглаго татя, или до того владельца опознанной вещи, который не мог отвести свода указанием на того, от кого он получил опознанную вещь. Как видим, здесь основание и порядок суда те же, какие и по Русской Правде, но относительно наказания за кражу Русская Правда и Двинская грамота имеют большую разницу: по Русской Правде за кражу положена одна пеня — в 3 гривны, будет ли то первая кража или вторая, — по Двинской же грамоте продажа или пеня за кражу назначается разная, смотря по тому, какая это кража, первая, вторая или третья. За первую кражу вор платил цену украденной им вещи; за вторую кражу вора продавали в неволю, — в законе сказано: «А в другие уличат — продадут его, не жалуя». За третью кражу вор подвергался повешенью; в законе прямо сказано: «А уличат в третие, ино повесити». Кроме того, в это время вошло в обычай, как предохранительная полицейская мера, клеймение воров после первой и второй кражи: «А татя всякаго пятнити», — сказано в настоящей статье; это первое известие о клеймении, в прежних законодательных памятниках нет указаний на него. Закон Двинской грамоты так строго преследует воров, что обвиняет в «самосуде», т. е. самоуправстве, и подвергает пене в 4 руб. того, кто, поймав вора, отпустит его, а не приведет к наместнику.
Отдел II. В этом отделе Двинской грамоты говорится, во-первых, что истец, или обиженный, для удовлетворения в своем иске должен бить челом наместнику княжескому, чтобы он рассудил его с ответчиком, или обидчиком. По этому челобитью наместник вызывал ответчика к суду через двух лиц, назначаемых для этой цели, — дворянина, слугу своего, и подвойского, выборного от земщины древнерусской, иначе ответчик мог не явиться в суд. Во-вторых, дворянин и подвойский должны были привести ответчика в суд; но если ответчик жил далеко от наместничьего города, то мог не являться немедленно, а только представлял поручителей в том, что он явится в суд в известный срок. В случае же неявки ответчика по истечении назначенного срока наместник не ждал его более и не делал ему вторичного вызова, а выдавал истцу т. н. правую бессудную грамоту, по которой истец без суда признавался оправданным, а ответчик — виновным. В-третьих, если ответчик по вызову в суд не мог тотчас явиться или представить поручительство в своей явке к известному сроку, то он немедленно арестовывался и заковывался в цепи. В-четвертых, в настоящем отделе Двинской грамоты говорится о судных пошлинах. Пошлины эти были следующие: 1) наместнику или судье с виноватого от рубля полтина; 2) пошлина подвойскому и дворянину за вызов в суд; пошлина эта обычно соизмерялась с расстоянием, какое нужно было проехать дворянину и подвойскому для вызова ответчика; 3) разные мелкие пошлины, напр., особая пошлина наместнику от печати и дьякам от письма. В статье сказано: «А от печати наместником по три белки, а дьяком от письма от судные грамоты две белки».
Отдел III Двинской грамоты говорит о подсудности.
В этом отделе определяется, чтобы каждый судился в своей области. Это правило основывалось на общем законе того времени: «А судом и данью потянути по земле и воде». Поэтому истец должен был бить челом тому наместнику, к области которого принадлежал ответчик, а ответчика из другого округа нельзя было ни взять на поруки, ни арестовать. Впрочем, такой порядок суда относился только к делам гражданским, в делах же уголовных был другой порядок, а именно убийца и вор с поличным судились на том месте, где совершили преступление, или самим великим князем, а не там, куда они тянут судом и данью по земле и воде. Выражение «вор с поличным» означает преступника, пойманного на месте преступления; этот вор судился уголовным судом, а вор «в поклепе» — гражданским. Неприкосновенность местного суда — по Двинской грамоте была так велика, что даже великокняжеские приставы не могли вмешиваться в суд местного наместника. Впрочем, это было привилегией одних двинян, у которых наместниками были лица, выбираемые из двинян же, и которые, как только что подчинившиеся московским князьям, пользовались разными льготами. В других областях было не так: туда князь всегда мог прислать (или «ввести», откуда и произошло название «боярин введенный») своего чиновника и вмешиваться в дела тамошнего наместника. Но если наместник судил несправедливо, то на него можно было бить челом князю. В таком случае князь назначал наместнику срок для явки в суд, в течение которого если он не являлся, то на него выдавалась истцу бессудная грамота.
Отдел IV. В нем говорится о торговых пошлинах. Двинская грамота определяет, собственно, только пошлины с гостей, т. е. иногородних торговцев; двинские же купцы были освобождены от всех торговых пошлин. Пошлины с гостей Двинская грамота делит на два вида: первый вид составляли пошлины в пользу подвойского и сотского, т. е. земским смотрителям, которым назначалось «с лодьи по пузу (по мешку) ржи»; второй вид составляли пошлины, взимаемые с двинских гостей, когда они отправлялись речным путем, «по два пуда соли», а если сухим путем провозили свой товар, то платили «с воза по две белки». О других торговых пошлинах в Двинской грамоте не упоминается.
