ОТ АВТОРА

Князьями у древних славян изначально называли военных вождей племен и племенных союзов. На эту ответственнейшую роль народное вече избирало лучшего из своих лучших воинов — человека, многоопытного в ратном деле, лично бесстрашного и решительного в поступках, способного стать во главе и племенной дружины, и народного ополчения.

Случаев повоевать у древних славян было предостаточно. То из Дикой Степи шли в грабительский набег кочевые орды, то возникала тяжба на границах с соседями, то данники отказывались платить дань, то восставал род на род, то собирались идти в поход за военной добычей. Подобные проблемы в далекой древности решались исключительно силой оружия. В редких случаях — угрозой ее применения.

От выбранного военного вождя племя требовало главного — защиты родной земли от вражеских нападений, побед на войне, обеспечения безопасности торговых путей и древнеславянской законности. Князь единовластно отвечал за состояние племенной военной организации, за подготовку рати к походу сухопутьем или водным путем, надежность крепостной ограды славянских городков, сторожевую службу, прежде всего на границе леса и степи…

С каждым удачным военным походом, с каждой выигранной битвой рос личный авторитет князя. Воины племени, его ближние дружинники все больше и больше становились в прямое повиновение своему выборному предводителю, а не совету старейшин и народному вечу. С последними князь считается все меньше и меньше. Со временем в княжеские руки стала попадать большая часть военной добычи, что позволяло военному вождю племени и в мирное время содержать лично преданную ему дружину из конных, хорошо обученных и вооруженных воинов. Так шаг за шагом князья становились полновластными древнеславянскими государями, которые стали передавать свою власть над племенем или союзом племен уже по наследству.

История славянского мира знает немало княжеских родов, правивших на Русской земле. Князья были не только у русичей, но и в Болгарии и Литве, Сербии и Черногории, Польше и Валахии, Молдавии… Большинство княжеских родов угаснет в истории с утратой своей власти или пресечением мужского колена, насильственным истреблением княжеских фамилий или гибелью наследников в войнах.

В Древней Руси княжеских родов известно немало и каждый владел собственным уделом: Киевом или Новгородом, Черниговом или Владимиром, Суздалью или Ростовом, Новгород-Северским и Тмутараканью, Туровом или Полоцком, Рязанью или Тверью, Смоленском или Белоозером… Княжеские фамилии, как свидетельствует древнерусская история, стремились к своему возвышению, опять-таки прежде всего силой оружия, далеко не всегда заботясь о подданных. То было не что иное, как борьба за главенство на Руси.

История всегда судила строго, и потому на первые роли среди княжеских родов выходили люди большого государственного ума и талантливые полководцы со славой. Появляется новый княжеский титул — великий князь Киевский, самый старший из русских князей. Страшное по последствиям Батыево нашествие пресечет главенство стольного града Киева над Русью. В первой половине XIII столетия в летописях появляются новые великокняжеские титулы — великий князь Владимирский, великий князь Литовский и, наконец, великий князь Московский.

Первым исторически достоверным князем Киевской Руси был Олег Вещий. Он правил сперва в Новгороде, затем перенес свой стольный град на берега Днепра. Он подчинил себе славянские племена древлян, северян, радимичей, вятичей, хорватов, дулебов и тиверцев. Вершиной его полководческой славы стал поход на Царьград — так издревле на Русской земле называли столицу Византийской империи Константинополь.

Вторым исторически достоверным киевским князем стал воспитанник Олега Игорь Рюрикович, основатель рода Рюриковичей. Он правил над Русью долгих 32 года. Князь-полководец совершил два больших похода на Царьград, только второй из них оказался успешен. Игорь Старый стал жертвой собственного неблагоразумия. При попытке собрать с племени древлян дань повторно он погиб.

Его сын Святослав Игоревич тоже прославился как великий древнерусский воитель. Он сумел объединить племена восточных славян в единое централизованное государство, разгромил Хазарский каганат, которому часть славянских племен платила дань. Не менее успешными были походы войска Святослава на Волжскую Булгарию, в Болгарию и Византию. Полководец Древней Руси погиб у днепровских порогов в битве с печенегами.

Великий князь Киевский Ярослав Владимирович по прозвищу Мудрый много потрудился на государственной и военной ниве. Он объединил под своей властью почти все древнерусские земли, успешно вел войны с Польшей и литовцами, печенегами и Византией. При Ярославе Мудром государственность Киевской Руси получила подлинное величие. Он вошел в историю и как создатель «Русской Правды» — свода древнерусских законов, который просуществовал с изменениями не одно столетие.

Победителем Половецкой Степи прозвали потомки великого князя Киевского Владимира Всеволодовича. Неутомимый ратоборец сумел победно завершить вековое противоборство русской земли с половецкими ордами, кочевавшими в Дикой Степи. Свое историческое прозвище Мономах он получил по имени деда, византийского императора Константина Мономаха. Владимир Всеволодович оставил своим сыновьям знаменитое в истории «Поучение», в котором изложил политическую идеологию великокняжеского дома Киева и раскрыл состояние военного дела на Руси.

Один из сыновей Владимира Мономаха, Юрий Долгорукий, известен своей упорнейшей борьбой за отцовский престол. Ему дважды удавалось вокняжиться в стольном граде Киеве. При нем произошло определение границ Ростово-Суздальского княжества. Самым же известным деянием Юрия Долгорукого в истории государства Российского стало основание им укрепленного городка Москвы, первое летописное упоминание о котором относится к 1147 году.

Два крестовых похода на Русскую землю — немецкого рыцарства и королевского войска Швеции — отразил один из самых прославленных полководцев нашего Отечества новгородский князь Александр Ярославич Невский. Победы в Невской битве и на льду Чудского озера сделали его святым в православии. Став великим князем Владимирским, он проявил еще и талант государственника, дипломата, обезопасив Русь от разорительных вторжений золотоордынцев и начав укрепление великокняжеской власти.

Внук Александра Невского Иван I Данилович Калита своими не всегда праведными трудами добился возвышения Москвы среди других русских княжеств. При нем на несколько десятилетий прекратились набеги золотоордынцев на московские земли, сбор ханской дани перешел в руки великого князя. В правление Ивана Калиты были заложены основы политического, экономического и военного могущества Московского государства, успешно выдержавшего противоборство с Тверью и больше никому не уступавшего первенства на Руси.

Великий князь Московский и Владимирский Дмитрий Иванович Донской первым среди московских князей возглавил вооруженную борьбу русского народа против Золотой Орды. И хотя историческая победа на поле Куликовом в 1380 году не принесла Руси избавления от ненавистного ордынского ига, начало ее освобождению было положено. При Дмитрии Донском Москва окончательно утвердила свое главенство на Русской земле. Великий полководец известен в истории и как градостроитель, построивший первый каменный московский Кремль.

Великий князь Московский Иван III Васильевич вошел в отечественную историю как выдающийся государственный деятель. Именно при нем сложилось ядро Русского государства и окончательно свергнуто ордынское иго после «стояния на Угре» в 1480 году. За свое правление Иван III Васильевич значительно увеличил владения Великого княжества Московского, создал сильное поместное войско, начал централизацию государственного аппарата, составил Судебник. За годы его долгого правления заметно вырос международный авторитет Москвы.

Сын Ивана III Василий III стал в отечественной истории последним собирателем земли Русской. Он присоединил к Москве Псков, Смоленщину, Рязанское княжество, Новгород-Северщину. Великий князь Московский успешно защищал пределы государства, воюя с Крымским и Казанским ханствами. При Василии III Ивановиче государственность Русской земли («Московии» — как ее называли в Европе) поднялась на новую, более высокую ступень. Его сын Иван IV Грозный, великий князь «всея Руси» станет первым русским царем, а великое Московское княжество — царством.

Герои книги, русские князья из числа самых прославленных в отечественной истории, вошли в народную память своими деяниями. С разным успехом они торили путь к величию Российского государства, ведя беспрестанные войны и строя города, защищая порубежье и собирая силы против Золотой Орды, заботясь о завтрашнем дне великокняжеского дома. В истории они остались, благодаря своим деяниям, русскими Великими князьями.

Алексей Шишов,

военный историк и писатель

ВЕЩИЙ ОЛЕГ — ПРАВИТЕЛЬ ДРЕВНЕЙ РУСИ

Имя князя Олега в истории государства Российского носит на себе печать полулегендарности. Причина здесь видится не столько в его деяниях, сколько в крайней скудности письменных источников о нем.

До наших дней сохранились только две летописи, рассказывающие скупыми строками о деятельности Олега, — «Повесть временных лет» и Новгородская летопись младшего извода, поскольку начало летописи старшего извода не уцелело. Есть еще документы, происходящие из Византии, мусульманских стран, Хазарии. Но и в последних источниках сведения малы и отрывочны.

… В 879 году на Новгородской — Северной — Руси произошло знаменательное для истории событие. В Новгороде умирал правивший здесь варяжский князь Рюрик. Согласно «Повести временных лет», он передал правление своему родственнику Олегу за малолетством сына Игоря. По некоторым летописным сведениям, Олег приходился Рюрику племянником, а наследнику-сыну было всего два года.

Н. М. Карамзин скажет по этому поводу в своей «Истории государства Российского», в первом из ее двенадцати томов: «Сей опекун Игорев скоро прославился великою своею отважностию, победами, благоразумием, любовию подданных». Такой лестный отзыв о первом правителе Древней Руси навеян летописными «похвальными» словами.

Три года по летописям ничего не было слышно в Киеве про нового новгородского правителя. Как показали дальнейшие события, князь Олег скорее всего потратил это время на деятельную подготовку военного похода с целью захвата города Киева и взятие под контроль всей сухопутной части торгового пути «из варяг в греки». Готовилось большое по тому времени военно-политическое предприятие.

В 882 году князь Олег, собрав большую рать из варягов, новгородцев, кривичей, чуди от Изборска, веси от Белоозера и мери от Ростова, пошел водой на Киев. Войско плыло на ладьях, конных воинов в северных землях было немного. Славянские однодеревки с нашитыми бортами можно было быстро разобрать и вновь собрать. Такие суда легко перетаскивались по суше из одной реки в другую.

Основу княжеской дружины составляли викинги — варяги, выходцы из Скандинавии. Дружинники были в кольчугах или железных чешуйчатых рубашках, в железных же шлемах, с секирами, мечами, копьями и дротиками (короткими метательными копьями). Дружина состояла из профессиональных воинов, которые жили за счет своей доли в собираемой дани и военной добычи.

Отличительной чертой русских воинов в древности был красный — червленый — цвет щитов. Большие размерами, деревянные, окованные железом, они выкрашивались в красный цвет. В бою дружинники могли выстроиться плотными рядами, прикрывшись от врага высокими щитами, которые хорошо укрывали воинов от стрел и дротиков.

Простые же ратные люди, ополченцы славянских племен — «вои» — одевались и вооружались гораздо проще. На брань они в своей массе шли в одних портах, кольчуг почти не имели. Вооружены они были копьями, топорами, луками и стрелами, мечами и ножами. Конных среди «воев» почти не имелось.

Свое войско князь Олег, с которым находился и маленький Игорь, вел по знаменитому не в одном веке пути «из Варяг в Греки». По нему скандинавские викинги, которые одновременно были и весьма предприимчивыми купцами, «хаживали» в южные европейские моря через Варяжское (Балтийское) море, Финский залив, вверх по Неве, по Ладожскому озеру, вверх по Волхову, по озеру-Ильмень, вверх по Ловати, затем по волоку и по Днепру. Дальше варяги плыли по Понт-морю (Черному) в Царьград-Константинополь. А оттуда они попадали в Средиземноморье.

По пути на Киев князь Олег занял город Смоленск, стольный град племени славян-кривичей. Он взял его под свою «руку» без боя, поскольку среди его дружинников оказалось немало кривичей. В Смоленске правитель Северной Руси поставил посадником «мужа» из числа ближних дружинников.

Дальше Олегово войско вступило в земли славянского племени северян и заняло укрепленный город Любеч. И там Олег оставил своего посадника-«мужа». Таким образом, он завладел днепровским путем до самого Киева.

Для того чтобы завладеть Киевом, которым правили варяги Аскольд и Дир, его соплеменники, князь Олег действовал вероломно. Или, говоря иначе, проявил военную хитрость, которой всегда отличались скандинавские викинги.

Подойдя к Киеву, Олег укрыл почти всех воинов в засадах и ладьях за высокими бортами. Он послал к киевлянам вестника сказать, что варяжские купцы вместе с маленьким новгородским князем держат путь в Грецию и желают повидаться со своими земляками-варягами. Варяжские предводители Аскольд и Дир, не заподозрив обмана, вышли на берег Днепра без личной охраны, хотя и имели немалую варяжскую дружину, с помощью которой управляли киевскими землями.

Когда Аскольд и Дир вышли на речной берег к приставшим ладьям, из них и засад выскочили Олеговы дружинники и окружили их. Олег сказал киевским правителям: «Вы владеете Киевом, но вы не князья и не княжеского рода; я есть княжеский род, а это сын Рюрика». С этими словами Олег поднял из ладьи маленького княжича Игоря. Эти слова прозвучали смертным приговором Аскольду и Диру. Под ударами мечей они пали мертвыми к ногам варяга Олега. Он, избавившись таким образом от киевских правителей, уже без всякого труда завладел городом. Ни киевская варяжская дружина, ни горожане сопротивления не оказали. Они признали новых правителей.

Тела Аскольда и Дира были похоронены на горе близ города. Впоследствии на могиле Аскольда была поставлена церковь Святого Николы. Близ могилы Дира — храм Святой Ирины. Аскольдова могила сохранилась до сих пор.

Жестокость варяга Олега по отношению к своим соплеменникам Аскольду и Диру вполне понятна.

История правления Киевом этими двумя викингами такова. Они отпросились у князя Рюрика пойти искать военного счастья в Царьград-Константинополь, но по пути на юг осели в Киеве. Они освободили горожан от дани хазарам, подчинили себе соседние славянские племена. Такое положение двух предприимчивых варягов сделало их сильными и могущественными. Теперь они становились опасными для «природного» княжеского рода викингов, который правил русскими землями, сидя в Новгороде.

Олег, став попечителем маленького Игоря, задумал объединить Русскую землю под княжеской властью Рюриковичей. Он решил прибрать к рукам великий водный торговый путь, но для этого требовалось прежде всего завладеть Киевом.

Овладение Киевом обошлось малой кровью, Олег и его новгородская дружина были язычниками и с большим неудовольствием смотрели на Аскольда и Дира, которые не только стали сильными, правя Киевом, но и приняли христианство, которое только-только начало прививаться на Руси.

То, что князю Олегу пришлось действовать против Аскольда и Дира путем военной хитрости, свидетельствует прежде всего о том, что они обладали многочисленной дружиной, которая могла вступить с пришедшей из Новгорода ратью в открытый бой. Кроме того, применение против неприятеля хитрости было составной частью ведения войн, ее элементом. Тому, кто удачно обманывал врага, доводилось слышать в свой адрес хвалебные слова. Ко всему прочему киевские правители так и не сумели узнать, какой большой поход готовит против них в Новгороде князь Олег, правивший от имени маленького Игоря Рюриковича.

Местоположение Киева на берегах Днепра понравилось Олегу. По реке можно было легко входить в торговые сношения с греческими колониями в Крыму, с Болгарией и Хазарией, с Константинополем. К тому же князь Олег вошел в Киев как победитель, и горожане, устрашенные кровавой расправой над их недавними правителями-варягами и сильной дружиной Олега, признали в нем своего законного правителя.

Летопись свидетельствует: первое слово, которое сказал князь Олег про град Киев — «Это будет матерь городам русским». Олег перенес княжеский «стол» из Новгорода в Киев, оставив на берегах Волхова своего посадника.

После этого князь Олег развернул строительство городов-крепостей на землях славянских племен, ему подвластных. В эти укрепленные городки правителем Киевской Руси назначались посадники-«мужи», они правили от имени князя, собирали дань, которая в немалой части шла на содержание варяжской дружины. Только один Новгород давал ежегодно дань в 300 серебряных гривен, по тем временам огромную денежную сумму.

Олег относился к тем предводителям скандинавских викингов, которые просто не могли жить без войны, завоевательных походов, атмосферы опасностей и ратной славы. Киев, стоявший на границе с Диким Полем, где кочевали воинственные народы, и от которого шел прямой ладейный путь в Черное море, как нельзя лучше устраивал правителя Древней Руси.

В то время владения русского князя-варяга не имели четких государственных границ, не было и надежной связи между отдельными землями, которые платили дань киевскому владельцу. Не все славянские племена подчинялись ему. К тому же соседи в большой семье славянских племен постоянно творили друг другу «тесноту» — то есть нападали на соседей.

В первое же лето князь Олег совершил военный поход на племя древлян. Они жили в дремучих лесах на берегах реки Припяти. Древляне встретили Олегово войско с оружием в руках, не желая покоряться киевскому князю-варягу. Но в битве древляне потерпели поражение и были вынуждены стать данниками победителя, обязавшись платить дань князю Олегу черными куницами — древлянские леса отличались обилием пушного зверя.

Следующие два года ушли у Олега на покорение земли двух других славянских племен — днепровских северян и соседственных с ними радимичей. Они проживали восточнее Киевщины. В то время эти два племени платили дань хазарам, которые приходили за ней из Дикой Степи конным многочисленным войском. Северянам и радимичам было не под силу бороться одним против Хазарии.

Князь Олег повел себя как искусный дипломат-правитель. Придя в земли северян с сильной дружиной, он возложил на них дань легкую, но с условием, чтобы племя отныне не платило дань хазарам. Олег сказал старейшинам северян: «Я хазарам недруг, а не вам». Верность и доброе расположение северян обеспечивало безопасность сообщения южных русских областей с северными.

Племя радимичей проживало на берегах реки Сож. Оно согласилось платить дань Киеву в том же размере, как и Хазарии: по мелкой монете — щляге — с каждой сохи. Однако такое решение радимичей пришлось не по душе князю Олегу. Он заявил им: «Не давайте хазарам, но мне давайте».

Таким образом, была уничтожена власть хана Хазарии над славянскими племенами, проживавшими на территории современных Черниговской области Украины и Витебской области Белоруссии. В самой Хазарии, чье былое могущество шло к упадку, «дремали», не видя серьезной для себя угрозы в действиях новоявленного киевского правителя.

После этого киевский князь обратил свое оружие и дипломатию на земли днепровского левобережья, а затем и правобережья, где проживали славянские племена, еще не платившие дани стольному Киеву. Древнерусский летописец называет в числе подданных князя Олега племена дулебов, тиверцев и хорватов.

Вскоре новому киевскому правителю пришлось столкнуться с кочевниками, которые вышли с востока к берегам Днепра. Это были угры, или нынешние венгры, которые некогда обитали близ Урала. Угров теснил более могущественный кочевой народ — печенеги. Князь Олег пропустил пришельцев на запад через свои владения. Было ли это сделано дружелюбно или он отразил их от Киева силой — в летописях об этом ничего не говорится.

До 906 года князь Олег правил Русской землей, обустраивая ее государственное правление. К тому времени его воспитанник-родич Игорь подрос и «возмужал летами». Но он не требовал своего княжеского наследия у властолюбивого предводителя викингов Олега, окруженного верной варяжской дружиной и овеянного ратной славой.

Однако жажда военных побед и подвигов на поле брани не давала покоя князю Олегу. Завладев путем из Варяг в Греки, укрепив княжескую власть во всех присоединенных землях, он стал готовиться к большому походу на Царьград-Константинополь, столицу могущественной Византийской империи. Тем более, что до него Аскольд и Дир совершили успешный поход против византийских греков.

На государственное устройство Киевской Руси и военные приготовления к настоящей большой войне против Византии у князя Олега ушло 23 года. Древнерусские летописи за это время отмечают лишь два больших события. Это проход мимо Киева на запад кочевого народа угров и женитьба возмужавшего князя Игоря.

К тому времени повзрослевший Игорь уже помогал править Русью своему воспитателю, который готовил его самым серьезным образом к будущему самостоятельному княжению. Супружество Игоря состоялось в 902 году — он женился на природной славянке, уроженке села Выбуты, лежащего в 12 верстах от Пскова. По красоте своего лица и редким душевным качествам девушка была прозвана Прекрасой. По летописным преданиям, князь Игорь впервые увидел свою будущую жену, когда занимался звериной ловлей в псковских лесах. После замужества Прекраса приняла имя Ольги в честь воспитателя своего мужа.

В Киеве все больше увеличивалось число христиан, и византийские патриархи старались обратить в истинную веру и самого князя Олега, который являлся язычником. Как свидетельствуют византийские хроники, Древняя Русь того времени считалась шестидесятым архиепископством в списке епархий, зависящих от главы константинопольского духовенства.

Перед царьградским походом князь Олег довольно хорошо изучил военную организацию Византии. Эту информацию он черпал из первых рук. Так, известно, что в 902 году около 700 русов, или киевских варягов, служили на императорском флоте, за что им платили из государственной казны «100 литр золота».

В 906 году князь Олег выступил в большой поход на Царьград, оставив за себя в Киеве Игоря. В походе участвовала не только княжеская дружина, состоявшая в своем большинстве из варягов, но и воины славянских племен, подвластных Киеву: новгородские славяне, кривичи, поляне, северяне, древляне, радимичи, хорваты, волыняне, или дулебы, тиверцы, много «воев» пришло из земель, где проживали чудь и меря.

Войско собралось для похода по тем временам, огромное. Ладейный флот насчитывал две тысячи мореходных кораблей, на каждом из которых умещалось по сорок человек с оружием и припасами. Конница шла берегом Днепра. Таким образом, войско русов насчитывало не менее восьмидесяти тысяч человек. Ладьи благополучно преодолели днепровские пороги и вышли на просторы Черного моря. Вдоль западного берега ладьи шли на веслах и парусах.

Когда войско русов подошло к Царьграду, греки затворили городскую гавань железными цепями, которые были непреодолимым препятствием для кораблей. В дни мира эти цепи лежали на дне гавани, в случае же военной опасности их поднимали над водой и таким образом столица Византийской империи защищала себя со стороны пролива Босфор. С суши ее охраняла мощная крепостная стена — высокая и практически недоступная для осаждающих город «варваров».

Князь Олег не мог не оценить крепость стен Царьграда и потому понял, что взять его можно только военной хитростью. Сперва он «воевал» около города, творя большие опустошения. Византийцы с высоты городских стен наблюдали за многочисленными пожарами, которые превращали в пепел окрестные селения, загородные имения и виллы императорских вельмож.

После этого Олег занялся самой византийской столицей, которую держал в плотной осаде. Он приказал вытащить ладьи на берег, поставить на колеса и распустить паруса. Когда сильный попутный ветер наполнил паруса, сотни русских ладей, пройдя по перешейку, оказались в водах бухты Золотой Рог по ту сторону железной цепи. Однако дело до штурма Царьграда не дошло.

Военная хитрость удалась на славу — огромная ладейная флотилия двигалась на город под парусами… по суше. Греки, увидевши такую беду, перепугались и послали послов к князю русов с покорным словом: «Не губи город: дадим тебе дань, какую пожелаешь».

Гениальность князя Олега выразилась не только в том, что он применил военный прием, не знающий аналогов. Он согласился на мир с Византией, чувствуя, что если она соберется с силами, то его войску трудно будет выстоять. Добыча же в случае победы в сражении вряд ли могла быть больше той, что можно было получить миром. Да и союз Киевской Руси с Византией виделся гораздо прочнее, если на берегах Босфора не прольется кровь.

Олег остановил поход своей ладейной рати на Царьград. Греки, по обычаю, вынесли предводителям русов угощение — пищу и вино. Но мудрый русский князь не принял угощенья, ибо знал, что вероломные византийцы непременно угостят его отравой. Яд был во все времена испытанным орудием внешней и внутренней политики византийских императоров, что не являлось большим секретом на Руси.

Греки, видя, что их хитрость не удалась и князь Олег решительно отверг всякое угощение, с ужасом воскликнули: «Это не Олег, а это сам святой Димитрий, посланный на нас от Бога». Теперь византийцам ничего не оставалось, как принять условия мира от победителей.

Поход русов под предводительством князя Олега в 906 году на Царьград оказался самым удачным из всех походов войска Киевской Руси на Византию. Олег потребовал с греков огромную дань: на все две тысячи кораблей по 12 гривен на человека. Экипаж же ладьи состоял из 40 воинов-мореходов. Византийцы соглашались на все и просили только мира.

Мир был скреплен на личной встрече князя Олега с императором Львом VI. Она состоялась после того, как войско русов немного отступило от города. Мир оказался действительно выгоден для Руси — кроме большой разовой дани (по 12 гривен на каждое весло ладьи), византийцы клятвенно обещали присылать и ежегодные откупы русам, чтобы те больше не ходили военными походами на земли империи.

Брать дань было обычным делом у каждого победителя. Но князь Олег пошел в поход на Царьград не только за богатой добычей и воинской славой удачливого полководца. Главное, что сказали его послы на переговорах с греками, было следующее:

«Да приходят Русь — послы в Царьград и берут посольское (хлебное, столовый запас), сколько хотят: а придут которые гости (купцы), пусть берут месячину на полгода: хлеб, вино, мясо, рыбу, овощи, и да творят им баню, сколько хотят. А поедут Русь домой, пусть берут у вашего царя на дорогу съестный запас, якоря, канаты, паруса, сколько надобно».

Русским купцам отныне разрешалось беспошлинно торговать на византийских рынках, прежде всего в столице — Царьграде, как и купцам иных народов, получать продовольственное содержание (это же распространялось и на посольства русов) и даже мыться в знаменитых константинопольских банях, сколько захотят торговые люди из Киевской Руси.

Таким образом, главное требование князя Олега заключалось в следующем: каждый русский человек имел право приходить (морем, разумеется) в Царьград — Константинополь — и чтобы там византийские власти принимали его как доброго и уважаемого гостя самой империи. Греческие власти брали на себя бесплатное обеспечение русских гостей-купцов, пока те устраивали свои торговые дела, по крайней мере, на полгода. Возможность вдоволь попариться в бане ценилась не менее обильного угощения. Когда купцы морем отправлялись домой, то их отпускали как добрых гостей, давая съестные припасы и все, что было надобно заезжему в далекие края человеку в далеком пути по морю и Днепру.

Олеговы требования означали: в Царьграде с русскими людьми должны были обращаться так, как исстари обращались на Руси с гостями-чужестранцами. Это было и законом гостеприимства, и дипломатическим тактом.

Такое требование, которое легло в основу мирного соглашения Руси с Византийской империей, показывало, что греки напрасно называли славян варварами. Русские люди у себя дома были гораздо ласковее и обходительнее со своими гостями из соседних стран и народов, чем греки. Поэтому и потребовал князь Олег от них вежливого обхождения со своими соплеменниками, будь это послы или торговые люди — купечество и экипажи торговых судов.

Русы до этого имели немало обид на византийцев за их негостеприимное обращение с теми, кто оказывался в большом торговом городе на берегах бухты Золотой Рог. Князь Олег, поднимая Русь в большой поход на Царьград, хотел и отомстить за прежние обиды, и продемонстрировать военную мощь древнерусского государства. Все это удалось ему сполна.

Конечно, греческие послы на мирных переговорах постарались соблюсти и безопасность города, и собственные торговые, денежные интересы. Византийские вельможи, со своей стороны, просили князя Олега о следующем:

«Пусть приходит Русь в Царьград; но если придут без купли, то месячины не получают. Да запретит князь своим словом, чтобы приходящая Русь не творила пакости (буйства, бесчинства) в наших селах. Когда приходит Русь, пусть живет за городом, у Святого Мамонта. Там запишут их имена, и по той росписи они будут получать свое месячное; первое от Киева, также от Чернигова, Переяславля и прочие города (речь шла о дани или укладах русским городам — греки обязывались ее платить Киеву, Чернигову, Переяславлю, Полоцку, Ростову, Любечу и другим русским городам, которые находились под управлением князя Олега). В Царьград Русь входит только в одни ворота, с царевым мужем, без оружия, не более 50 человек. И пусть творят куплю, как им надобно, не платя пошлин ни в чем».

Такой мирный договор был скреплен клятвенными обещаниями двух государей. Император Лев VI по христианскому обычаю целовал крест. Князь Олег и его мужи-воеводы, по русскому закону как язычники, клялись своим оружием, своими богами Перуном и Велесом, «скотьим» богом.

Византийцам и императорским чиновникам пришлось немало потрудиться, чтобы собрать ту огромную разовую дань, которую требовалось отдать русам, чтобы они ушли к себе на север. Олеговы ладьи не один день наполнялись различными товарами, поскольку серебра в казне империи в достаточном количестве просто не оказалось. Поэтому по стоимости серебряных гривен и давались русам различные товары, которые были в большой цене на торгах в Киевской Руси.

Шелковых и других дорогих тканей оказалось так много, что на обратном пути князь Олег велел своей дружине сшить паруса ладей паволочные, то есть из разноцветного шелка. А остальной рати «от Земли» — то есть ополчению славянских племен — сшить паруса кропийные — ситцевые.

Когда огромный ладейный флот вышел в Черное море из пролива Босфор, случилась большая беда для мореходов. Сильный ветер быстро разорвал кропийные паруса из тонкого ситца. Тогда славяне-мореходы сказали: «Останемся при своих холстинах, не пригодны славянам парусы кропийные».

Перед возвращением на родину князь Олег повесил на ворота византийской столицы свой щит — как знак окончания войны и наступления мира. Его воина также прибили свои щиты к воротам Царьграда, в знак победы над Византией, которая теперь на долгие годы превращалась в данника Руси. По такому случаю напрашивается вопрос: не хотел ли полководец-дипломат Олег таким жестом продемонстрировать грекам, кого следует отныне видеть своим защитником. Щит воина демонстрировал прежде всего защиту, а не нападение.

Русское войско вернулось домой с небывало богатой добычей: здесь было золото и серебро, ткани и вина, фрукты «заморские», различные ювелирные изделия — «узорочье» и много всякого другого товара, который был ходок и дорог на торгах Киевской Руси и который могли купить у русов и купцы-варяги из скандинавских земель.

Летописцы-современники так описывали возвращение удачливого полководца из большого царьградского похода, завершившегося в 907 году: «И приде Ольг Киеву неса злато и паволоки (шелка) и овощи (фрукта) и вино и вьсяко узорочие. И прозъваша Ольга Вещий — бяхо бо людие погани и невегласи».

Так появилось историческое прозвище киевского князя Олега — Вещий. Под таким именем он вошел в отечественную историю, в летописи, произведения писателей и поэтов. А впервые он был назван Олегом Вещим в Новгородской первой летописи. Прославит своим поэтическим пером киевского князя-варяга и поэт Александр Сергеевич Пушкин.

Через четыре года — в 911 году — князь Олег пошлет в Царьград представительное посольство. Византийская империя подтвердит свое намерение жить с Русью в мире и ее император заключит с Олегом первой в истории Восточной Европы письменный мирный договор, в котором было точно записано, как грекам надлежит вести себя со славянами — в торговле и политике.

Этот драгоценнейший и древнейший письменный памятник истории государства Российского сохранился в летописи до наших дней. Вот его содержание:

«Мы из роду Русского, Карл Инголет, Фарлов, Веремид, Рулав, Гуды, Руальд, Карн, Флелав, Рюар, Ахтутруян, Лидулфост, Стемид, посланные Олегом, Великим Князем Русским, и всеми сущими под рукою его, Светлыми Боярами, к вам, Льву, Александру и Константину (брату и сыну первого) Великим Царям Греческим, на удержание и на извещение от многих лет бывшия любви между Христианами и Русью, по воле наших князей и всех сущих под рукою Олега, следующими главами уже не словесно, как прежде, но письменно утвердили сию любовь, и клялися в том по закону Русскому своим оружием.

I. Первым словом да умиримся с вами, Греки! да любим друг друга от всея души, и не дадим никому из сущих под рукою наших Светлых Князей обижать вас: но потщимся, сколь можем, всегда и непреложно соблюдать сию дружбу! Также и вы, Греки, да храните всегда любовь неподвижную к нашим Светлым Князьям Русским и всем сущим под рукою Светлого Олега. В случае же преступления и вины да поступим тако:

II. Вина доказывается свидетельствами; а когда нет свидетелей, то не истец, но ответчик присягает — и каждый да клянется по Вере своей.

III. Русин ли убиет Христианина или Христианин Русина, да умрет на месте злодеяния. Когда убийца домовит и скроется, то его имение отдать ближнему родственнику убитого, но жена убийцы не лишается своей законной части. Когда же преступник уйдет, не оставив имения, то считается под судом, доколе найдут его и казнят смертию.

IV. Кто ударит другого мечом, или каким сосудом, да заплатит пять литр серебра по закону Русскому; неимовитый же да заплатит, что может; да снимет с себя и самую одежду, в которой ходит, и да клянется по Вере своей, что ни ближние, ни друзья не хотят его выкупить из вины: тогда увольняется от дальнейшего взыскания.

V. Когда Русин украдет что-либо у Христианина или Христианин у Русина, и пойманный на воровстве захочет сопротивляться, то хозяин украденной вещи может убить его, не подвергаясь взысканию, и возьмет свое обратно; но должен только связать вора, который без сопротивления отдается ему в руки. Если Русин или Христианин, под видом обыска, войдет в чей дом и силою возьмет там чужое, вместо своего, да заплатит втрое.

VI. Когда ветром выкинет Греческую ладию на землю чуждую, где случимся мы, Русь, то будем охранять оную вместе с ее грузом, отправим в землю Греческую, и проводим сквозь всякое страшное место до бесстрашного. Когда же ей нельзя возвратиться в отечество за бурей или другими препятствиями, то поможем гребцам и доведем ладию до ближайшей пристани Русской. Товары и все, что будет в спасенной нами ладии, да продается свободно; и когда пойдут в Грецию наши Послы к Царю, или гости для купли, они с честию приведут туда ладию и в целости отдадут, что выручено за ее товары. Если же кто из русских убьет человека на сей ладии, или что-нибудь украдет, да примет виновный казнь вышеозначенную.

VII. Ежели найдутся в Греции между купленными невольниками Россияне или в Руси Греки, то их освободить и взять за них, чего они купцам стоили, или настоящую, известную цену невольников; пленные также да будут возвращены в отечество, и за каждого да внесется откупу 20 златых. Но Русские воины, которые из чести придут служить Царю, могут, буде захотят сами, остаться в земле Греческой.

VIII. Ежели невольник Русский уйдет, будет украден или отнят под видом купли, то хозяин может везде искать и взять его; а кто противится обыску, считается виновным.

IX. Когда Русин, служащий Царю Христианскому, умрет в Греции, не распорядив своего наследства, и родных с ним не будет, то прислать его имение в Русь к милым ближним, а когда сделает распоряжение, то отдать имение наследнику, означенному в духовной.

X. Ежели между купцами и другими людьми Русскими в Греции будут виновные, и ежели потребуют их в отечество для наказания, то Царь Христианский должен отправить сих преступников в Русь, хотя бы они и не хотели туда возвратиться.

Да поступают так и Русские в отношении к Грекам.

Для верного исполнения сих условий между нами, Русью и Греками, велели мы написать оные киноварью на двух хартиях. Царь Греческий скрепил их своею рукою, клялся Святым Крестом, Нераздельною Животворящею Троицею единого Бога, и дал хартию нашей Светлости; а мы, Послы Русские, дали ему другую и клялися по закону своему, за себя и всех Русских, исполнять утвержденные главы мира и любви между нами, Русью и Греками. Сентября во 2 неделю, в 15 лето от создания мира…»

Договорные документы были написаны на двух языках — греческом и славянском. Славянская грамота была изобретена Кириллом в чешской земле Моравии и имела хождение в Киевской Руси. Посольство князя Олега в Царьград состояло, если судить по именам, в своем большинстве из варягов, которые, вне всякого сомнения, говорили на языке славян и должны были знать их грамоту. С другой стороны, при дворе византийского императора традиционно находилось немало выходцев из Руси, прежде всего воинов, которые нанимались к нему на службу.

Этот мирный договор Византии с Русью подписал новый император Константин Багрянородный. Он имел двух любимцев, которые были славянами по происхождению — Гаврилопула и Василича. В Византии того времени был и патриарх из славян по имени Никита.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что взаимные обиды и ссоры византийцев и русских купцов в Константинополе заставили, как надо думать, императора и князя Олега включить в договор о мире статьи уголовных законов. Эти статьи обеспечивали личную безопасность греков и русских, оказавшихся в чужой стране, их собственность, право наследования, силу завещаний.

Мирный договор между Киевской Русью и Византийской империей свидетельствует о главном: в X столетии на Руси существовало строгое законодательное право, которое отдельными статьями вносилось и в международные договоры.

Седьмая и восьмая статьи договора говорят о том, что русские купцы торговали невольниками, ими могли быть военнопленные, купленные у соседних народов рабы, собственные преступники, которые по закону Древней Руси лишались личной свободы.

Император Константин Багрянородный одарил Олеговых послов золотом, драгоценными (дорогими) одеждами и тканями, велел показать им красоту и богатство христианских храмов. В самом Киеве и на Руси имелось уже немало людей, отказавшихся от верований предков и ставших христианами. По всей видимости, и среди послов оказались христиане. Посольство с честью было отпущено в Киев. Князь Олег мог быть доволен результатами дипломатической поездки ближних ему «мужей».

По возвращении из царьградского похода князь Олег почувствовал, что устал. Тридцать лет властвования над Русью не могли пройти бесследно. Летописи свидетельствуют, что сразу же после обогатившего его похода объединенного войска славянских племен Руси и варягов «великий князь Русский», как было написано в мирном договоре 911 года, исчезает не только из столицы Руси города Киева, но и вообще с русского горизонта.

Отечественные историки, в частности Н. М. Карамзин, объясняют такое следующим образом. Тогда были иные времена, и правитель не всегда цеплялся костенеющей рукой за трон, на который зачастую владыки восходили не по праву. Олег, по всей видимости, прекрасно понимал, что нельзя жить вечно, нельзя унести с собой в могилу то, что ты здесь привык считать своим.

Некогда племянник Рюрика отодвинул его сына в тень великокняжеской власти и тот не оспаривал у воспитателя свое законное право владеть Русской землей. Он даже не стал вассальным Киеву новгородским князем. Ныне же князь Олег отдавал уже зрелому мужу князю Игорю великое и могучее государство, вошедшее в мировую историю под названием Киевская Русь. Игорь Рюрикович был готов стать великим князем Киевским: он получил воспитание и как правитель, и как полководец.

Вне всяких сомнений, великий князь Русский Олег по собственной воле оставляет стольный град Киев и отдает Русь под управление Игоря, своего воспитанника. В летописных источниках не сохранилось достоверных сведений о том, где он скончался и где находится его могила. Легенды указывают его могилы в самых разных местах.

По одним источникам, князь Олег из Киева уехал в Новгород, а оттуда в город-крепость Ладогу на Волхове, где и умер. Другие говорят, что тело его погребено на горе Щековице и современники летописца Нестора звали это место Ольговой могилой.

Достоверно одно, что правивший Русью 32 года великий князь Олег умер в 913 году. С викингом Рюриком он мог прибыть в Новгород только юношей и потому умер в глубокой старости. Так считает Н. М. Карамзин. Более точных сведений о возрасте князя Олега история сохранить просто не смогла.

Вещий Олег ушел из жизни со славой искусного правителя, мудрого великого князя русского, великого полководца Древней Руси. Но кровь его соплеменников варягов Аскольда и Дира осталась пятном его славы. Равно как и жестокость Олеговых дружинников из числа варягов во время царьградского похода. Выходцы из Скандинавии не только на Руси славились своей жестокостью, нередко откровенно бессмысленной и дикой. Викинги, служившие киевским князьям, исключения не составляли.

… Имя князя Олега еще при жизни было овеяно легендами. Об этом свидетельствуют многие летописи. Летописец свидетельствует о следствиях Олеговой кончины: «народ стенал и проливал слезы». «И плакали все люди плачем великим», хороня своего Вещего князя, который первый собрал Русскую землю в одно великое государство и громко прославил русское имя своими удачными походами и мудрыми договорами. Именно такую оценку правлению князя Олега дает отечественный историк Александр Дмитриевич Нечволодов, который волей судьбы вырос из командира пехотного полка в крупного исследователя Древней Руси и стал автором известного труда «Сказания о Русской земле с древнейших времен до расцвета русского могущества при Ярославе Мудром».

С именем князя Вещего Олега в отечественной древней истории связана красивая легенда, обыгранная поэтически даром Александра Сергеевича Пушкина. Летописец рассказывает, что волхвы и кудесники предсказали как-то князю Олегу, что он умрет от своего любимого коня, верного спутника в военных походах. Поэтому князь, человек своего времени, суеверный, отправил коня на покой и больше никогда не садился на своего верного любимца. Княжеским повелением коню был дан хороший уход.

Через четыре года князь Олег вспомнил о предсказании волхвов и кудесников и поинтересовался судьбой любимого коня. Когда же он узнал о смерти коня, то изъявил желание увидеть его кости. Поставив ногу на конский череп, князь Олег, смеясь, сказал: «От этого ли лба я приму свою смерть?» Но в эту минуту он был смертельно укушен змеею, выползшей незаметно из конского черепа.

Этой народной легенде можно верить и не верить, равно как и пророчеству волхвов и кудесников. Но для истории это едва ли не единственная древнейшая версия смерти великого князя Русского Вещего Олега. Оспаривать эту версию просто сложно, поскольку древнерусские летописи умалчивают о последних днях жизни первого правителя Киевской Руси.

ИГОРЬ СТАРЫЙ — ОСНОВАТЕЛЬ ДИНАСТИИ РЮРИКОВИЧЕЙ

Великокняжеская судьба второго по счету правителя Киевской Руси Игоря Рюриковича сложилась совсем иначе, чем у его воспитателя князя Олега. Он стал самостоятельно править только тогда, когда ему исполнилось три с половиной десятка лет, в возрасте зрелом и многообещающем.

Историк Николай Михайлович Карамзин тонко подметил эту особенность нового великого князя Киевского: «Игорь в зрелом возрасте мужа принял власть опасную: ибо современники и потомство требуют величия от наследников Государя великого, или презирают недостойных».

Игорь Рюрикович в отечественной истории получит еще и прозвище — Игорь Старый. Его прозовут так за долгие годы державной работы, состоявшей в основном из постоянных военных походов во все стороны от стольного града Киева. После него в русской княжеской семье будет немало Игорей — Игорь Ольгович, Игорь Святославич и прочие примечательные исторические личности с этим именем. Прозвище Старый будет носить только один из них…

Скорее всего, Игорь плохо помнил своего отца, приглашенного на новгородское княжение варяжского князя Рюрика. Еще совсем маленьким княжичем отец отдал его на попечение и воспитание своему племяннику Олегу. Тот, хотя и лишил подросшего Игоря законной великокняжеской власти на полтора, а то и больше, десятилетия, воспитал достойного преемника на киевском престоле. В том заслуга великого князя Олега перед Отечеством — Русью — несомненна.

С младых ногтей Игорь будет находиться в самой гуще событий того времени на Руси — войн и великокняжеской политики, направленной на установление единовластной диктатуры правителя, сидевшего на киевском престоле. В этом отношении у мальчика был прекрасный воспитатель, который решительно и последовательно добивался поставленной цели, зачастую особо не разбираясь в средствах ее достижения. Творя единую Русь, великий князь Олег мечом и словом создавал в рамках той исторической эпохи великую державу для своего воспитанника и наследника.

Княжич Игорь рано — наверное, даже чересчур рано — начал постигать жизнь князя-правителя со всей ее жестокостью и кровью. Именно его, малого возрастом, покажет Олег киевским правителям варягам Аскольду и Диру на днепровском берегу, подняв из ладьи и высоко вознеся над головой. И малыш станет свидетелем кровавой расправы с самозванными князьями-викингами, а возможно, и с их ближней дружиной, состоявшей из варягов.

Учился маленький Игорь и науке великокняжеской власти, прежде всего у своего воспитателя. Первый такой урок княжич получил тут же, на берегу Днепра перед воротами города-крепости Киева. Олег, всегда сладкоречивый воин-мудрец, недаром прозванный Вещим, то есть ведающим, знающим то, что скрыто от глаз обычных людей, сумел убедить горожан принять его владычество после умерщвления Аскольда и Дира.

Очень быстро повзрослев, Игорь становится ближайшим помощником и официальным преемником великого князя Олега, будет сопровождать его во многих походах или оставаться за него в стольном граде как соправитель. Еще в детском возрасте Игорь пройдет под бдительным присмотром ближних дружинников-викингов всю воинскую науку и уже юношей станет профессионально подготовленным воином. Ибо в то время княжить означало одно — много воевать. Другого пути жизненного у правителей древности просто быть не могло.

Сын Рюрика сел на великокняжеский престол, чтобы единовластно править, в 913 году. По другим источникам — на год раньше, еще при жизни великого князя Олега, по своей доброй воле удалившегося из Киева в Ладогу, на Русский Север. Можно утверждать, что воспитанник высоко чтил своего воспитателя-родича, не помышляя о получении в свои руки отцовской власти. Такие взаимоотношения в древнерусской великокняжеской и просто княжеской семье, когда вопрос шел о власти, были не частым явлением.

Приняв государственное правление из рук постаревшего великого князя Олега, Игорь сразу же столкнулся с военной опасностью, которая когда-то станет называться сепаратизмом. Славянское племя древлян, которое так и не смирилось с властью над собой киевского правителя, отказалось платить дань. Древляне ободрились после того, как на Руси стало известно о смерти Олега, твердой дланью наводившего порядок в подвластных землях.

В 914 году великий князь Игорь Рюрикович выступает в свой первый самостоятельный поход в Древлянскую землю. Он победил непокорных древлян силой оружия. По всей видимости, поскольку племя отличалось многолюдностью, в поход отправилась не только одна княжеская дружина, состоявшая в своем большинстве из варягов. Игорь наложил на побежденных новую дань, которая, естественно, была больше Олеговой.

Затем возмутились уличи, возжелавшие вновь стать независимыми от Киева. Это славянское племя проживало в низовьях Днепра, близ нынешнего украинского города Алешки. Во время усмирения взбунтовавшихся данников киевскому войску долго не покорялся укрепленный городок уличей Пересечен. Воевода Игоря Рюриковича сидел около осажденной деревянной крепости три года и едва сумел взять ее.

Поняв, что от киевского владычества избавиться на старых, обжитых местах трудно, уличи ушли с берегов Нижнего Днепра. Славянское племя, которое так пеклось о своей свободе, перебралось на новое местожительство, осев к западу между реками Буг и Днестр.

После ухода племени уличей на новые места расселения весь великий торговый путь из Варяг в Греки был уже вполне в руках великого князя Киевского. Племя уличей наслаждалось свободой не столь уж и долго, войдя вскоре в состав Киевской Руси.

Русь находилась на пересечении важных торговых путей во все времена. Путь из Варяг в Греки был не единственным, который связывал Скандинавию через русские земли с южными странами. От варягов тогда существовала еще одна дальняя дорога в иной морской угол — на далекий и сказочно богатый Восток, на берега Каспийского моря.

Но тот торговый путь перекрывали воинственные хазары, которым еще совсем недавно платили дань некоторые славянские племена и жители города Киева. Хазария становилась естественным противником Киевской Руси. Исторический спор между ними мог разрешиться только силой оружия, разрешиться победоносной войной.

Обид у русов на хазар набиралось много. Это и тяжелая дань, собираемая воинскими отрядами, приходившими из Дикого Поля. Это и несправедливости, которое терпели торговые русские люди, постоянно хаживавшие на каспийские берега, где в то время местные народы находились под правлением арабов.

В отечественной истории пришло время — время правления Игоря Рюриковича, — чтобы собранная воедино Русь и здесь показала свою военную силу и отплатила долголетние обиды. Собственно говоря, это было лишь продолжение многовековой борьбы славян с народами Дикой Степи.

Покончив со смутой внутри Киевской Руси, вызванной смертью великого князя Олега, Игорь Рюрикович совершил свой первый большой поход. В 914 году русская рать на 500 больших мореходных кораблях, в каждом по сто человек, спустилось вниз по Днепру к Черному морю. Затем эта огромная флотилия, идя вдоль крымского побережья, вошла в Азовское море.

Отсюда великий князь Игорь послал своих «мужей» просить правителя Хазарии пропустить их на Каспийское море, чтобы отомстить кавказским народам за долголетние обиды торговым людям из Киевской Руси. По тем временам такой предлог для военного похода был вполне законный и оправданный.

Хазарский царь, зная от лазутчиков о численности и силе русского войска, неожиданно оказавшегося на границах Хазарии, согласился на просьбу Игоря. По всей вероятности, хазары не посчитали себя настолько сильными, чтобы отказать киевскому князю. В ответ на это русские пообещали отдать хазарскому царю при возвращении домой половину своей военной добычи. Перед таким предложением хазары устоять просто не могли.

Русская корабельная рать поднялась вверх по Дону до его излучины — до перевала в Волгу, вблизи хазарского города-крепости Саркела и теперешней донской казачьей станицы Качалинской.

Здесь ладьи были или поставлены на колеса, или их тащили волоком по каткам из бревен. Переход армады из 500 (!) кораблей по сухопутью прошел успешно и Игорево войско оказалось на Волге. Оно беспрепятственно спустилось к устью великой реки и стало двигаться вниз по Каспию вдоль его западного побережья.

Разграблению и опустошению подвергались все богатое приволжское и прикаспийское побережье. Воины Киевской Руси начали свою жестокую месть за все прежние обиды. Набег совершался в традициях того времени, когда главной целью являлась богатая военная добыча. Арабский писатель свидетельствовал: «Руссы проливали кровь, брали в полон женщин и детей, грабили имущество, распускали всадников для нападений, жгли села и города».

Народы, населявшие каспийские берега, пришли в ужас, видя собственное бессилие остановить вооруженной рукой пришельцев, явившихся на кораблях из волжского устья. Русы же, основательно разграбив богатый берег, разгромив на нем многочисленные города, отошли к нефтяной земле у города Баку, где жили огнепоклонники. Там игорево войско расположилось для отдыха на близлежащих островах. К тому же корабли после длительного морского перехода нуждались в починке.

Тогда жители кавказских берегов Каспия, опомнившись от удара, решили разбить русов на морских берегах. Собралось многочисленное войско, которое на кораблях и купеческих судах отправилось к островам близ Баку. Однако русы не дремали, бдительно неся дозорную службу. Они сели на свои корабли — мореходные ладьи — и вышли навстречу нападавшим. На Каспии произошло большое и упорное морское сражение, которое закончилось полным поражением нападавших. Они тысячами были изрублены в битве и потоплены в море.

Русская ладейная рать, имея на борту богатую военную добычу, после отдыха взяла курс на север к устью Волги. Еще до этого, после победы в морском сражении близ Баку, русы по уговору с хазарским царем, за пропуск их в Каспийское море, послали ему половину всего добытого в походе. Однако хазары, отличавшиеся алчностью, решили поступить с русами самым вероломным образом и овладеть второй половиной их военной добычи.

На берегах Волги — Итиля — хазары собрались воедино, стянув конные отряды из дальних кочевий. Здесь они и напали на возвращавшихся домой русов. Жестокая, неравная битва продолжалась три дня, и почти все Игорево войско, которым командовали воеводы великого князя, было перебито. Удалось прорваться вверх по Волге на ладьях примерно пяти тысячам человек.

Однако им не суждено было вернуться на Русь. Народы Средней Волги — буртасы и камские болгары напали на остатки войска русов и окончательно добили его. Много ли вернулось домой отважных воинов-мореплавателей — неизвестно. Но нет сомнения, что кто-то принес в Киев великому князю Игорю печальную весть о том, сколько русской крови было изменнически пролито на волжских берегах. Вероломный поступок хазар требовал отмщения.

Вслед за этим несчастьем на Русскую землю пришла большая беда. Из далеких степей Востока в Дикое Поле пришел многочисленный, воинственный кочевой народ — печенеги. Печенеги в своем продвижении на Запад принуждали отступать перед собой все другие степные народы, пока не оказались в степях между Доном и Дунаем.

Печенеги не знали земледелия и ремесел, изделия которых могли бы продаваться другим народам. В перемещении по степям они искали исключительно тучных пастбищ для своих многотысячных стад, обитая в шатрах, кибитках или вежах. Все остальное для жизни они добывали в грабительских набегах на соседей. Печенеги славились быстротой своих коней, их конные воины, вооруженные копьями, луками и стрелами, мгновенно окружали в степи неприятеля и столь же мгновенно скрывались из его глаз в случае неудачи. Печенежская конница вплавь легко форсировала самые глубокие реки.

Появившись впервые в Дикой Степи у русского порубежья, печенеги подступили было к Киеву. Но там их встретило сильное войско и кочевники не решились на войну с не известным доселе противником. Вначале великий князь Игорь «умирился» с кочевым народом. Однако мир держался недолго — до 920 года.

Под Киев приходили лишь первые печенежские орды, их новые полчища продолжали прибывать из-за Волги в южные русские степи. Вскоре между Доном и Дунаем кочевало восемь орд кочевого народа, который стал полновластным хозяином Дикого Поля. Отсюда печенеги могли грозить внезапными набегами русским землям, расположенным на днепровском Правобережье и Левобережье. Под ударом степных орд оказался и сам стольный град Киев.

Заселение Дикого Поля печенегами резко изменило внешнеполитическую ситуацию для Киевской Руси. Южный участок торгового пути из Варяг в Греки оказался в руках степняков, которые удерживали переход через днепровские пороги. Теперь славяне могли ходить по Днепру к Черному морю только помирившись с печенегами или покорившись им.

В Константинополе-Царьграде — быстро поняли, какую огромную выгоду империя может извлечь из появления в степях северного Причерноморья кочевого воинственного народа. Греки стали регулярно давать правителям печенежских орд золото и богатые дары в обмен на «обуздание» противников Византии — угров (венгров), болгар и Киевской Руси. Так печенеги стали на два столетия важным инструментом внешней политики многих византийских императоров, которую греки вели весьма искусно. Особенно в отношении соседних народов-«варваров».

После занятия печенегами южных от Руси степей и выхода в Черное море из Днепра отношение к русским в Византии резко изменилось. Мало-помалу и довольно скоро греки стали забывать о мирном договоре с князем Олегом и «обижать» в Царьграде русских людей, пренебрежительно относясь к ним. Византийцы посчитали, что в нынешних условиях русы просто не смогут совершить военный поход на Константинополь и повторить успех князя Олега.

Однако Византия ошиблась в своих расчетах. Великий князь Киевский Игорь Рюрикович, заключивши с печенегами мир, в 941 году поднялся на Царьград с большой военной силой. Скорее всего, подготовка к войне с империей заняла не один год, поскольку требовалось создать и оснастить огромный мореходный ладейный флот.

Древнерусский летописец Нестор и византийские историки довольно подробно описывают войну великого князя Игоря с Византией. Правитель Киевской Руси имел достаточно сведений о силах империи, составе ее армии и флота. В 935 году ладейный флот и дружины Игоря в составе сил византийского императора воевали на побережье Южной Италии, получив за это большую плату. Мирный же договор между Киевской Русью и греками был разорван по вине последних в 941 году.

Печенеги беспрепятственно пропустили русское войско, которое выступило в поход на ладьях — вниз по Днепру и по суше, вдоль берега, где шла конница. Во время морского похода князь Игорь возглавлял огромный морской флот. Он состоял, если верить древнерусским летописцам, из 10 000 судов, снаряженных для дальнего морского плавания. Эта цифра, вероятнее всего, преувеличена. Но, тем не менее, многотысячность русских кораблей поразила воображение современников.

Игорь, соединивший в себе талант флотоводца и полководца древности, быстро появился на виду Царьграда. Однако внезапности похода не получилось: к тому времени болгары, жившие в низовье Дуная, были уже союзниками византийского императора и сумели вовремя предупредить его о походе русов. Византийцы успели подтянуть в столицу крупные воинские силы из провинций и, что было особенно важным для них, — многочисленный военный флот, который перекрыл проход через пролив Босфор.

Русские воины, высадившись на оба берега царьградского пролива, жестоко опустошили все побережье, производя обычные для того времени ратные дела: сжигая селения, церкви и монастыри, без пощады убивая жителей вражеской страны и беря военную добычу. По всей вероятности, князь Игорь рассылал вдоль черноморских берегов отдельные ладейные отряды. Русы «повоевали» тогда все юго-западное побережье Черного моря, опустошив такие византийские провинции, как Вифиния, Пафлагония, Гераклея Понтийская и Никомидия.

Император Роман Лакапин, знаменитый воин и слабый государь, решился в конце концов дать морское сражение русскому флоту. Византийский флот он отдал под командование опытного Феофана Протовестиария. Греческие корабли в морском бою имели неоспоримое преимущество над любым противником, поскольку были вооружены знаменитым в истории «огнем греческим» — горючей смесью. Состав ее был величайшим государственным секретом Византийской империи.

«Греческий огонь» пускали на врага с помощью специальных приспособлений, которые устанавливались на корме, на носу и вдоль бортов византийских боевых кораблей. Греческие огнеметы, стрелявшие, «яко же мълния», наводили ужас на корабельные экипажи неприятельского флота. Не избежал такой печальной участи и флот русов, которые впервые видели действие «греческого огня», побеждавшего любое бесстрашие.

Византийский флот встретил ладьи князя Игоря у Искреста. Так русские мореходы называли высокую и приметную с моря каменную башню, стоявшую на скале к северу от Босфора. На вершине башни был установлен светильник, и по ночам, в штормовую погоду она исполняла роль маяка. Здесь и произошло одно из крупнейших морских сражений древности.

Военные исследователи войн князя Игоря считают, что русы сами выманили византийский флот в открытое море. Там они рассчитывали не только разбить греков, но и захватить часть их кораблей вместе с экипажами. За это говорит то, что до этого дня византийский флот не решался выйти из пролива Босфор в Черное море, где виднелись русские ладьи.

В тот день на море стояла полная тишина — полный штиль. Это было, по всей видимости, благоприятно для русских, поскольку ладьи были парусногребными мореходными судами и на веслах могли хорошо маневрировать в бою. Но на самом деле именно это полное безветрие и оказалась пагубным для русского флота. В условиях ветреной погоды византийцы просто не могли добрасывать глиняные сосуды с «греческим огнем» до неприятельских кораблей. При безветрии это им удавалось наилучшим образом.

Самой сильной стороной «греческого огня», в основе которого была нефть, являлось то, что он горел даже в воде. Эта горючая смесь прилипала к деревянным частям корабля и практически потушить ее оказывалось невозможно. Судно загоралось и его экипажу приходилось искать спасение в воде.

Когда флоты противников сблизились, византийцы по команде своего флотоводца Феофана Протовестиария стали забрасывать русские ладьи «греческим огнем». Те загорались вместе с поклажей и людьми — пожары быстро охватили большую часть корабельного флота князя Игоря. Тот же был настолько уверен в победе, что приказал своим воинам щадить неприятеля и брать в плен для будущего выкупа.

С горящих кораблей люди бросались в море, желая лучше утонуть, чем сгореть в огне. Воины, обремененные защитными доспехами и шлемами, тонули в большом числе. Византийские же корабли так и оказались недосягаемыми для лучников русов и тех ладей, которые устремились было на абордаж вражеских судов.

Морское сражение у маяка Искреста закончилось полной победой военного флота Византии. Только часть русского ладейного флота смогла избежать гибели от «греческого огня», уйдя к побережью Малой Азии, на мелководье. Там греческие огненосные корабли не могли действовать вследствие своей величины и глубокой осадки.

Известное в мировой военной истории морское сражение флотов Византии и Киевской Руси продемонстрировало еще раз силу «технической оснащенности» императорского флота. Битва длилась весь день и весь вечер, когда русские ладьи начали отступать. Греки умело использовали свои огнеметы: «греческий огонь» в ближнем бою выпускался под давлением через специальные медные трубки, огненной струей поражая врагов Византии. От него действительно не было спасения — попадая в морскую воду, он горел и там.

Та часть русского флота, которая ушла к малоазийским берегам империи, имела на своем борту многочисленное войско. Русы, высадившись на берег, начали опустошать селения и города. Для захвата военной добычи они конными и пешими отрядами заходили довольно далеко в глубь византийских земель. Шли постоянные схватки с вражескими войсками. Бои между кораблями происходили близ самого берега.

В Царьграде не знали спокойствия — разорению подвергались цветущие провинции Византии. Император отправляет в Малую Азию против русов своих лучших полководцев: Патрикия Варду во главе отборной пехоты и многочисленной конницы и Доместика Иоанна, прославившегося победами в Сирии. Им удалось совместными усилиями заставить русские отряды уйти на ладьи. Мелководье стало своеобразной крепостью для русов — они все это время жили и ночевали на своих судах, не опасаясь при этом нападений ни со стороны моря, ни с берега.

Наступил сентябрь, и запасы продовольствия на русском флоте стал подходить к концу. Тогда было решено пробиваться домой, на север, для чего была выбрана темная и ветреная ночь. Однако византийский флот зорко стерег противника, ожидая его ухода от берега.

Русские ладьи, снявшись с якорей в ночной мгле, сумели прорваться в открытое море и двинулись к берегам Фракии. Там находилась другая часть великокняжеского войска, конные дружины во главе с самим князем Игорем. Тот оказался свидетелем поражения своего многочисленного флота близ маяка Искреста, но оказать помощь воинам-мореходам он просто не мог.

Византийский флот, состоявший из больших кораблей, устремился в погоню. У фракийских берегов произошло второе большое морское сражение, в котором вновь был применен «греческий огонь». Лишь немногим русским ладьям удалось уйти домой, хотя битва в море отличалась упорством и ожесточением. На сей раз греки взяли много пленных. Всем им в Царьграде, в присутствии иноземных послов, отрубили головы.

Так неудачно закончился поход великого князя Игоря Рюриковича на Царьград в 941 году. Сведения о нем сохранились не только в древнерусских летописях и трудах византийских историков. Довольно подробно о тех военных событиях говорится в писаниях арабского историка Эльмакина и кремонского епископа Лиутпранда, который изложил на бумаге рассказ своего отчима, бывшего послом в Константинополе и ставшего свидетелем массовой казни Игоревых воинов, захваченных в плен.

Тем воинам, которым посчастливилось вернуться домой, пришлось в пути вынести немалые тяготы. Они рассказывали, что случившееся с ними горе произошло от неведомого доселе «греческого огня», который был — «как есть молонья, что на небесах. Эту молонью греки и пущали на нас и пожигали. Оттого нам и нельзя было их одолеть», — говорили они.

Неудача большого похода не остановила князя Игоря в стремлении победно «повоевать» Византийскую империю. В 942 году в его семье произошло важное событие — великая княгиня Ольга родила ему сына, которого назвали Святославом. Он вырастет в настоящего мстителя Византии за все отцовские беды. Пока Игорь занимался военными делами, Русью управляла Ольга, делая это с помощью ближних киевских «мужей». Великий же князь был спокоен за государственное управление, отдавая явное предпочтение делам военным перед управленческими.

Перед тем как совершить новый поход на Византию, он посылает сильный воинский отряд на Каспий — против владений Арабского халифата на Кавказе. На сей раз русы не искали себе союзников в лице хазар. Игорево войско успешно завершило эту дальнюю экспедицию, трижды в сражениях разбив многотысячное войско арабов.

В новый поход на Царьград-Константинополь великий князь Игорь Рюрикович выступил с еще большей воинской силой. В 944 году он нанял дружины варягов «из-за моря» и степных конников-печенегов, которые дали ему даже заложников. Для участия в походе пригласили северные дружины словен и кривичей и войско днестровских тиверцев. Рать двинулась в поход морем и сухим путем вдоль берега, переправившись через Дунай. Однако реку успели форсировать лишь конные дозоры. Дело до большой войны в тот год не дошло.

Первыми прислали тревожное известие в Константинополь херсонесские греки. Они извещали императора Романа Лакапина, что «идут русские — кораблей нет числа, покрыли все море кораблями». Болгары, дружившие тогда с греками, тоже со своей стороны дали весть, что «идут русские, наняли себе и печенегов».

Беда надвигалась на Константинополь сразу с двух сторон. Если о численности русского флота во втором походе нет известий, то на сей раз русская конница, вместе с союзниками-печенегами, выглядела впечатляюще и могла подвергнуть опустошению европейские провинции Византийской империи. Греческие вельможи поняли еще до начала боевых действий всю опасность своего положения.

Император Роман Лакапин отправил полномочных послов к киевскому великому князю, когда тот со своими главными силами стоял уже на берегах Дуная. Речь шла о заключении мира еще до начала войны. Византийские послы сказали Игорю: «Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, придем и еще к той дани». И к печенегам прибыли греческие посланники, привезя с собой степным ханам золото и ткани. Их подкупали с одной-единственной целью — чтобы печенеги отложились от Руси.

Князь Игорь собрал ближнюю дружину и начал с ней совещаться, объяснив желание византийцев заключить с ним мир. Дружинники были рады без сражений и потерь в своих рядах взять с Византийской империи большую дань, к которой император Роман обещал дать еще и прибавку.

Верные соратники великого князя Киевского сказали ему на совете: «Когда Царь без войны дает нам серебро и золото, то чего более можем требовать? Известно ли, кто одолеет? мы ли? они ли? и с морем кто советен? Под нами не земля, а глубина морская: в ней общая смерть людям».

Игорь Рюрикович принял совет ближней дружины. Он взял у греческих послов богатые дары — золото и паволоки (ткани) на все свое войско и воротился домой с победой, так и не скрестив во второй раз мечи с византийцами. Одновременно он велел наемным печенегам разорить соседнюю Болгарию.

На следующее лето византийский император прислал в Киев своих полномочных послов для заключения нового мирного договора с Русью. Они просили снова построить мир такой, какой был построен между Византией и Киевской Русью при князе Олеге.

Заключению мира предшествовала небольшая официальная церемония. «Говорите, что сказал ваш царь», — вопросил князь Игорь, когда греческие послы предстали перед ним с низким поклоном. «Наш царь рад миру», — отвечали византийцы. — «Мир и любовь хочет иметь с князем русским. Твои послы водили нашего царя к клятве, и наш царь послал водить к клятве тебя и твоих мужей». — «Хорошо», — ответил послам великий князь.

Договор о мире был утвержден в Киеве сразу в двух местах. Князь Игорь в сопровождении послов, жены Ольги и сына Святослава, дружины — все они были язычниками — отправились на холм, где стоял идол славянского бога Перуна. Там русские воины положили перед истуканом свое оружие: щиты, мечи, секиры, шлемы и прочее, а также золото — запястья с рук и гривны с шей.

И клялся великий князь Игорь Рюрикович со своими ближними людьми в незыблемости мира: «Да не имут они в случае нарушения мира помощи от бога Перуна; да не защитятся своими щитами: да падут от собственных мечей, стрел и другого оружия: да будут рабами в сей век и будущий!»

Клятва в тот день приносилась в стольном граде Киеве еще и в другом месте — в соборной церкви святого Ильи на Подоле. Здесь в верности соблюдения мирного договора клялись те именитые русские люди, которые исповедовали христианскую религию. Таких крещеных людей в Киеве становилось все больше и больше.

Утвердив мир с Византией и выгодный договор с греками, князь Игорь «на отпуск» одарил императорских послов русскими товарами, которые всегда были в большой цене в Царьграде: дорогими мехами, челядью — рабами и воском, из которого для константинопольских храмов изготовлялись свечи. Послы приняли все это с большой благодарностью и на судах отправились домой.

Договор великого князя Игоря с Византией во многом повторял мир князя Олега. Это касалось прежде всего тех статей, где говорилось об уголовной ответственности за преступления, пребывании торговых людей и посланников, выкупе русских и греческих пленников, сыске беглых невольников, снабжении экипажей торговых судов, отправлявшихся домой.

Но были в мирном договоре и новые статьи. Русская сторона обязывалась «не творить никакого зла Херсонцам», ловящим рыбу в устье Днепра. Русы не могли там зимовать, обязываясь осенью возвращаться домой. Князь Русский обязывался не пропускать через свои владения «черных болгаров воевать в стране Херсонской». То есть не пропускать болгарские военные отряды с дунайских берегов в Крым, греческие поселения которого являлись частью Византийской империи.

Четырнадцатая статья мирного договора гласила: «Ежели Цари Греческие потребуют войска от Русского Князя, да исполнит Князь их требование, и да увидят чрез то все иные страны, в какой любви живут Греки с Русью».

Казалось, что для правления Игоря Старого наступало мирное время. Второй поход на Царьград закончился полным успехом еще до начала военных действий, с Византией заключен выгодный мирный договор. Соблюдали мир и соседи — печенеги. Но великокняжеская казна оказалась почти пустой — злато и серебро в большом числе оказалось потраченным на снаряжение двух огромных флотов, первый из которых в большей части не вернулся на Русь с Черного моря.

Пустота казны стала причиной «возмущения» собственной великокняжеской дружины, состоявшей почти исключительно из варягов. Наемные профессиональные воины-викинги отличались во все времена известным корыстолюбием. К тому же для Игоревых дружинников заразительным оказался образ варяжской дружины воеводы Свенельда, которой дозволялось самостоятельно собирать дань с отдельных русских земель.

Дружинники открыто говорили великому князю: «Мы босы и наги, а Свенельдовы отроки богаты оружием и всякою одеждою. Поди в дань с нами, да и мы, вместе с тобою, будем довольны».

Ходить в дань означало для того времени княжеский объезд, сбор с подвластных славянских племен назначенной дани. На Руси это называлось полюдьем. Оно было большим государственным предприятием и сопровождалось объездом князем и его «мужами» земель подвластных племен, прежде всего их главных городов и крупных поселений.

Полюдье совершалось ежегодно и продолжалось всю зиму — то есть шесть месяцев в году — с ноября по апрель. Часть дани собиралась местными князьями для Киева заранее и хранилась в специальных становищах, чтобы при освобождении рек — главных путей Руси — ото льда отправить собранное в стольный град Киев. Главнейшим пунктом хранения дани, по византийским источникам, на Киевской Руси могла быть крепость Смоленск.

Полюдье совершалось по строго определенному круговому маршруту. Это не был разгульный разъезд киевской великокняжеской дружины по весям и городам без всякого разбора. Размер дани был определен со всей строгостью. Поэтому местные князья заранее везли в «становища» обусловленную дань — «везли повоз».

В качестве дани бралось все, что имело товарную стоимость: меха, мед, воск, железо, зерно, изделия кузнецов и других ремесленников, деньги — серебряные гривны, вяленая рыба, скот, ткани, речные суда-однодеревки и прочие товары. Скажем, в качестве дани брали паруса. На изготовление одного из них уходило 16 квадратных метров «толстины» — грубой, но прочной парусины, или примерно 150 «локтей» ткани. Это был труд двух деревенских ткачих на всю зиму. Ткани делались из пряжи льна и конопли.

Полюдье было многолюдным. Вместе с великим князем и его дружиной для сбора дани отправлялись конюхи, ездовые с обозом, различные слуги, «кормильцы»-кашевары, «ремественники», чинившие седла и конскую сбрую, и другие княжеские люди.

Некоторое представление о численности полюдья дают слова арабского писателя Ибн-Фадлана, совершившего в 922 году путешествие на Волгу. Он пишет следующее о киевском князе: «Вместе с ним (царем русов) в его замке находятся 400 мужей из числа богатырей, его сподвижников, и находящиеся у него надежные люди…» Даже если учесть, что великий князь должен был оставить в Киеве какую-то часть «богатырей»-дружинников для защиты своей столицы от печенегов, то и в этом случае полюдье состояло из нескольких сотен дружинников и «надежных людей», то есть хорошо вооруженных воинов.

По установившейся еще с времен правления Олега традиции полюдье начиналось с Древлянской земли, с ее столицы — укрепленного городка Искоростеня. Там в то время правил князь Мал, который обязан был к моменту приезда великого князя с дружиной собрать значительную часть дани и прежде всего с сельского населения. Так было заведено с момента присоединения славянского племени древлян к Киевскому государству.

Начало полюдья с Древлянской земли обусловливалось следующим немаловажным обстоятельством. Древлянская дань, собранная в ноябре, когда реки еще не покрылись льдом, могла быть сплавлена по Ужу в Днепр к Чернобылю и оттуда в Киев. Тем самым не отягощался поезд великого князя, которому предстояло совершить длительную поездку для сбора дани.

Когда великий князь Игорь Рюрикович прибыл в Искоростень, древляне безропотно выплатили ему положенную дань. Многие историки не без оснований считают, что в это полюдье варяжская дружина Игоря, желавшая богатства, нарушила размеры дани и грабила древлян. Те, видя многочисленность княжеских дружинников, смирились со своей участью. Это стало уже грубым нарушением договора о выплате племенем древлян дани стольному граду Киеву.

Собрав дань, более значительную по сравнению с прошлыми полюдьями, Игорь с дружиной выехал из Древлянской земли. Но справедливой взятую дань считал лишь великий князь — его дружинники из варягов считали иначе. Они стали просить его вернуться к древлянам, чтобы вторую дань взять себе, а не в великокняжескую казну.

Можно считать, что великий киевский князь Игорь Старый погиб от собственного неблагоразумия. Он сказал ближним дружинникам: «Идите с данью домой (то есть в Киев), а я возвращаюсь к древлянам и похожу еще (то есть займусь сбором новой дани)». Правитель Киевской Руси пожелал получить больше «имения». Вне всякого сомнения, он принял такое решение под давлением собственной дружины.

Известие о том, что великий князь возвращается в Искоростень, встревожило все племя древлян. Их старейшины во главе с князем Малом собрались на совет, где было сказано: «Если повадится волк в овчарню, то вынесет все стадо, если не убьют его». Древляне решили, что если они не убьют великого князя, то он погубит их землю.

Правда, древляне сначала попытались отговорить великого князя и его дружинников от неправедных намерений разорить Древлянскую землю действительно непомерной данью. Но тут нашла коса на камень: Игорь Рюрикович, только что получивший богатые дары от византийцев, решил взять больше со своих подданных. Он так и не послушал древлянских послов, убеленных сединой старейшин племени: «Князь! Мы все заплатили тебе: для чего же опять идешь к нам?»

Великий князь Киевский второй раз вошел в Древлянскую землю с малыми воинскими силами. Большая часть его личной варяжской дружины была отправлена сопровождать собранную дань в столицу. При Игоре оказалось так мало дружинников, что они числом не могли внушить страх древлянам и обеспечить личную безопасность своему князю. Князь Мал и старейшины племени об этом знали.

Когда Игорь с малой дружиной подъехал к Искоростеню, навстречу ему из города вышло древлянское войско. Воины князя Мала были настроены решительно и бескомпромиссно. Под стенами древлянской столицы произошла яростная кровопролитная схватка. Продолжительной она быть не могла — уж слишком неравными оказались силы противников. Дружинники-варяги и княжеские слуги почти все пали в той сече. Спастись могли только немногие.

Сам великий князь попал в плен. Приговор древлянского вечевого собрания был суров и скор на исполнение. Если пленных киевских дружинников казнили «железом», то Игоря почтили почетной казнью — так называемой размычкой. Он был привязан за руки и за ноги к двум склоненным деревьям. Потом деревья по команде отпустили и приговоренный к смерти правитель Киевской Руси был разорван на две части.

Казненного князя Игоря Рюриковича и его дружинников, погибших в бою и тоже казненных, древляне погребли «у Искоростеня града в Деревех».

Так несчастливо кончил свою жизнь великий князь Игорь Рюрикович, второй по счету правитель Киевской Руси. Но его смерть будет уже в скором времени отомщена, и сделает это его верная жена великая княгиня Ольга, которая станет править Русью и за подраставшего сына Святослава…

Игорь Старый правил Русью 32 года — срок довольно продолжительный, треть столетия. В войнах с Византийской империей он не имел таких полководческих успехов, которые выпали на долю великого князя Олега, его воспитателя. Однако он сохранил целостность Киевской Руси. Будучи язычником, он терпимо относился к христианству, пришедшему на Русь из Византии. Царьград во время второго похода русского войска склонил перед ним свою гордую голову, как это было при великом князе Олеге.

Основатель правящей в Киевской Руси династии Рюриковичей, поскольку его отец был только новгородским князем и не правил Русью, Игорь Старый все же не избежал «укоризны» за свое правление в трудах отечественных историков. И в том они действительно правы.

H. М. Карамзин в «Истории государства Российского» писал об этом так: «Два случая остались укоризною для его памяти: он дал опасным печенегам утвердиться в соседстве с Россиею, и не довольствуясь справедливою, то есть умеренною данию народа, ему подвластного, обирал его, как хищный завоеватель. Игорь мстил Древлянам за прежний их мятеж; но Государь унижается местию долговременною: он наказывает преступника только однажды».

Сходятся историки и в другом. Уж слишком мало летописных источников и народных преданий сохранилось о времени правления в Киевской Руси великого князя Игоря Рюриковича и особенно о его личности. Поэтому просто трудно сказать что-то еще в похвалу или в обвинение Игоря Старого, княжившего 32 года над Русью.

Можно лишь добавить, что в годы его правления сложилось довольно четкое разделение русского общества. Отныне население Киевской Руси делилось на следующие, как считает академик Борис Александрович Рыбаков, слои:

1. «Великий князь Русский», «Хакан-Рус» (титул, равный императорскому).

2. «Главы глав», «светлые князья» (князья союзов славянских племен).

3. «Всякое княжье» — князья отдельных славянских племен.

4. «Бояре», «мужи», «рыцари» — то есть дружинники и «ближние великокняжеские люди».

5. Гости-купцы.

6. «Люди». Смерды — землепашцы.

7. Челядь. Рабы.

Достоверно и то, что государственность Древней Руси утверждалась в тяжелом противоборстве великокняжеской власти с подвластными славянскими племенами. Летописи многократно свидетельствуют о том, что те или иные племена русов «заратишася», «имяше рать» с великим князем Киевским. Одно из прямых свидетельств этому — полюдье Игоря Старого в Древлянскую землю и его гибель от рук собственных данников.

КНЯЗЬ-ВИТЯЗЬ СВЯТОСЛАВ ИГОРЕВИЧ, СЫН ОЛЬГИ

Точных данных о годе рождения великого воителя земли Русской Святослава Игоревича нет. Летописные источники не сохранили для нас эту дату. Хотя некоторые исследователи считают годом рождения великого князя Киевского Святослава 942-й и даже называют месяц-сенозорник, месяц-страдник — июль.

Отцом княжича Святослава был князь Игорь, правивший из Киева большей частью русских земель, постоянно воевавший с Диким Полем, где кочевали воинственные печенеги, и ходивший в походы против Византии на ее стольный город Константинополь, называвшийся на Руси Царьградом. Матерью была княгиня Ольга, родом из Пскова.

В трехлетнем возрасте княжич Святослав потерял отца — князя Игоря, который нарушил обычай сбора дани — полюдье — с подвластного Киеву славянского племени древлян. Случилось это в 945 году. Овдовевшая Ольга решила наказать непокорных древлян за убийство мужа и на следующий год направила сильную княжескую дружину в их земли.

По древнерусской традиции войско, уходившее в военный поход, должен был возглавлять сам князь. И хотя Святославу исполнилось всего четыре года, именно ему повелела княгиня Ольга стать во главе княжеской дружины, чтобы отомстить древлянам за погибшего отца. Рядом были опытный воевода князя Игоря варяг Свенельд, другие отцовские воеводы и старшие дружинники.

Сражение между княжеской дружиной и племенным ополчением древлян под начальством их князя Мала произошло на широкой лесной поляне. Противники выстроились друг против друга, не решаясь нападать первыми. Воспитатель княжича Асмуд протянул ему тяжелое боевое копье и торжественно провозгласил: «Начинай битву, княже! Делай, как учил тебя!»

Четырехлетний Святослав с усилием поднял копье и кинул его в сторону древлян. Пущенное детской рукой копье, пролетев между ушей коня, упало у его копыт. Воевода Свенельд закричал: «Князь уже начал! Последуем, дружина, за князем!»

Княжеская конная дружина, блестя железными доспехами, врезалась в пешую рать древлян и прорвала ее строй. Воины князя Мала недолго сопротивлялись хорошо выученным киевским дружинникам и, дрогнув, побежали под защиту деревянных стен древлянской столицы города Искоростеня. Беглецов преследовали, безжалостно истребляя.

Остатки древлянского племенного ополчения затворились в городе. Воевода Свенельд приказал начать осаду города. Вскоре из Киева приехала княгиня Ольга, которая привела с собой пешую рать и привезла необходимые припасы. Осада Искоростеня затянулась. Началось засушливое лето. В самую сушь к деревянным крепостным стенам подошли лучники Свенельда. Они запалили пучки просмоленной пакли, привязанные к стрелам, и стали из дальнобойных луков пускать горящие стрелы в город.

Вскоре там забушевало море огня. Иссушенные солнцем деревянные постройки занимались быстро, и пожары, которые возникали повсеместно, горожане оказались просто не в состоянии тушить. Так пала столица древлян Искоростень. Княгиня Ольга наложила на племя тяжелую дань: две части ее шли в Киев, а третья в Вышгород, в резиденцию княгини.

Пройдет время, и сожжение города-крепости Искоростеня превратится в красивую легенду о хитрости княгини Ольги: будто бы она попросила у князя Мала вместо дани по три голубя и три воробья с каждого городского двора, полученные птицы с привязанными к лапкам кусочками горящего трута прилетели обратно в Искоростень и подожгли дома, клети, сараи и сеновалы горожан. Сам князь Святослав, видевший зарево пожара над древлянской столицей, поверит в эту легенду.

Случилось это в 946 году. Летописец скажет в начале повествования о том годе: «Начало княженья Святослава, сына Игорева…» И закончит летопись словами: «… и пришла Ольга в город свой Киев с сыном своим Святославом, и пробыла здесь год…»

После этого имя князя Святослава исчезает из летописей почти на десять лет. Это и понятно — Киевской Русью безраздельно правила его мать, княгиня Ольга. Князь же подрастал, набирался ума-разума, а самое главное — денно и нощно постигал ратную княжескую науку под зорким присмотром своего воспитателя Асмуда и воеводы Свенельда. Варяги делали все, чтобы князь Святослав рос настоящим витязем.

Святослава учили ратовать и повелевать. У него имелась своя личная дружина — дружина «сверстных», которая набиралась князем-подростком из его сверстников в 12–15 лет. Юноши были одеты в одинаковое платье, ездили на конях одной масти. Эта дружина служила личной охраной молодого киевского князя и всюду сопровождала его. «Сверстные» мужали вместе со Святославом, становясь неразлучными спутниками великого воителя Древней Руси во всех его походах.

К 963 году, последнему году несовершеннолетия Святослава, князь уже превратился в хорошо подготовленного воина, выученного повелевать Русской землею. На киевском княжеском дворе подрастал великий полководец и государственный деятель той исторической эпохи.

Русские летописцы рисуют князя Святослава Игоревича, сына Ольги, как человека из легенды — молодым, удачливым и отважным воителем за землю Русскую: «Князь Святослав вырос и возмужал, стал он собирать много воинов храбрых, и легко ходил в походах, как пардус (барс, рысь — звери, отличающиеся быстротой и бесстрашием), и много воевал. В походах же не возил за собою ни возов, ни котлов, не варил мяса, но тонко нарезав конину, или зверину, или говядину и зажарив на углях, так ел. Не имел он и шатра, но спал, подстелив потник, с седлом в головах, такими же были и все прочие его воины. И посылал в иные земли со словами:

„Иду на вы!“»

Князя-витязя Древней Руси породило время. Зарождалось раннефеодальное государство, которое вошло в отечественную историю под названием Киевской Руси. В нее вливались племена восточных славян: поляне и северяне, древляне и радимичи, кривичи и дреговичи, уличи и тиверцы, словены и вятичи. Их лучшие воины приходили на службу в дружину князя Киевского, забывая свой род и племенные обычаи. Еще сохранялись традиции военного демократизма, когда князь и его дружина были едины и в военных походах, и в битвах, и в быту. Но это время уже отходило в прошлое.

Военный гений князя Святослава с первых же его походов был поставлен на службу Древней Руси. Это уже не прежний киевский князь, отважный стяжатель богатой военной добычи и удачливый вождь лихой княжеской дружины, искатель ратной славы. Поэтому короткая жизнь Святослава дала не только силу и могущество Русской земле, но и вывела ее на широкую дорогу мировой истории. Соседи стали признавать Русь как могучее государство.

Академик Б. А. Рыбаков писал о походах князя Святослава: «Походы Святослава 965–968 годов представляют собой как бы единый сабельный удар, прочертивший на карте Европы широкий полукруг от Среднего Поволжья до Каспия и далее по Северному Кавказу и Причерноморью до Балканских земель Византии. Побеждена была Волжская Болгария, полностью разгромлена Хазария, ослаблена и запугана Византия, бросившая все свои силы на борьбу с могучим и стремительным полководцем. Замки, запиравшие торговые пути русов, были сбиты. Русь получила возможность вести широкую торговлю с Востоком. В двух концах Русского (Черного) моря возникли военно-торговые форпосты — Тмутаракань на востоке у Керченского пролива и Преславец на западе близ устья Дуная. Святослав стремился приблизить свою столицу к жизненно важным центрам X века и придвинул ее вплотную к границе одного из крупнейших государств тогдашнего мира — Византии. Во всех этих действиях мы видим руку полководца и государственного деятеля, заинтересованного в возвышении Руси и упрочении ее международного положения. Серия походов Святослава была мудро задумана и блестяще осуществлена».

Первым походом киевского князя Святослава Игоревича стал Хазарский. Он начался в 964 году с похода на земли славянского племени вятичей, плативших дань Хазарскому каганату. Это славянское племя населяло лесистое междуречье Оки и Волги и, освобожденное от хазарской дани, усиливало Киевскую Русь и позволяло ей более успешно вести упорную борьбу с Хазарским каганатом и Византийской империей, борьбу, продиктованную потребностями экономического и политического развития Древнерусского государства.

Летописец сообщает о походе княжеской дружины в землю вятичей предельно кратко: «… пошел Святослав на Оку-реку и на Волгу, и встретил вятичей, и сказал им: „Кому дань даете?“ Они же ответили: „Хазарам…“»

Киевский князь с дружиной провел у вятичей всю зиму — их старейшин приходилось убеждать в необходимости подчиниться Киеву не только словами дипломатии, но и демонстрацией военной силы. Результатом похода стало то, что племя вятичей больше не платило дань воинственной Хазарии.

Весной следующего, 965 года, князь Святослав отправил хазарскому кагану свое знаменитое историческое послание-предупреждение: «Иду на вы!». Так начинался Хазарский поход Святослава Игоревича, прославленного сына не менее прославленной княгини Ольги.

… Хазарский каганат возник в середине VII столетия на территории Северного Кавказа, Приазовья и Донских степей. К середине X века каганат растерял свое былое величие. Удар Хазария получила изнутри. Против кагана-мусульманина из чуждого тюркского рода Ашина подняли мятеж хазарские беки, полновластные хозяева кочевий, родовых войск и стад. Честолюбивый бек Обадий, предводитель мятежников, объявил себя царем, и каган превратился в почетного затворника в хазарской столице городе Итиль на Нижней Волге. Царь Обадий начал насаждать в Хазарии иудейскую веру, что привело к разъединению страны и кровопролитной междоусобной войне.

Былому могуществу Хазарского каганата приходил конец. Крымские готы перешли под власть Византии. Степи между Доном и Волгой заняли воинственные печенеги. На восточных границах Хазарии появились кочевники-гузы. Стали волноваться данники-болгары. Теперь отказались платить дань Хазарии славяне-вятичи. Но в военном отношении каганат все еще оставался сильным государством, готовым обрушиться на соседей.

Что таил в себе Хазарский каганат для земель русичей? Прежде всего военную опасность, перекрывая им торговый пути на юг и на восток. Археологи раскопали свыше десятка хазарских крепостей на берегах Дона, Северского Донца и Оскола — все они без исключения располагались на правом, западном — то есть русском — берегу этих рек. Следовательно, крепости предназначались не для обороны, а служили базами для нападений на Русь.

Ко времени Святослава Хазария находилась постоянно в состоянии войны с Русью и разгром ее был подготовлен всей прежней политикой древнерусских князей. Святослав же сотворил русскую военную мощь, поистине исключительную для грядущих событий и, так сказать, заведомо непобедимую. «Повесть временных лет» сообщает о том, что киевский князь был настолько уверен в грядущей победе, что «посылаше къ странам, глаголя: „Хочю на вы ити“».

Историки по сей день спорят, в чем смысл и причина такого предупреждения неприятеля. То ли это полная уверенность в своей непобедимости, то ли психологическая атака на врага еще до начала военного похода. Но, скорее всего, более вероятно третье: войско князя Святослава, не тянувшее за собой громоздких обозов, было настолько стремительно в походе, что противная сторона просто не успевала принимать сколько-нибудь серьезных мер к своей защите. Быстрота и решительность в действиях явились характерными чертами полководческого искусства князя Святослава.

Хазарский поход, начавшийся в 965 году, поражает маршрутом движения русского войска, усилившегося «воями» вятичей. К тому времени в княжеском войске, кроме язычников, было много воинов-христиан, то есть крещеных дружинников. Остальные поклонялись многочисленным славянским божествам. Язычником был и сам Святослав. Несмотря на уговоры матери, крестившейся в 955 году, молодой князь христианства не принимал, говоря, что не желает, чтоб над ним насмехались дружинники: «дружина моя сему смеятися начнуть».

Русское войско по реке Оке совершило переход на Волгу и через земли волжских булгар — данников хазар — двигаясь вниз по великой реке, вступило во владения Хазарского каганата — громадный военный хазарский лагерь, опиравшийся на многочисленные крепости на западном берегу Северского Донца и Дона. Волжские булгары не препятствовали прохождению через их территорию войска русичей.

Столица Хазарии город Итиль оказался подвергнутым удару не с запада, а с севера. Главная битва русской рати с хазарами произошла где-то в низовьях Волги, на ближних подступах к столице каганата. Русские шли к Итилю на судах, а русская и союзная печенежская конница — вдоль берега.

Хазарский царь Иосиф (сам каган находился в своем кирпичном дворце — главном украшении столицы) успел собрать огромное войско. По словам древнерусского летописца, он сам «изыдоша противу» князя Святослава. Хазары в сражении выстраивались в четыре боевые линии, как того требовал обычный арабский боевой строй.

Первая линия носила название «Утра псового лая».

Она состояла из конных лучников — «черных хазар». Быстрые степные наездники не носили доспехов, чтобы не стеснять движений, и были вооружены луками и легкими метательными копьями-дротиками. Они начинали битву первыми, осыпая противника стрелами, стремясь расстроить его первые ряды.

Вторая линия называлась у арабов «День помощи». Она подпирала собой линию конных лучников и состояла из «белых хазар». Это была кочевая знать со своими конными дружинами. Тяжеловооруженные всадники были одеты в железные нагрудники, кольчуги, шлемы. Вооружение «белых хазар» состояло из длинных копий, мечей, сабель, палиц, боевых топоров. То была отборная панцирная конница, наносившая удар по врагу в тот момент, когда он дрогнет под ливнем стрел «черных хазар».

Если боевая линия «Дня помощи» не сокрушала неприятели, то она расступалась в стороны и в битву вступала третья линия, носившая у арабов название «Вечер потрясения». Она состояла из многочисленной ополченческой пехоты, в том числе жителей столицы. На вооружении она имела большей частью длинные копья и щиты. При отражении вражеской атаки пехотинцы выстраивали из щитов защитный ряд, сами ставши в первом ряду на колено. Древки копий вонзались в землю и направлялись в сторону атакующих. Преодолеть такое препятствие без больших потерь оказывалось делом трудным.

Позади этих трех боевых линий хазарского войска выстраивалась четвертая. Арабы называли ее «Знаменем пророка», а сами хазары — «Солнцем кагана». Она состояла из конной гвардии мусульман-ариев, профессиональных воинов, одетых в блестящую броню. В этой линии находился сам царь Хазарии, который водил в сражение ариев только при крайней необходимости.

Появление войска русичей озадачило правителей каганата — раньше так далеко они не заходили в их владения, ограничиваясь только пограничными набегами. Поэтому обеспокоенный царь Иосиф приказал вооружить всех жителей Итиля, способных носить оружие. В караван-сараях и купеческих амбарах столицы хранилось достаточно оружия, чтобы снабдить им всех желающих.

Русская рать наступала клином устрашающе медленно для хазар. На острие клина шли богатырского роста воины в железных панцирях и шлемах. Мелкая кольчужная сетка, непроницаемая для стрел, защищала даже голени воинов. В руках, защищенных железными рукавицами, передовые княжеские «вои» держали большие секиры. Позади них колыхались тысячи копий над длинным рядом высоких красных щитов, которые прикрывали воинов от глаз до кожаных сапог. Конница — княжеская дружина и печенеги — держалась на флангах.

Хазарский царь приказал трубачам играть сигнал атаки. Однако боевые линии хазар, одна за другой, накатывались на русичей и ничего не могли сделать. Русская рать продолжала наступать, опрокидывая раз за разом неприятеля. Не помогло в битве хазарам и то, что из стен Итиля к ним выехал сам божественный каган, чтобы воодушевить своих воинов. Русичи смело шли в сечу, разя врага длинными мечами и боевыми топорами.

В конце концов хазары не устояли и стали разбегаться в стороны, открывая противнику дорогу в собственную столицу, которую уже некому было защищать. Некоторые историки считают, что в той битве под стенами Итиля был убит каган.

Летописец о победе князя Святослава скажет просто: «одолел хазар». Дружины русичей вошли в опустевший огромный город — его жители бежали в степь или укрылись на многочисленных островах волжского устья и Хвалынского (Каспийского) моря. Большое число беглецов укрылось на Баб-ал-Абвебе и Сия-Сухе, то есть на Апшеронском полуострове и Мангышлаке.

Победителей в оставленной жителями столице Хазарского каганата ждала богатая добыча. На острове, посреди реки Итиль (Волги) стояли дворцы знати, а в «Желтом городе» обитали купцы и ремесленники. В караван-сараях и купеческих амбарах оказалось много различных товаров. Военную добычу грузили на караваны верблюдов. Город дограбили печенеги, которые затем и подожгли его.

Казалось, теперь можно было двигаться на Русь, поскольку главная цель Хазарского похода князя Святослава была выполнена: войско кагана разбили и рассеяли по степи, столица Хазарии пала, захвачена большая добыча. Более того, многоплеменные войска каганата распались, потеряв управление из его столицы Итиля.

Но поход продолжался. Князь Святослав повел свое войско вдоль берега Хвалынского моря на юг, к древней столице Хазарии городу Семендеру. Он находился вблизи нынешней Махачкалы. Там правил собственный царь, имевший собственное войско и крепости, но подчинявшиеся правителю Хазарии. Хазары не вмешивались в правление семендерского царя Салифана из арабского рода Кахвана, исповедовавшего мусульманскую веру, довольствуясь данью с его владений.

Вышедшее навстречу русичам семендерское войско было разгромлено в быстротечном бою и рассеялось по укрепленным поселкам в окрестных горах. Город Семендер сдался на милость победителей, которые не получили в нем богатой добычи. Царь Салифан, его вельможи и богатые горожане с ценностями бежали в горы.

От Семендера войско князя Святослава продолжило поход по предгорьям Кавказа. Впереди были земли аланов и касогов. Русичи двигались по владениям каганата быстро: река Егорлык, Сальские степи, Маныч… Аланские и касожские рати были разгромлены, печенеги грабили селения жителей предгорий.

Новое столкновение с хазарами произошло у сильной крепости Семикара, построенной для защиты сухопутного пути к устью реки Дон. Ее пришлось брать копьем. Святослав вел русскую рать только по одному ему известному замыслу.

Дневки на берегах рек и у степных колодцев почти не задерживали войско. Пока одни дружины отдыхали, другие двигались вперед, расчищая себе путь мечами и захватывая табуны свежих коней для обоза. Близился край хазарских владений и побережье Сурожского (Азовского) моря.

Впереди на морском берегу стояли сильные вражеские крепости Таматарха (по-русски — Тмутаракань) и Керчев, современная Керчь. Было известно, что их жители не желают сражаться с русичами и готовы им помочь в изгнании хазарских гарнизонов. В князе Святославе жители приморских торговых городов видели освободителя от власти каганата, которая тяжелым бременем лежала на подвластных Хазарии народах.

На подходе к побережью Сурожского моря киевскому князю удалось демонстрацией силы своих дружин избавиться от союзников в лице печенегов, больше преуспевавших не в битвах, а грабежах местного населения. Получив причитающуюся им часть военной добычи, вожди степняков повернули свою конницу на племенные кочевья к северу от реки Дон. Богатые приморские города были спасены от разгрома.

При подходе русичей к Тмутаракани там вспыхнул мятеж горожан. Напуганный этим хазарский наместник — тадун — спешно покинул городскую цитадель и на судах переправился вместе со своими гарнизонными воинами через пролив в Крым, в крепость Керчев. Там тоже сидел тадун кагана. Однако защитить Керчев хазары не сумели. И здесь жители взялись за оружие при подходе русичей, помогая им овладеть крепостью.

Святослав в Тмутаракани и Керчеве продемонстрировал не только многочисленность и храбрость русской рати, но и ее дисциплинированность. Города не разоряли, но торговлю с местными купцами, которые за золото и серебро скупали военную добычу, победители Хазарского каганата вели бойкую. В числе добычи оказалось много плененных хазар, которые затем попали на невольничьи рынки Византии, Сирии, Египта и других стран Средиземноморья. Князь Святослав был сыном своего времени и потому не препятствовал обмену пленных на необременительные в пути, хотя и тяжеловесные золотые монеты и слитки серебра.

Так на берегу теплого моря завершился Хазарский поход. От каганата оставались только клочья, которые отдавались на «съедение» печенегам, так жаждавшим новой военной добычи. Внешнее окружение Киевской Руси с тревогой задумалось над тем, куда теперь направит свой победоносный меч князь Святослав, кого он задумал сокрушить на сей раз?

Итак, Святослав совершил беспрецедентный для той эпохи военный поход, преодолев несколько тысяч километров, захватив целый ряд крепостей и разгромив не одно сильное неприятельское войско. Была полностью сломлена мощь Хазарского каганата, который, по определению историка А. П. Новосельцева, до этого похода Святослава «господствовал на обширной территории Восточной Европы, где многие народы… от него зависели» и «был главной политической силой Восточной Европы».

Не раз народы и государства, покоренные Хазарией, пытались сокрушить каганат, но победа в конечном счете оставалась за хазарами, имевшими сильную военную организацию. Так, терпели поражения от Хазарского каганата и аланы, и волжские булгары, и гузы (торки), и касоги (черкесы), а венгры и часть печенегов спаслись тем, что просто ушли от хазар на запад.

Словом, в самом факте полнейшей военной и политической победы князя Святослава над Хазарским каганатом выразилось всенарастающее величие Руси. И поход Святослава — и по замыслу, и по осуществлению — это конечно же деяние великого полководца.

Больше всего опасалась нового движения войска русичей Византия. Ему ничего не стоило «шагнуть» через Босфор Киммерийский (Керченский пролив) и победно ворваться в сказочно богатую для того времени Таврику (Крым), цветущий край. Теперь судьба провинции Византийской империи — Херсонской фемы — зависела от того, куда решит направить свои дружины юный русский князь-воитель.

Византийский наместник в городе Херсонесе имел слишком мало войск для защиты не только самой Таврики, но и ее столицы, богатого торгового города, располагавшегося в окрестностях современного Севастополя. Сильные подкрепления из Византии, из Константинополя могли прийти нескоро, вернее всего, после жестоких осенних штормов, способных разметать по всему Черному морю многочисленный императорский флот. Но к прибытию военной помощи из столицы Византии русичи могли опустошить Крым и спокойно уйти в свои пределы.

Вне всяких сомнений, о том же думал и князь Святослав со своими ближними людьми. Однако до поры до времени суть военной политики Святослава не состояла в том, чтобы войти в прямое противоборство с Византийской империей. Для такого шага время еще не пришло.

В Хазарском походе князь Святослав не искал военной добычи, он хотел сокрушить мощь Хазарского каганата и прочно закрепить результаты победы над Хазарией. Поэтому направление его похода диктовалось прежде всего государственной целесообразностью. В результате военной кампании развалилась и исчезла с карты Европы огромная Хазарская держава, были расчищены торговые пути на Восток, завершено объединение восточнославянских земель в единое Древнерусское государство.

От каганата оставалась целой только его часть, прилегавшая к реке Дон. Здесь находилась одна из сильнейших хазарских крепостей — Саркел (Белая Вежа), откуда постоянно шла угроза южным землям Руси. В таких условиях ссориться с Византией было бы просто неразумно. Взвесив все «за» и «против», князь Святослав к большой радости византийцев повернул свое войско на север, в родные земли.

Перед Святославом стояла важная военная задача — взять и разрушить крепость Саркел: тогда с Хазарским каганатом будет покончено. К слову сказать, некоторые историки видят в решении киевского князя возвратиться на Русь через донские степи, отказавшись от вторжения в такую заманчивую Таврику, дипломатическое искусство грека Калокира. Якобы сын херсонского протевона — выборного главы херсонского сената — вошел в полное доверие к «начальнику тавров» (то есть русичей) и склонил его к союзу с византийским императором.

Бесспорно одно — Святослав в своей военной политике мыслил иными масштабами, чем его отец, Игорь Старый или опытный киевский военачальник варяг Свенельд. Их мечты не распространялись дальше военной добычи, откупных даров византийского императора и заключения выгодного торгового договора, который вскоре нарушался. Князь Святослав Игоревич, остановивший свое войско на пороге беззащитной Таврики, думал о будущих великих походах во имя величия Руси.

Святослав уходил из Тмутаракани, заручившись благодарной памятью ее жителей. В крепости оставался отряд русских дружинников. В скором времени на берегу Сурожского моря возникнет еще одно русское княжество и будут править там князья русского рода. Тмутараканское княжество просуществует до той поры, пока в степи Придонья не ворвутся степные полчища половцев.

Саркел в переводе с хазарского означал «Белый дом». На самом деле это была крепость, выстроенная из красно-бурого кирпича, имевшая шесть мощных квадратных башен, далеко видневшихся в степи. Внутри Саркела стояла еще и цитадель с двумя высокими башнями. Мыс, на котором стояла крепость, с трех сторон омывался водами Дона, а с четвертой был выкопан глубокий ров, заполненный водой. Такой же второй ров сторожил подходы к крепости со стороны суши на дальности полета стрелы. Укрепления Саркела строили со знанием дела византийские градостроители.

В крепости укрылся с остатками хазарского войска царь Иосиф, разгромленный в сражении на ближних подступах к столице каганата городу Итилю. В затворившейся крепости имелись большие запасы провианта и достаточное число вооруженных людей. Поэтому царь Хазарии надеялся переждать в Саркеле военную грозу и отсидеться за высокими кирпичными стенами.

Рать Святослава подступила к Саркелу под звуки боевых труб. Часть войска русичей подплыла к вражеской крепости на судах по Дону, конница во главе с князем проделала путь по высохшей степи. Началась осада последней хазарской твердыни.

Князь Святослав взял Саркел яростным штурмом с использованием лестниц, тарана и катапульт. Последние строили для русичей византийские мастера. Рвы были засыпаны землей и всем, что годилось для этого дела. Когда русичи пошли на штурм, их лучники засыпали крепостные стены тысячами разящих стрел. Особенно яростным оказался бой в той башне цитадели, где засел со своими телохранителями царь Иосиф. Пощады не было никому.

Взятие сильной даже для Византии крепости Саркел разрушило ходячее представление о том, что «варвары»-русичи не могут брать укрепленных городов. Теперь в далеком от берегов Дона Константинополе видели, что войско Святослава трудно остановить не только в полевом сражении, но и крепостными стенами.

Князь Святослав со славой и богатой добычей возвратился в стольный град Киев. Пока сын воевал, Русью правила его мать княгиня Ольга — правила от имени князя Святослава. В «Повести временных лет» рассказ о правлении Ольги озаглавлен следующим образом: «Начало княженья Святослава, сына Игорева».

Испытав себя в Хазарском походе, князь Святослав задумал начать большую войну против Византийской империи. Он решил предпринять военный поход на греческий город-крепость Херсонес (Корсунь). закрывавший путь русским купцам в Черное море. Крымские владения Византии славились богатством, обилием хлеба.

Такие приготовления киевского князя не остались в тайне для херсонесцев — их купцы были постоянными гостями на торгах в земле русичей. Подданные Византии нашли выход из опасной ситуации, проявив известное в истории дипломатическое коварство по отношению к «варварам».

Знаменитый византийский историк Лев Диакон, создавший подробное повествование о событиях в Византийской империи в 959–976 годах, свидетельствует: император Никифор II Фока, один из самих выдающихся правителей Византии за всю ее многовековую историю, направил в Киев к князю Святославу знатного жителя города Херсонеса Калокира, присвоив ему высокий титул патрикия. Калокир везет с собой на Русь в качестве дара огромное количество золота — около 450 килограммов, или 15 центинариев.

Лев Диакон сообщает в своем повествовании, что патрикий Калокир, прибыв в Киев, «завязал дружбу» с князем Святославом и даже принял с ним «побратимство». Цель дипломатической миссии образованного грека из столицы Крыма города Херсонеса видится четко — перенацелить направление похода войска русичей во главе со Святославом на Болгарское царство, на берега Дуная.

Святославу было обещано большое вознаграждение за поход в земли мисян (болгар), противников Византии. Калокир сказал ему, что привезенное золото лишь малая часть обещанной императором Никифором II Фокой награды. И что таких дубовых сундуков с секретными замками — полных золотых украшений и монет — русичи получат немало.

Разгадал ли князь Святослав хитрую игру византийского императора? Скорее всего, да. Он был не из тех правителей, которые поддавались на дипломатические уловки иноземцев. Но, с другой стороны, предложение монарха Византии как нельзя лучше соответствовало его собственным стратегическим планам. Теперь он сам мог, без военного противодействия Константинополя, утвердиться на берегах Дуная и приблизить границы своего государства к важнейшим экономическим и культурным центрам тогдашней Европы.

Святослав, кроме того, видел, что Византия уже много лет пытается поглотить Болгарию — славянскую страну. В таком случае могучая в военном отношении Византийская империя становилась непосредственным соседом Киевской Руси, что не обещало последней ничего хорошего.

Отношения Византии с Болгарией складывались очень трудно. Двадцать народов того времени держали в своих руках византийские дипломаты, в том числе и болгар. Но такая политика раз за разом давала сбои. Болгарский правитель царь Симеон, чудом вырвавшись из почетного плена в Константинополе, сам начал наступление на империю, угрожая даже ее столице.

Болгарское царство пошло войной на Византийскую империю и та не могла справиться с болгарскими войсками, действовавшими по направлению к Константинополю. Византии к тому же приходилось держать немало военных сил в других частях огромной империи, где постоянно вспыхивали мятежи. Ни огромная дань, ни умоляющие послания константинопольского патриарха Николая Мистика, написанные не чернилами, а слезами, не остановили царя Симеона, проявившего незаурядные полководческие дарования и хорошо помнившего те унижения, которые ему каждодневно преподносили во время плена при императорском дворе.

Но тут случилось то чудо, о котором так молились в Константинополе. Царь Симеон умер, не довершив военного разгрома Византии, к чему он так стремился. На трон Болгарского царства вступил его сын Петр, по прозвищу Короткий. Нерешительный правитель поспешил заключить мир с византийским императором и затем женился на его внучке принцессе Марии. После этого на Болгарию стали обрушиваться в грабительских набегах печенеги и венгры, начались внутренние смуты.

Все это было на руку Византии, поскольку ее самый серьезный противник слабел. Но в Константинополе реально смотрели на вещи и видели, что Болгарское царство не настолько обессилело, чтобы его можно было подмять под себя усилиями только одних дипломатов. Решающее слово принадлежало оружию, а войск достаточной численности у императора пока не имелось. Реальной виделась и перспектива объединения славянских народов на северных границах империи. Правилом же византийской дипломатии было знаменитое римское «Разделяй и властвуй», основы которого были заложены еще в VI веке императором Юстинианом.

Поэтому в Константинополе решили, что можно с помощью золота и дипломатии убить сразу двух зайцев: разгромить Болгарское царство силами князя Святослава и одновременно ослабить военную мощь Киевской Руси, которая после ликвидации Хазарского каганата как такового превращалась в опасного северного соседа.

Однако у князя Святослава были собственные планы похода за Дунай. Он решил раздвинуть границы Руси, сделать Болгарию союзницей в предстоящей войне с Византией. Историков поражает и другое — Святослав задумал даже перенести собственную столицу из Киева на берега Дуная. Пример он видел в князе Олеге, перебравшемся из Новгорода в Киев.

Таких опасных для Византии замыслов даровитого предводителя русичей не знал до поры до времени император Никифор II Фока. Он, равно как и вся византийская знать, презирал любых «варваров» и откровенно торжествовал, получив согласие киевского князя на поход против Болгарского царства.

Радость императора Никифора II Фоки была вполне объяснима. Совсем недавно он встречал болгарских послов, приехавших в Константинополь за прежней данью (Византия платила дань Болгарскому царству!). Вместо того, чтобы обласкать их и успокоить, он приказал своим придворным отхлестать послов по щекам и вдобавок обозвал болгар бедным и гнусным народом.

Византийский император кричал в лицо царским послам: «Пойдите и скажите вашему архонту, одетому в кожух и грызущему сырые шкуры, что сильный и великий государь сам придет с войском в его землю, чтобы он, рожденный рабом, научился называть императоров своими господами, а не требовать дани, как с невольников!»

Но пригрозить было легко, а осуществить угрозу оказалось гораздо труднее. Византийская армия двинулась в поход, взяла несколько крепостей. Ей удалось с помощью провизантийски настроенных болгарских феодалов захватить важный город во Фракии — Филиппополь, ныне Пловдив. Однако на этом военные успехи закончились. Византийцы остановились перед Гимейскими (Балканскими) горами. Император Никифор II Фока не решился пробиваться во внутренние области Болгарии через труднопроходимые горные перевалы и заросшие лесами ущелья. Там в прошлые времена нашли гибель немало византийских воинов. Император с триумфом возвратился в Константинополь.

Теперь же, как казалось византийским властителям, болгарскую проблему можно было решить силой русского оружия. А после этого, как считали в Константинополе, можно было с успехом разрешить с выгодой и проблему отношений с Киевской Русью.

Лев Диакон в своем историческом летописании показывает: император Никифор II Фока вел тройную игру, столь привлекательную для византийской дипломатии. Во-первых, он хотел отвести угрозу вторжения русичей от херсонской фемы, житницы империи. Во-вторых, он сталкивал лбами в военном противостоянии две самые опасные для Византии страны — Киевскую Русь и Болгарское царство. И в-третьих, натравливал на обессиленную в войне Русь кочевников-печенегов, чтобы тем временем прибрать к своим рукам Болгарию, обессиленную в войне с Русью.

Однако император Никифор II Фока даже не мог предвидеть, к каким неожиданным и губительным для Византийской империи последствиям приведет его тройная игра в дипломатию. События разворачивались совсем не по тому сценарию, который писался в Константинополе.

В 967 году князь Святослав двинулся в поход к берегам Дуная. Летописцы не сообщают, как готовился киевский князь к предстоящей войне, но, вне всякого сомнения, подготовка велась самая серьезная. Копилось оружие, обучались дружинники, которых стало намного больше, собирались от славянских племен «вои», строилось огромное число ладей, на которых можно было совершать и морские походы.

Войско русичей было преимущественно пешее, конницы набиралось мало. Но если в Хазарском походе союзниками князя Святослава стали печенеги, которые славились своей легковооруженной конницей, то теперь стать союзниками согласились еще и венгерские вожди.

В августе 968 года войско князя Святослава достигло пределов Болгарии. Византийский историк Лев Диакон писал: Святослав, «будучи мужем… отважным и деятельным, поднял на войну все молодое поколение тавров (так в Византии нередко называли русичей, поскольку они жили вблизи от Тавра — Крыма). Набрав, таким образом, войско, состоявшее… из шестидесяти тысяч (это, по всей вероятности, большое преувеличение) цветущих здоровых мужей, он… выступил против мисян (болгар)».

Большинство отечественных историков оценивают численность войска киевского князя в его первом Дунайском походе всего в десять тысяч человек. Русские ладьи — огромная лодочная флотилия беспрепятственно вошла в устье Дуная и стала быстро подниматься против речного течения. Появление войска русичей оказалось неожиданным для болгар.

Лев Диакон пишет: болгары «собрали и выставили против него (Святослава) фалангу в тридцать тысяч вооруженных мужей. Но тавры (русские) стремительно выпрыгнули из челнов, выставили вперед щиты, обнажили мечи и стали направо и налево поражать мисян (болгар). Те не выдержали первого же натиска, обратились в бегство и постыдным образом заперлись в безопасной крепости своей Дористол». Дористол на русском языке звучит как Доростол, ныне болгарский город Силистрия.

Войско князя Святослава сошло на болгарский берег Дуная у Переяславца. Первое же сражение с болгарским царским войском дало полную победу русскому оружию, и больше болгары не решались на битву в поле. За короткий срок войско Святослава овладело всей Восточной Болгарией.

Начало Дунайского похода киевского князя оказалось полной неожиданностью для византийского императора и рушило все его планы. В Константинополе надеялись, что Болгарское царство и Русь завязнут в войне, оставляя свободу маневра для дипломатов Византии, рассчитывавшей извлечь из той войны для себя наибольшие выгоды.

Но… войско болгарского царя Петра было разбито в первом же сражении. Причем русичи под предводительством князя Святослава одержали на удивление убедительную победу. Когда-то римский император Юстиниан, чтобы обезопасить от вторжений «варваров» свою дунайскую провинцию Мизию, построил на берегах реки и в некотором отдалении от нее, на пересечениях больших дорог, восемьдесят крепостей. И все эти восемьдесят крепостей взяты князем Святославом за лето и осень 968 года.

Константинополь пугало и другое. Киевский князь-полководец свое победное шествие по болгарской земле не сопровождал насилиями над местным населением и разорением городов и селений. Это сразу же обратило симпатии болгар к предводителю славян из Руси. Князь Святослав был готов принять вассальные обязательства от болгарских феодалов, которые начали видеть в нем сильного и удачливого военного вождя, способного сокрушить враждебную Болгарии Византийскую империю.

В Византии быстро поняли, что они призвали князя Святослава пойти походом на Болгарское царство только на свою голову. Тот действовал решительно, осуществляя задуманный им план похода за Дунай. Святослав обосновался в городе Переяславце (на месте нынешнего г. Тулча в Румынии). По его выражению, там, в Переяславце на Дунае была «середа» (середина) его земли. Переяславец должен был стать столицей огромной славянской державы.

Теперь в Константинополе, в императорском дворце, только и думали о том, как бы удалить восвояси развоевавшегося киевского князя, а вместе с ним и войско русичей, которое на болгарской земле не знало пока поражений. И выход был вскоре найден. В дело пошла испытанная веками византийская дипломатия, которая действовала не менее испытанным способом — подкупом. Золота для этой цели в императорской казне всегда находилось в достаточном количестве.

Святослав провел зиму 968–969 годов в полюбившемся ему городе Переяславце. Тем временем тайное византийское посольство прибыло в кочевья печенегов и золотом, обещаниями побудило вождей степняков совершить нападение на Киев, который остался без княжеской дружины и немалого числа мужчин, способных носить оружие. Так император Никифор II Фока натравил печенегов на русские земли.

В то время в Киеве находилась стареющая княгиня Ольга, правившая Русью за сына, и трое сыновей Святослава. Весной 968 года (по летописным данным) печенежские орды осадили Киев и стали опустошать его окрестности.

Осажденным удалось дать тревожную весть в Переяславец. Киевские «вечники» и княгиня Ольга писали или передали в словах: «Ты, княже, ищешь чужой земли, а свою землю покинул. Если не придешь и не защитишь нас, то возьмут нас печенеги!» В той ситуации стольному граду было трудно выдержать длительную осаду и штурм укрепленного города многочисленным печенежским воинством.

Князь Святослав, казалось, сделал невозможное. Он быстро собрал свое войско, разбросанное гарнизонами по болгарским крепостям, в единый кулак и стремительно двинулся по Дунаю, Черноморью и Днепру к Киеву. Печенеги не ожидали столь скорого появления киевского князя на Руси — императорские посланцы уверяли их в невозможности этого.

Печенеги-кочевники слыли неуловимыми. Необъятные просторы степей и быстрота коней берегли их от любых нападений. Печенеги не имели городов и потому могли быстро «раствориться» в степи, рассеиваясь по ней в случае опасности. Но на сей раз такая тактика не помогла печенежским вождям — князь Святослав, прекрасно разбиравшийся в воинском искусстве своих недавних союзников по Хазарскому походу, перехитрил кочевников, вознамерившихся пограбить Киев и Русь.

Конница русичей шла по степи облавой, загоняя печенежские кочевья к речным обрывам. А по реке шла многочисленная ладейная рать князя Святослава. Спасения печенегам не было, прорваться на юг удавалось немногим кочевьям. Многочисленные стада и табуны прекрасных степных коней становились добычей победителей. Так печенеги лишились немалого своего богатства и источника военной силы.

Князь Святослав с войском победно вошел в распахнувшиеся перед ним ворота стольного града, с которого была снята осада. Киевляне с восторгом приветствовали своего государя, такого молодого князя и такого прославленного воителя. Когда весть о бегстве войска печенегов от Киева дошла до Константинополя, византийский император Никифор II Фока, наверное, еще раз приложил обожествленную руку к своему знаменитому трактату под названием «О сшибках с неприятелем». В той далекой древности он был признанным теоретиком в области военного искусства.

Святослав нашел управление Русью в должном порядке — его мать княгиня Ольга была мудрой правительницей, во всем заменяя сына, когда тот уходил в походы. Но из Болгарии, от которой князь Святослав и не думал отказываться, стали приходить тревожные вести, которые грозили свести на нет все успехи первого похода за Дунай.

В самом конце 969 года неожиданно умер царь Петр. Византийцы поспешили возвести на болгарский престол его сына Бориса, который воспитывался в Константинополе. Тот сразу же объявил о мире и союзе с императором Византии. Но поскольку болгарский народ и многие феодальные правители ненавидели византийцев, желая подчиняться князю Святославу, не посягавшему на их свободу и права, то новый царь Борис остался без признания у своих подданных.

Князь Святослав порывался вновь отправиться в Болгарию, но его удерживала мать, которой шел шестой десяток. По всей видимости, княгиня Ольга взяла с сына слово не покидать ее до скорой смерти. Действительно, 11 июля 969 года легендарная правительница ушла из жизни, оплакиваемая сыном, внуками и простым людом Киевской Руси.

Старую княгиню, мудрую правительницу, похоронили с исполнением христианского обряда посередине поля, не насыпая над могилой кургана и не справляя тризну. Теперь князь Святослав был свободен от слова, данного им матери, которую он горячо любил и почитал.

Перед отъездом на Дунай киевский князь распорядился верховной властью на Руси. Он наделил княжеской властью своих сыновей. Их было трое: Ярополк и Олег от жены-боярыни, и младший Владимир, плод тайной, недолгой любви к материнской ключнице Малуше, дочери Малка Любечанина. Княгиня Ольга отослала Малушу обратно в Любеч, а внука оставила в собственном укрепленном вышгородском дворце под присмотром его дяди Добрыни.

Старшие братья презрительно называли Владимира «робичичем», то есть сыном рабыни. Но отец, горячо любивший Малушу, считал его таким же княжичем, как и старшие сыновья. Княжение получили все трое: Ярополк — стольный град Киев, Олег — Древлянскую землю, Владимир — богатый торговый Новгород, то есть Северную Русь.

Распорядившись таким образом, князь Святослав во главе испытанного войска двинулся в Болгарию. В августе 969 года он вновь оказался на берегах Дуная. К нему стали присоединяться болгарские дружины, подошла легкая конница союзных печенегов и венгров. Почти не встречая сопротивления, князь Святослав двигался к Преславе, столице Болгарии.

Защищать ее было некому. Царь Борис, от которого бежали византийские советники, признал себя вассалом киевского князя. Только так он сумел сохранить за собой царскую корону, казну и столицу. Ситуация на Балканах резко изменилась: теперь друг против друга стояли Византийская империя и Русь, за которой была дружественная Болгария. Большая война становилась неизбежной, и князь Святослав Игоревич оказался к ней готов.

Неудачи в дипломатической тройной игре погубили императора Никифора II Фоку. В Константинополе, в его собственном дворце, созрел заговор и неудачливый правитель был убит заговорщиками. На византийский престол взошел известный полководец Иоанн Цимисхий. Так армия Византии получила достойного предводителя, прославившегося победами в Малой Азии, а военный вождь русичей — опаснейшего противника.

Новый византийский император оказался не только искуснейшим полководцем, но и осторожным правителем, знавшим цену дипломатии. Он решил в первую очередь выиграть у Святослава время на подготовку и сбор войск империи, разбросанных по фемам. Византийцы начали неторопливые переговоры с князем Святославом. Но тот сразу отклонил главное их требование — уходить из Болгарии обратно на Русь он не собирался.

Византийская империя спешно готовилась к большой войне с русичами. Император Цимисхий снова отправил послов к князю Святославу, высказавших от его имени резкие угрозы и, в частности, напомнивших Святославу о поражении его отца Игоря под стенами Константинополя за тридцать лет до того — в 941 году. «Если вынудишь ромейскую силу выступить против тебя, — угрожал император Иоанн Цимисхий, — то найдешь погибель здесь со всем своим войском».

Однако князь Святослав оказался не из пугливых, хотя и знал о немалой военной мощи Византийской империи. Разгневавшись, он ответил императорским послам: «Я не вижу никакой необходимости для императора ромеев спешить к нам… Мы сами вскоре разобьем шатры у ворот Константинополя».

Далее византийский историк Лев Диакон рассказывает: «Получив известие об этих безумных речах, император ромеев решил незамедлительно со всем усердием готовиться к войне. Он тут же набрал отряд из храбрых и отважных мужей, назвал их „бессмертными“ и приказал находиться при нем… приказал собрать войско и отправить в близлежащие и пограничные с Мисией (Болгарией) земли…»

Император Иоанн Цимисхий вызвал к себе самых опытных полководцев Византии: Варда Склира и победителя арабов патриция Петра. Им было приказано отправиться в приграничье и там зимовать вместе с полками. Через границу отправлялись опытные лазутчики, одетые в «скифское» платье и знающие язык русов. В Константинополе решили начать поход через Балканы на север Болгарии весной, когда горные перевалы освободятся от снега и дороги начнут просыхать.

Однако весной получилось обратное. Князь Святослав, в свою очередь знавший от лазутчиков-болгар о военных приготовлениях византийцев, решил неожиданным наступление предупредить вражеский поход. Он сам пошел в наступление на Царьград-Константинополь. Это известие поразило Цимисхия и его полководцев.

Вскоре выяснилось, что остановить Святослава было просто невозможно. Весной 970 года его войско мощным стремительным броском двинулось от низовьев Дуная, пересекло Балканские горы, имея проводниками местных жителей, разметало заградительные отряды византийцев и захватило несколько укрепленных городов. Пройдя таким образом около четырехсот километров, войско русичей осадило город-крепость Аркадиополь.

На этом направлении Святославу противостоял Варда Склир. Казалось, что опытный полководец сделал все для того, чтобы преградить в горах путь русскому войску, вместе с которым шли на юг болгарские дружины, отряды легкой венгерской и печенежской конницы. Копьеносцы и щитоносные воины перекрыли горные перевалы, стража охраняла даже боковые тропы. Но «варвары» сумели обойти горные заставы византийцев, которые уничтожались внезапными нападениями. Война вошла в византийскую провинцию Фракию.

Император Иоанн Цимисхий понял всю опасность сложившейся ситуации: Аркадиополь располагался всего в ста с небольшим километрах от Константинополя. Здесь и произошло первое крупное сражение войск князя Святослава Игоревича с византийцами, которыми начальствовал Варда Склир.

Лев Диакон пишет: «… успех битвы склонялся то в пользу одного, то в пользу другого войска», но в конечном счете русские, по словам византийского историка, обратились в бегство. Однако многие историки выразили глубокое сомнение по поводу сведений Льва Диакона о сражении под Аркадиополем. И на то у них есть серьезные письменные доказательства.

Так, до наших дней дошло свидетельство непосредственного участника тех событий, человека не из простых — византийского епископа Иоанна, который в момент приближения войска князя Святослава обратился с горькими словами к покойному императору Никифору II Фоке, выражая тем самым неверие в победу войск императора Иоанна Цимисхия: «… восстань теперь, император, и собери войска, фаланги и полки. На нас устремляется русское вторжение».

И, надо думать, более достоверно, чем Лев Диакон, рассказывает об Аркадиопольском сражении «Повесть временных лет», переведенная на современный литературный язык академиком Д. С. Лихачевым. В ней говорится: «И пошел Святослав к столице (Константинополю), воюя и разбивая города, что стоят и доныне пусты. И созвал царь (Иоанн Цимисхий) бояр своих в палату и сказал им: „Что нам делать, не можем ведь ему сопротивляться?..“ и сказали бояре… „Плати ему дань“. И послал к нему царь, говоря так: „Не ходи к столице, возьми дань сколько хочешь“, ибо только немногим не дошел он до Царьграда. И дали ему дань… Взял же и даров много и возвратился в Переяславец со славою великою».

Византийцы в битве под Аркадиополем понесли большие потери. В ином случае князь Святослав не смог бы направить часть своих отрядов в Македонию, где было разбито войско магистра Иоанна Куркуаса, управлявшего македонской фемой. Византийский полководец Варда Склир, одержавший много побед в Малой Азии, на сей раз был вынужден затвориться с остатками своих полков в крепости Аркадиополь.

Дав дань князю Святославу Игоревичу, император Иоанн Цимисхий перехитрил его. Войско русичей, их союзники болгары, венгры и печенеги покинули Фракию и Македонию. Византийская империя обрела мир… чтобы подготовиться к новой войне. В Константинополе не верили договорам и клятвам, как верили им «варвары».

С началом зимы византийские лазутчики стали доставлять в Константинополь обнадеживающие донесения. Не ожидавшие нападения дружины русичей и союзных им болгар размещались гарнизонами в разных городах Северной Болгарии. Печенежская и венгерская конница ушла зимовать в задунайские и приднестровские степи. Сам князь Святослав со своей дружиной находился в крепости Доростол. Лазутчики, вернувшиеся с Гимейских гор, доносили, что князь русов, поверивший мирному договору с византийским императором, не закрыл горные перевалы даже малыми сторожевыми заставами.

Иоанн Цимисхий готовился к возобновлению войны самым деятельным образом. Он не мог смириться с пребыванием Святослава на Дунае. Из азиатских провинций империи в Константинополь вызывались войска фем. Перед стенами столицы каждодневно проводились военные учения. Войска обучались строю, умению быстро перестраиваться и поворачиваться, пехотинцы — пропускать сквозь свои ряды конницу и снова смыкаться в фалангу.

Лев Диакон писал об императоре-полководце Иоанне Цимисхии: «Ожидая весны, он ежедневно обучал… войско умению передвигаться в полном вооружении во всех направлениях и упражнял его в различных военных приемах…»

Византийский император позаботился и о снабжении своего огромного по числу людей войска. В город Адрианополь, стоявший близ болгарской границы, он приказал свезти «много хлеба и корма для вьючных животных, а также достаточное количество оружия для войска».

На исходе марта 971 года в проливе Босфор император Цимисхий произвел смотр огненосному флоту Византии. В учении участвовало более трехсот различных больших мореходных огней. Так называемый «греческий огонь» — смесь смолы, серы и нефти — была самым действенным оружием византийского флота против ладейных флотилий русичей. На сей раз императорскому флоту предстояло решать задачу блокады устья Дуная, чтобы отрезать ладейному флоту русичей путь к отступлению.

Весной 971 года император Иоанн Цимисхий во главе двух тысяч «бессмертных» торжественно выступил в поход из своей столицы. В Адрианополе его поджидало остальное войско Византийской империи. Лев Диакон писал о походе в Болгарию: «Впереди… двигалась фаланга воинов, сплошь закрытых панцирями и называвшихся „бессмертными“, а сзади — около пятнадцати тысяч отборнейших гоплитов (пеших воинов) и тринадцать тысяч всадников. Заботу об остальном войске император поручил проедру Василию; оно медленно двигалось позади вместе с обозом, везя осадные и другие машины».

Как опытный полководец, Цимисхий, уже познавший возможности князя Святослава на войне, испытывал серьезные опасения. Не случайно византийский хронист передал его слова, сказанные военачальникам перед походом: «счастье наше поставлено на лезвие бритвы». С ним не спорили, поскольку все понимали, насколько опасный противник пришел из Руси к границам империи.

Единственную возможность избежать поражения в столкновении со Святославом император Иоанн Цимисхий видел в том, что нападение византийцев будет целиком и полностью неожиданным. Поэтому он требовал провести войска в Северную Болгарию «по ущельям и крутым теснинам». Понимая заведомое превосходство русичей в ратном искусстве, Цимисхий сказал: «Если мы… неожиданно нападем на них, то, я думаю, — да поможет нам Бог!.. — обуздаем безумие русов».

Без предупреждения о нарушении перемирия огромное по тем временам войско Византии начало вторжение в Болгарию. Его стремительный бросок через Гимейские горы подтвердил громкую славу полководца Иоанна Цимисхия, волей судьбы ставшего императором. 12 апреля 971 года императорские полки неожиданно появились перед стенами болгарской столицы Преславы. В ней находился царь Борис и отряд русичей под командованием воеводы Сфенкела. Вместе с болгарскими дружинниками для защиты города набиралось всего 8,5 тысячи человек.

Воеводу Сфенкела не смутила численность подступившего к городу врага. Он смело вывел из крепости русские и болгарские дружины и дал сражение византийцам. Только яростные атаки тяжеловооруженных «бессмертных» на левый фланг противника заставили Сфенкела увести своих воинов обратно в крепость. Началась осада Преславы.

Византийцы попытались с ходу взять крепость, но, осыпаемые градом стрел, были вынуждены отойти. На следующий день прибыли осадные машины проедра Василия. Камнеметные машины обрушили на стены болгарской столицы каменные глыбы, горшки с «греческим огнем». Защитники несли тяжелые потери, но продолжали держаться, отбивая штурмы. Все же силы сторон оказались явно неравными.

Через два дня византийцы ворвались в пылающий город. Последние схватки разгорелись у царского дворца. Вырваться из города удалось лишь дружине воеводы Свенельда и части болгарских дружинников. Они отправились в Доростол, где пребывал князь Святослав. Царь Борис и его семья попали в плен к победителям.

После взятия Цимисхием болгарской столицы, где в жестокой сече погиб большой отряд русичей, обстановка на театре военных действий изменилась не в пользу князя Святослава. Он, застигнутый врасплох, оставался в чужой стране без союзников и почти без конницы. До сих пор Святослав нападал первым; теперь же должен был ждать, пока на него нападут, искать спасения в обороне. Такой способ ведения войны был не по нем.

17 апреля император Иоанн Цимисхий быстрыми маршами двинулся из Преславы к Доростолу. Города между Гимейскими горами и рекой Дунай, покинутые русскими гарнизонами, сдавались без боя. Болгарские феодалы вместе со своими дружинами переходили на сторону императора, увеличивая и без того огромное византийское войско.

23 апреля византийцы подошли к городу-крепости Доростолу. Впереди шли сильные конные дозоры, которые внимательно осматривали местность — нет ли где засады. Однако первую схватку с защитниками Доростола византийцы проиграли. На малоазийских всадников под начальством Феодора Мисфианина русичи напали из засады и в ожесточенной схватке перебили всех.

Однако это не остановило императора Цимисхия — его войско, не нарушая строя, готовое к любым неожиданностям, медленно подошло к Доростолу. Перед городом расстилалась большая равнина, удобная для битвы, местами пересеченная речушками и ручьями. Виднелся полноводный по весне Дунай. Издали стены крепости казались невысокими и совсем не грозными. Но византийцы знали, что их толщина достигала двенадцати локтей, а до зубчатого гребня могли дотянуться только самые длинные штурмовые лестницы. Двое крепостных ворот выходили прямо в поле, их защищали массивные каменные башни.

Когда византийское войско приблизилось к Доростолу, русские дружины уже ожидали его, совсем готовые к битве. Русичи плотно сомкнули свои червленые щиты, выставили вперед копья и стояли, ощетинившись, грозной стеной. Князь Святослав знал, что главной ударной силой неприятеля была тяжеловооруженная, панцирная конница — катафракты. Им и противопоставил он плотный ряд своих пеших воинов, вооруженных не хуже византийцев.

Император Иоанн Цимисхий приказал трубить общую атаку. Боевой порядок его войск был следующим: в центре стояла фаланга пехоты, на флангах конница в железных латах. Впереди находилась легкая пехота — стрелки из лука и пращники. Видя, что неприятель пошел вперед, русские дружины тоже продвинулись вперед и двенадцать раз отбивали удары византийцев. Победа колебалась: ни та ни другая сторона не брала верх.

Под вечер Цимисхий решил нанести решительный удар по войску Святослава. Он собрал воедино всю свою панцирную конницу и бросил ее в атаку. Однако с большими потерями ей пришлось возвратиться назад — пробить строй русской пехоты она не смогла. После этого киевский князь отвел своих воинов за крепостные стены — наступала темнота и сражение заканчивалось, так и не выявив победителей.

Византийский историк писал: «Битва долго оставалась в совершенном равновесии. Русы сражались храбро и отчаянно. Они давно приобрели славу победителей над всеми соседственными народами и почитали величайшим несчастием быть побежденными и лишиться этой славы. Греки тоже страшились быть побежденными. Они до сих пор побеждали всех своих неприятелей, а теперь настал день, когда они могли лишиться приобретенной славы… Русы, испуская яростные крики, бросились на греков. Уже пало весьма много воинов с обеих сторон, а победа все еще оставалась сомнительной».

Началась осада крепости Доростол. Утром 24 апреля император приказал строить укрепленный лагерь и готовить осадные машины, которые подвозились от Преславы. Византийцы выкопали глубокий ров и насыпали высокий вал, в котором были устроены ворота.

По данным византийского хрониста Льва Диакона, силы сторон во время осады Доростольской крепости были следующими: у русичей — 37–40 тысяч воинов, у византийцев (греков) — 45–60 тысяч. При этом следует учитывать то обстоятельство, что войско князя Святослава постоянно сокращалось, а к императору Цимисхию постоянно подходили свежие подкрепления и в достаточном количестве поставлялся провиант и фураж для коней.

По данным того же Льва Диакона, за время трехмесячной осады Доростола — с 24 апреля 971 года до 22 июля того же года русичи потеряли погибшими и умершими от болезней 15 тысяч человек, а их противник — 15–20 тысяч человек.

Хроника боевых действий осадных месяцев была полна событий. На второй день катафракты приблизились к городу, вызывая на бой русскую конницу, которая численно значительно уступала им. Ворота крепости открылись и русские всадники выехали в поле. Катафракты атаковали их, но успеха не имели. После жаркой схватки стороны разъехались.

Тот же день принес осажденным большую беду. По Дунаю к Доростолу поднялся многочисленный византийский флот. Однако русичи смогли спасти свои ладьи от «греческого огня»: они на руках перенесли свои легкие мореходные суда под самые крепостные стены и сложили их там под защиту лучников. Византийцы не решались приблизиться к крепости по речному берегу.

На третий день осады, 26 апреля, вновь под стенами Доростола произошел сильный бой. Князь Святослав вывел свое войско в поле и навязал неприятелю битву, которая вновь не выявила победителей. Русичи вновь сражались в пешем строю. Они вечером даже не ушли в крепость, а простояли на равнине всю ночь до самого утра. Утром же катафракты так и не решились атаковать плотные ряды противника.

Только к полудню 27 апреля, когда император Иоанн Цимисхий выступил из укрепленного лагеря со всеми своими силами, русские воины неторопливо свернули свой боевой строй и ушли в Доростол, оставив наступавшим византийцам только догорающие костры. Те не стали приближаться к крепостным стенам на дальность полета стрелы и возвратились в свой лагерь. На всякий случай Цимисхий приказал выставлять днем и ночью сильные дозоры, опасаясь внезапного нападения со стороны защитников Доростола.

Лев Диакон отмечает высокий боевой дух войска князя Святослава на протяжении всей осады Доростольской крепости. Он приводит в своем писании пересказ одной из пламенных речей древнерусского полководца, с которой он обращался к воинам перед битвой: «…Проникнемся мужеством, которое завещали нам предки, вспомним о том, что мощь русов до сих пор была несокрушимой, и будем храбро сражаться за свою жизнь! Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством. Мы должны либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, достойные доблестных мужей».

Схожая по содержанию и эмоциональности речь князя Святослава Игоревича, относящаяся к одному из сражений 971 года, приводится и в «Повести временных лет». Древнерусский воитель обращается к верной дружине: «Нам некуда уже деться, хотим мы или не хотим — должны сражаться. Так не посрамим земли русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые не принимают позора. Если же побежим — позор нам будет. Так не побежим же, но станем крепко, а я пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о своих сами позаботьтесь… И исполнились русские, и была жестокая сеча, и одолел Святослав, а греки бежали».

28 апреля к осажденному городу подошли обозы с осадными машинами. Византийские мастера стали налаживать поставленные возле лагеря многочисленные баллисты и катапульты, метавшие на большие расстояния камни, бревна, тяжелые стрелы, глиняные горшки с «греческим огнем». Император Цимисхий решил на следующий день придвинуть их под крепостные стены и начать обстрел.

Однако князь Святослав сумел упредить такое намерение императора-полководца. Русичи за одну ночь вырыли поодаль от крепостных стен глубокий и широкий ров, преградивший тяжелым осадным машинам путь к городу. Весь день, как сообщает византийский хронист, русские и византийские лучники вели жаркую перестрелку через ров. Однако сколько-нибудь заметных потерь стороны не понесли.

Святослав решил не давать осаждающим спокойной жизни. Той же ночью, воспользовавшись непогодой, его дружинники на ладьях незаметно проплыли по мелководью между берегом и стоявшим на якорях византийским флотом и неожиданно напали на неприятельские обозы. В ночной резне погибло много византийцев и было уничтожено немало провианта для императорской армии.

Осада крепости Доростол затягивалась. Византийцы все же сумели по возможности приблизить к крепостным стенам свои осадные машины. Теперь армия императора Иоанна Цимисхия имела явное «техническое» преимущество. Лев Диакон писал по этому поводу: «…каждый день от ударов камней, выбрасываемых машинами, погибало множество скифов (русичей)».

В Доростоле появилось много раненых, иссякали запасы продовольствия. С 29 июня наступил трехнедельный перерыв в боевых действиях. Стороны выжидали, что обстановка изменится для них к лучшему.

Византийский император не мог уйти от Доростола по той причине, что это было бы равнозначно военному поражению и он мог потерять свой трон, на который возвели его заговорщики, убившие Никифора II Фоку. К тому же у Цимисхия оказался слабый тыл — империю постоянно потрясали мятежи. На это и возлагал немалые надежды князь Святослав. В таком случае противники начали бы вести переговоры о мире в условиях, когда под императором зашатался престол.

Такого случая Святослав дождался. Лазутчик, пробравшийся сквозь вражеские заставы, принес в осажденную крепость важную весть. Брат убитого императора Никифора II Фоки Лев Куропалат поднял мятеж против правителя империи. Теперь оставалось только доказать императору Иоанну Цимисхию то, что русское войско, сидевшее в осаде, еще сильно и способно защищаться в Доростоле долго.

Святослав решил прежде всего уничтожить осадные машины, которые доставляли столько бед осажденным. В полдень 19 июля, когда византийцы привычно спали после сытного обеда, русичи неожиданно вышли из крепости, изрубив и сжегши немало катапульт и баллист. На следующий день они вновь вышли за крепостные стены, но уже большими силами. Император бросил против них свою панцирную конницу. Однако пешие русичи бились с катафрактами на равных и нанесли им тяжелые потери.

Последнее сражение под стенами Доростола произошло 22 июля. Князь Святослав вывел в поле все войско и приказал запереть за собой городские ворота, чтобы никто без его приказа не мог в случае поражения укрыться за крепостными стенами. Перед этим киевский князь собрал военный совет, на котором решался только один вопрос: как действовать дальше?

Лев Диакон пишет, что 21 июля 971 года «на рассвете Святослав созвал совет знати… Когда они собрались вокруг него, Святослав спросил у них, как поступить. Одни высказали мнение, что следует поздней ночью погрузиться на корабли и попытаться тайком ускользнуть, потому что невозможно сражаться с покрытыми железными доспехами всадниками, потеряв лучших бойцов, которые были опорой войска… Другие возражали, утверждая, что нужно помириться с ромеями…

Тогда Святослав глубоко вздохнул и воскликнул с горечью: „Погибла слава, которая шествовала вслед за войском росов, легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития подчинявшим целые страны, если мы теперь позорно отступим перед ромеями. Итак, проникнемся мужеством, вспомним о том, что мощь русов до сих пор была несокрушимой… Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством; мы должны либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой“».

Византийский историк, описывая жизнь осажденной Доростольской крепости, пользовался сведениями многочисленных лазутчиков, засылаемых в стан русского войска.

Дальше Лев Диакон свидетельствует: «…выслушав речь своего повелителя, росы с радостью согласились вступить в опасную борьбу… они… построились в мощную фалангу и выставили вперед копья… с неистовой яростью бросился Святослав на ромеев и воодушевлял в бою ряды своих».

Сражение отличалось исключительным упорством. Вышедшие на поле брани из укрепленного лагеря византийцы стали отступать под натиском плотной фаланги пеших русичей. Тогда один из лучших византийских воинов, телохранитель императора Иоанна Цимисхия Анемас, «вырвался на коне вперед… устремился на предводителя росов и, ударив его мечом по ключице, поверг вниз головой наземь, но не убил. Святослава спасла кольчужная рубаха и щит». Бившиеся вокруг князя дружинники тут же изрубили мечами Анемаса и с воодушевлением «начали теснить ромеев».

И в этом сражении Иоанн Цимисхий подтвердил славу опытного, умелого полководца. Видя, как его войско пятится к осадному лагерю, он лично сам повел в атаку полк «бессмертных» — лучшую часть византийской армии. Одновременно во фланг сражавшимся русичам несколько сильных ударов нанесла конница панцирных катафрактов. Сражавшиеся стороны несли большие потери, но кровавая сеча продолжалась.

Сражение прекратилось самым неожиданным образом. Над Доростолом нависли тяжелые тучи. Разразилась сильная гроза, шквальный ветер ударил в лицо русским воинам, а потом на сражавшихся хлынули потоки косого колющего дождя. Русские трубы протрубили сигнал отхода в крепость. Воины забросили за спины щиты и, не теряя боевого строя, стали медленно отходить к Доростолу. Византийцы не решились преследовать непобежденного противника и дали возможность пешей фаланге русичей уйти в крепость.

На другой день князь Святослав Игоревич, продемонстрировав в последний раз перед византийцами силу русского войска, начал переговоры с императором Иоанном Цимисхием. Тот с радостью принял условия противной стороны: русские «возвратятся на родину, а ромеи… не нападут на них по дороге… а кроме того снабдят их продовольствием…» Император для переговоров с князем Святославом отправил свое доверенное лицо — епископа Феофила.

Итак, военного поражения под Доростольской крепостью в прямом смысле князь-воитель Святослав не потерпел. Согласно «Повести временных лет», он в конце сражения, «видевъ же мало дружины своея, рече в себе: „Поиду в Русь, приведу боле дружины“». Это летописное свидетельство того, что киевский князь собирался вновь пойти войной на Византийскую империю.

Условия ухода русского войска с берегов Дуная были почетными. Князь Святослав соглашался сдать крепость Доростол и уйти из Болгарии на Русь. Император Иоанн Цимисхий обязывался пропустить его беспрепятственно и даже снабдить на дорогу хлебом. Ладьи у русичей были свои. После этого состоялась знаменитая в истории личная встреча двух государей-полководцев. Святослав пожелал встретиться с самим императором — вероятно, захотел в лицо увидеть своего упорнейшего и достойного противника.

Описание их встречи на дунайском берегу сохранилось в «Истории Льва Диакона». Это единственный письменный источник, из которого потомки узнали о внешности князя Святослава Игоревича и его поведении:

«Император Цимисхий в позлащенном вооружении, на коне, подъехал к берегу Дуная, сопровождаемый великим отрядом всадников, блестящий доспехами. Святослав приплыл по реке на скифской ладье и, сидя за веслом, греб наравне с прочими без всякого различия. Он был среднего роста, ни слишком высок, ни слишком мал; с густыми бровями, с голубыми глазами, с плоским носом; с бритою головою и с длинными висячими усами. Голова у него была совсем голая, только на одной ее стороне висел локон волос, означающий знатность рода; шея толстая, плечи широкие и весь стан довольно стройный. Он казался мрачным и свирепым. В одном ухе у него висела золотая серьга, украшенная карбункулом, а по обеим сторонам от него — двумя жемчужинами. Одежда на нем была простая, ничем, кроме чистоты, от прочих не отличная. Поговорив немного с императором о мире, сидя на лавке, он отправился обратно. Таким образом закончилась война греков с русскими…»

По мирному договору византийцы дали на каждого русского воина по две меры хлеба — его было выдано на 22 тысячи человек. Так что у князя Святослава оставалось в строю еще многочисленное воинство, которого не зря опасался византийский император. Он же приказал прислать в стан русичей и подарки. На это Святослав сказал дружинникам: «Возьмем их, а когда будем недовольны греками, возьмем побольше».

По заключении мира обе стороны поклялись соблюдать его вечно. Русичи клали к подножиям своих идолов (большинство их было язычниками) золотые изделия и говорили: «Пусть мы пожелтеем, как это золото, пусть будем изрублены своими же мечами, если нарушим нашу клятву». Византийцы, как греки-христиане, давали присягу перед крестом и Евангелием.

Торжественно, как великий победитель русов, въезжал в Константинополь император Иоанн Цимисхий. Еще далеко за городской крепостной стеной встретил его патриарх со всем столичным духовенством, встретили вельможи, горожане. Под пение хвалебных гимнов Цимисхию поднесли драгоценные подарки: скипетры и золотые венцы, как знаки великой победы византийского оружия. Тут же стояла императорская колесница, обитая золотыми листами, запряженная четверкой белых коней.

Венцы и скипетры Иоанн Цимисхий взял, но сесть в колесницу отказался. Он поставил на нее икону Богоматери, взятую в Болгарии, а на золотой беседке кареты разложил багряное одеяние и венцы пленного болгарского царя Бориса. Сам же на боевом коне, увенчанный диадемой, следовал сзади, держа в руках венцы и скипетры.

Византийская столица встретила императора праздничным убранством. Повсюду были развешаны багряные одежды, золототканые ковры, лавровые венки. Окончив торжественное шествие, император вступил в храм Святой Софии и после благодарственной молитвы одарил церковь великолепным царским венцом Болгарии, как первым и главным символом одержанной победы.

Из храма Святой Софии император Иоанн Цимисхий торжественно проследовал во дворец в сопровождении вельмож, высшего духовенства и плененного в Преславе болгарского царя. Во дворце продолжилось празднование победы. Царю Борису было приказано сложить с себя знаки монаршего достоинства: шапку, обложенную пурпуром, вышитую золотом, и осыпанную жемчугом багряную одежду, и красные сандалии. После этой унизительной церемонии Бориса стали величать не царем, а «первостепенным боярином».

Исследователи считают, что после встречи с византийским императором князь Святослав еще долго находился на Дунае. Ибо на не столь далеком Днепре он оказался уже поздней осенью. У грозных в любое время года днепровских порогов его поджидали в большом числе печенеги.

Такое не было случайностью. Император Иоанн Цимисхий отличался не только полководческими дарованиями, но и известным низким коварством. Так, воссев на византийский трон исключительно благодаря помощи жены императора Никифора II Фоки Феофано, он тут же отправил не менее коварную императрицу в ссылку на отдаленный остров. Цимисхий, заботясь о будущем империи, просто не мог «упустить» киевского князя, грозного для Византии своими намерениями и сильным войском, обратно на Русь.

Византийский письменник Иоанн Скилица сообщает, что ранее Святослава на Днепр к кочевьям печенегов прибыл полномочный посол императора Цимисхия уже упомянутый епископ Феофил. Скилица уверяет потомков, что согласно договоренности Святослава с императором, Феофил должен был, в частности, предложить печенежским вождям «беспрепятственно пропустить русов». Но печенеги, мол, «отказались» это сделать, недовольные-де примирением киевского князя с византийским императором.

Такое посредничество не являлось чертой византийской политики «разделяй и властвуй». Большинство историков считают, что епископ Феофил, доверенное лицо императора Иоанна Цимисхия, появился в печенежских кочевьях с одной-единственной целью — заплатить степнякам за нападение на возвращавшегося на Русь князя Святослава Игоревича.

Проплыв на ладьях до «острова Русов» в устье Дуная, войско Святослава разделилось. Конную дружину возглавил воевода варяг Свенельд и она напрямую двинулась по степям и лесам в Киев. Воевода Свенельд убеждал Святослава: «Обойди, князь, пороги на конях, ибо стоят у порогов печенеги». Но гордый воитель не захотел обходить опасность.

Если русской коннице предстояло проделать путь домой в 700 километров, то для пешей рати, шедшей на ладьях, дорога в стольный град Киев оказалась в два раза длинней. На ладьях находилось большое число раненых воинов, которые еще не оправились после осадного сидения в Доростоле.

Когда русская ладейная рать поднялась до порогов, князь Святослав понял, что прорваться через печенежскую конницу ему не удастся. И он приказал повернуть назад, вниз по Днепру. Он решил отложить свое возвращение в Киев до весны, — вероятно, потому, что Днепр уже замерзал. Святослав надеялся, что весной к нему на помощь придет из Киева воевода Свенельд с конными дружинами.

Князь Святослав остановился на зимовку со своими воинами в Белобережье, местности между современными городами Николаевом и Херсоном. Люди терпели большие лишения, страдали от холода, болели и мерли от голода. Питаться приходилось в основном одной рыбой без соли, без хлеба. За мерзлую конскую голову платили по серебряной полугривне, варили в котлах вместо мяса кожаные ремни от щитов.

Весной 972 года Святослав с оставшимися после зимовки в живых воинами двинулся вновь вверх по Днепру. Воеводу Свенельда с обозами и конными дружинами он так и не дождался.

На днепровских порогах князя Святослава уже поджидали печенеги во главе со своим князем Курей. Когда ладейный караван подошел к порогам, степняки устроили засаду в высоких камышах. Неизвестны подробности последнего боя Святослава Игоревича. Печенеги во много раз превосходили русскую дружину, воины в которой были изнурены голодной зимовкой на морском побережье. Известно лишь то, что в неравной сече у днепровских порогов полегла вся княжеская дружина вместе со своим вождем.

Печенежский князь Куря приказал сделать из черепа князя Святослава чашу-«братину» и оковать ее золотом. Печенеги, по своему поверью, на пирах стремились вместе с хмельным питьем воспринять из этой чаши великую мудрость и доблесть погибшего древнерусского полководца. Князь Куря и его родичи очень гордились таким драгоценным трофеем…

Князь Святослав Игоревич, сын княгини Ольги, был подлинным триумфатором в древнерусской истории. Величие его полководческого искусства бесспорно. К своим воинам он всегда обращался со словами: «Не посрамим земли Русской». Ратные победы великого воителя достойным образом вошли в летопись государства Российского.

Историки единодушно высоко оценивают деяния князя-воителя. Так, С. М. Соловьев писал: «Утверждение Святослава в Болгарии, успехи его в войне с греками могли иметь важные следствия для новорожденной Руси, но историк не имеет права рассуждать о том, что могло быть; он имеет только право сказать, что неудача Святослава проистекала от недостаточности его средств, от того, что он оторвался от Руси, действовал только с одной дружиною, а не устремил на Грецию соединенные силы всех племен, подвластных Руси; только в последнем случае предприятие Святослава могло иметь важное решительное влияние на судьбы Восточной Европы».

ЯРОСЛАВ МУДРЫЙ — СОЗДАТЕЛЬ «РУССКОЙ ПРАВДЫ»

Великий князь Ярослав Владимирович вошел в древнерусскую историю под именем Мудрый. Он оказался единственным русским государственным деятелем, удостоенным такого эпитета. Отсюда можно со всей правотой заключить, что этого правителя исключительно высоко ценили в Древней Руси.

Не менее прославленный в отечественной истории внук Ярослава Мудрого, знаменитый победитель Половецкой Степи Владимир Мономах, родившийся всего за год до кончины деда, в глубокой старости начал свое автобиографическое сочинение — «Житие» — признанием, что он горд «дедом своим Ярославом, благословенным, славным».

Великий воитель древности Владимир Мономах действительно мог гордиться своим дедом. Время правления на Руси великого князя Ярослава Мудрого традиционно и заслуженно связывается со временем наивысшего расцвета Древнерусского государства. Еще при жизни Ярослава Владимировича современники отдавали дань великому в мудрости правителю земли русичей.

Сколь много говорит, например, такое свидетельство древности. 20 марта 1049 года под сводами церкви Святого Благовещения, только-только воздвигнутой на монументальных киевских Золотых воротах, митрополит Иларион произнес свое «Слово о законе и благодати». В нем среди прочего содержалась возвышенная похвала государственной деятельности Ярослава Владимировича, к тому времени полновластно правившего в стольном граде Киеве уже тридцать лет. Митрополит Иларион так говорил о Ярославе Мудром:

«Слово о законе и благодати» митрополита Илариона как письменный источник далекой древности датируется почти на полтора столетия старше такого древнерусского литературного произведения, как «Слово о полку Игореве».

О месте великого князя Ярослава Мудрого в истории Древней Руси свидетельствует следующее. Этот человек, обладавший исключительным талантом самодержавного правителя, помимо своего великокняжеского титула, носил также тюркский титул кагана, который в ту эпоху приравнивался к императорскому. А в записи в соборе Святой Софии он наименован цесарем, то есть императором. Такими титулами не мог похвастаться ни один великий князь Киевский.

История любого государства — не накатанная дорога в будущее. Она изобилует высокими взлетами и глубокими падениями, которые порой сравнимы с подлинными национальными трагедиями. Это известная всем истина. Такова и история Древней Руси. Одна из высших вершин в ее развитии падает на период с 1016 по 1054 год — на время правления великого киевского князя Ярослава Владимировича Мудрого…

Письменных свидетельств о правлении в Киеве великого князя Ярослава Мудрого до нашего времени дошло мало. Еще меньше написано о личности самого великого князя. В изданном в 1904 году 82-м полутоме Энциклопедического словаря Брокгауза — Ефрона статья о Ярославе Мудром завершается таким сообщением: «Специальных исследований о нем не имеется».

Такое «неозвучивание» личности одного из самых прославленных правителей Древней Руси исследователи прошлого и настоящего времени понимают по-разному. Они же сходятся во мнении только в одном: до современников дошло довольно много фактов жизни и деятельности князя Ярослава Владимировича, начиная с его крещения в 988 году, когда возникло его христианское имя — Георгий. Может быть, не случайно то, что сама жизнь Ярослава Мудрого чем-то была схожа с делами легендарного святого в христианстве — Великомученика и Победоносца Георгия.

Один из крупных исследователей истории Древней Руси В. В. Кожинов отсутствие серьезных исследований о личности великого князя объясняет тем, что «перед нами, во-первых, чрезвычайно сложная, многогранная, противоречивая историческая личность, а во-вторых, — и это создает особенно большие трудности для исследователей, — дух и воля Ярослава как бы всецело воплотились, претворились в создававшиеся им реальности государства и церкви, общественного устройства и культуры».

Уже само историческое прозвание великого киевского князя — Мудрый таит в себе много понятий и весьма сложно по смыслу. В «Словаре русского языка XI–XVII вв.» это слово представляется как очень многозначное: проявляющий ум, сметливость, хитрость; обладающий большим жизненным опытом, знающий жизнь; основанный на благоразумии, замысловатый, сложный, трудный. Все эти эпитеты как нельзя лучше и справедливо применимы к Ярославу Мудрому.

Точная дата рождения великого князя Ярослава Владимировича не установлена. Большинство исследователей сходятся во мнении, что он родился в 978 году. Дата кончины известна — 20 февраля 1054 года. Это позволяет утверждать, что древнерусский правитель прожил для своей эпохи очень долгую жизнь. Даже по такому авторитетному историческому источнику, как «Повесть временных лет», можно говорить о двух датах рождения князя — 989 год и год 979-й.

Ярослав стал четвертым по старшинству из двенадцати сыновей Владимира Святославича. Дети Владимира были от разных матерей. В ряде летописей Ярослав называется сыном несчастной княжны полоцкой Рогнеды. Другие летописные источники отрицают это, сообщая, что Владимир имел от Рогнеды только одного сына Изяслава, после чего отпустил мать с сыном в «землю ее отца Рогволода». Вековое обособление полоцких князей от рода Ярослава свидетельствует о том, что Ярослав Мудрый не мог быть сыном Рогнеды.

История Древней Руси всегда, во все времена отличалась бурностью. Связано это было прежде всего с постоянными княжескими междоусобиями, которые зачастую заканчивались кровопролитными вооруженными столкновениями противоборствующих сторон — княжеских коалиций, создававшихся прежде всего на родственной основе. Началась междоусобица и после смерти великого киевского князя Владимира Святославича — за великокняжеский стол борьбу повели его сыновья.

Два старших сына — Вышеслав и Изяслав — умерли еще при жизни отца. Тот больше всех из сыновей любил Бориса, который с меньшим братом Глебом были, по одним летописям, сыновьями «болгарыни», по другим — греческой царевны. Отечественные историки расходятся во мнении, кто была матерью Бориса и Глеба — то ли двоюродная сестра греческих императоров Византии Василия и Константина, то ли родная. Великий князь Владимир Святославич оказывал им явное предпочтение перед другими сыновьями. Будучи христианином, он считал Бориса и Глеба более законными по рождению, так как с их матерью он соединился христианским браком. Кроме того, эти два Владимировича выделялись знатностью своего происхождения — по матери они были императорской крови.

По древнерусским обычаям отцовский стол наследовал старший сын. Таковым после смерти двух старших сыновей Владимира Святославича оказался Святополк, к тому времени правивший («державший») Туровской землей. Его владения находились к западу от среднего течения Днепра и до границы с Польшей. Святополк не был родным сыном великого князя. Судя по всему, отцом Святополка был Ярополк Святославич, жену которого «унаследовал» Владимир после гибели своего старшего брата в междоусобице. Святополк родился, очевидно, до истечения девяти месяцев с момента смерти Ярополка в 980 году.

Ярослав Владимирович в то время «держал» в правлении Новгород — главное после стольного града Киева владение в Древней Руси. Новгород достался Ярославу после смерти старшего брата Вышеслава — до этого отец отдал под его правление город Ростов с уделом. Туда в 1010 году вместо Ярослава был «посажен» младший его брат Борис.

В конце жизни великого князя Киевского Владимира Святославича его отношения с двумя старшими сыновьями складывались очень трудно, что едва не привело к войне между ними. Святополк, женившись на дочери князя (позднее, с 1025 года, короля) Польши Болеслава Великого (Храброго), стал открыто высказываться о своих правах на отцовский престол, враждебно относясь к отцовскому любимцу Борису.

Вражда великого князя-отца с Ярославом оказалась иного плана. Будучи на княжении в Новгороде, богатом и многолюдном городе торговцев и ремесленников, Ярослав Владимирович собирал в год с новгородской земли дань в три тысячи гривен. Из этой огромной суммы он обязан был две тысячи отправлять отцу в Киев. В последний год жизни сын не стал доставлять собранные деньги в стольный град Древней Руси, и разгневанный отец начал собираться с войском в поход на север, чтобы вооруженной дланью наказать непокорного сына. Но смерть великого князя помешала этой междоусобной войне разгореться.

После отцовской кончины борьба за верховную власть между его сыновьями началась сразу же. Бориса в те дни не было в Киеве — он с дружиной был отправлен отцом в поход на степняков-печенегов. Киевские бояре три дня скрывали смерть великого князя, надеясь на быстрое возвращение Бориса из Дикого Поля. Однако им все же пришлось организовать похороны, не дождавшись его.

Святополк воспользовался удачной для него ситуацией. Он богатыми дарами и «ласкательством» расположил к себе киевлян, как простых горожан, так и столичное боярство. Они признали его великим киевским князем. Однако его права на верховную власть над Киевской Русью были откровенно сомнительными и Святополк это прекрасно понимал.

Тогда он решил расправиться любым путем с братьями-соперниками. Уже 24 июля на берегах реки Альты был злодейски умерщвлен Борис, 5 сентября на Днепре близ Смоленска убийцы умертвили Глеба.

Такая же участь постигла и третьего брата Святополка — князя Святослава Древлянского, который, получив известие о смертельной опасности, бежал в Венгрию. Убийцы сумели настигнуть его в Карпатских горах.

За братоубийство новый великий киевский князь Святополк удостоился исторического прозвища Окаянный. Он стал на Руси библейским Каином, получив осуждение прежде всего в среде простого люда.

Четвертый брат Святополка — Ярослав, находившийся во время этих событий в Новгороде, уберегся от покушений старшего брата. Но у него в те дни оказались большие трудности в правлении городом. Нанятые им на службу в княжескую дружину варяги, расселенные по домам горожан, начали бесчинствовать. Сильно возмущенные их поведением новгородцы дали пришельцам вооруженный отпор: во дворе горожанина Поромони было «избито» немалое число варягов.

Ярослав Владимирович решил отомстить подданным. Он вызвал к себе в загородную усадьбу в Ракове зачинщиков той кровавой схватки из числа горожан и приказал дружинникам перебить их. Поступок князя был вероломен, поскольку он пригласил новгородцев в свою резиденцию якобы для угощения.

Сожалеть о содеянном ему пришлось уже в первую ночь — из Киева прибыл вестник от сестры Предславы, которая сообщала о смерти отца и братоубийстве. Это известие вызвало в Ярославе сильное негодование — к Борису и Глебу он не испытывал ненависти, нрав же Святополка знал хорошо. К слову сказать, погибших братьев «царских византийских кровей» Русская Православная Церковь со временем объявит святыми мучениками и они по сей день исключительно высоко почитаемы в православии.

Ярослав стал готовиться к вооруженной схватке со Святополком за великокняжеский стол. Он явился на городское вече — народную сходку — и повинился перед новгородцами, высказав сожаление о содеянном вероломном поступке и спросив, помогут ли они ему в борьбе за Киев. Новгородцы ответили: «Хотя, князь, ты и перебил нашу братью, но мы можем бороться за тебя».

После победы великий князь Киевский Ярослав Мудрый отблагодарит новгородцев за помощь, дав им льготную грамоту. Она освобождала их от непосредственной власти стольного Киева и возвращала Новгороду с его северными землями древнюю самобытность, большую автономию в рамках такого древнерусского государственного образования, как Киевская Русь.

Согласно летописным данным, Ярослав выступил в поход против киевского князя с огромным по тем временам войском — во главе 40 тысяч новгородцев. Он вел с собой на юг еще и тысячу варягов под начальством Эймунда, сына норвежского князя Ринга. Святополк выступил против него осенью 1016 года с киевлянами и нанятой печенежской конницей. Сведений о численности его войска летописи не приводят, но во всяком случае она была весьма значительной.

Решающая битва между двумя старшими братьями рода Владимира прошла, по всей вероятности, осенью, скорее поздней, 1016 года у города Любеч. Битва решала судьбу великокняжеского стола, но оказалась в этой междоусобице лишь первой. Причем, стороны на сражение решились не сразу. Русский историк Н. И. Костомаров так описывает те ратные события под Любечем:

«Враги встретились под Любечем и долго (по летописям, три месяца) стояли друг против друга на разных берегах Днепра: ни те, ни другие не смели первые перебраться через реку; наконец, киевляне раздражили новгородцев презрительными насмешками. Святополков воевода, выехавши вперед, кричал: „Ах, вы, плотники этакие, чего пришли с этим хоромцем (охотником строить); вот, мы заставим вас рубить нам хоромы!“ — „Князь, закричали новгородцы, если ты не пойдешь, то мы сами ударим на них“, и они перевозились через Днепр. Ярослав, зная, что один из воевод киевских расположен к нему, послал к нему ночью отрока и приказал сказать ему такого рода намек: „Что делать? меду мало варено, а дружины много“. Киевлянин отвечал: „Хотя меду мало, а дружины много, но к вечеру нужно дать“. Ярослав понял, что следует в ту же ночь сделать нападение и двинулся в битву, отдавши такой приказ своей дружине: „повяжите свои головы платками, чтобы отличать своих!“. Святополк заложил свой стан между двумя озерами и, не ожидая нападения, всю ночь пил и веселился с дружиною. Новгородцы неожиданно ударили на них. Печенеги стояли за озером и не могли помочь Святополку. Новгородцы притиснули киевлян к озеру. Киевляне бросились на лед, но лед был еще тонок, и многие потонули в озере. Разбитый Святополк бежал в Польшу к своему тестю Болеславу, а Ярослав вступил в Киев».

По другим источникам, Святополк Окаянный бежал сперва к союзникам-печенегам и только спустя какое-то время перебрался в Польшу под защиту ее государя Болеслава Храброго. Жена беглеца, то есть дочь Болеслава, осталась в Киеве.

Начавший править на великокняжеском престоле Ярослав Владимирович понимал непрочность международного положения Киевской Руси, которой с запада грозила Польша со Святополком, а с юга из Дикой Степи — печенежские кочевья. Польский правитель Болеслав заключил с печенегами военный союз.

Прежде всего Ярослав возобновил союз с германским королем и «по совместительству» императором Священной Римской империи Генрихом II. Этот союз был заключен еще его отцом Владимиром, женившимся после кончины своей византийской супруги Анны на племяннице германского короля.

По договоренности с Генрихом II, который вел в то время затянувшуюся войну с Польшей, киевский князь в 1017 году начал поход против своего врага на западе. Болеслав сделал незамедлительный ответный ход: он побудил печенегов напасть на Киев. Ярославу пришлось спешно возвращаться из похода, чтобы отстоять свою столицу.

Эти события на Руси памятны еще и тем, что тогда сгорел деревянный храм Святой Софии, построенный в Киеве еще княгиней Ольгой. Впоследствии Ярослав Мудрый, прославленный в отечественной истории градостроитель, воздвиг на месте пожарища величественный белокаменный собор — Святую Софию — сохранившийся в своей основе до нашего времени.

Болеслав Храбрый, будущий польский король, стремился расширить свои владения прежде всего за счет земель русичей. В январе 1018 года он поторопился заключить мир с Генрихом II. Монарх Польши сумел собрать мощную по тем временам армию, которая включала в себя наемных германцев из Саксонии и венгров, а также конные полчища степняков-печенегов.

С огромным войском Болеслав Храбрый уже в июле того же 1018 года вторгся в пределы Киевской Руси вместе с зятем Святополком Окаянным. Отечественные историки считают, что это была первая внушительная агрессия Запада по отношению к Руси.

Вражеское вторжение не испугало Ярослава Владимировича. Собрав свое войско, он решил дать отпор Болеславу и быстро двинулся к западному порубежью, на Волынь. Противники встретились на берегах Буга, не решаясь с ходу начать большую битву и выжидая удобного случая для нападения на соперника.

Историк Н. И. Костомаров так описывает битву на бугских берегах: «Тут опять повторился русский обычай поддразнивать врагов. Кормилец и воевода Ярославов, Будый, ездя по берегу, кричал, указывая на Болеслава: „Вот, мы тебе щепкою проколим черево твое толстое“. Не стерпел такого оскорбления храбрый Болеслав: „Если вас не трогает такой укор, — сказал он своим, — я один погибну“, и бросился в брод через Буг, а поляки за ним. Ярослав не был готов к бою, не выдержал напора и убежал с четырьмя из своих людей в Новгород».

Войско Ярослава потерпело полное поражение, и великому киевскому князю действительно пришлось с малою дружиною бежать в Новгород, где он имел сильную поддержку. Болеслав со Святополком 14 августа 1018 года овладели Киевом. Однако тесть не отдал стольный град своему зятю, как тот того ожидал, а решил править Русью сам. Польские войска были разведены по русским городам, став там на постой.

Болеславу Храброму довелось «сидеть» в русской столице всего лишь месяц. В Польше началась междоусобица, а на Руси местные жители стали «избивать» захватчиков-иноземцев. Болеславу пришлось спешно оставить Киев, но при этом он увез в Польшу великокняжеское имущество, множество награбленного добра, увел тысячи пленников, в том числе и сестер Ярославовых. Прежде он безуспешно сватался за одну из них — Предславу, но получил отказ.

Тогда Болеслав присоединил к Польше западные русские червенские города. Править в Киеве, разграбленном поляками, остался князь Святополк Окаянный, прозванный в народе «братоубийцей».

Ярослав, разбитый в битве на Буге, встретил в Новгороде полную поддержку в борьбе за великокняжескую власть. Городской посадник Коснятин, сын Добрыни, наложил на новгородцев, с согласия веча, поголовную подать — по четыре куны с каждого человека. Старосты платили по десять гривен, а бояре — по восемнадцати. Была собрана огромная рать и наняты за морем варяжские дружины.

В 1019 году на берегах реки Альты, где когда-то был убит князь Глеб, на восходе солнца произошла кровавая сеча. Теперь Святополк Окаянный мог надеяться только на поддержку печенегов — тесть Болеслав был занят польскими делами. Великому князю не приходилось особо рассчитывать и на киевлян.

Битва южнее Киева на берегах Альты закончилась полным поражением Святополка Окаянного. Он бежал в польские пределы с немногими людьми и достиг Берестья — современного Бреста в Белоруссии. Дальше путь братоубийцы теряется в истории. По скандинавским письменным известиям, Святополк погиб в пределах Руси, будучи убит варягами. Древнерусские же летописи об этом умалчивают.

Ярослав Владимирович утвердился на великокняжеском киевском столе. Однако с поражением и гибелью Святополка Окаянного княжеские междоусобицы на Руси не закончились. У Ярослава в живых оставался еще один брат, последний — Мстислав Владимирович, княживший в Тмутаракани и тоже претендовавший на отцовский престол. Отношения Ярослава Мудрого и его младшего брата Мстислава по прозвищу Храбрый — это история кровавой вражды и последовавшей за ней братской дружбы.

Тмутараканское княжество занимало площадь сравнительно небольшую — Таманский полуостров и окрестные территории. Когда-то это были владения Хазарского каганата, сокрушенного дедом Ярослава Мудрого, великим воителем древности Святославом Игоревичем. Его сын и отец Ярослава — Владимир Святославич посадил на княжение в Тмутаракани своего сына Мстислава. Остатки разбитых дедом и отцом хазар стали его подданными.

Мстислав Храбрый, «отважный в битве, щедрый к дружине», на рубеже 1010–1020-х годов подчинил себе еще соседних касогов, предков современных адыгов, и обрел немалую военную мощь. Мстислав прославился своей богатырской удалью и в особенности единоборством с касожским князем Редедею, которое долго помнилось на Руси и составляло один из любимых в народе предметов старинных песнопений.

Русичи, владея Тмутараканью, часто воевали со своими не менее воинственными соседями касогами. Однажды их князь Редедя предложил Мстиславу Храброму единоборство на условии, что победитель бескомпромиссной схватки получит имущество, жену, детей и владения побежденного. Мстислав принял такое предложение. Хотя Редедя был исполинского роста и необыкновенный силач, русский князь одолел его, повалил касога на землю и зарезал его ножом. После этого правитель Тмутаракани получил все, что обговаривалось условиями поединка. Касоги были обложены данью.

В 1023 году, как сообщает «Повесть временных лет», «поиде Мстислав на Ярослава с козары и с касогы». То есть младший брат пошел междоусобной войной на старшего брата с целью «добыть» великокняжеский киевский престол. Для этого правитель Тмутараканского княжества собрал в степях и предгорьях Северного Кавказа немалую военную силу — большую конную рать.

Следует заметить, что Мстислав выбрал удачное время для стремительного похода на стольный град Киев. Великого князя Ярослава Владимировича в то время не было в столице — он пребывал далеко на севере, в Новгороде. Мстислав Храбрый мог войти в отцовскую столицу, однако «не прияша его кыане».

То есть горожане затворили крепостные ворота, сели в осаду, не желая иметь нового правителя.

Тогда тмутараканский князь «седе на столе Чернигове», то есть прибыл в город Чернигов и объявил себя черниговским князем. Такое дело было вполне в духе княжеских распрей в Древней Руси. Мстислав Храбрый объявил себя еще владетелем левобережья Днепра — прежде всего земли древнерусского племени северян. И стал готовиться к предстоящей вооруженной борьбе со старшим братом Ярославом.

Тот сразу понял серьезность угрозы его великокняжеской власти. В северных русских землях, в Новгороде вновь собирается большое войско. Ярослав по старой традиции нанял большой отряд варягов, которыми предводительствовал скандинавский князь Якун, который оставил на Руси память о себе тем, что носил плащ, затканный золотом. На северской земле близ Листвена два брата Владимировича сошлись в решительной битве.

Летописи говорят о жестокой битве. Мстислав Храбрый поставил против наемников-варягов своих северян — ополчение черниговцев. Сам же тмутараканский князь «стал с дружиною своею по обеим сторонам». В ходе жаркой сечи варяги стали одолевать северян. В такой критический момент Мстислав бросил с флангов дружину на викингов и те, не выдержав удара конницы, побежали. Их предводитель потерял даже свой золототканый плащ. Пришлось отступить с поля битвы и Ярославу Владимировичу — победителем в битве оказался его младший брат.

Утром, обозревая поле битвы близ Листвена, Мстислав Храбрый, «увидев лежащих посеченными… северян и Ярославовых варягов, сказал: „Кто тому не рад? Вот лежит северянин, а вот варяг, а дружина своя цела…“»

Победитель не стал более вести войны со старшим братом. Он послал к нему в Новгород гонца со словами: «Ты, старший брат, сиди в Киеве, а мне пусть будет левая сторона Днепра». Великий киевский князь вынужден был согласиться на такое предложение. И Ярослав, торжественно сообщает древнерусский летописец, «заключил мир с братом своим… И начал жить мирно и в братолюбии, и затихли усобица и мятеж, и была тишина великая в стране».

Так междоусобная война между двумя братьями закончилась полюбовным разделом территории государства — Киевской Руси. Киев и земли к западу от Днепра получил Ярослав Владимирович. Чернигов и земли к востоку от Днепра достались Мстиславу Владимировичу. Последний, отмечая свое вокняжение в Чернигове, заложил там церковь Святого Спаса.

С тех пор братья Владимировичи жили между собою душа в душу, не нарушая заключенного между ними клятвенного договора. Более того, в 1031 году они, пользуясь слабостью преемника польского короля Болеслава Храброго, Мечислава, пошли в поход на запад и вооруженной рукой возвратили Руси захваченные Болеславом червенские города — Галичину. Здесь тогда и был основан новый город в приграничье, получивший название Ярославль. Победители по традиции привели с собой немало пленников, которых расселили по берегам реки Роси.

Черниговский князь Мстислав Храбрый умер в 1036 году, отправившись на охоту. Он не оставил после себя детей-наследников. Удел младшего брата достался старшему и таким образом единовластие и территориальная целостность Киевской Руси были восстановлены. Киевскому великому князю теперь из русских земель не подчинялась только Полоцкая земля.

Ярослав Владимирович совершил действительно мудрый поступок в «замирении» с братом, который в начавшейся междоусобице поступил не менее мудро. Благоразумная политика Ярослава определила прочное единство русской земли. Это единство не только было безусловным, как считает В. В. Кожинов, в последние два десятилетия жизни действительно великого правителя Древней Руси, но в той или иной степени сохранялось почти в течение столетия после его кончины.

Один из крупнейших исследователей древности — княжеских владений на Руси в X — первой половине XIII столетия О. М. Рапова делает обоснованные выводы о существовании единого Древнерусского государства эпохи Ярослава Мудрого. Она отвергает мнение о том, что после смерти великого государственника Руси началось ее дробление на небольшие княжества:

«В русской дореволюционной исторической науке глубоко укоренилась мысль о том, что после того как в 1054 году Ярослав Мудрый наделил своих сыновей землями, единое государство Русь распалось на самостоятельные княжества. Однако это не так. Ярослав Мудрый перед смертью завещал Русь только одному князю, старшему… „Се же поручаю в себе место столь старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыев, сего послушайте, яко же послушайте мене…“»

Великий князь Ярослав Владимирович на протяжении всего своего правления пекся только об одном — о Киевской Руси как государстве. Прежде всего требовалось защитить его от внешних врагов. Они были для Руси вековыми — полчища кочевников бескрайней Дикой Степи. На сей раз там кочевали воинственные печенеги, не раз бывшие союзниками польского короля Болеслава Храброго.

Печенеги в середине XI века достигли вершин своего могущества. Одним из источников существования для них являлись грабительские набеги на своих соседей. Поэтому печенежские орды раз от разу обрушивались на Русь и ее соседей и даже покушались на владения сильной в военном отношении Византийской империи. Именно при Ярославе Мудром печенежская опасность была для русских земель ликвидирована.

В 1036 году печенеги большой силой напали в очередной раз на Киев. Великий князь в то время пребывал в Новгороде. Получив тревожное известие, он поспешил на юг с новгородцами и варягами. В прошедшем сражении печенегам было нанесено поистине сокрушительное поражение, которого до того они не знали. Степняки в панике откочевали в Дикое Поле подальше от русских пределов.

После этого опустошительные набеги печенежской конницы на Русь прекратились. Главные кочевья степняков вскоре после этого ушли на Балканский полуостров, за Дунай. Часть печенежских кочевий остались и поселились на границах русских земель, признали власть киевского правителя и навсегда замирились. Теперь степные конные воины стали служить в княжеских дружинах и участвовать в военных походах.

Вместе с мелкими кочевыми племенами торков остатки печенегов образовали полуоседлое население по реке Роси, правому притоку Днепра, в приграничных землях Руси. Они получили у русских людей название «черные клобуки» — каракалпаки — по своим черным меховым шапкам.

В память о решающей битве с печенегами, которая навсегда избавила Русь от опасностей их набегов, великий киевский князь Ярослав Мудрый заложил на месте жаркой сечи величественный храм Святой Софии. Его строили мастера из Византии — греческие зодчие и украшали греческие художники. Храм и по сей день, хорошо сохранившись среди построек прошлого, служит образцом византийского зодчества. Ярослав Владимирович построил в своей столице и еще ряд каменных зданий — церквей и монастырей.

Древнерусский правитель попытался повоевать и с Византийской империей. С ней у Киевской Руси всегда были непростые отношения. В 1043 году Ярослав послал старшего сына Владимира (самый старший сын Илья умер в 1020 году) в поход на Константинополь. Поход получился неудачный — еще до начала боевых действий сильная буря, разыгравшаяся на Черном море, погубила большую часть ладейного флота русичей. Большинство историков считают, что в этом случае Ярослав Мудрый не шел войной на саму Византию, а пытался подать военную помощь царствовавшему в Константинополе императору Константину, у которого противники стремились отобрать власть.

Поскольку степные границы Руси оказались в безопасности, а княжеские междоусобицы пока не тревожили внутреннюю жизнь государства, великий князь все больше времени уделял делам международным. Он настойчиво преследовал одну цель: поднять авторитет Руси в Европе и не только у соседей, которые с опаской посматривали на огромную державу, маячившую на востоке перед всей Европой.

Прежде всего Ярослав Мудрый решил уладить дела в отношениях с Византией, которая еще не успела растерять свою военную мощь и политическую силу. Самым удивительном было то, что русичи оказались невольными участниками бурных событий, которые произошли в византийской столице Константинополе-Царьграде. Предыстория тех событий такова.

В 1028 году скончался византийский император Константин, не оставивший после себя наследников по мужской линии. Носительницей императорской власти стала его дочь Зоя, которая начала подвергаться всякого рода унижениям и насилиям со стороны столичной знати. В апреле 1042 года ее вообще отстранили от власти и постригли в монахини.

В ответ на это в Константинополе вспыхнуло мощное восстание, участники которого желали восстановить власть свергнутой дочери императора Константина. Знаменитый хронист Михаил Пселл, современник тех событий, сообщил, что в восстании самое активное участие приняли русские люди, находившиеся в Константинополе. Хронист писал, что «все готовы были пожертвовать жизнью за царицу».

Такое участие русичей в восстании горожан случайным назвать трудно. Дело было в том, что Зоя являлась племянницей Анны — родной сестры ее отца Константина VIII и — с 990 года — супруги правителя Киевской Руси Владимира Святославича. Или, иначе говоря, византийская царица Зоя являлась двоюродной сестрой Ярослава Мудрого по отцу. Хотя считается, что Ярослава родила скорее всего не Анна, а другая жена Владимира — Рогнеда. Этот спорный «семейный» вопрос о матери Ярослава Владимировича не разрешен и по сей день.

Восстание в византийской столице сторонников Зои возвратило ее к государственной власти — ведь она была законной наследницей отца. Вскоре она вступила в брак с представителем знатного рода Константином Мономахом. Муж попытался было «заменить» Зою своей любовницей Склиреной, на что константинопольский люд ответил еще одним восстанием. Вот именно эти события и вызвали морской поход русского войска, закончившийся неудачей: считается, что Ярослав Мудрый попытался подать своей двоюродной сестре вооруженную помощь.

Народное восстание окончательно утвердило Зою на византийском престоле, и она спокойно царствовала вплоть до своей кончины в 1050 году. После нее носительницей верховной власти стала ее младшая сестра Феодора. Как бы там ни было, но именно при Зое отношения между Византией и Русью складывались удачно и мирно.

В 1046 году, по всей вероятности, благодарная Зоя — русские люди все же поддержали ее в столице, пусть даже и не войском — устроила бракосочетание сына Ярослава Мудрого, Всеволода с Анастасией. Та являлась дочерью супруга правительницы Константина Мономаха от предыдущего брака. Теперь же она считалась дочерью Зои. В 1053 году византийская царевна родит Всеволоду сына — будущего прославленного победителя Половецкой Степи Владимира Мономаха.

Вообще-то многодетный Ярослав Мудрый весьма мудро устраивал судьбы сыновей и дочерей, заботясь при этом прежде всего о благе государства. Именно благодаря брачным союзам древнерусский правитель установил прочные связи и отношения с основными странами тогдашнего мира. Брачная политика Ярослава Мудрого являет собой действительно удивительный образец международной политики древности.

Сам Ярослав Владимирович был женат на шведской королевне Ингигерде-Ирине. Три его сына женились на дочерях германских правителей. Дочери его вышли замуж за королей Франции, Венгрии и Норвегии. Наконец, через сына Всеволода великий киевский князь породнился с византийской императорской фамилией. А Византия в то время была лидером христианского мира.

Среди брачных союзов, заключенных Ярославом Мудрым, наиболее известен один, связанный с его дочерью Анной Ярославной. Она стала супругой французского короля Генриха I. Сперва во Франции побывал с визитом доверенный великого князя будущий митрополит Иларион, человек большой образованности, в молодости изучавший науки в Византии. Именно он и возглавил русское посольство в Париж, приблизительно в 1048 году.

В том же году Анна Ярославна с богатым приданым и подарками уехала во Францию. Путь был далек и изобиловал разными опасностями. В 1051 году состоялась ее свадьба с французским монархом. Супружество продолжалось недолго — в 1060 году Генрих I скончался и французским королем был торжественно объявлен малолетний сын Анны Ярославны Филипп. Считается, что довольно долго, примерно до 1075 года Францией фактически правила мать юного короля. Сохранились ее печати и подписи на латинском языке.

Анна Ярославна осталась для истории романтической фигурой. Русская княжна — правительница Французского королевства. С ее именем связано немало красивых легенд и преданий. Так, Анна Ярославна спустя некоторое время после смерти мужа вышла замуж за одного из представителей аристократии Франции, но римский папа признал этот брак недействительным. По одной из легенд, в конце своей жизни королева-вдова вернулась на Русь, где и провела остаток дней своих.

Ярослав Мудрый направлял послов, давая им широкие полномочия, в германские государства, Францию, Венгрию, Польшу и страны Скандинавского полуострова. В свою очередь, посольства из Европы стали постоянными гостями стольного града Киева, где им неизменно оказывались почет и гостеприимство. Глава Древней Руси стремился завязывать дружественные отношения с правителями даже дальних стран. Все это не могло не поднять международный авторитет Руси как единого государства.

Не менее удачливыми дипломатами являлись русские купцы. При Ярославе Владимировиче Киев превратился в один из крупнейших европейских рынков, которому принадлежало торговое посредничество между европейским Западом и Востоком. По обилию товаров киевские торги могли посоперничать с самим Константинополем. Русское купечество всегда чувствовало заботу и защиту со стороны великого князя.

Процветанию внешней торговли на Руси, оживлению торговых путей во многом благоприятствовало то обстоятельство, что теперь Дикая Степь не таила прежних опасностей ни для русских, ни для заморских купцов. Торговые суда по днепровскому речному пути больше не подвергались нападениям степняков. Волоки через днепровские пороги стали безопасными. Это сказалось прежде всего на торговле с Византией и подвластными ей землями.

Крупными торговыми и ремесленными центрами при Ярославе Мудром становились многие города на Руси. В первую очередь это относится к Новгороду, населению которого великий князь, памятуя прошлое, благоволил. К тому же Новгород стоял на путях, которые позволяли его купцам выходить на просторы Варяжского (Балтийского) моря. Новгородцы успешно торговали со Скандинавией и немецкими портовыми городами на Балтике.

Укрепляя великокняжескую власть, Ярослав Мудрый стремился в делах своих опираться на православную церковь, распространяя христианство по всем русским землям. Известен случай, когда он сам принял участие в борьбе с язычеством. В 1024 году в Суздальской земле случился сильный неурожай и население голодало. Волхвы стали «научать людей, будто старые бабы скрывают в себе жито и всякое обилие». Голодающий люд заволновался, и несколько женщин, по наущению волхвов, было убито.

Князь Ярослав прибыл в Суздаль, приказал схватить и казнить волхвов, а их соумышленников бросить в тюрьмы — «посадить под землю». Правитель лично разъяснял народу, «что голод происходит от кары Божьей, а не от чародейства старых баб».

Во главе христианской церкви на Руси великий князь поставил своего самого выдающегося сподвижника — митрополита Киевского Илариона. Именно он стал основоположником Киево-Печерской лавры — этого духовного и культурного средоточия Древней Руси. Митрополит Иларион стал на долгие годы первым советником Ярослава Мудрого, обеспечивая ему, кроме прочего, поддержку в христианском мире.

За время правления великого князя Ярослава Владимировича на Руси небывалого расцвета достигло каменное зодчество, прежде всего строительство православных храмов и монастырей. При нем были созданы монастыри Святого Георгия и Святой Ирины. Они были так названы в честь небесных покровителей великого князя и великой княгини.

Настоящим украшением столицы Древней Руси стал собор Святой Софии. Материалы для его строительства за большие деньги доставлялись из Византии. По его образцу отец повелел сыну Владимиру построить подобную церковь в Новгороде, но меньших размеров. Церковь эта сделалась главной святыней будущего Вольного города Новгорода — средневековой боярской республики на Русской земле.

При Ярославе Мудром значительно расстроился город Киев — он рос с западной стороны. Правитель построил знаменитые в истории Золотые киевские ворота с церковью Благовещения — они стали подлинным украшением столицы, производя сильное впечатление на заморских гостей, прибывавших по торговым и иным делам в стольный русский град.

Ярослав Мудрый слыл высокообразованной личностью своей эпохи. Он любил чтение и беседы с «книжными людьми». Он собрал «людей ученых» и поручил им переводить с греческого на русский язык книги, которые доставлялись ему в большом числе из Константинополя. Прежде всего это были книги духовного содержания. Кроме того, переписывались — «тиражировались» — и книги, ранее переведенные.

Таким образом, у великого князя Киевского составилась огромная для того времени личная библиотека. Он приказал хранить ее в соборе Святой Софии, сделав таким образом редкие духовные книги доступными для большого числа православных священников, прежде всего киевских.

Известно, что Ярослав Владимирович благоволил «книжному учению», то есть продолжал дело, начатое еще его отцом. Известно, например, что он, будучи в Новгороде, повелел собрать 300 детей-подростков у городских старост и священников и отдать их «учиться книгам».

Исследователи вполне справедливо считают, что венцом духовного развития народа при великом князе Ярославе Мудром стало написание в 1049 году киевским митрополитом Иларионом «Слова о законе и благодати». Это одно из величайших творений русской литературы и мысли за всю их историю. Классическим образцом русской прозы той далекой эпохи стало «Сказание и страдание и похвала святым мученикам Борису и Глебу».

Летописи того времени донесли до нас очень мало имен людей, составлявших окружение великого древнерусского правителя. Но все же такие имена истории известны. «Слово о полку Игореве», созданное много позднее, почти через полтора века после Ярослава Мудрого, донесло до нас память о «песнетворце» Бояне, струны которого пели песни «старому Ярославу, храброму Мстиславу». Трудно усомниться в том, что это был великий поэт и певец, ибо перед ним преклоняется гениальный творец бессмертного «Слова о полку Игореве».

В истории государства Российского, в истории Древней Руси великий князь Ярослав Владимирович Мудрый занимает особенное место одним, трудно оценимым деянием. Он впервые установил законность всего общественного бытия Руси, ибо положил основу своду правовых норм в государстве — «Русской Правде». Кроме того, правитель вместе с киевским митрополитом Иларионом создал Устав о церковных судах.

«Русская Правда» и по сей день поражает государственной мудростью ее создателя. Это сборник древних законов, собранных воедино. Вне всякого сомнения, его составители проделали поистине огромный труд. «Русская Правда» существует в нескольких редакциях, более или менее полных — то, что донесло до нас время. Несомненно, что отдельные статьи были составлены при сыновьях и внуках Ярослава Мудрого. Ученые признают, что к его правлению относятся первые семнадцать статей сборника законов. Хотя и это вполне вероятно, многие статьи, написанные при князе Ярославе, были переделаны в последующие годы.

Свод древнерусских законов вобрал в себя, скорее всего, почти все правовые, устные акты той далекой эпохи. Считается, что законоположения датируются различным временем их принятия и различаются местом действия. Собранные воедино в «Русской Правде», они стали законом для всех в Древнерусском государстве.

Главным предметом законоположений Ярослава Мудрого стали случаи обид и вреда, наносимых одними лицами другим. Вообще-то по законам того времени как за убийство, так и за нанесенное увечье и побои предоставлялось законное право мести. Так, за убийство мог законно мстить брат за брата, сын за отца, отец за сына и племянник за дядю. «Русская Правда» узаконила вместо мести откуп — «виру». Ее размеры были весьма различны, в зависимости оттого, какому человеку была нанесена «обида». За убийство простого свободного человека великому князю платилась «вира» размером в 40 гривен. За убийство «княжеского мужа» — 80 гривен.

Существовала в «Русской Правде» и так называемая «дикая вира», когда за совершенное на земле общины убийство расплачивалась вся община. Иногда число плательщиков уменьшалось: «дикую виру» могла платить не вся община, а только часть ее — вервь (от слова «веревка», которой обмерялась принадлежавшая общине земля). Такая плата вносилась в том случае, когда родственники убитого не предъявляли великому князю иска на убийцу. На местах от имени великого князя суд чинили его сыновья, бояре, наместники.

По «Русской Правде», человек, нашедший у кого-нибудь украденную у него вещь, мог взять ее тотчас. Но это он мог сделать только в том случае, если на торгу объявлял о случившейся краже. В противном случае он должен был вести вора «на свод», то есть законным путем провести уголовное расследование — «доискаться у обвиняемого, каким путем пришла к нему пропавшая вещь».

Подобный порядок соблюдался и в отношении беглого или украденного холопа. Человек, который украл или увел силой чужого холопа, укрыл беглого, подвергался суровому штрафу деньгами. Закон считал чужую собственность неприкосновенной и строго карал любое на нее посягательство.

«Русской Правдой» узаконивалась и сама процедура судебного разбирательства. Так, в случае запирательства ответчика — обвиняемого в совершении закононаказуемого проступка — дело решалось судом из двенадцати выбранных человек.

Древнерусский свод законов прежде всего устанавливал известный правопорядок в государстве, хотя власть имущие люди далеко не всегда соизмеряли свои поступки со статьями «Русской Правды». С другой стороны, великий князь и его приближенные заботились — «пеклись» о действенности установленных законов. «Вира», «дикая вира» и многочисленные штрафы за различные правовые прегрешения стали существенной статьей пополнения великокняжеской казны, которая во все времена нуждалась в постоянном пополнении.

Феномен «Русской Правды» Ярослава Мудрого состоит в том, что она, пусть даже в измененном виде, просуществовала на Русской земле долгие столетия и стала основой для последующих законодательств. Поистине это были мудрые законы на долгие века.

Великий правитель Древней Руси укреплял государство порой необычными способами и решениями. Так, намереваясь освятить в глазах простого народа свой княжеский род, Ярослав Владимирович, вскоре после своего утверждения в стольном граде Киеве, приказал перенести останки убитого брата Глеба и положить их рядом с телом другого святого мученика князя Бориса в Вышгороде. С тех пор их усыпальница стала местом поклонения христиан.

В 1044 году великий князь совершил странный для современников и последующих поколений христианский обряд. Он приказал выкопать из земли и крестить в киевской Десятинной церкви «кости своих дядей Олега и Ярополка», а потом похоронить их по православным обычаям в церкви.

Еще до смерти Ярослав Мудрый позаботился о том, чтобы «разместить» на Русской земле своих многочисленных сыновей. В Новгород был посажен старший сын его Владимир, умерший еще при жизни отца в 1052 году. В Турове стал править второй сын — Изяслав, которому отец после смерти Владимира отдал новгородское княжение и назначил после своей смерти великое Киевское. В Чернигов посадили Святослава, в Переяславль — Всеволода, во Владимир-Волынский — Игоря, Смоленск был отдан Вячеславу.

Распределив таким образом русские земли на удельные княжества среди сыновей, отец надеялся на то, что они будут блюсти государственное единство Руси, совместно заботиться о защите ее пределов. Но, как всегда, история рассудила иначе: единение Древнерусского государства давалось всегда большой, кровавой ценой.

Ярослав Владимирович Мудрый скончался 20 февраля 1054 года на руках у любимого сына Всеволода и был торжественно погребен в мраморной гробнице в величественном храме Святой Софии, в своем великокняжеском творении.

Как бы подводя итоги великокняжеских трудов Владимира-Крестителя и восславляя труды его сына, митрополит Иларион скажет о Ярославе Мудром: «…И славный град свой Киев величеством, как венцом увенчал». Действительно, в середине XI столетия Древняя Русь достигла своего подлинного государственного величия.

ВЛАДИМИР МОНОМАХ — ПОБЕДИТЕЛЬ ПОЛОВЕЦКОЙ СТЕПИ

Великий князь Киевский Владимир, прославленный победитель Половецкой Степи, имя — Мономах, с которым он со славою вошел в историю Древней Руси, получил от деда. Отец его, воинственный переяславльский князь Всеволод, был сыном знаменитого Ярослава Мудрого. Мать, принцесса Мария, — дочерью византийского императора Константина IX Мономаха. Это имя и перешло от деда к внуку.

О необычности данного ему имени великий князь Владимир Всеволодович сам говорит в начале «Поучения» своим детям, этого удивительного для истории документа:

«Аз худый дедом своим Ярославом, благословенным, славным, наречен в крещении Василий. Русьскым именем Володимир, отцем възлюбленным и матерью своею Мьномахъ».

Из этих слов видно, что «Мономах» было не прозвищем (как принято считать), а именем, данным прославленному древнерусскому великому князю-ратоборцу при рождении. Точно так же, как Владимир и Василий. Последнее имя, христианское, давалось при крещении.

Князь Ярослав Мудрый хотел назвать первенца-внука от любимого сына Владимиром-Василием в честь отца своего. Отец же и мать — Мономахом в честь венценосного деда по матери, византийского императора. Естественно, что князь Всеволод Ярославич гордился происхождением старшего сына от «греческого» царя. Такой вывод делает один из крупнейших отечественных историков С. М. Соловьев.

Родился Владимир Мономах в пограничном для Руси городе-крепости Переяславле в 1053 году. Князь Всеволод Ярославич воспитывал сына так, как когда-то воспитывали и его в отцовском доме. Будущий князь, а пока малолетний княжич, готовился стать на всю оставшуюся жизнь ратоборцем земли Русской. Ибо не имелось другой первейшей обязанности у князя-воителя в Древней Руси, чем защита родных пределов.

Хорошо укрепленный Переяславль стал надежным стражем стольного града Киева на самом краю Дикого Поля, откуда на Русь из века в век со всей внезапностью накатывались грозные орды конников-степняков. И лежащий на левом берегу Днепра небольшой городок, защищенный высокими валами, глубоким рвом и мощными дубовыми стенами, в числе первых принимал удар кочевых народов, раз за разом появлявшихся из бескрайних степей Юга.

Все детство Владимира Мономаха прошло в многотрудной ратной науке. Время не давало ему детских утех. Сын крестьянина-смерда учился пахать. Сын рыбака на реке — рыбачить. Сын кузнеца — плавить и ковать железо, добываемое из болотных руд. Сын дружинника — владеть оружием и управлять боевым конем. Сын удельного князя — управлять княжеством и личной дружиной. Ведь впереди его ждала жизнь, полная бранных трудов и забот. Иной судьба его просто не могла быть.

Княжича опытные дядьки-дружинники учили искусству верховой езды, умению владеть любым видом оружия: копьем и мечом, боевым топором и палицей, метко стрелять из тугого лука. В древности не признавали долгого взросления. Правитель же удельного княжества до конца дней своих оставался профессиональным воином, предводителем княжеской дружины, а в годину тяжелых испытаний — и народного ополчения, состоявшего из мужчин-русичей, способных носить оружие. От личного воинского мастерства во многом зависел авторитет князя, да и сама его, как правило, недолгая жизнь.

Вторая половина XI столетия для русских земель стала временем напряженнейшей, кровопролитной борьбы с Дикой Степью. Пограничный город-крепость Переяславль жил в атмосфере постоянной военной опасности, поскольку стоял у знаменитых в истории Змиевых валов, с далекой древности ограждавших Русь от необъятных южных степей.

Близ Переяславля, стоявшего на границе лесов и степи, из года в год происходили бесчисленные схватки с воинственными кочевниками. Княжеская дружина бесстрашно отражала половецкие «наезды». Все это происходило на глазах быстро подрастающего княжича, будучи лучшей жизненной наукой.

Как и у отца, князя Всеволода Ярославича, вся жизнь великого полководца Древней Руси Владимира Всеволодовича Мономаха прошла в беспрестанных войнах с Дикой Степью, с лихими и трудноуловимыми кочевниками-половцами, которые в тот век владели южными степями. Вся жизнь Владимира Мономаха состояла из трудно поддающихся счету «путей» по просторам земли Русской. На этих путях и взросла его громкая слава.

За свою на удивление долгую жизнь Владимир Мономах, неутомимый и неуемный князь-ратоборец, совершил двадцать «великих путей», лично участвовал, представить только, в 83 (!) военных походах, сменил пять удельных столиц, прежде чем окончательно утвердиться на киевском престоле. В первый раз тринадцатилетний княжич во всеоружии отправился в «путь» во главе дружины из родного Переяславля в далекий от берегов Днепра город Ростов «сквозь вятичи» — то есть через земли славянского племени вятичей — по велению отца.

Академик Б. А. Рыбаков сделал интересные подсчеты: великий воитель далекого прошлого, человек неустрашимый, во время своих «путей» и военных походов проскакал на коне не менее шестнадцати тысяч километров! А дороги в степях и через лесные чащобы комфортностью никогда не отличались.

Не лишним будет отметить, что самый знаменитый военный поход из приграничья земли русичей в Дикую Степь, на половецкие вежи, князь Владимир Всеволодович совершил в возрасте 58 лет. Сам на коне и впереди верной переяславльской дружины. Такой возраст в древности считался весьма преклонным.

Самостоятельно княжить Владимир Мономах стал в шестнадцать отроческих лет в стольном граде Чернигове, одном из самых больших городов Древней Руси. А затем сменил отца на переяславльском «столе». И именно тогда на его плечи легла основная тяжесть обороны южных границ Руси, в чем он и прославился как большой полководец.

Князь-воитель Владимир Всеволодович Мономах сумел не только отстоять порубежье Древней Руси, но и заставить силой русского оружия некогда грозные орды половцев бежать из бескрайней Дикой Степи подальше, чтобы больше никогда в истории не появляться перед Русью.

Великим князем Киевским, первым среди русских князей по старшинству, Владимир Мономах стал уже на склоне поистине бурного жизненного пути, почти в шестьдесят лет. Произошло это так. 17 апреля 1113 года в Киеве вспыхнуло сильное народное восстание. Вооруженные горожане разгромили подворье притеснителя «черного» люда боярина Путяты и дворы иудеев-ростовщиков. Решительно настроенные киевляне открыто грозили «разнести» богатые дворы и других именитых людей стольного града.

Тогда горделивое киевское боярство, чтобы отвести от себя смертельную беду, пригласило на великокняжеский престол — «стол» — популярного на всей Руси победителя Половецкой Степи. Такое боярское решение горожане только приветствовали.

Новый великий князь Киевский без лишнего кровопролития успокоил простолюдинов, которых так устрашилось стольное боярство. Прекрасно зная корни народного возмущения, новый властитель внес нужные дополнения в законы «Русской Правды», облегчавшие уплату процентов и выплату долга. Его «Устав Мономаха» был написан в пользу мелкого городского люда, часто попадавшего в долговую зависимость от чужеземных ростовщиков, безжалостно разорявших киевлян.

Как и отец, князь Владимир Мономах женился на заморской принцессе, только на английской — Гите, дочери последнего короля англосаксов Гарольда II, павшего в 1066 году на берегу пролива Па-де-Кале в битве против завоевателей, пришедших в Британию из соседней Нормандии. Один из их сыновей — князь Юрий Долгорукий станет родоначальником династии владимиро-суздальских князей, основателем Москвы.

Сподвижник Петра Первого Великого В. И. Татищев, замечательный историк государства Российского, опишет с любовью в своих сочинениях внешность князя Владимира Всеволодовича Мономаха. Опишет как человека с красивым лицом, большими глазами, рыжеватыми и кудрявыми волосами, высоким лбом, широкой бородой. Ростом он был не особенно высок, но обладал хорошо натренированным телом воина и был очень силен. То есть, по мнению историка, Владимир Мономах отличался величественностью облика не только в глазах современников, но и последующих поколений.

Великий полководец оставил после себя удивительный литературный документ Древней Руси, вошедший в мировую историю как «Поучение» Владимира Мономаха. По сути своей это автобиографический очерк, отцовское наставление многочисленным сыновьям, продолжателям великокняжеского рода и дела защиты родной земли. Вот что пишет о себе великий воитель талантливой рукой безвестного для нас летописца:

«…В доме своем не ленитесь, а сами смотрите за всем; не полагайтесь ни на тиуна, ни на отрока, чтобы не посмеялись приходящие к вам ни над домом вашим, ни над обедом вашим. Выйдя на войну, не ленитесь, не надейтесь на воевод, не угождайте питью, ни еде, ни спанью; стражу сами расставляйте, и ночью, везде расставив караулы, около воинов ложитесь, а вставайте рано; да оружие не снимайте с себя второпях, не оглядевшись из-за лени — от этого человек внезапно погибает. Остерегайтесь лжи и пьянства — от этого погибает душа и тело. Куда ни пойдете по своим землям, не позволяйте ни своим, ни чужим отрокам пакости делать ни в селах, ни в полях, чтобы не начали вас проклинать. А куда ни пойдете, где ни остановитесь, везде напойте и накормите просящего. Больше всего чтите гостей, откуда бы он к вам ни пришел — простой ли человек, или знатный, или посол…

…Всех моих походов больших было 83, а остальных малых и не упомню. С половецкими князьями заключал я мир 19 раз при отце и после отца, отдавая при этом много имущества и многие одежды свои. На волю из плена („из оков“) отпускал я знатных половецких князей: двух братьев Шарукана, трех Багубарсовых и четверых Овчины, а всех знатных князей до 100…

А вот как трудился и я на охотах… В Чернигове это делал: коней диких своими руками в пущах живыми вязал по 10 и по 20, а кроме того, когда по Роси ездил, своими руками ловил тех же коней диких. Два тура метали меня на рогах и с конем, один олень меня бодал, а два лося — один ногами топтал, а другой рогами бодал. Вепрь у меня на бедре меч сорвал. Медведь мне около колена подклад откусил. Лютый зверь вскочил мне на бедро и коня вместе со мною повалил…

Что должен был делать отрок мой, то я сам делал на войне и на охотах, ночью и днем, в летний зной и зимнюю стужу, не давая себе покоя, не надеясь на своих посадников, ни на бирючей, сам все делал, что было надобно: весь порядок в дому своем сам устанавливал, и в охотах охотничий порядок сам содержал: и в конях, и в соколах, и в ястребах также…»

Можно утверждать, что великокняжеское, отцовское «Поучение» показывает Владимира Мономаха как великого патриота и защитника Древней Руси, как мудрого правителя, опытнейшего полководца и привлекательного человека того далекого от нас времени.

… Ни один из кочевых народов Дикой Степи не причинил столь много бед Русской земле в древности, как половцы. Под этим названием, а также под именем команов (у византийцев), кунов (у венгров), кипчаков (у грузин) они встречаются в древнерусских летописях, в польских, чешских, венгерских, немецких, византийских, грузинских, армянских, арабских и персидских письменных источниках.

Многочисленный, страшный и воинственный враг Древней Руси в лице многочисленного кочевого народа на целых полтора столетия утвердил свою власть в обширных южнорусских степях. На северных границах их и находилось Переяславльское княжество. Во времена Владимира Мономаха и целое столетие перед ним Дикая Степь называлась Половецкой.

Степные выходцы с Востока занимались кочевым скотоводством и особенно коневодством. Их войско состояло из конников, вооруженных луками и стрелами, саблями и копьями. Всадники имели, кроме того, арканы, которыми прирожденные наездники пользовались с большим искусством.

Византийские писатели и русские летописцы в один голос отмечают быстроту действий половецкой конницы, особенно внезапность ее нападения. Да и иного быть не могло. Степной кочевник веками оттачивал тактику ведения военных приемов, чтобы в больших сражениях и просто родовых сшибках добиваться максимальной выгоды для себя лично, своего рода-племени, владетельного хана.

«В один миг, — писал в XII веке византиец Евстафий Солунский, — половец близко, и вот уже нет его. Сделает наезд, и стремглав, с полными руками, хватается за поводья, погоняет коня ногами и бичом и вихрем несется далее, как бы желая перегнать быструю птицу. Его еще не успели увидеть, а он уже скрылся из глаз».

Степняки владели искусством ведения войны и грабительских набегов. Боевой порядок половцев состоял из отдельных отрядов самой неопределенной численности. Часть из них выделялась в резерв. Запасные конные тысячи могли пойти на охват, ударить в тыл — туда, где у противника в ходе битвы обнаружилась слабина. Чаще всего именно сильный резерв, в любых случаях многочисленный, на свежих конях, решал исход всевозможных военных столкновений.

Половецкая тактика в противоборстве с русичами ничем не отличалась от той, которой держались степные народы на протяжении многих столетий. Внезапность удара, лихость налета, маневренность легкой конницы воинов-лучников сочетались с выманиванием неприятеля в удобное для половцев место, отступлением накоротке. Половцы даже в открытой степи любили устраивать засады, скрываясь в балках, за курганами. Или, развернувшись все вдруг, проводили скоротечные контратаки.

Умели степняки и обороняться, засыпая атакующих ливнем разящих стрел. Половцы могли быстро возводить подвижные укрепления из повозок, которые в полевых сражениях оказывались труднопреодолимыми препятствиями. Для конницы — почти всегда.

Ожесточенная и кровопролитная борьба на порубежье Руси с Дикой Степью на протяжении многих поколений свидетельствует только об одном. Половецкое войско всегда отличалось удивительной подвижностью. Оно было достойным противником для русских ратей, княжеских дружин и богатырских застав приграничья.

Отечественная история донесла до нас горестные цифры: с зимы 1061 года по 1210-й половцы совершили 46 только больших набегов на Русь, не считая малых. Только нашествий, вторжений — в среднем раз в три года!

Больше всего внезапных ударов из Дикого Поля обрушилось на пограничную Переяславльскую землю, игравшую в вековой борьбе со Степью роль южного форпоста. Девятнадцать раз половецкая волна с ожесточением накатывалось на это русское княжество, прикрывавшее собой, без малого, пол-Руси.

Для сравнения скажем, что на Поросье (область по реке Рось) пришлось двенадцать набегов. На Северскую землю — семь. На Киевское княжество и на Рязанщину — по четыре. На Черниговщину, земли Белой Руси и другие области приходилось врагу прорываться через Переяславльское княжество.

Набеги же степных хищников малыми силами в древнерусские летописи просто не записывались. Деревушка — не город, а село — не посад. Да и много ли летописей Древней Руси дошло до наших дней.

Главной целью половецких набегов во все времена оставался захват полона. Десятки и десятки тысяч русских людей прошли через невольничьи рынки Судака и Херсонеса в Крыму, торговых среднеазиатских городов. Захватывалось имущество и угонялся скот. Возделанная земля в однолетье превращалась в пустоши. Выжигались города, которые удавалось взять приступом, и селения, какие только попадались на грабительском пути степной орды.

Постоянными набегами разрушалась пограничная оборонительная линия Древней Руси, над созданием и совершенствованием которой русичи трудились беспрестанно. Тем самым расчищался путь для будущих набегов, которые чаще всего следовали уже на будущий год. Призрак легкой поживы всегда витал в самом дыхании половецких веж.

… Став полновластным правителем порубежного Переяславльского княжества, которое Владимир Мономах считал своей «отчиной», великий воитель Древней Руси с первых же дней начал заботиться о ее беспрестанной защите. То стало его наипервейшей задачей. Обороняя Переяславльщину, князь мог смело заявить себя «страдальцем» за всю землю Русскую. Впрочем, его заслуги на порубежном бранном поле никто и не оспаривал.

Чтобы понять истинную роль древнерусского полководца в борьбе с половцами на рубеже XI–XII веков, достаточно упомянуть о военных походах, совершенных им в неутихавшей войне с Дикой Степью. Немногие князья-ратоборцы в отечественной истории имеют подобный послужной список:

поход 1078 года, когда юный князь Владимир Мономах шел из города-крепости Смоленска на помощь отцу князю Всеволоду и по дороге с жаркими боями пробивался через ворвавшиеся на русские земли половецкие полки;

битва в том же году на Нежатинской ниве с князьями-недругами Борисом Вячеславовичем и Олегом Святославовичем, в войске которых находились и наемные половецкие отряды;

сражения на берегах реки Десны и за Новгород-Северский («за Новым Городом»), в результате которых в плен попали влиятельные половецкие ханы Асадук и Саук, разгромлена конница хана Белкатчина и отбит большой полон, захваченный степняками в разоренных землях под городом Стародубом;

поход против половецких веж за порубежную реку Хорол в 1083 году;

переход за реку Супой, во время которого по дороге к Прилукам произошла кровопролитная схватка с половцами. На следующий день князь Владимир Мономах с переяславльской дружиной пошел к Белой Веже, где нанес противнику сильное поражение. Возможно, речь в древнерусских летописях здесь идет о двух разных походах в порубежье: на Супой и к Прилукам;

поход против половцев, прорвавшихся через порубежье на Святославль;

поход на пограничный город Торческ, подвергшийся внезапному нападению степняков;

поход на город Юрьев, по которому из Дикой Степи был нанесен удар большими силами половецкой конницы;

сражение с половецкими ханами у Халепа; сражение с половецкой ордой близ Варина, где княжеские дружинники захватили половецкие вежи;

жестокий бой со степной конницей в 1093 году на пограничной реке Стугне;

большое сражение в 1094 году у Чернигова с князем Олегом Святославовичем, который пришел на Черниговщину с «половечьскою землею». Впоследствии этот князь не раз наводил на Русь степные орды. Не случайно в «Слове о полку Игореве» летописец не без основания называет его Олегом Гориславичем;

отступление с поредевшей в боях дружиной из Чернигова в родной город-крепость Переяславль «сквозь полки половечьские», которые пытались взять в кольцо князя Владимира Мономаха и его воинов;

избиение под стенами Переяславля личных дружин половецких ханов Итларя и Китана в 1095 году;

поход за Римов (пограничный городок в Посулье, сожженный во время нападения войском хана Боняка) в том же году;

поход на половецкие вежи, кочевавшие в приграничье за рекой Голтвой;

совместный поход с князем Святополком Изяславичем на хана Боняка за реку Рось на Бог (к реке Буг или к Богуславлю, стоящему и ныне на реке Рось);

поход против торков и половцев за реку Сулу;

погоня с князем Святополком Киевским за ханом Боняком (очевидно, в 1096 году, когда половецкое войско прорвалось через порубежье и напало на стольный град Киев);

другая погоня за войском хана Боняка же за реку Рось в степное приграничье;

поход на вежи хана Боняка из Переяславля за реку Сулу;

первый большой поход из приграничья в Дикую Степь на вежи хана Урубу (Урусобу) к реке Молочной в 1103 году;

еще один поход на половецкое войско хана Боняка к Лубну;

большой поход против половцев в 1110 году к Воиню — русскому городку на Днепре — в союзе с князьями Святополком и Давидом Святославичами;

большой степной поход 1111 года со Святополком и другими князьями-союзниками к половецким городам Шарукани и Сугрову;

большой поход 1113 года к Ромну и Посульское пограничье с Олегом Черниговским и другими союзными князьями против ханов Боняка и Аепы;

По подсчетам историка С. М. Соловьева, еще в княжение своего отца Владимир Мономах выдержал с половцами двенадцать удачных сражений. Почти все — на порубежье Руси. Сражений, давших ему ратную славу и любовь народа, увидевшего в молодом князе-воителе верного защитника родной земли от степных нашествий и твердого противника княжеских междоусобиц, разорявших Отчизну не хуже половцев.

Главная же заслуга князя Владимира Всеволодовича Мономаха в защите Руси сказалась не столько в выигранных им сражениях против кочевников, сколько в организации борьбы с половецкой опасностью. И дело даже не в том, что он первым нанес степным ордам чувствительные поражения. Великий воитель сумел объединить силы большинства русских княжеств в борьбе против общей опасности, таившейся веками в Дикой Степи.

Через столетие с небольшим, во время монголо-татарского нашествия хана Батыя, такого человека на Руси просто не нашлось. Хотя все удельные князья во главе своих бесстрашных, но малочисленных дружин, жители больших и малых городов с деревянными крепостными стенами мужественно бились с врагом. Но в одиночку, терпя неизбежное поражение.

Свыше трех десятков лет — полжизни — пришлось провести князю Владимиру Мономаху в отчем Переяславле на крайних с Дикой Степью рубежах Руси. Именно здесь осознал он всю губительность половецких вторжений, жизненную необходимость единения военных и духовных сил всех русских княжеств. Не было по всей Руси другого такого города, как мономаховский Переяславль, который бы так часто подвергался нападениям степняков.

Напряженнейшая борьба против половецких орд происходила в период постоянных распрей между удельными князьями, которые спорные вопросы между собой зачастую стремились разрешить, прежде всего, вооруженной рукой. Для этого они приглашали или нанимали половецкую конницу, чтобы ею усилить собственные дружины. Или, как метко выражались древнерусские летописцы, «наводили поганых» на Русь.

Князь Владимир Мономах сам не раз участвовал в таких войнах между правителями уделов. Постоянно идущая княжеская усобица лишь разоряла и ослабляла Русь. В ходе военных действии степняки вели себя на «чужой» территории как во время набегов.

Битва на Нежатинской ниве 3 октября 1078 года резко изменила соотношение сил в княжеской семье. Великим князем стал Всеволод Ярославич, утвердивший свою власть над всей Русской землей — в узком смысле слова. Над стольным градом Киевом, где он сам занял «золотой стол», — в полном. Над Черниговом — тоже. Там он посадил на княжение сына Владимира. Власть отца Владимира Мономаха была полной и над Переяславлем Русским, где он княжил несколько лет до киевского престола.

Шестнадцать лет Мономахова княжения в Чернигове никак не назовешь годами спокойствия и мирной жизни в княжестве, удаленном от Дикой Степи. Много раз Владимиру Всеволодовичу с дружиной приходилось помогать отцу-воителю в его постоянной борьбе против половцев и враждебных ему удельных князей. Мономах, как старший сын, мог надеяться на киевский великокняжеский престол, так как фактически вместе с Всеволодом Ярославичем владел всей «Русской землей».

Но когда в 1093 году умер отец, постоянно и в целом успешно отражавший от пограничья половецкий натиск, «лучшие мужи» — высокородные киевские бояре призвали на великокняжеский престол не его, законного для того времени наследника, а его двоюродного брата Святополка Изяславича Туровского.

Киевская боярская знать сделала такое не на благо Руси и даже не на пользу собственному стольному городу. Бояре стремились только к тому, чтобы не оказаться под сильной правящей дланью. Правил же Владимир Мономах и в Переяславле, и в Чернигове твердой рукой, не позволяя никому усомниться в правильности собственных повелений.

Новый великий князь Киевский доставил много бед родной земле и несчастий черниговскому правителю. Все началось с того, что степные ханы направили в Киев представительное посольство, решив отказаться от очередного набега на Русь и заключить мир с новым великим князем. Получив взамен, естественно, богатые подарки. Это была обычная картина взаимоотношений Киевской Руси с Дикой Степью.

Святополк Изяславич, явно не рассчитав собственных военных сил, позволил себе разгневаться на ханских послов и приказал посадить их в «погреб». То есть бросил дипломатов из половецкой Степи в подземную тюрьму. Такой поступок великого киевского князя никак нельзя было назвать разумным — он тем самым призвал степняков к войне.

В ответ на такое откровенное вероломство (хороший повод для большого набега) половцы огромным числом конных тысяч внезапно обрушились на Поросье, где приступом взяли укрепленный городок Торческ и сожгли его, а жителей увели в полон, в степь, взяв и богатую военную добычу.

Неопытность Святополка Изяславича в воеводском деле привела к страшному разгрому войска трех союзных князей (в поход ходил еще и младший брат Владимира Мономаха — Ростислав Всеволодович) под Треполем. Мономах отговаривал князей и старших дружинников от скорого столкновения с половцами, так как трех дружин было явно мало для предстоящей битвы. Однако Святополк с киевлянами настоял на «рати».

Владимир Мономах был и против перехода через реку Стугну. Но во всем верховодил великий киевский князь. Русские полки двинулись по приднепровской дороге, миновали Треполь и, перейдя через древний пограничный вал, остановились в ожидании нападения противника. Половцы не замедлили с нанесением удара по стоявшим в бездействии дружинам русичей.

Степные ханы, имея много хороших лучников, разгромили сперва киевскую дружину великого князя Святополка, а затем всей массой конницы ударили по братьям Всеволодовичам. После ожесточенного неравного боя тем пришлось переправляться обратно через полноводную весеннюю Стугну. А она оказалась труднопреодолимым препятствием для тяжеловооруженных дружинников, спешивших покинуть поле проигранной битвы.

Русские дружины, преследуемые степняками, под градом стрел, вплавь уходили через полноводную Стугну на противоположный берег. Во время отступления с левобережья на глазах Мономаха утонул его родной брат Ростислав Всеволодович, переяславльский князь. Потери в ратниках у побежденных оказались большими.

Сражение с половецкой конницей на берегах реки Стугны едва ли не самое печальное дело в полководческой биографии Владимира Мономаха. Десятки битв провел он со степными ханами и во всех одержал верх. Лишь однажды ему пришлось бежать с поля боя, и то не по своей вине: в том походе в Дикую Степь великий киевский князь Святополк проявил полную бездарность в ратном деле.

Но на том беды Мономаха не окончились. Вынужденный довольствоваться вместо стольного Киева удельным Черниговом, он скоро утратил и его в очередной княжеской междоусобице. Князь Олег Святославович, по словам летописца, в третий раз уже «наводивший поганых на Русскую землю», с сильным половецким войском осадил Чернигов. Владимир Всеволодович с заметно поредевшей после битвы на Стугне дружиной из последних сил защищал свой город-крепость.

Однако ему пришлось уйти из столицы удельного княжества. Сделал он это не по своей воле — чтобы предотвратить полное разорение черниговской земли «союзными» князю Олегу Святославовичу половецкими войсками. То был мудрый, жертвенный поступок, по достоинству оцененный и современниками, и историками.

Сорокалетний князь-воитель с женой и детьми, с верной дружиной, в которой осталось меньше сотни человек, покинул город. Когда он, держа руку на рукояти меча, проезжал независимо и гордо сквозь половецкие полки, то, как точно подметил летописец, степняки «облизывались на него как волки». Но половецкие предводители не решились тогда на «злое» дело, поскольку ими вместе с князем Олегом было дано слово беспрепятственно пропустить теперь уже бывшего черниговского князя в Переяславль.

Ханы из далеких причерноморских кочевий уже тогда видели в воинственном сыне хорошо известного им князя Всеволода Ярославича главную для себя угрозу в ближайшем будущем. В этом они не ошиблись.

Черниговское княжество, одно из самых больших на Руси, досталось Олегу Святославовичу. Владимир Мономах же снова оказался в городе своего детства, где начинал жизнь и его отец, а потом княжил младший брат — в Переяславле, городе-крепости на самом краю Дикого Поля. Святополк Киевский тогда не помог ему, хотя беда виделась общей.

«Отчина» встретила князя-изгнанника с признательностью за прошлые порубежные заслуги и с надеждой, что уже прославленный воитель сможет с полной надежностью отстоять степные границы. Ожидания русичей сбылись.

Весь смысл новой жизни в Переяславле, а там Владимир Мономах княжил с 1094 по 1113 год, сводился для него к следующему. Во-первых, он повел не просто активную, — наступательную борьбу с половцами на порубежье. В те годы степные орды усиленно рвались на Русь через Переяславльщину. Во-вторых, в этой ожесточенной борьбе князь пытался склонить на свою сторону других удельных князей и влиятельное киевское боярство.

Именно в эти нелегкие годы княжения в Переяславле Владимир Мономах проявил себя не только как непобедимый полководец, но и как выдающийся стратег Древней Руси в ее противоборстве с Половецкой Степью. От его исхода во многом зависела будущность Руси, процветание ее государственности.

Первая убедительная победа над половцами была одержана сразу же после вокняжения в родном Переяславле. Степняки на собственной шкуре почувствовали грозящую им опасность.

В феврале 1095 года, еще по зимним дорогам, половецкие «владетели» — знатные ханы Итларь и Китан с немалым конным войском подступили из Дикой Степи к Переяславлю. Они самоуверенно пришли к Владимиру Мономаху на «мир», то есть требовать богатую дань. Половцы начали осаду деревянной крепости, раскинув вокруг нее шатровый лагерь. Ханы не ожидали вооруженного сопротивления, хорошо зная о малочисленности княжеской дружины. За мир и покой (разумеется, относительный и на короткое время) они требовали великих даров.

В ходе завязавшихся переговоров Владимиру Мономаху пришлось пойти на хитрость, чтобы выиграть время для подхода помощи из Киева. Два его ближних дружинника — Славята и Ратибор уговорили князя уничтожить обоих «недругов» Руси. Князь отдал хану Китану в заложники своего сына Святослава. Тогда потерявшие всякую осторожность воины половецкого предводителя расположились походным лагерем между городскими валами.

А другой хан — Итларь согласился с «лепшею дружиною» приехать в Переяславль для продолжения переговоров. Он поселился во дворе видного «мужа» князя — Ратибора, служившего верой и правдой еще Всеволоду Ярославичу.

В ночь на 24 февраля переодетые в половецкое платье дружинники удачно выкрали из вражеского стана княжича Святослава. А затем переяславльская дружина под командованием киевлянина Славяты внезапно напала на безмятежно спавший половецкий лагерь. Хана Китана убили в собственном шатре и перебили его личную дружину. Сумевшие остаться в живых степняки, бросая все, в панике бежали, не думая о сопротивлении — они остались без ханов и ближних им людей.

Хан Итларь в это время находился во дворе у Ратибора и не знал, что произошло ночью за крепостными стенами в половецком лагере. По всей видимости, хозяин дома не поскупился на хмельное угощение. На следующее утро Ратибор вооружил дружинников и велел истопить избу. Владимир Мономах прислал своего слугу-отрока к хану сказать, чтобы тот, позавтракав в избе у Ратибора, затем пришел к нему на переговоры о дани. Но как только хан с телохранителями, ничего не подозревая, вошел в избу, за ними заперли дверь, подперев ее крепкими кольями.

Так половецкий «владетель» хан Итларь оказался в ловушке. С ним и его телохранителями покончили без особых хлопот. Дружинники проломили потолок избы и затем сын «мужа» Ратибора перестрелял из лука всех оказавшихся взаперти. Так кончили свою жизнь два известных половецких хана, доставившие многочисленными набегами много бед русичам.

Тем временем подоспела подмога из стольного Киева. Не теряя времени, Владимир Мономах с братом Святополком Киевским совершили совместный поход в Половецкую Степь. Впервые русские рати из порубежья зашли так далеко в Дикое Поле, чтобы напасть на вежи кочевников. Княжеские конные дружины громили становища половцев, освобождали русских полоняников, захватывали стада скота, табуны лошадей и верблюдов.

Степняки так и не сумели оказать достойного сопротивления внезапно нагрянувшим русичам. Без родовых глав ханов Китана и Итларя и ушедших с ними к Переяславлю воинов оставшиеся в вежах не смогли ни отбить нападения, ни уйти от русских конных дружин в глубь степей, ни получить помощи от соседних кочевий.

Столь удачный большой и дальний поход в Половецкую Степь объединенного войска всего двух русских князей показал, что враждебные Руси кочевые орды можно бить в самом Диком Поле, а не отражать их нападения на границе, находясь в постоянной тревоге. Свою правоту в выборе способов защиты родной земли переяславльский князь доказал в деле.

Однако «степной пожар» продолжал накатываться на русские пределы. В том же году многотысячная половецкая орда подступила к Юрьеву и осаждала городок все лето, но не смогла его взять. Вновь на землях русичей появились «без числа» пепелища. Князю Святополку Киевскому пришлось даже откупаться от степных владык, и те согласились не переходить реку Рось.

Казалось, единение удельных княжеств для отражения внешней опасности и защиты общей границы на юге виделось всем ясно. Однако среди правителей земель все еще не было единства в деле борьбы с Дикой Степью. На предложение Владимира Мономаха и Святополка Киевского пойти в новый большой поход на половецкие вежи князь Олег Черниговский ответил отказом. Не помогли никакие доводы.

Тогда братья, чтобы убедить его силой (обычный прием сильных мира сего), пошли на отказчика войной, прогнали владетеля из стольного града и осадили его вместе с черниговской дружиной в городе Стародубе. Да, порой даже такой ценой добивались на Руси решения о совместной защите порубежья общего для славян-русичей дома.

Осада укрепленного городка продолжалась тридцать три дня, и Олегу пришлось просить мира. Братья Всеволодовичи обвинили черниговского князя в том, что он и против «поганых» не выступает, и на княжеский совет в Киев не приходит, а только замышляет зло против соседних князей. И даже хочет помогать врагам-половцам.

К слову сказать, Олег Черниговский первый из русских князей женился на половчанке — дочери хана Асалупа. В дальнейшем такие династические браки с ханской знатью Дикой Степи не были единичными на Руси. Но надо отметить такой удивительный факт: ни одну русскую княжну замуж за половецкого хана так и не выдали. Хотя недостатка в сватах не было.

Пока шла война братьев с черниговским князем, половцы снова пришли на Русь. Шел 1096 год. Могущественный хан Боняк, некоронованный повелитель кочевий не только Приднепровья, весной с сильным войском подступил к стольному граду Киеву. Однако взять большой город с мощной крепостной оградой не смог, зато разорил его ближние и дальние окрестности. Степняки даже сожгли в Берестове великокняжеский двор.

Хан Боняк стал настоящей напастью для русского порубежья. Не случайно один из самых страшных и опасных врагов русичей получил в древнерусских летописях только бранные эпитеты — «безбожный», «треклятый», «хищный», «шелудивый».

Тем временем в мае пограничный Переяславль осадили хан Куря, который сжег город Устье, и подошедший после хан Тугоркан, тесть князя Святополка Киевского. Переяславльцы стали упорно защищаться, со дня на день ожидая возвращения Мономаховой и великокняжеской дружины. Почти семь недель горожане и окрестные землепашцы мужественно выдерживали осаду.

Покончив с Олегом Черниговским, братья Владимир и Святополк Всеволодовичи отогнали хана Боняка от границ Киевщины и подошли к Переяславлю со стороны Днепра. Противник не ожидал такого маневра. Объединенное русское войско внезапно обрушилось на походный половецкий стан, смело переправившись через реку Трубеж. Одновременно по врагу ударили и из города. В жестокой конной сече половцев разбили наголову и заставили спасаться бегством на юг, в степи. Их долго преследовали, взяв богатую добычу. В битве под стенами Переяславля погибли сам хан Тугоркан, его сын-наследник и много других знатных степных ханов.

Интересно, что великий князь Святополк Киевский, несмотря на вражду к Тугоркану, приказал найти на поле брани труп своего тестя и похоронить его «на могиле» поблизости от Берестова.

Так вторично за два года русские войска под предводительством Владимира Мономаха одержали большую победу. Слава полководца раскрывала перед ним сердца простого люда, делала почитаемым среди княжеских дружин, состоявших из воинов, связавших себя на всю жизнь с ратным ремеслом.

В том же году неутомимый хан Боняк, собрав соседей по пастбищам, совершил еще одно нападение на Киев, так манивший своими богатствами. Ханская конница даже чуть не въехала с налету в сам город — крепостные ворота едва успели затворить перед нею. Половцы сожгли Выдубецкий монастырь, а затем напали на Печерский, когда его монахи безмятежно спали в своих кельях. Воины Боняка выломали монастырские ворота и устроили в лавре полный погром.

Последний набег так прославил хана Боняка и его войско, что слава о нем прошла по всей Степи. Грозный и часто удачливый «шелудивый хищник» многие годы угрожал русскому пограничью. Прежде всего, лежащей севернее его кочевий Переяславльщине и земле Киевской. На протяжении всей своей жизни, довольно долгой для половецкого владыки, Боняк сохранил враждебность к русичам, почти не участвуя в княжеских распрях, как то делали соседние ханы, тем самым немало обогащаясь.

Весьма ощутимое поражение, понесенное в 1096 году, не остановило разбойные нападения степняков даже на короткое время. Наоборот, вооруженная борьба с Дикой Степью становилась все ожесточеннее, бескомпромисснее. На порубежье теперь решался один вопрос: кто кого изничтожит?

Могущественные в военном отношении ханы Боняк и Шарукан сохранили конные полчища и союзников из дальних кочевий. Потому они всегда находились в готовности в любой момент обрушиться на Русскую землю, нанести стремительный удар из Дикого Поля туда, куда им заблагорассудится.

К тому времени у половцев произошло упорядочение мест кочевий, появились кое-где постоянные становища. Теперь они стали более уязвимыми для русских дружин. Вследствие этого князь Владимир Мономах несколько меняет тактику войны со степными ханами. Теперь он уже может с уверенностью наносить удары по недругам, не тратя большого времени на поиски половецких веж.

В такое трудное для Руси время ужесточения борьбы в приграничье объединительные усилия переяславльского князя наконец-то увенчались успехом. Осенью 1097 года (по летописи — «в год 6605») в древнем укрепленном городе Любече, в вотчине князя Олега (а не в стольном Киеве), удобно расположенной на Днепре, состоялся съезд самых влиятельных русских удельных князей. Сюда съехались с малыми дружинами великий князь Святополк Киевский, Владимир Мономах (Переяславль в табели о рангах русских городов стоял тогда на втором месте!), Олег Черниговский, Давид Владимиро-Волынский, Василько Теребовльский с братом. Собрались они на «строение мира», чтобы прекратить между собою затянувшиеся на многие годы усобицы.

Имелась и еще одна важная причина. Обращения переяславльского князя все больше и больше заставляли удельных князей задумываться над общей опасностью, которая почти ежегодно приходила на Русь из Половецкой Степи. Разорению подвергались не только порубежные земли. Призывы Владимира Мономаха находили самый живой отклик у простого люда, среди княжеских дружин. С мнением последних князьям приходилось считаться всегда.

Владимир Всеволодович Мономах как главный инициатор княжеского съезда обратился к собравшимся со страстными словами, которыми он прекрасно умел «укреплять» воинов перед битвами и походами:

«Зачем губим Русскую землю, сами на себя ссоры навлекая? А половцы землю нашу расхищают и радуются, что нас раздирают междоусобные войны. Да с этих пор объединимся чистосердечно и будем охранять Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей: Святополк — Киевом, Изяславовой (отчиной), Владимир — Всеволодовой, Давид и Олег и Ярослав — Святославовой, и те, кому Всеволод раздал города: Давиду — Владимир (южный), Ростиславичам же: Володарю — Перемышль, Васильку — Теребовль».

Не сразу и не легко согласились собравшиеся на то, чтобы «каждый держал отчину» свою. В таком случае каждый из них при попытке захвата чужих владений и княжеских «столов» мог получить отпор уже от объединенных сил всех других удельных княжеств.

Переяславльский князь, натолкнувшись на глухое неприятие сказанного им, продолжал убеждать самовластных правителей уделов:

«Княже! Пошто губим Русскую землю, сами на себя делая котор (раздор, распрю), а половцы землю нашу несут розно и радуются, когда между нами встает рать. Будем едины сердцем и соблюдем Русскую землю!»

Любечский княжеский съезд принял решение, на котором так настаивал Владимир Мономах:

«Сотворить мир и благость земле Русской и брань иметь с погаными». Целованием креста собравшиеся удельные князья принесли клятву верности общему делу и друг другу.

Святополку Изяславичу, как старшему, был оставлен Киев с Туровом, Владимиру Мономаху — Переяславльское княжество; Суздальско-Ростовская земля, Смоленск и Белоозеро; Олегу и Давиду Святославичам — Чернигов и вся Северская земля, Рязань, Муром и Тмутаракань; Давиду Игоревичу — Владимир-Волынский с Луцком; Васильку Ростиславичу с братом — Теребовль, Червень и Перемышль.

Княжеский съезд в Любече, к великому сожалению, не остановил братоубийственных войн, а лишь на некоторое время приглушил их. Сразу же после Любечского съезда князь Давид Игоревич с согласия Святополка Киевского ослепил Василька Ростиславича. Новые княжеские распри не заставили себя долго ждать — удельные правители словно забыли о данном ими слове и крестном целовании.

Однако попытка Владимира Всеволодовича Мономаха навести законный порядок на Руси — «сотворить мир» и объединить силы русских княжеств против половцев — запомнилась не только современникам. И самым добрым словом вошла в древнерусские летописи.

Так уже повелось в отечественной истории, что единение на Русской земле в вековой борьбе с Дикой Степью во все времена давалось с большим трудом.

Видя неудачу Любечского съезда, переяславльский князь на том не успокоился. Он вновь шлет в удельные столицы гонцов и грамоты. Собравшиеся в 1100 году на княжеский съезд в городе Витичеве под Киевом владетели положили конец кровавым распрям, убавлявшим силы Руси, прежде всего военные.

Первые же известия об объединении русских князей повергли в страх половецких ханов. Уже на следующий год они запросили мира, не без хитрости, поскольку выжидали новых распрей. Вскоре — осенью 1102 года — ханы в который раз нарушили свою клятву не нападать на русские пределы. Боняк внезапно пошел на переяславльские земли, взял полон и сумел с захваченной добычей уйти обратно в Дикую Степь. Дружины русичей не успели подойти к порубежью.

Может, тогда и понял до конца Владимир Мономах, что обеспечить безопасность границ Руси от нападений из Дикого Поля можно только военной силой. Коварные недруги попирали любой мирный договор, любую клятву, не считая бесчестным поступком нарушение данного ханом слова.

И вновь неуемный внук Ярослава Мудрого собирает удельных князей на съезд на берегу Долобского озера. Он предлагает весной 1103 года провести общий поход в Половецкую Степь. Весной кочевники не ждут нападений, а их кони обессилели от зимней бескормицы, в то время как кони русичей, кормленные житом — хлебом, зерном, хранили в себе силу, выносливость, скорость бега.

У переяславльского князя нашлись противники, которые боялись, что весенний военный поход может погубить смердов-землепашцев, их коней и пашню. Древнерусские летописи сохранили для нас гневную отповедь Владимира Мономаха сомневающимся в необходимости такого общерусского военного похода против Половецкой Степи:

«Дивлюсь я, дружина, что лошадей жалеете, на которых пашут. А почему не помыслите о том, что вот начнет пахать смерд и, приехав, половчанин застрелит его из лука? А лошадь его возьмет, а в село его, приехав, возьмет жену его и все его именье? Так лошади вам жаль, а самого смерда разве не жаль?»

Молчали удельные князья и их воеводы. Что они могли ответить Мономаху? Наконец киевский князь, превозмогая себя, сказал: «Вот я готов уже». И тогда Владимир подошел к нему, обнял: «То ты, брат, великое добро створишь земле русской».

В дальний степной поход 1103 года впервые пошло общерусское войско. То была большая Мономахова победа, к которой он шел долгие годы, затратив много душевных сил и долгих раздумий.

Только князь Олег Святославович, ставший владетелем Новгород-Северского, отказался прислать свою дружину. На Долобском съезде только он один ответил, смотря прямо в глаза переяславльскому князю: «Не здравлю» («Нездоров»).

Сбор войска для похода назначили в Переяславле.

Туда, кроме Владимира Мономаха и Святополка Киевского, привели свои снаряженные в поход дружины еще пять удельных князей. Для степняков такой сход больших военных сил русских остался, по всей видимости, в тайне, поскольку Мономах усилил сторожевые заставы на порубежье, чтобы не дать возможным лазутчикам случая улизнуть в Дикую Степь с бесценными для ханов сведениями.

К концу марта все княжеские рати были уже в Переяславле. Особое внимание, как никогда прежде, Владимир Мономах уделил пешцам. Их было собрано великое множество, и шли они в поход не как ранее — кто с чем мог: все были снаряжены и луками, и топорами, и копьями, и щитами. На берегу Днепра для пеших ратников собрали многие ладьи.

В Переяславле готовили припасы — хлеб, «полти» (половина туши) мяса, крупы, сусло, мед, другую «еству». Поход ожидался далеким и долгим, в самую глубь владений донских половцев, откуда в последние годы начиналось большинство походов на Русь.

Как только Днепр очистился ото льда, объединенное войско выступило в поход. Конные дружины шли берегом, ведя дальнюю и ближнюю разведку. Пешая рать плыла на многочисленных ладьях. У днепровских порогов войска отдохнули на острове Хортица, затем двинулись через степь к реке Молочной (в летописи — Сутин), впадавшей в Азовское море. Там находились центры половецких кочевий, до которых шли четыре дня.

Владимир Мономах решил навязать степным ордам свою волю, заставить половецких ханов сражаться там, где это было выгодно русским, не гоняться за ними по всему Дикому Полю, а наносить удары туда, где кочевали половецкие вежи. Главным в Мономаховой стратегии стало большое и решающее сражение, «прямой бой».

Древнерусский полководец взял на вооружение тактику прославленного князя Святослава. Тот умел разбивать атаки закованных в металл византийских тяжеловооруженных конников — катафрактов. Мономах решил отражать атаки половецкой конницы, которая после обстрела русичей из луков нападала на расстроенные ряды противника клином одетых в тяжелые доспехи ханских дружин, плотными рядами пеших воинов. Они, прикрываясь большими щитами и выставив вперед длинные копья, должны были остановить яростные наскоки половецких наездников. Княжеской же дружинной коннице, действовавшей на крыльях, предстояло довершать разгром врага, его конного войска.

Когда о движении русских полков стало известно в вежах, половцы собрали «съезд», чтобы обсудить такое небывалое дело — противник зашел в глубь Дикого Поля. Осторожный старый хан Урусоба советовал уклониться от битвы и просить мира. Однако другие ханы понадеялись не только разбить русскую рать, но и сразу же совершить большой набег на Русь, остающуюся без защитников. Ханы стыдили Урусобу: «Если ты боишься Руси, то мы не боимся. Перебив этих, пойдем в землю их и завладеем их городами, и кто избавит их от нас?»

Навстречу русичам вышел большой отряд конницы под предводительством хана Алтунопы, славившегося мужеством, воинским умением и хитростью. Это он шесть лет назад вместе с ханом Боняком разгромил венгерское войско. Происшедший конный бой стал своеобразной разведкой сил, их пробой.

Когда стороны сразились, то русские воины уничтожили, окружив, почти весь передовой отряд врага вместе с ханом Алтунопой. Так половцев впервые разбили на их собственной земле. Было чему печалиться в кочевых вежах.

Успех настолько воодушевил удельных князей, что они решили во что бы то ни стало добиться генерального сражения с войском Дикой Степи. Половцы тоже на него решились, имея гораздо больше воинов, умелых конных лучников. Пеших воинов степняки не имели.

Знаменитая в отечественной военной истории битва на реке Молочной началась на рассвете 4 апреля. Летописец так описывает ее пролог:

«И двинулись полки половецкие, как лес, конца им не было видно; и Русь пошла им навстречу».

Полки русичей заранее приняли боевой порядок, как задумал его великий полководец. Пешая рать составила «чело» — именно по нему главный, массированный удар наносила половецкая конница, чтобы разорвать русское войско на две части. Конные дружины семи удельных князей встали на флангах — на крыльях.

Тяжеловооруженным степным всадникам из личных дружин ханов, наступавшим плотной конной массой, не удалось прорвать и сокрушить «чело». Пешцы мужественно отбили все наскоки на них. Длинная стена червленых щитов стояла незыблемо посреди вытоптанного тысячами конских копыт поля.

Не ожидавшие такой завязки битвы, половцы смешались. Начавшаяся перед плотными рядами пешей русской рати жаркая сеча не давала степнякам развернуться, поскольку сражались только первые ряды, а остальные крутились на разгоряченных конях без дела. Возникла неразбериха и среди самих половецких ханов-военачальников.

И было отчего. Большое сражение в степи шло не по их правилам. Такого еще не случалось в войнах Руси с Половецкой Степью.

Когда вражеское войско вконец смешалось и потеряло прежний боевой порядок, по сигналу князя Владимира Мономаха с флангов ударили конные дружины. Удар крыльев получился настолько мощным, что неприятельская конница дрогнула и побежала прочь, пытаясь найти спасение от начавших преследование русичей.

Победа русского оружия на реке Молочной оказалась полной. Степные наездники умчались с поля брани куда глаза глядят, лишь бы спасти собственные жизни. Пример в бегстве подавали сами ханы и их личные дружины.

Древнерусские летописи не донесли до нас потери половцев. Их, скорее всего, просто не считали. Но достоверно известно, что в том большом сражении на Приазовье погибло двадцать знатных половецких ханов: Урусоба (бывший в той битве старшим среди них), Кочий (Кчия), Яросланопа (Яросланоп), Китанопа, Кунам, Асуп Кутык (Куртх), Ченегрепа, Сурьбарь (Сурьбан)… По-видимому, это были почти все участвовавшие в битве на берегах реки Молочной «князья» кочевого народа.

В плен попал только один хан — Белдюз. Приведенный к Святополку Всеволодовичу, он сразу же стал предлагать за себя богатый выкуп — «злато и сребро, и коней и скот». Но слишком много безвинной русской крови было на участнике частых набегов на земли русичей. Великий князь Киевский приказал отвести хана к Владимиру Мономаху, что было прямым свидетельством его старшинства в том походе среди удельных князей.

Хан Белдюз повторил свои слова, предложил переяславльскому князю много «именья». Владимир Всеволодович решительно прервал начавшийся было торг о выкупе: «Это ведь не мы одолели вас, это клятва одолела вас. Ибо сколько раз, дав клятву, вы все-таки воевали русскую землю? Почему ты не наставлял сыновей своих и род свой не нарушать клятвы, но проливали вы кровь христианскую? Да будет теперь кровь твоя на голове твоей!»

Эти Мономаховы слова донесла до нас древнерусская летопись. Переяславльский князь приказал казнить степного хищника. Хана зарубили мечом.

В половецких вежах победители захватили богатую добычу и со славой возвратились домой. Главным же стало освобождение множества русских пленников — переяславльцев и киевлян, северян и рязанцев… Счет их шел не на сотни, а на многие тысячи.

Судьба их в неволе была крайне тяжелой. Для того чтобы измученные люди не бежали в лесной север, половцы умело калечили пленным мужчинам ноги: резали им пятки и в рану засыпали «тернии» — чаще всего рубленый волос конских хвостов. Работать же полоняникам за бросовую еду приходилось с восхода и до захода солнца.

Степным ордам преподали самый серьезный доселе урок. Однако блестящая победа на реке Молочной не уничтожила, естественно, половецкой опасности. До полного разгрома кочевого воинства было еще далеко. Уничтоженной, и то не до конца, оказалась только одна из группировок половцев, кочевавшая в приазовских степях. Дикое Поле таило в себе для Руси прежнюю опасность.

В последующие годы ханы и, прежде всего, злобный Боняк усилили натиск на пограничные русские княжества. В 1105 и 1106 годах Боняк и старый хан Шарукан совершили несколько набегов на русские пределы, но большого успеха не имели. В последнем случае погоня, во главе которой великий князь Святополк поставил опытных витязей Яна и Путяту Вышатичей, Иванко Захарьича и Козарина, гнала степняков аж до самого Дуная, отобрав у них весь взятый в ходе набега полон.

В августе 1107 года многочисленное войско степного народа во главе все с теми же ханами Боняком и Шаруканом осадило приграничный город Лубен. Но опытный воитель Владимир Мономах предусмотрел это нападение. Он знал, что противник придет значительными силами: Шарукан Старый вел с собой уцелевших от разгрома в 1103 году донских половцев, а Боняк — приднепровских, до веж которых еще не доходили русские рати.

Еще с начала лета в крепкой и просторной переяславльской крепости стояли конные дружины нескольких русских князей, готовые немедля выступить в поход. Получив известие о приходе к Лубену врагов, дружины немедленно двинулись на помощь осажденным. С ходу форсировав реку Сулу, русские воины внезапно обрушились на степняков.

Удар наносился со степной стороны, от границы с Диким Полем. И вновь разгром получился полный. Половцы не выдержали жаркой сечи и побежали на быстрых конях. В ходе настойчивой погони большинство бегущих было порублено конными дружинами, многие взяты в плен. Степняков преследовали до реки Хорол. Убитым оказался брат хана Боняка Тааз, а хан Сугр с братьями попал в плен. Сам Боняк и «великий хан» Шарукан едва сумели спастись на быстрых степных скакунах.

Сражение под городом Лубен примечательно не только большой и полной победой русичей. В нем приняла участие и дружина князя Олега Черниговского, доселе стоявшего в стороне от общих усилий в деле борьбы с Дикой Степью и защиты порубежья Русской земли.

Владимир Мономах решил не давать покоя половцам даже зимой, когда воюющие стороны привыкли считать себя в безопасности, разделенные заснеженными просторами морозных степей. В декабре 1109 года древнерусский полководец посылает на Северский Донец своего воеводу Дмитра Иворовича с переяславльской конной дружиной и пешей ратью. Последняя отправилась в дальний степной поход на санях. В январе воевода Дмитр разбил на Донце половецкое войско и с победой возвратился назад.

По всей видимости, этот небольшой, стремительный и успешный набег на вежи кочевников являлся своеобразной разведкой боем. Действительно, воевода привез князю тревожные вести, подкрепленные показаниями знатных пленников: Боняк на Днепре, а Шарукан на Дону собирают большие силы для общего похода на Русь. Речь шла не просто о разбое в порубежье.

Переяславльский князь вновь обратился с призывным словом к удельным правителям: угроза виделась общей. Владимир Мономах задумал новый большой поход в глубь Дикого Поля.

Его призыв не остался без ответа. В конце февраля 1111 года русские рати вновь сошлись в пограничном Переяславле. Принять участие в походе решили великий киевский князь Святополк с сыном Ярославом, сыновья Мономаха — Вячеслав, Ярополк, Юрий и Андрей; Давид Святославович Черниговский с сыновьями Святославом, Всеволодом и Ростиславом; сыновья князя Олега — Всеволод, Игорь и Святослав. Давно не собиралось воедино столько русских князей!

Рати выступили из Переяславля под звон колоколов 26 февраля и через пять дней были уже на границе «Поля Половецкого» — на реке Суле. В поход вместе с конными княжескими дружинами выступила многочисленная пешая рать — народное ополчение. И вновь на санях, которые, правда, пришлось бросить на реке Хорол. По пути переправлялись через полноводные по начавшейся весне реки Псел, Голтву, Ворсклу и еще другие.

Совершив быстрый переход через Дикое Поле — почти 500 километров по степи — русское войско 19 марта подошло к Шарукани. То был обширный, многолюдный городок половцев и, возможно, асов-ясов-аланов. Он состоял из многих сотен кибиток, шатров и глинобитных домов. Горожане решили сдаться на милость победителей, выйдя к ним навстречу с угощениями.

Князь Владимир Мономах потребовал от местных старшин отпустить всех имевшихся в городе пленников, отдать все оружие и вернуть награбленное в набегах на русские пределы добро. Степной городок на берегу Северского Донца принадлежал, судя по названию, лично половецкому князю Шарукану и платил ему дань.

Простояв в Шарукани только одну ночь, русичи выступили к следующему степному городку — Сугрову, отстоящему всего на один день пути, то есть не более чем на 40 километров. Если исходить из названия, то он принадлежал хану Сугру, кочевья которого находились в округе. Сам хозяин городка попал в плен к русским князьям в 1107 году.

Укрепленный городок пришлось брать приступом, после чего его сожгли. Гнездо степных разбойников перестало существовать. А до Дона оставалась всего половина дневного перехода. Там, впереди, собирались в единое войско половецкие ханы. Наступало время решительной битвы, для которой на речке Сальнице, притоке Дона, собирались и главные силы кочевого народа.

24 марта произошло едва ли не самое большое сражение двух непримиримых на протяжении полутора столетий сторон. На Сальнице половецкие полки решительно преградили путь русским. Войско воинственных кочевников первым нанесло удар. Итогом сражения могла стать только победа или погибель — уж слишком далеко зашли русичи в Половецкую Степь.

Древнерусский полководец выстроил объединенное войско Руси в привычный боевой порядок. «Чело» занял великий князь Святополк Киевский с сыновьями. На правом крыле встал сам Владимир Мономах со своими сыновьями, с переяславльцами, ростовцами, суздальцами, белозерцами, смолянами. На левом крыле — черниговские князья.

Можно высказать предположение: Мономах считал, что решающие события произойдут на правом фланге, потому и встал туда сам. Во всяком случае, воитель становился на месте, где могла возникнуть опасность, грозящая всему русскому войску.

…Только к концу дня половцы собрались с силами для массированной атаки давно выстроившихся для битвы русичей. На сей раз опытный военачальник кочевого народа хан Шарукан изменил привычную половецкую тактику. Теперь степняки атаковали войско князей по всему фронту, сковав его сечей. Завязалась ожесточенная битва, которая продолжалась до сумерек. Ночью биться в степи смысла не было.

Половцы в конце концов не выдержали «прямого» рукопашного боя и бежали прочь. Их конные лавы разбивались о плотно стоявшие ряды рати Владимира Мономаха, которая так и не дрогнула под ливнем разящих стрел и при виде многократно накатывающейся конной орды. Древнерусский полководец бросил в преследование сторожевой полк, не позволяя ему, однако, далеко отрываться от главных сил. Ведь и в просторах донских степей можно легко было попасть в засаду.

В ночь на 27 марта русская рать ушла с бранного поля, предав земле павших. Посланные на поиск врага «сторожи» донесли, что уцелевшие половецкие конные тысячи скапливаются в устье реки Сольницы. Хан Шарукан имел еще много свежих сил, не участвовавших в битве.

Новое сражение в степи началось с восходом солнца. Теперь великий хан половецких кочевий решил, используя многочисленность своих всадников, взять русичей в кольцо и попытаться на безопасном для себя расстоянии расстрелять их из многих тысяч луков. Однако умелыми действиями Владимир Мономах не позволил окружить свои полки, а сам смело пошел вперед.

Конному воинству Дикого Поля опять пришлось принимать «прямой бой», который они проиграли вчистую, да еще с огромными потерями. Лишь части степных воинов удалось спастись бегством через Донской Брод. Лично хан Шарукан потерял десять тысяч человек из веж своего рода. Множество половцев оказалось в плену: княжеские дружинники тоже умели владеть арканами.

О соотношении сил противоборствующих сторон в двухдневном сражении на реке Сальнице можно сказать следующее. Русская рать насчитывала до 30 тысяч человек. Половцы же значительно превосходили ее в людях и тем более в коннице.

Весть о страшном разгроме половцев на Дону с быстротой бега степного коня разнеслась по Дикому Полю и его окраинам, быстро дошла «до ляхов (поляков), угров (венгров) и до самого Рима». Половецкие ханы спешно откочевали как можно дальше от русских рубежей. Некоторые уходили аж за «Железные ворота», за «золотые ворота Кавказа» — прикаспийский город Дербент. Столь велик оказался их страх перед возможными приходами бесстрашных русичей в глубь бескрайней Степи.

Еще несколько раз посылал в Дикое Поле дружины князь Владимир Мономах, ставший к тому времени великим князем Киевским, первым среди княжеской семьи. Совсем не стало покоя воинственным степнякам. Теперь им было уже не до грабительских набегов на северные лесные земли, на порубежные деревушки, села и города-крепости.

В 1116 году большим походом на юг ходил сын Мономаха — Ярополк Владимирович. Вместе с ним отправился в Дикую Степь сын князя Давида — Всеволод. Молодые князья на берегах Северского Донца вновь захватили городки Шарукань и Сугров, а также третий городок — Балин. Там Ярополк взял себе в жены степную красавицу — дочь «ясского князя». Так в великокняжеской семье появилась княгиня Елена Яска.

Великомудрый Мономах делал дело всей своей жизни последовательно и настойчиво, вытесняя степняков из просторов Дикого Поля. Чтобы Русь могла вздохнуть спокойно, наладить мирную жизнь, возродить заброшенные на порубежье плодородные нивы, вновь построиться на пепелищах.

В 1120 году русские воины, вышедшие в очередной дальний поход, уже не нашли в Степи половецкие вежи…

Таким стал итог растянувшейся на несколько десятилетий ратной страды великого воителя Древней Руси князя Владимира Всеволодовича Мономаха.

Половцы, еще сохранившие собственное множество, покинули южнорусские степи. Большая орда в сорок тысяч всадников хана Отрока вместе с семьями ушла в Грузию по приглашению царя Давида Строителя. Там конные половецкие воины составили ядро царской армии.

Кочевавшая на западе орда хана Татара двинулась в привольные венгерские степи, где еще долго передвигалась из года в год между Дунаем и Тисой, не раз показывая хозяевам страны венграм свой буйный нрав.

В конце концов половцы повели и там оседлый образ жизни. К слову сказать, в 1770 году в Венгрии умер последний человек, который знал половецкий язык.

…. Переяславльскому князю Владимиру Всеволодовичу Мономаху, на склоне лет ставшему великим князем Киевским, власть приходилось держать крепко. Те из удельных князей, кто решался идти против его великокняжеской воли, жестоко платились за наклонность к междоусобию. Великий князь умел смирять непокорных и поддерживать должный порядок на Руси.

Удельные князья не смели теперь заводить усобиц, чувствуя сильную Мономахову длань. Владимир Мономах прощал первые попытки удельных владетелей порушить установившийся порядок и строго наказывал вторичные. Так, например, когда один из кривских князей Глеб Мстиславич напал на город Слуцк и сжег его, то великий князь ополчился на него и пошел войной. «Глеб поклонился Владимиру» и «просил мира» — в противном случае ему грозил военный разгром. Мономах отправил его княжить в Минск. Но когда Глеб Мстиславич повторил подобный междоусобный проступок, то был лишен княжения в Минске.

В 1118 году великий киевский князь, собрав князей уделов, пошел войной на волынского князя Ярослава Святополковича и тому пришлось покориться Владимиру Мономаху, который сказал ему: «всегда иди, когда я тебя позову». Однако это не стало наукой для правителя Волынского княжества. Вскоре он призвал к себе на помощь ляхов (поляков) и напал на братьев Ростиславичей. Тогда Мономах выгнал Ярослава Святополковича с княжения в городе Владимире-Волынском и посадил на «стол» своего сына Андрея. Ярослав попытался было отвоевать стольный город, но был изменнически убит ляхами.

В том же 1118 году Владимир Мономах помог своему сыну Мстиславу навести порядок в Новгороде, где тот княжил. Беспорядками и грабежами в богатом торговом городе верховодил сотский Ставр и группа местных бояр. Великий князь приказал посадить их в погреб (тюрьму), но Ставра освободила жена его, переодевшись в мужское платье.

У Владимира Всеволодовича Мономаха было восемь сыновей — Мстислав, Изяслав, Святослав, Роман, Ярополк, Вячеслав, Юрий и Андрей. Старший, Мстислав, родился в 1076 году. Был женат дважды — сначала на шведской королевне Христине, затем на дочери новгородского боярина Дмитрия Завидича. Младший — Андрей родился в 1102 году. Младшим сыновьям — Юрию и Андрею отец выбрал в жены половчанок из знатных семей.

Эти дипломатические браки лучше всего свидетельствовали о той тонкой политической игре, которую вел прославленный воитель и мудрый правитель. Вел с единственной целью — усилить и обезопасить Русскую землю, которую защищал не только мечом одним и за которую всю свою долгую жизнь был в ответе, где бы ни приходилось княжить: будь то пограничный Переяславль, далекий от порубежья Чернигов или великокняжеский Киев.

Иначе бы не появилось на Руси славного князя Владимира Всеволодовича, больше известного под именем Мономаха. О его государственной мудрости хорошо говорит следующий исторический факт. Всю свою жизнь выступая противником княжеских междоусобиц, великий воитель порой лишал себя возможной «чести». В 1093 году умер великий князь Всеволод. Но на киевский «стол» сел тогда не Владимир Мономах, бывший в те дни в Киеве, а Святополк Туровский. Многие удельные князья в той ситуации поступили бы иначе. Переяславльский владетель вместе с братом Ростиславом имели «в руках» дружины всего воинственного русского Левобережья Днепра, а князь Святополк из Турова располагал всего-навсего восемью сотнями собственных «отроков». Однако древнерусский полководец не стал вооруженной рукой противиться решению киевлян и боярства стольного града.

Русские люди питали к Владимиру Мономаху великое чувство преданности и любви. Он был самым чтимым князем Древней Руси и при жизни своей, и после смерти. Не случайно летописцы называют его «чюдным князем», «милостивым паче меры» и «жалостливым». Именно таким правителем и ратоборцем он вошел в историческую народную память.

Данью светлой памяти великого князя Владимира Всеволодовича Мономаха стали названия городов его славного имени, и прежде всего Владимира-на-Клязьме, будущей столицы Северо-Восточной Руси.

Став великим киевским князем, Владимир Мономах правил Русью во многом благодаря своим сыновьям, которых воспитал верными защитниками русских пределов. Они с успехом княжили у него в Великом Новгороде, отцовском Переяславле, Смоленске, в Ростово-Суздальской земле и на Волыни. Удельные князья других родовых ветвей подчинялись первопрестольному Киеву.

Могущество земли Русской, заложенное великим князем Владимиром Мономахом, его деяниями и судьбами сыновей, держалось целое столетие. Только страшное в истории Батыево нашествие подвело Русь под правление иноземцев. Причина здесь крылась в главном — перестала Отчизна быть единой, когда князь спешил на помощь князю-соседу, на владения которого обрушились степные орды. Это было неписаным законом в последние десятилетия жизни великого воителя древности.

Владимир Мономах вошел в отечественную историю и как пример для подражания великим князьям московским, русским царям и российским императорам. Владимира почитали Иван III Васильевич и Василий III Иванович, дед и отец Ивана IV Васильевича Грозного. Да и он сам стремился всей своей судьбой к единению, централизации земель Русского государства. Чтили Мономаха цари из рода Романовых, особенно Петр I Алексеевич Великий. И такие самодержцы, как Екатерина II, тоже Великая, Александр I и Николай II.

Через века дошла до нас слава победителя Половецкой Степи. Слава первейшего защитника порубежья Отчизны в древности. И во все времена благодарная историческая память народная полна уважения к великому воителю Руси.

ЮРИЙ ДОЛГОРУКИЙ — ОСНОВАТЕЛЬ ГРАДА МОСКВЫ

Каждый действительно великий князь на Руси оставлял собственный след в отечественной истории каким-то большим деянием. Князь Юрий Владимирович Долгорукий известен прежде всего как основатель города Москвы — древней столицы Русского государства — Москвы первопрестольной.

В «Повести о начале Москвы» записана легенда, бытовавшая в первой половине XVII столетия. В ней рассказывается следующее. Некогда князь Юрий Владимирович Долгорукий, возвращаясь из Киева во Владимир, остановился в местечке, где находились села, принадлежавшие боярину Кучке Ивановичу. Чванливый боярин не оказал подобающей чести князю, за что и был им казнен. На дочери Кучки Юрий Долгорукий женил своего сына Андрея, а его сыновей взял к себе ко двору. На месте полюбившихся ему сел, принадлежавших боярину Кучке, Юрий Долгорукий велел «соделати мал древян град. И прозва (его) званием Москва-град по имени реки текущия под ним».

Позднее, добавляет автор «Повести о начале Москвы», братья-кучкевичи вместе с их сестрою в отместку за смерть отца убили сына Юрия Долгорукого — князя Андрея Юрьевича Боголюбского.

Со временем, в последующих изданиях, эта легенда о том, как был основан стольный град Москва повелением князя Юрия Долгорукого, приобретала все более фантастический вид, превратившись в конце концов в типичный средневековый роман, содержавший в себе все меньше и меньше исторической достоверности.

Исторически достоверным было только одно — до первого упоминания о Москве в древнерусских летописях на ее месте существовало большое славянское поселение, приближающееся к поселению городского типа. Это убедительно доказали археологические раскопки, неоднократно производившиеся в самом центре российской столицы…

Первое достоверное летописное упоминание о Москве относится к 1147 году. Это было время наибольшего расцвета удельной системы правления на Руси, разбитой на многие большие и малые княжества, которые после смерти великого киевского князя Владимира Мономаха «достраивали» собственную государственную самостоятельность. Это было время и наиболее ожесточенной борьбы за великокняжеский «стол» в Киеве между Мономаховичами и Ольговичами. Эта междоусобная борьба велась и в самом роду потомков Владимира Мономаха.

В этой поистине громадной исторической борьбе, в которой, по правдивому выражению безымянных авторов древнерусских летописей, «взмялась» и «разодралась» вся Русская земля, принимали участие все русские князья: и северные, и южные, и западные, и восточные. Их дружины крестили народ и бились насмерть с такими же славянскими дружинами по всей Руси. «Суть и соль» этого отрезка отечественной истории состояла в том, что в прошлое уходила Киевская Русь, а на смену ей все увереннее шла Русь Северо-Восточная.

Весной 1147 года суздальский князь Юрий Владимирович, как передает летописное сказание, пошел военным походом на север, на Новгород. Новгородцы стояли на стороне его недруга князя Изяслава Мстиславича. Юрий Долгорукий с боем взял городок-крепость Торжок и землю по берегам реки Мсты. Его союзник Святослав Северский по просьбе (или приказу) «повоевал» землю Смоленскую, тоже стоявшую на стороне киевского князя — их общего противника. Князь Святослав Северский «взял» на Смоленщине живших на реке Протве литовцев-«голядей» и обогатил дружину свою полоном. Это была типичная картинка междоусобицы русских князей-государей того времени.

После одержанных побед на бранной ниве родной земли, князь Святослав, к которому Юрий Долгорукий еще раньше посылал на помощь своих сыновей с дружинами, богатые дары для него и его княгини (традиционные меха и «заморские» ткани), получил от суздальского владетеля «зов» (приглашение) приехать к нему в Москву (в «Москов»). Именно по такому поводу российская столица впервые упоминается в письменном источнике — древнерусской летописи, с датой события.

Князь Святослав Северский отправился к суздальскому князю Юрию Долгорукому в новый городок с сыном Олегом, князем Владимиром Рязанским и личной дружиной. Вперед был отправлен княжич Олег — он первым прибыл в Москву и подарил Юрию Долгорукому легендарного зверя-хищника — барса.

Дружески поздоровался основатель Москвы с прибывшими союзными князьями, и здесь, скорее всего на Боровицком холме современного Московского Кремля, началось традиционное пированье. На другой день Юрий Владимирович устроил большой, или, по старинному выражению, «сильный» обед для почетных гостей. Суздальский князь, человек по тем временам довольно состоятельный, богато одарил князя Святослава Северского, его сына Олега, князя Владимира Рязанского и их дружинников.

Вести о свидании князей-союзников в безвестной доселе Москве, перед началом очередного витка громадной княжеской междоусобицы, разнеслись по всей «заинтересованной» Руси и сделали известным этот новый и маленький городок — деревянную крепость в Суздальском княжестве.

Подлинная запись этой древнерусской летописи, в которой со всей исторической достоверностью указана дата «появления на свет» Москвы — 1147 год — гласит:

«И приславъ, говоритъ летопись, Гюрги (Юрий Долгорукий) къ Святославу, рече: приди ко мне брате въ Московъ. Святославъ же еха к нему съ дитятемъ своимъ Олегомъ в мале дружине, пойма съ собою Владимира Святославича (Владимира Рязанского); Олегъ же еха напередъ к Гюргю и да ему пардусъ (барса). И приеха по нем отецъ его Святославъ и тако любезно целовастася въ день пятокъ, на Похвалу Святой Богородице и быша весели. На другой же день повеле Гюргю устроить обедъ силенъ, и отвори честь велику имъ и да Святославу дары многи съ любовью и сынови его Олегови и Владимиру Святославичу, и муже (дружинникам) Святославле учреди и тако отпусти и (их)».

Эта летопись с первым упоминанием о Москве вошла в Полное собрание русских летописей. Точная дата упоминаемого события вызывала долгие споры среди отечественных историков, пока И. Е. Забелин не доказал, что похвальная пятница накануне Похвалы Богородицы в 1147 году пришлась на день 4 апреля. Это и есть самая достоверная дата встречи союзных князей с ближней дружиной «в Москове».

…. Юрий Долгорукий был одним из пяти сыновей великого князя Владимира Мономаха, как и самый старший — Мстислав, оставивших наиболее заметный след в отечественной истории. Юрий, будучи младшим сыном великого князя, не унаследовал от отца того, что получил Мстислав (прозванный современниками Великим) — первородство и право наследовать отцовский великокняжеский «стол». Юрию Владимировичу приходилось в жизни, полной бранных утех, больше всего полагаться на себя, чем и объясняется во многом его удивительная жизненная активность.

Историк В. А. Кучкин пишет: «Юрий был первым сыном Мономаха от второго брака. Ни имени матери Юрия, ни сведений о ее происхождении источники не сохранили. „Гюргеви мати“, как назвал свою вторую жену Владимир Мономах в „Поучении“ — воспоминании о прожитой жизни, умерла 7 мая 1107 года, а первая его супруга, Гида, — дочь английского короля Харальда Годвинссона, скончалась 10 марта, причем ни летописные, ни документальные материалы не называют года ее смерти. Тем не менее несовпадение дат указывает на то, что речь должна идти о двух разных женах Владимира Мономаха. Юрий был сыном второй из них».

Юрий — русское производное имя от Георгия — «Гюрги». Исследователи считают, что князь Юрий Долгорукий родился весной или 1096, или 1097, или 1098, или 1099, или 1100 года. Весной одного из этих пяти лет. Точная дата дня рождения не устанавливается. Хотя авторитетный историк В. Н. Татищев утверждает, что основатель Москвы родился в 1090 году, то есть на шесть-десять лет раньше.

Первое летописное известие о Юрии Долгоруком связано с его женитьбой. 12 января 1108 года князь Владимир Всеволодович Мономах женил его на дочери влиятельного половецкого князя Аепы Осеневича. История этого бракосочетания, преследовавшего прежде всего политические цели, любопытна, но не для истории Древней Руси.

12 августа 1107 года русские князья во главе с Владимиром Мономахом и Святополком Киевским в большом сражении на реке Суле нанесли поражение половецкому войску ханов Боняка и Шарукана. Потерпевшие военную неудачу степные правители стали объединять силы кочевого народа, чтобы в следующем году совершить большой поход на Русь. Русские князья решили заранее предпринять дипломатические шаги, чтобы не допустить объединения всех половецких веж, кочевавших в бескрайней Дикой Степи.

В самом начале 1108 года Владимир Мономах, черниговские князья Олег и Давид Святославичи отправились к половецким князьям Аепе Осеневичу и Аепе Гиргеневичу, не принимавшим участие в битве на реке Суле, и заключили с ними мир. Таким образом они упредили возможную попытку ханов Боняка и Шарукана договориться о военном союзе с этими ханами, обладавшими многотысячной конницей. Мир был скреплен браками сыновей Мономаха и Олега Святославича со знатными половчанками, дочерьми двух ханов Аеп.

После свадьбы Владимир Мономах отправил своего сына княжить в Ростовскую землю под присмотром своего ближнего боярина Георгия Шимоновича. Это свидетельствует о том, что мужу дочери хана Аепы не исполнилось еще и 12 лет. Взрослыми на Руси, в Византии и в Западной Европе тогда считались люди, достигшие 12–14 лет. Это фиксировали церковные правила, общие для всего христианского мира. Сам Владимир Мономах начал участвовать в военных походах и охотах («ловах») с 13 лет.

Отправка одного из младших сыновей на княжение в Северо-Восточную Русь преследовала прежде всего политические, династические цели. Великий киевский князь не хотел лишаться Суздальской земли, видя ее будущность для своего рода Мономаховичей.

Главным городом Суздальской земли был Ростов, но отец «посадил» сына не на его «стол», а отправил княжить в менее значимый город Суздаль. Тем самым подчеркивалась, считают исследователи, формальность правления Юрия в Ростовской земле и его прямая зависимость от самовластного отца.

Второе летописное свидетельство о Юрии Долгоруком относится к 1120 году. Тогда он предпринял военный поход по Волге на Волжскую Булгарию, разбил ее войско и захватил много пленных и богатую добычу. Считается, что поход был организован самим Владимиром Мономахом и что кроме суздальских полков в предприятии участвовали еще и полки южнорусских князей.

Смерть киевского великого князя Владимира Мономаха, последовавшая 19 мая 1125 года, резко изменила отношения среди братьев Мономаховичей, которых к тому времени оставалось четверо. Занявший великокняжеский «стол» Мстислав, самый старший из них, уже не мог наделять братьев землей и властью — теперь они были полностью самостоятельными удельными правителями. Летописец, говоря о пребывании Юрия Долгорукого в те печальные дни в стольном граде Киеве, сообщает: «разидошася каждо въ свою волость с плачемъ великомъ».

Поэтому 1125 год считается начальным годом существования самостоятельного, независимого Суздальского княжества, где правил молодой князь Юрий Владимирович Долгорукий. Теперь братья Мономаховича могли предпринимать какие-либо военные или политические усилия только на основе союзной договоренности между собой. Раньше они были только послушными исполнителями отцовской воли.

О том, что в то время Суздальское княжество не обладало значительной военной силой, свидетельствует следующий исторический факт. После 1120 года Юрий Долгорукий больше ни разу не предпринимал военных походов против волжских булгар, хотя их интересы сталкивались в тех областях, которые много позднее стали называться Русским Севером. По всей вероятности, повторный поход на Волжскую Булгарию, соседей Суздальской земли, мог быть возможен только союзным войском нескольких русских князей.

Имя Юрия Долгорукого вновь исчезает из древнерусских летописей — до самого начала 30-х годов XII века. Известно лишь то, что суздальский удельный князь построил около 1128 года Георгиевскую церковь во Владимире на реке Клязьме. Это говорит о том, что правитель обустраивал подвластные ему города, а не только собственную столицу — город Суздаль.

Имя Юрия Долгорукого «всплыло» в летописях в связи с событиями 1132 года. 14 апреля скончался великий киевский князь Мстислав Владимирович Мономах. Вопрос о его наследнике был решен давно — Мономаховичи не собирались упускать из своих рук богатейшее Киевское княжество. Его правителем становился следующий по возрасту сын Владимира Мономаха Ярополк, сидевший на «столе» в отцовском Переяславле. Но он принял такое решение, которое заставило вспыхнуть с большой силой княжескую усобицу на всей Древней Руси.

Ярополк передал княжение в Переяславле не своему сыну Василию, а старшему сыну умершего Мстислава Великого Всеволоду, княжившему в далеком Новгороде. Это означало, что после смерти Ярополка великим князем становился Всеволод Мстиславич и стольным градом Киевом и дальше будут владеть старшие линии братьев Мономаховичей. От обладания «матерью городов русских» отсекались при таком порядке наследования не только черниговские Святославичи и Давидовичи, внуки князя Святослава Ярославича, который самое короткое время сидел на киевском великокняжеском «столе». Лишались возможности править Киевом когда-либо и младшие Мономаховичи, их прямые потомки.

Суздальский князь сразу же выступает против такого решения и начинает, со своей стороны, длительную княжескую междоусобицу. Узнав о действиях Ярополка, он незамедлительно заключает военный союз с родным братом Андреем, правившим в городе Владимире-Волынском. Вскоре лазутчики донесли, что князь Всеволод отправился из Новгорода в южный Переяславль, куда он въехал ранним утром 15 августа 1132 года, чтобы стать его новым правителем.

Однако ставленник великого киевского князя прокняжил в Переяславле всего несколько часов. Следовавший за ним буквально по пятам Юрий Долгорукий с суздальской дружиной выгнал из стольного города племянника. Это свидетельствовало о том, что Юрий Владимирович не был доволен своим положением князя Суздальщины и зарился ни много ни мало на собственно великокняжеский киевский «стол», не считаясь при этом ни с волей отца, ни с законными правами своих старших братьев от королевны Гиты и их потомства.

Ярополк Киевский тот конфликт в роду Мономаховичей разрешил мирно, через различные соглашения. Он сумел убедить Юрия Долгорукого покинуть Переяславль и увести оттуда свои полки. Племянника Всеволода отправил обратно в Новгород, а на княжение в Переяславле посадил другого сына Мстислава Великого, Изяслава, до того правившего в Полоцке. Однако он не мог обойти совсем и суздальского князя, которому выделил небольшой участок Переяславщины на левобережье Днепра, где при впадении в него реки Остер стоял городок Городец Остерский. Юрий Долгорукий сразу же заново укрепил его.

Мир в княжеской семье оказался непрочным. Великий князь Ярополк начал перетасовывать владения своих братьев и племянников. Перед этим Мономаховичи потеряли «стол» в Полоцком княжестве. В итоге перестановок «стол» города Переяславля оказался свободным. И тогда Юрий Долгорукий предложил Ярополку обмен: он отдавал ему «Суждаль и Ростовъ и прочюю волость свою, но не всю», а себе брал Переяславльское княжество. Великий киевский князь согласился, и в 1134 году Юрий Владимирович стал переяславльским владетелем.

Однако случилось то, чего вряд ли мог ожидать великий князь Ярополк Киевский. Суздальское княжество осталось за его младшим братом, который ограничился уплатой дани Киеву от «Суждали Залесской» всего до 1136 года.

Княжеская междоусобица войной вспыхнула на Руси в 1134 году. Изгнанный из Переяславля с позором Всеволод Мстиславич, вернувшись в Новгород, начал готовить большой поход на дядю, на его суздальские владения. Осенью новгородцы отправились в поход, достигли волжского притока Дубны, но из-за распутицы возвратились домой.

В последний январский день того же 1134 года князь Всеволод Мстиславич вновь пошел в поход на Суздаль. Юрия Долгорукого там не было — он отъехал на юг. Суздальские полки встретили новгородские у Жданы горы на Кубре, притоке Нерли Волжской, и нанесли им тяжелое поражение.

Но это было только начало кровавой княжеской междоусобицы. Разладом между наследниками Владимира Мономаха незамедлительно воспользовались черниговские, «обиженные» князья. В ответ братья Ярополк, Юрий Долгорукий и Андрей Владимировичи в ноябре 1134 года осадили Чернигов и восемь дней не могли его взять.

Последовали ответные действия черниговских князей во главе с Всеволодом Ольговичем. По женской линии черниговские Ольговичи приходились внуками влиятельному половецкому хану Осулуку. Они пригласили половцев и вошли в военный союз с младшими Мономаховичами Изяславом и Святополком Мстиславовичами.

Зимой 1134/1135 года объединенное русско-половецкое войско опустошило Переяславльское княжество и взяло Городец Остерский. Юрий Долгорукий не смог защитить свое новое владение. Вместе с великим князем Ярополком он простоял в готовности к большой битве перед Киевом, но нападения на стольный град не последовало. Вскоре с черниговскими князьями удалось помириться, но такое соглашение продержаться в силе долго просто не могло.

Юрию Долгорукому пришлось отказаться от переяславльского «стола» и, как говорится, не солоно хлебавши вернуться в Суздаль. Великий киевский князь Ярополк посадил на княжение в Переяславле его младшего брата Андрея Владимировича.

Летом 1135 года черниговские полки вновь вместе с половцами осадили приграничный город-крепость Переяславль. На помощь его защитникам поспешили Ярополк с братьями Юрием Долгоруким и Вячеславом. В верховьях реки Супой произошла битва. Половцы бежали в степи, но Мономаховичам не удалось одолеть черниговцев и пришлось отойти. И когда на поле брани вернулись конные полки, преследовавшие бежавших половцев, победа оказалась на стороне черниговских князей. Они сумели захватить великокняжеский стяг, и возвращавшиеся на берега Супоя конники собирались под приметный стяг Ярополка, оказываясь тем самым в руках своих противников.

Черниговским князьям пришлось отдать побежденным немалую часть Переяславльского княжества с городом Курском. Юрий Долгорукий вновь возвращается в Суздаль. Там он усиленно занимается градостроительством, чтобы укрепить границы своего княжества, прежде всего западные, соседние с владениями своих родичей.

Младший сын Владимира Мономаха оказался прозорливым удельным князем. Он ясно видел, что подлинное могущество его княжества связано прежде всего с полноводной Волгой и ее притоками, которые во все времена служили удобными торговыми путями-дорогами: хоть летом, хоть зимой. Ему уже не хватало старых городов Суздаля и Ростова, чтобы утвердиться в бассейне Волги.

За короткий срок — со второй половины 30-х до первой половины 40-х годов — Юрий Долгорукий построил ряд городов-крепостей по Верхней Волге — Конятин, Тверь, Шошу, Дубну, Мологу и Углич. Все они стояли у впадения в Волгу крупных рек и препятствовали продвижению по ним войск Новгорода и Смоленска, где княжили противники Юрия Владимировича.

Появляются и другие укрепленные города — Переяславль-Залесский, Юрьев Польский (то есть стоящий в чистом поле) и Дмитров. Но больше, вглядываясь в историческое будущее, Юрий Долгорукий «угадал» с Москвой. Близ нее лежал бойкий узел границ сразу нескольких княжеств: Суздальского, Смоленского, Рязанского, Северского и Новгородского, важный перекресток многих торговых сухопутных дорог и водных путей. Москва-река, при обилии в том далеком от нас столетии лесов, была многоводной и судоходной. Ее истоки находились выше Можайска на территории Смоленского княжества, а устье — при впадении в Оку — на рязанской земле.

Основатель Москвы возвел вокруг нового городка деревянную крепостную стену, но не дубовую. По летописным сведениям, такую ограду вокруг Москвы построил Иван Калита. Более чем вероятно, Юрий Долгорукий построил в ней Кремль и первую церковь. Скорее всего, народившийся городок защищали еще и высокий вал с глубоким рвом, заполненным водой. Возможно, что крепостная стена была двойная со многими башнями, прежде всего с угловыми и надвратными.

Князь Юрий Долгорукий строил на Суздальской земле города-крепости основательно, как говорится, на века, своим сыновьям и внукам. Так, в основанном им спустя пять лет после Москвы — в 1152 году городе Переяславле-Залесском (словно бы в замену южному Переяславлю) он построил каменную церковь Спаса и обнес новое поселение высоким земляным валом, с деревянными башнями, с воротами в крепостной ограде — Спасскими, Никольскими и Рождественскими.

В том же 1152 году в основанном Юрием Долгоруким Городце на Волге строятся сразу две каменные церкви — во имя Спаса и Святого Георгия. Каменное зодчество стало отличительной чертой градостроительства, развернувшегося в то время на Суздальской земле, хотя города были, как исстари, деревянными. Город Дмитров окружили двойные деревянные стены с двенадцатью башнями — такая крепость выглядела сильной и внушительной.

Все же Москва оставалась большой заботой правителя Суздальского княжества — от нее он получал в свою казну немалые «торговые» деньги. В 1156 году, по сообщению летописи, он «заложи Москву на устии же Неглинны, выше реки Яузы». Речь шла о сооружении новых деревянных укреплений, деревянного Московского Кремля, а не об основании самого города.

По древнерусским летописям о Московском Кремле времен Юрия Долгорукого почти ничего не было известно. Только в ходе археологических наблюдений при строительстве Кремлевского Дворца съездов в 1956–1960 годах удалось обнаружить остатки крепостной стены середины XII века, шедшей вдоль левого берега реки Неглинной (от мыса холма вверх по реке). Московская крепость виделась внушительной для того времени.

Город на реке Москве был обнесен высоким валом, который имел около 40 метров в основании и до 8 метров в высоту. Основание вала в наиболее опасных местах укреплено своеобразной деревянной конструкцией, составленной из трех рядов бревен; они удерживались положенными поперек деревянными крюками. На валу находился не частокол (как ранее), а настоящая древнерусская крепостная «заборола» — стена из деревянных срубов высотой до трех метров, наполненных землей или глиной. На стене, возможно, располагались две-три башни. Старинный ров в то время был уже засыпан, поскольку надобность в нем отпала.

Территория древнего Московского Кремля находилась на высоком Боровицком холме, юго-западнее линии, проведенной от современных Троицких ворот к Тайницкой башне Кремля. Для того времени это была немалая территория.

Московская крепость находилась в окружении дворов местных ремесленников. Князь Юрий Долгорукий проводил мудрую политику привлечения в свое княжество новых людей из соседних земель, давая им, по всей видимости, первоначальные немалые льготы. Такие переселенцы оседали и в Москве, которая быстро росла как торгово-ремесленный центр на юге Суздальщины. Населения в Москве становилось все больше и больше.

Дворы ремесленников и торговых людей теснились и на самом Боровицком холме (теперь он носит название Кремлевского холма) — примерно до южной части современного Дворца съездов и располагались под стенами Кремля на берегу Москвы-реки на так называемом Подоле, который, распространяясь далее на восток, переходил в Великий (Большой) посад в районе современного Зарядья. Этот посад, стиснутый с севера болотистой местностью, шел узкой лентой по левобережью Москвы-реки. Вблизи кремлевских стен располагались торг (к югу от современных зданий Верховного Совета и Арсенала) и городская пристань на Великом посаде. Торговое судоходство по Москве-реке велось оживленное.

Археологи раскопали немало строений изначальной Москвы времен князя Юрия Долгорукого. Найдены были остатки домницы сыродутного горна. Московские металлурги-«кричники» плавили из болотных руд железо, необходимое для кузнецов. Те изготовляли из него вещи домашнего обихода и оружие. Литейщики отливали женские украшения в особых формах. Гончары выделывали керамическую посуду и забавные детские игрушки. Существовали кожевенные мастерские, где выделывались кожи и изготовлялась обувь. Московские резчики по дереву и кости делали всевозможную посуду — тарелки, ковши, ложки и разнообразные предметы домашнего обихода — гребенки, пуговицы и многое другое.

Горожане имели и подсобное хозяйство, которое уже не было основным. Они владели огородами и садами, а на выгонах и лугах пасли свой скот. Ремесло в то время было еще тесно связано с сельским хозяйством.

Об обширности торговых связей Москвы свидетельствуют многие археологические находки. Среди них — киевские стеклянные браслеты, арабские монеты, медь из Волжской Булгарии, кавказский самшит для производства особенно прочных гребней, амфоры из крымского Херсонеса, в которых привозили вина и пряности…

Таким, благодаря трудам отечественных археологов, предстает перед нами молодой укрепленный город Москва к концу правления князя Юрия Долгорукого…

Сын Владимира Мономаха князь Юрий Долгорукий был крупным политическим деятелем Древней Руси, мечтавшим и сесть на киевский «стол», и расширить пределы Суздальского княжества. Но этого он мог добиться только в упорной и кровопролитной княжеской междоусобице.

Спокойному ведению градостроительства на Суздальщине мешали военные заботы. Так, в 1138 году Юрию Долгорукому пришлось посылать свои полки на помощь старшему брату Ярополку в его борьбе с Черниговом. Князь Всеволод Ольгович с союзными половцами вновь стал разорять Переяславльское княжество. Суздальский князь же продолжал сохранять на Переяславльщине опорный пункт — укрепленный Городец Остерский.

В том же году Юрий Долгорукий в своем возвышении на Руси добился большой победы из разряда политических. Весной 1136 года новгородцы изгнали с княжения Всеволода Мстиславича, припомнив ему и притеснения, и поражение в битве на Ждане горе. Теперь уже великий киевский князь перестал посылать в Новгород своих правителей — на княжение горожане стали приглашать сами. Не удержался в Новгороде и брат Всеволода черниговский князь Святослав.

Наконец, новгородцы прислали приглашение сесть на княжение Юрию Долгорукому. Такое обращение имело под собой экономическую подоплеку — из Суздальской земли в Новгород поступал хлеб, который на Новгородщине родился плохо. Новгородская средневековая республика хотела видеть в приглашенном князе прежде всего военного защитника. 10 мая 1138 года суздальский владетель отправил на берега Волхова своего сына Ростислава с дружиной. Во взаимоотношениях стольного града Суздаля и вольного Новгорода открывалась новая страница, выгодная во многих отношениях каждому из них.

События на Руси разворачивались в княжеской междоусобице быстро. 18 февраля 1139 года умер великий киевский князь Ярополк Владимирович. Черниговские братья-князья, быстро собрав в единое войско свои дружины, двинулись на стольный град, куда уже въехал преемник Ярополка — следующий по возрасту сын Владимира Мономаха Вячеслав, правивший в городе Турове. Черниговцы захватили Вышгород, переправившись на правый берег Днепра, и повели наступление на Киев. Вячеслав Туровский без сопротивления сдал им отцовскую столицу. 5 марта черниговский князь Всеволод Ольгович занял великокняжеский «стол».

Юрий Долгорукий попытался было найти себе союзников для похода на Киев, но не смог. Более того, ему отказали в военной помощи новгородцы. Сыну Ростиславу пришлось тайно бежать из Новгорода к отцу, который с полками стоял уже в Смоленске. Тому пришлось возвращаться в Суздаль.

Новгородцы на сей раз за новым князем обратились в Киев. Новый великий князь прислал им на княжение своего брата Святослава. Теперь политическая ситуация стала совсем неблагоприятной для Юрия Долгорукого и ему пришлось на долгие годы забыть мечту о великокняжеском «столе» в «матери городов русских». Он стал усиленно обустраивать Суздальское княжество, во многом преуспевая здесь.

Тем временем новгородцы «разошлись» с князем Святославом и тому пришлось бежать из города. Новгородцы отправили в Киев посольство во главе с епископом и стали просить у великого князя на княжение не его сына Всеволода, а одного из сыновей Мстислава Великого. Разгневанный великий князь арестовал послов и не «дал» Новгороду князя.

Тогда новгородцы во второй раз обратились к Юрию Долгорукому, и тот снова отпустил к ним на княжение сына Ростислава. Однако Киев сделал «противный» ход. Всеволод Ольгович отпустил новгородское посольство с епископом и князя Святополка Мстиславича, которого новгородцы и просили.

Горожане арестовали Ростислава Юрьевича и продержали его в заточении четыре месяца, после чего отпустили к отцу. В довершение всех бед правителя Суздальского княжества, великий киевский князь захватил у него Городец Остерский, ограбив местное население не хуже половцев.

Перед самой смертью Всеволод Ольгович передал великокняжеский «стол» своему брату Игорю Ольговичу. Но против того оказались настроены едва ли не все русские князья. Княживший в Переяславле Изяслав Мстиславович вступил в переговоры с настроенными против Ольговичей киевлянами и сумел 13 августа 1146 года разбить полки великого князя Игоря Ольговича и пленить его самого. Так в стольном граде Киеве появился новый правитель. Он не стал расправляться с побежденным, а наделил его пятью городами в Киевском княжестве. Черниговские князья отказались от дальнейшей борьбы за Киев.

Однако у нового великого князя оказался непримиримый противник в лице родного брата Всеволода и Игоря Ольговичей — князь новгород-северский и курский Святослав Ольгович. Он стал искать себе военных союзников и обратился к Юрию Долгорукому. Тот же семь долгих лет безуспешно искал себе союзников и потому на призыв «пойти в Русскую землю, к Киеву» откликнулся сразу. Тем более, что за спиной Святослава Ольговича стояли его родичи из числа половецких ханов.

Однако объединенные силы киевского великого князя и его родни, князей черниговских, заставили Святослава Ольговича отступить к границам своих владений. Наступление его противников прекратилось только тогда, когда они узнали, что Юрий Долгорукий прислал в помощь своему союзнику тысячу белозерских бронников, то есть хорошо вооруженных, одетых в броню воинов. Новгород-Северский князь получил передышку и со своей дружиной и белозерцами перешел в Лобынск.

Союзники совершили удачные походы против своих недругов и после этого состоялась знаменательная в российской истории их встреча в Москве, порубежном суздальском поселении. Первое упоминание о ней донесла до нас черниговская летопись, не сообщая о том, была ли Москва городом или селом.

Благодаря помощи Суздаля, князь Святослав установил власть над всей «Вятичской землей». Черниговская земля была предана разорению, а великий киевский князь Изяслав Мстиславович лишился многих владений. Сын Юрия Долгорукого Глеб стал распоряжаться в Курске и Посемье, восстановил отцовскую крепость Городец Остерский.

Все начинало складываться удачно для суздальского владетеля. Но… против него ополчился старший сын Ростислав, потребовавший себе в княжение часть отцовских земель. Получив отказ, он покинул Суздальщину и «отъехал» к самому могущественному противнику Юрия Долгорукого великому киевскому князю Изяславу Мстиславовичу. Тот дал беглецу удел в «Русской земле». Стороны стали готовиться к войне.

В феврале 1149 года киевские, новгородские и смоленские полки начали совместный поход против Суздальского княжества. Великий князь Киевский и Ростислав Юрьевич своими войсками достигли Ярославля. Опустошив город, победители ушли назад с полоном в семь тысяч человек.

К лету того же года к Юрию Долгорукому вернулся его сын Ростислав, которого он простил. Великий киевский князь отпустил Ростислава в Суздаль только с четырьмя слугами-отроками, арестовав всю его дружину. Вскоре противоборствующие стороны главными силами сошлись на Переяславльщине. На берегах реки Трубеж произошла битва, о которой летописец скажет кратко: «Бысть сеча зла». Суздальцы были настроены отчаянно, понимая, что вдали от родных мест их может ожидать или победа, или погибель. Киевляне и черниговцы побежали с поля брани, а большая часть переяславльской дружины перешла на сторону Юрия Долгорукого. Изяслав Мстиславич «прибежал» в стольный град Киев в сопровождении всего двух спутников. Суздальский князь 24 августа вошел во главе полков в Переяславль.

Через три дня князь Юрий Долгорукий с войском вступил в Киев. Осуществилась мечта его жизни: златоверхий киевский «стол» оказался в его руках. Он сразу же одарил уделами сыновей и союзников. Старший сын Ростислав получил Переяславль, Василий — Суздаль, Андрея, Бориса и Глеба он посадил на княжение в киевских городах Вышгороде, Белгороде и Каневе. Союзный князь Святослав Ольгович значительно расширил свои владения, не только вернув ранее утраченное.

Однако бежавший на запад Изяслав Мстиславович не сложил оружия в борьбе с Юрием Долгоруким. Он обратился за помощью к своим близким родственникам — венгерскому королю Гезе II, великому князю краковскому Мешко III и чешскому королю Богемии Владиславу II. Но пришедшие к нему на помощь венгерские и польские полки вскоре ушли домой.

Вскоре великий киевский князь Юрий Долгорукий и свергнутый Изяслав Мстиславович заключили между собой мирное соглашение, которое сторонами постоянно нарушалось. Дело завершилось тем, что Изяслав «выгнал» из владений Глеба Юрьевича и, соединившись на реке Случи с черными клобуками — кочевниками, жившими в приграничье Руси, двинулся к Киеву, заняв его «стол». Юрий Долгорукий был вынужден укрыться в городе-крепости Городец Остерский.

Он обратился за помощью к четырем черниговским князьям и все они откликнулись. Пришли сыновья с дружинами. Пришли полки свата, галицкого князя Владимира Володарьевича: одна из дочерей Долгорукого — Ольга была замужем за сыном Владимира Галицкого Ярославом, будущим Осмомыслом.

Наспех собранная киевская рать разбежалась при виде многочисленного противника, а горожане добровольно стали перевозить суздальских воинов на правый берег Днепра. Изяслав Мстиславович с дружиной ночью бежал во Владимир-Волынский. К 14 сентября Юрий Долгорукий вновь сел на великокняжеский «стол».

Бежавший Изяслав, получив в подкрепление венгерскую конницу, двинулся на Киев. Городская дружина перешла на его сторону. Не имея возможности собрать свои военные силы, Юрий Долгорукий бросил все и вновь на ладье бежал в Городец Остерский. Суздальские дружинники, бывшие в Киеве, попали в плен. Одной из причин случившегося было то, что Юрий Долгорукий не имел поддержки среди населения Киевщины — ни один доброхот не предупредил его о грозившей опасности.

Юрий Долгорукий довольно скоро собрал значительные военные силы и попытался под Киевом переправиться на правый берег Днепра. Надставив борта речных судов — насадов так, чтобы они скрывали гребцов, посадив по рулевому на нос и на корму, поставив на палубу закованных в броню лучников, Изяслав Мстиславович отбил все попытки Юрия Долгорукого переправиться через Днепр. Однако тот сумел обмануть противника — ниже по реке его воины переправились на ладьях, а союзники-половцы сумели переплыть Днепр на конях. Однако суздальцы не смогли форсировать реку Лыбедь, встретив здесь сильное сопротивление.

Юрий Долгорукий приказал своим полкам отступать на юг.

Белгородцы не пустили его в город. Близ реки Рут произошла очередная битва. Ее храбро начал сын Долгорукого Андрей Боголюбский, но он оказался единственным смельчаком в войске отца. Изяслав Мстиславович лично повел в сражение свою дружину, увлекая за собой союзных князей. Первыми не выдержали удара половцы (много степных ханов попало в плен), за ними — черниговцы, а затем побежал и сам Юрий Долгорукий с сыновьями. Владимир Галицкий, узнав о победе Изяслава, не стал искушать судьбу и повернул свои полки обратно.

В середине июля 1151 года Изяслав Мстиславович осадил Переяславль и Юрию Долгорукому пришлось принять его условия — уйти из Южной Руси к себе в Суздаль. Городец Остерский был разрушен.

Летом 1152 года Юрий Долгорукий, собрав союзные войска, двинулся на Чернигов и осадил город. Однако с подходом киевской рати суздальцы сняли осаду и отправились назад. Плохо пришлось союзнику Долгорукого князю Святославу Ольговичу — противники принудили его разорвать военный союз с Суздальским княжеством. Его правитель смог направить в город Новгород Северский в виде помощи только сына своего Василия с 50 дружинниками.

Юрий Долгорукий был вынужден укрыться «в четырех стенах» собственного удела. Суздальское княжество выглядело опустошенным: в 1149 году верхневолжские земли разорили киевляне, новгородцы и смоляне, а в 1152 году речной военный флот волжских булгар напал на город Ярославль и его окрестности. Однако Долгорукий смог «компенсировать» потери мирного суздальского населения, приведя с собой с юга большое число полона.

В ночь на 14 ноября 1154 года в Киеве умер великий князь Изяслав Мстиславович. Его союзники и родичи, съехавшись в стольный град, повели междоусобную борьбу за великокняжеское правление. Севший на великокняжеский престол престарелый Вячеслав Владимирович вскоре умер, и его «стол» занял Изяслав Давидович. Юрий Долгорукий, естественно, просто не мог не вмешаться в очередную междоусобицу, послав на юг Глеба, к которому присоединились союзные половцы. В результате Глеб Юрьевич вокняжился в Переяславле Южном. Был и еще один успех — новгородцы пригласили на княжение другого сына суздальского князя — Мстислава.

Юрий Долгорукий начал очередной поход на стольный град Киев. По пути к суздальскому войску присоединились черниговцы и дружина князя Святослава Ольговича. Город Чернигов был занят без боя. Великому киевскому князю Изяславу Давидовичу (князья на великокняжеском «столе» в те годы менялись как в калейдоскопе) пришлось покинуть стольный град.

В третий раз (!), теперь уже в совершенно бескровно уступленный ему Киев Юрий Долгорукий въехал 20 марта 1155 года. В третий раз в своей жизни он поселился в великокняжеском дворце. Мечта всей его бранной жизни — сесть на великокняжеский «стол», стать старшим среди большой семьи русских князей, сбылась. Но той власти, которой обладал его отец Владимир Мономах, ему уже не суждено было иметь. Княжеские усобицы на Руси в годы правления Юрия Долгорукого не утихали, вспыхивая то там, то здесь. Споры между удельными владетелями редко решались не вооруженной рукой.

Сев в третий раз на киевский «стол», Юрий Владимирович Долгорукий почти сразу же столкнулся с решением ответственных дипломатических проблем. Прежде всего ему предстояло уладить отношения со своими недавними союзниками — половецкими ханами.

В 1156 году к городу Каневу подошли половцы, настаивая на встрече с великим князем. Юрий Долгорукий поехал к своим недавним союзникам. Те настаивали на возврате стад и прочего имущества, утраченного весной в военных столкновениях с берендеями, которые теперь служили новому великому князю. Тот не мог удовлетворить аппетиты половецких ханов за счет населения Киевщины и воинственных берендеев, которые теперь составляли часть его войска.

Складывалась ситуация, когда совсем недавно дружественные половцы могли превратиться во врагов. Тогда степняки могли вновь начать разбойные набеги на русское порубежье. В той ситуации Юрий Долгорукий показал себя как искусный дипломат и мудрый политик. Он не стал требовать у берендеев возвращения захваченного у половцев скота и прочего добра. Половецких ханов он вознаградил из собственной казны, и те остались довольны таким решением.

Половецкое войско откочевало от Канева в Дикую Степь. Таким образом, если не дружественные, то по крайней мере мирные отношения с половцами были сохранены. Такие действия великого князя подняли его авторитет и среди князей, и среди населения южных русских земель.

Есть факт, который подтверждает, что Юрий Долгорукий надежно сел на великокняжеский «стол». Под охраной смоленской дружины в Киев приехала жена Долгорукого (это была вторая жена Юрия) с малолетними детьми. Тот в первые свои два великих княжения не решался перевезти из Суздаля в Киев семью. Теперь же он это сделал без больших колебаний.

Первое время великий князь Юрий Владимирович провел в дипломатических трудах и заботах: он сумел примириться со многими удельными князьями, которые в недалеком прошлом были или его военными, или политическими противниками. С ними он или примирялся, или заключал союзы.

Половцы не удовлетворились полученными дарами из великокняжеской казны. Степные ханы вновь подступили к пограничному городу Каневу, требуя возобновления мирных переговоров. Речь могла идти только о новых выплатах Руси в лице великого киевского князя воинственному кочевому народу, который восстановил часть своей былой военной мощи после походов в Дикое Поле войск Владимира Мономаха.

На сей раз Юрий Долгорукий решил действовать совершенно иначе. Он бросил клич, и все союзные ему русские князья, его сыновья и племянники, прислали в Киев свои полки и княжеские дружины. Во главе их великий князь и явился на мирные переговоры к городу Каневу.

Такая демонстрация внушительной военной силы произвела на половецкое воинство и ханов столь большое впечатление, что степняки, не дожидаясь рассвета следующего дня, «бежащи все». Однако Юрий Долгорукий не удовлетворился такой «победой» только над одними половцами. Надо было разрешить спор с князем Изяславом Черниговским, который, потеряв великокняжеский «стол», все это время неустанно искал себе союзников для борьбы за возвращение себе власти в стольном граде Киеве.

Юрий Долгорукий, не распуская собранных полков, отправил в Чернигов посла с одним-единственным вопросом: «Хощеши ли к намъ прити оу миръ, или се мы к тобе?» «Мы» подействовало на черниговского князя просто магически — на него могло обрушиться объединенное войско большинства русских князей. В такой ситуации выбирать не приходилось.

Изяслав Черниговский при всех князьях целовал крест в знак примирения с Юрием Долгоруким. Тот сделал ответный шаг, передав в управление своему недавнему, самому непримиримому противнику киевский город Кореческ близ Пересопницы.

Историки сходятся на том, что суздальский князь, сев на киевский великокняжеский «стол», чувствовал себя не совсем уверенно. Популярности на Киевщине, какую имел его отец Владимир Мономах, он так и не добился. Хотя делалось немало, чтобы утвердиться в сознании и простого киевского люда, и влиятельных «лучших людей» — высокородного и многочисленного боярства стольного града.

Первым почувствовал непопулярность выходцев из Суздальского княжества на Киевщине сын великого князя Андрей Боголюбский. Он добровольно оставил княжение в Вышгороде и осенью 1155 года уехал во Владимир-на-Клязьме. Отец или не препятствовал ему, или не смог воспрепятствовать. Тогда Юрий Долгорукий решил сделать своим преемником на великокняжеском «столе» следующего по возрасту сына.

Великий князь, усмотрев усиление Новгорода, решил закрепить его за своей семьей. Он приказывает княжившему там сыну Мстиславу жениться на новгородской боярышне. Такая мера оказалась весьма действенной: княжеский род Долгоруких пускал корни в многолюдный и богатый Новгород.

Имея многих сыновей, которым предстояло еще только обзавестись семьями, великий князь решал с помощью женитьбы разные политические проблемы. Так, он подыскал сыну Глебу, овдовевшему в 1154 году, новую супругу — дочь князя Изяслава Давидовича Черниговского. Такой брак давал несомненные политические выгоды великому князю, что и не замедлило сказаться.

Когда в 1156 году половцы в большом числе вновь прибыли для ведения мирных переговоров (вернее — для получения богатых даров) с великим киевским князем, их встретили у Зарубского брода полки не только Юрия Долгорукого, но и Изяслава Давидовича со Святославом Ольговичем. Перед кочевым народом еще раз было продемонстрировано единство боевых сил Руси в лице трех наиболее могущественных ее князей. Степным ханам не оставалось иного, как поспешить заключить мир и уйти в Дикое Поле, даже не помышляя о разбойных действиях.

Новые заботы великому князю дали потомки Мстислава Великого, правившие в западных русских землях. Они поддерживали мирные отношения с Юрием Долгоруким, но вскоре в семье началась усобица. Виновником стал старший сын Изяслава Мстиславича Мстислав, владетель скромного по размерам Луцкого княжества. Он, мечтая о наследии отца, решил начать с малого. Во главе дружины он неожиданно напал на город Владимир-Волынский, где княжил его дядя Владимир, захватил удельную столицу, взял в плен своих бабушку и тетку, отнял подарки, привезенные бабкой от венгерского короля, и ограбил дядину дружину. Тот, застигнутый врасплох, бежал в Венгрию.

Великий киевский князь, усмотрев в действиях владетеля Луцкого княжества начало новой и большой княжеской междоусобицы на Руси, решил действовать сурово. В конце 1156 года он вместе с сыновьями и Ярославом Галицким подступил к Владимиру-Волынскому и десять дней осаждал укрепленный стольный город, так и не сумев взять его. Мстислав Луцкий сопротивлялся отчаянно, удержав за собой столицу бежавшего дяди.

Юрию Долгорукому пришлось отступить восвояси и распустить полки. Теперь князь Мстислав становился его недругом. Вновь подняли голову притихшие было черниговские князья. Они нашли себе сильного союзника в лице князя Ростислава Смоленского. Последний действовал решительно и в мае 1157 года направил на стольный град Киев смоленскую рать во главе со своим старшим сыном Романом. На соединение с ним из Новгорода-Волынского незамедлительно выступил князь Ростислав. Не успели выступить в поход только черниговские полки.

Прибывшие в стольный град Чернигов киевляне принесли весть о том, что великий князь Киевский Юрий Владимирович Долгорукий скончался. Случилось это 15 мая 1157 года.

Обстоятельства его смерти были таковы. 10 мая он пировал у осьменника Петрила, очевидно боярина, который ведал в Киеве сбором торговых пошлин. Осьмничее означало торговый налог. К ночи великому князю стало плохо и он проболел всего пять дней. На следующий день после смерти Юрия Долгорукого похоронили в монастырской церкви Святого Спаса в Берестове под Киевом.

Киевляне по-своему отметили день похорон великого князя. В тот день в стольном граде и окрестных городах произошли крупные народные волнения, что ранее в таких случаях бывало нечасто. «Черный люд» разграбил Красный двор Юрия Долгорукого близ Киева и другой великокняжеский двор на левом берегу Днепра, который его хозяин называл Раем. В самом Киеве горожане разграбили двор сына Юрия, Василия. По другим городам и селам Киевщины население избивало суздальцев и грабило их имущество. Столичное боярство, обладавшее немалой военной силой, не препятствовало погромам.

Такими печальными для отечественной истории событиями закончился жизненный путь и великокняжеское правление второго первенца (первого от второй супруги) Владимира Всеволодовича Мономаха.

В основателе Москвы и современники, и последующие поколения, и историки отмечали главное: упорное стремление любыми средствами утвердить свою личную власть над Киевским княжеством, стать, как и отец, великим князем на Руси. Только приходилось ему добиваться киевского «стола» в ходе постоянной княжеской междоусобицы, подтачивавшей военные и моральные силы Руси, всего лишь несколько десятилетий назад сумевшей одолеть половецкое Поле.

Стремление суздальского удельного князя Юрия Долгорукого сесть на великокняжеский престол вполне понятно. В Киевском княжестве в середине XII столетия насчитывалось более 80 городов, тогда как в Суздальском к концу правления великого князя — всего 14. Киевская земля была наиболее богатой и экономически развитой в средневековой Руси.

Власть над Киевским княжеством Юрий Долгорукий утверждал всеми известными для того времени способами: военными, политическими, дипломатическими. В первых из них он явно не преуспел. Причина здесь крылась в том, что при всем своем честолюбии он не унаследовал полководческих дарований отца, великого воителя Владимира Мономаха.

Подсчитано, согласно сохранившимся до наших дней летописным данным, что Юрий Долгорукий за всю свою бранную жизнь участвовал в 12 военных походах, сражениях и осадах городов-крепостей. Цифра не очень уж большая для времени постоянных княжеских междоусобиц на Руси. И из этих двенадцати военных предприятий только три закончились для него успешно. И три раза суздальскому князю удавалось завладеть киевским «столом».

Свои полководческие «неспособности» Юрий Долгорукий умело компенсировал несомненными дипломатическими способностями, политической изворотливостью в условиях идущей междоусобицы в княжеской семье. Он отличался от прочих удельных князей умением угрожать военной силой, не применяя ее, и добиваться тем самым желаемых результатов или хотя бы части их. Это была «удобная» дипломатия для правителей средневековой Руси, когда ведение настоящей войны требовало огромных сил и средств, а последние не всегда покрывались военной добычей.

Юрий Долгорукий мало чем отличался от других русских князей и тем, что постоянно нарушал взятые на себя обязательства или мирные соглашения, перемирия. Однако делал он это с завидным «умом» — то есть при уверенности в отсутствии серьезных последствий. Историки считают, что в дипломатических способностях сын заметно превзошел своего более прославленного отца, великого князя Владимира Мономаха.

Однако Юрий Долгорукий, став великим князем Киевским в третий раз, так и не смог найти себе массовой опоры в Киевском княжестве, чтобы продлить пребывание на великокняжеском «столе» своей династии. Местное боярство и купечество не очень-то охотно пускало в собственную среду выходцев из Суздальской земли, что и выразилась в погромах, которые произошли в Киеве и ряде соседних городов в день похорон великого князя.

«Черный люд» Киевщины, селяне и простые горожане поддерживали великого князя Юрия Долгорукого только в исключительных случаях — когда их земле угрожала половецкая опасность. Тогда населению Киевского княжества приходилось выбирать между пришлым суздальским князем и нашествием степного народа. Естественно, что выбиралось только первое.

Те же половцы и их жадные до богатых даров ханы стали причиной повышения налогов на Киевской земле. Юрий Долгорукий, как опытный дипломат и политик, отваживал от русских земель половецкие орды богатыми и частыми дарами во время своего короткого великого княжения. Естественно, что немалое количество золота и прочих ценностей приходилось взимать с киевлян. Такие дополнительные поборы, без сомнения, могли совершаться только в случае великокняжеского притеснения собственных подданных.

Результат трехкратного вокняжения Юрия Долгорукого на киевском столе хорошо известен отечественной истории. Его сыновья так и не удержались в стольном граде Киеве — к 1161 году все они были уже на своей «отчине» — Суздальской земле. Вот она-то, благодаря правлению князя Юрия Владимировича Долгорукого, действительно шагнула далеко вперед в собственном развитии. Росло население, появлялись новые города-крепости, процветали торговля и ремесленничество, землепашество.

Именно при Юрии Долгоруком на северо-восточных землях Руси стал складываться новый центр русской государственности, обособленный от Приднепровья. Символичным для истории стало то, что именно князь Юрий Владимирович основал город Москву, которому судьба приготовила великое будущее столицы огромной Российской державы.

Поэтому и вошел Юрий Долгорукий в отечественную историю отнюдь не своим трехкратным великим княжением в стольном граде Киеве и самым деятельным участием в великой княжеской междоусобице, наступившей после смерти Владимира Мономаха и прекращенной Батыевым нашествием на Русь. Величие суздальского князя Юрия Владимировича было заложено в основанном им небольшом порубежном городке на берегу Москвы-реки, небольшой деревянной крепостице на вершине Боровицкого холма.

В Российском отечестве всегда помнили истинные заслуги князя Юрия Долгорукого. Данью его памяти стал воздвигнутый в самом центре Москвы в 1954 году величественный памятник основателю города-столицы. Его авторами стали известные отечественные скульпторы С. М. Орлов. А. П. Антропов, Н. Л. Штамм, архитектор В. С. Андреев. Памятник стоит напротив Моссовета на улице Тверской.

В 1947 году Москва праздновала свое 800-летие. В честь этой знаменательной даты была отчеканена юбилейная медаль «В память 800-летия Москвы». На ее лицевой стороне выбито изображение князя Юрия Долгорукого.

…. Суздальского князя Юрия Владимировича современники не знали Долгоруким. Принятое в отечественной истории прозвище этого большого государственного деятеля средневековой Русской земли восходит к летописанию только XV столетия. Тогда князь Юрий Владимирович и был прозван «Долгая Рука». Творчество позднейших летописцев дало это славное в отечественной истории прозвище сыну Владимира Мономаха.

Долгорукий — вполне справедливое дополнение к имени князя, часто ходившего из Суздаля в Киев и добившегося в конце концов великого Киевского княжения. А град Москву он основал между своими великокняжескими заботами, не предвидя ее блестящее будущего, о чем станут печься его потомки.

АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ — СВЯТОЙ ВОИТЕЛЬ ПРАВОСЛАВИЯ

Родиной прославленного полководца Древней Руси является старинный русский город Переяславль, ныне Переславль-Залесский, стоящий на реке Трубеж, впадающей в озеро Клещино (Плещеево). Назвали его Залесским потому, что в старину широкая полоса дремучих лесов как бы огораживала, защищала город. Почти трехкилометровый вал опоясывал город, на валу возвышались деревянные стены и башки, срубленные из вековых сосен. Переяславль был столицей князя Ярослава Всеволодовича, человека самовластного, решительного и твердого в борьбе с недругами, большую часть своей жизни проведшего в походах.

Здесь 13 мая 1220 года у Ярослава и его жены княгини Феодосии родился сын, второй по счету, которого назвали Александром. Ребенок рос здоровым и сильным. Когда ему исполнилось четыре года, состоялся обряд посвящения Александра в воины-постриги. Княжича опоясали мечом и посадили на боевого коня. В руки дали лук со стрелами, что указывало на обязанность воина защищать родную землю от врага. С этого времени он мог руководить дружиной. Отец готовил из сына ратоборца, но приказал учить и грамоте. Изучал будущий князь и русское право — «Русскую Правду».

Любимым занятием юного Александра стало изучение военного опыта его предков и событий родной старины. В этом отношении русские летописи служили бесценной сокровищницей военной мысли. Внимательно вчитывался будущий полководец в текст «Поучения» своего прапрадеда Владимира Мономаха:

«На войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод; ни питью, ни еде не потворствуйте, ни сну; сторожевую охрану сами наряжайте, и ночью, расставив воинов со всех сторон, ложитесь, а рано вставайте; и оружие снимать с себя не торопитесь, не оглядевшись, из-за лености, внезапно ведь человек погибает».

Великий князь-воин Владимир Мономах — победитель половцев, указывал на то, чтобы предводитель войска всегда был бдителен, держал своих ратников в боевой готовности и сам во всем подавал пример воинской дисциплинированности. Если от командира Мономах требовал умения организовать победу, то от младших воинов — беспрекословного выполнения приказаний: «… При старших молчать, мудрых слушать, старейшим повиноваться, с равными себе и младшими в любви пребывать».

В «Поучении» Мономаха помимо чисто практических советов содержались понятия о ратном побратимстве и кодексе чести русских воинов. Все это как губка впитал в себя Александр Ярославович.

Но главным все же в обучении княжича стало освоение всех премудростей ратного дела. Это было неписаным законом того сурового времени, и отец не делал здесь никаких поблажек младшему сыну. На Руси не признавали долгого взросления.

В четыре года княжич обучался владеть мечом, вернее его точной копией из мягкого, легкого дерева — липы (длина — до 90 см — позволяла учить держать дистанцию в бою). Затем деревянный меч становился тверже и тяжелее — его делали из дуба или ясеня.

Таким же образом мальчиков из княжеского дома обучали стрельбе из лука — увеличивался его размер, возрастало сопротивление тетивы. Сперва стрелу метали в неподвижную мишень, а затем в летящую — по диким птицам.

Одновременно опытные княжеские дружинники обучали детей Ярослава Всеволодовича верховой езде. Первоначально на хорошо выезженных боевых конях. К десятилетнему возрасту княжич обязан был лично усмирить необъезженного коня-трехлетку. Покорить коня своей воле всегда нелегкое испытание даже для взрослого человека.

После освоения искусства верховой езды воины-наставники приступали к обучению княжича владением сулицей (русским дротиком) и копьем. Метко брошенная твердой рукой сулица поражала врага на расстоянии. Гораздо больше мастерства требовал бой на копьях. Здесь в первую очередь отрабатывался таранный удар тяжелым копьем. Вершиной искусства считался неотразимый укол в забрало — в этом случае, как правило, всадник повергался на землю вместе с конем.

Такое обучение юного Александра не было исключением — оно было обязательным в княжеских семьях. Будущий князь — это и правитель, и профессиональный воин. Поэтому совсем не удивительны те факты, что почти все древнерусские князья лично участвовали в битвах, да еще в первых рядах своих дружин, часто вступали в поединки с предводителями противной стороны.

Александру было 8 лет, когда отец, приглашенный новгородцами в третий раз на княжение в Великом Новгороде, взял его со старшим братом Федором с собой. Опекуном к сыновьям Ярослав Всеволодович приставил ближнего боярина Федора Даниловича. Под его строгим присмотром продолжалось обучение княжичей ратному делу. Он же учил их познавать Новгород, его порядки, чтобы в будущем не принимать опрометчивых решений, могущих вызвать ссору с вольными горожанами. В таких случаях приглашенные на княжение зачастую просто изгонялись — им указывали на дорогу, ведущую из города, со словами: «Иди, княже, ты нам не люб».

Новгород был самым многолюдным и богатым городом на Руси в начале XIII века. Поэтому он и назывался Великим. Его не коснулось Батыево нашествие. Полноводный Волхов делил город на две половины. Западная сторона называлась Софийской, потому что здесь находился крепкий кремль — «детинец» — и в нем величественный каменный собор Святой Софии, сверкавший на солнце пятью куполами, крытыми свинцом. С запада его портал украшали трофейные ворота из бывшей шведской столицы Сигтуны. Длинный мост соединял Софийскую сторону с восточной частью города — Торговой стороной, самым оживленным местом в Новгороде. Тут находился торг. Большая торговая площадь оказалась как бы в кольце нескольких каменных церквей. С утра площадь наполнялась шумом и говором разноплеменной, тысячеголосой толпы. Купцы из новгородских пятин, с берегов Волги и Днепра, эсты и финны с балтийского побережья, шведы и датчане, норвежцы и немцы встречались на торгу. Русские продавали меха и кожи, бочонки с медом, воском и салом, кипы пеньки и льна; иноземцы торговали оружием, изделиями из железа и меди, сукном, тканями и многими другими товарами.

Высшим органом власти на новгородской земле являлось вече — собрание всех свободных граждан, достигших совершеннолетия. Вече приглашало на княжение приглянувшегося новгородцам князя с дружиной, но не более 300 воинов, и избирало из среды богатых бояр посадника. Если первый был полководцем феодальной республики, то последний охранял интересы горожан и контролировал деятельность князя. Приглашенный на новгородское княжение князь (как правило, из владимирских земель, бывших «хлебной корзинкой» вольного города) не имел права жить в самом Новгороде. Его резиденцией вместе с дружиной было Городище на правом берегу Волхова.

Новгород по тем временам представлял собой мощную, мобильную военную организацию. Вопросы защиты новгородских земель от внешних врагов всегда находили единодушное решение на вечевых собраниях. Перед угрозой вражеского нападения или выступления в поход собиралось действительно народное вече, на котором определялась численность войска и маршруты движения. По древнему обычаю каждая семья посылала всех своих взрослых сыновей, за исключением младшего. Отказ выйти на защиту родной земли считался несмываемым позором. Дисциплина войска поддерживалась устным обещанием-клятвой, в основе которой лежали решения веча.

В условиях надвигающейся опасности вече являлось, по-существу и прежде всего, собранием новгородского воинского ополчения, бояр, князя и его дружины. Преобладающая роль во время общевойскового сбора оставалась за трудовым людом Новгорода. По этой причине в новгородском войске большое значение имело городское и сельское народное ополчение, формируемое из ремесленников и крестьян. Оно являлось главной ударной силой Новгорода Великого. В состав войска входили дружины бояр. Число приводимых боярином воинов определялось обширностью принадлежавших ему земельных владений. Дружины бояр и новгородских купцов составляли конную «переднюю дружину».

Войско делилось на полки, численный состав которых не был постоянным. Всего новгородцы могли выставить 20 тысяч воинов. Во главе войска стояли князь и посадник. Ополчение собственно города имело стройную структуру, соответствовавшую административному делению Новгорода. Оно насчитывало 5000 ратников, набираемых с пяти городских концов (Неревский, Людин, Плотницкий, Славенский и Загородский). Ополчение состояло из сотен во главе с сотниками. В сотню входили ополченцы нескольких улиц. В случае тревоги каждый городской конец срочно выставлял 100–200 воинов — по одному полку. Городским ополчением командовал тысяцкий — выборный от горожан.

На вооружении новгородского войска находились копья, мечи, топоры, луки, самострелы и метательные машины. Защитное вооружение ратника состояло из щита, кольчужной рубахи (из 10–17 тысяч колец каждая), шлема-шишака. Богатые воины носили кольчужные чулки. Новгородцы — отличные оружейники и ремесленники — снабжали свое войско прекрасным оружием и доспехами. При штурме крепостей успешно применялись осадные приспособления и метательные машины — «пороки».

Новгород Великий располагал значительным по тем временам флотом. Новгородцы слыли опытными и бесстрашными мореходами, умевшими хорошо сражаться и на воде. Их морские суда имели палубу и парусную оснастку. Рулевое весло на корме было длиной около 3 м, а лопасть его достигала 1,5 м в длину и 0,5 м в ширину. Речные суда были достаточно вместительны (от 10 до 30 человек) и быстроходны. Новгородцы умело пользовались ими для переброски войска и перекрытия рек, когда требовалось преградить путь неприятельским кораблям. Флот новгородцев неоднократно участвовал в военных походах и одерживал убедительные победы над шведским флотом. Именно в Новгороде князь Александр познал боевые возможности судовой рати, скорость передвижения пешего войска по воде.

Приглашенным на княжение князьям в сражениях было легко управлять боевым порядком новгородского войска, которое мало чем отличалось от других русских войск. Его «чело» (центр) обычно состояло из ополченческой пехоты. На «крыльях» (флангах), в полках правой и левой руки, становилась конница. Для повышения устойчивости боевого порядка и увеличения его глубины перед «челом» располагался полк лучников, вооруженных длинными луками, длина тетивы которых (190 см) способствовала большой дальности полета стрел и мощной убойной силе. Последнее было очень важно в постоянных боевых столкновениях с тяжеловооруженными немецкими и шведскими рыцарями.

Такое построение новгородского войска имело целый ряд преимуществ перед боевыми порядками западноевропейского рыцарства. Оно было гибким, устойчивым, позволяло в ходе сражения маневрировать не только конницей, но и пехотой. Следует отметить, что новгородцы предпочитали сражаться в пешем строю. Иногда усиливали одно из «крыльев» и создавали глубокую ударную колонну «пешцев». Располагавшаяся за ними конница в ходе боя совершала охват, нанося удар с тыла и фланга.

На походе русская рать, умевшая совершать быстрые и дальние переходы, всегда имела впереди сторожевой отряд для разведки противника и наблюдения за его действиями.

Эти познания из области военного дела, основы ратного искусства Руси того времени с раннего детства усвоил Александр Ярославович. Они и помогли ему стать уже в ближайшем будущем прославленным полководцем.

Пока князь Александр подрастал, на границах новгородских земель становилось все тревожнее. В Прибалтике агрессивно вели себя немецкие рыцари-крестоносцы, не скрывавшие далеко идущих планов в отношении Руси. На соседнее Полоцкое княжество участились набега литовцев, которые, вступив в борьбу с крестоносцами, вторгались и в пограничные русские земли. На земли финнов, бывшие под управлением Новгорода, начали совершать походы шведские феодалы.

Сайт кулинарных хитройстей для него на планшете.

Новгородский князь Ярослав Всеволодович, чтобы обезопасить северо-западные границы Русской земли, совершил ряд удачных походов — в 1226 году против литовцев и в 1227 и 1228 годах в Финляндию против шведов. Но задуманный им поход против немецких рыцарей-крестоносцев сорвался. В подкрепление новгородскому войску он вызвал владимирские дружины. Однако псковские и новгородские бояре усмотрели в этом усиление княжеской власти и отказались участвовать в походе. Владимирцы вернулись домой.

Ярослав Всеволодович, рассорившись с новгородцами, уехал с женой в Переяславль, дав время горожанам одуматься. Сыновья Александр и Федор остались в Новгороде. Но вскоре там начались волнения и февральской ночью 1229 года боярин Федор Данилович и тиун Яким тайно увезли княжичей к отцу.

Для Новгорода наступили черные дни. Простой люд голодал, уходил из города. В народных волнениях бояре и богатые купцы почувствовали для себя большую угрозу. Пришлось им помириться с князем и вновь вернуть его. Ярослав Всеволодович обещал горожанам править по старым новгородским обычаям.

Оба княжича вернулись в Новгород. В 1233 году неожиданно умер старший брат Федор. Младшему рано пришлось вступить на ратное поприще. Отец, готовя себе смену и продолжателя княжеского рода, постоянно держит теперь юного Александра при себе. Тот стал познавать отцовскую науку управлять русскими землями, вести дипломатические отношения с чужеземцами и командовать войском.

А тем временем у границ Великого Новгорода зрела большая угроза. Вслед за землями латышей крестоносцы захватили земли эстов. В 1224 году пал Юрьев (ныне Тарту). Крепость защищала русско-эстонская рать во главе с русским князем Вячеславом (Вячко). Защитники города в жестоком бою погибли все до единого воина.

Ободренное успехом войско Ордена меченосцев в 1233 году внезапным ударом берет русскую пограничную крепость Изборск. Псковская рать выбивает крестоносцев из захваченного ими городка. В том же году немецкие рыцари совершают набег на новгородские земли.

Для отражения агрессии князь Ярослав Всеволодович приводит в Новгород сильный полк переяславских воинов. К нему присоединяются новгородские и псковские рати. Объединенное русское войско, во главе которого стояли отец с сыном, пошло в поход против рыцарей-меченосцев и в 1234 году подошло к Дерпту (Юрьеву). Рыцарские войска, укрывшиеся за стенами Дерпта и Отепи (Медвежьей Головы), вынуждены были выйти в поле навстречу русским.

В ожесточенной битве немецкое войско потерпело сокрушительное поражение. Опрокинутое русскими воинами, оно было загнано на лед реки Эмбах (Эмайыги). Лед проломился и многие рыцари ушли на дно реки. Оставшиеся в живых в панике бежали с поля боя и закрылись в крепостях. Битва прошла так удачно, что никто из новгородцев не погиб, а княжеская дружина потеряла лишь несколько воинов. Немецкие рыцари срочно отправили послов к Ярославу Всеволодовичу и он «взял с ними мир на всей правде своей». Меченосцы стали платить дань новгородскому князю и клятвенно обещали больше не нападать на владения Великого Новгорода. Но это не изменило их планов по отношению к русским землям.

Участие в походе к Дерпту и сражение у реки Эмбах дало возможность четырнадцатилетнему Александру познакомиться «в деле» с немецким рыцарским войском. Через семь лет на льду Чудского озера он наголову разобьет ражих рыцарей-крестоносцев, закованных в латы, с латинскими шлемами на головах, в белых плащах с нашитыми на них красными крестами.

Из мальчика-княжича вырастал храбрый и крепкий юноша, привлекавший к себе внимание народа отвагой и разумностью, красотой и силой — лучшими качествами, которыми мог славиться человек того сурового времени. Сдержанный в суждениях, обходительный в общении с людьми различных социальных слоев, не нарушающий древних обычаев Великого Новгорода, молодой князь пришелся по душе новгородцам. Ценили его не только за ум и начитанность, но и за ратное умение: смелость в дружеских поединках (то, что на Западе называлось рыцарским турниром, на Руси называли «игрушкой»), знание воинского искусства, способность указать удачное место для сооружения засеки и ободрить задушевным словом воинов.

В 1236 году Ярослав отъехал в Киев, чтобы занять там престол, а подросшего сына Александра посадил в Великий Новгород. Шестнадцатилетний отрок сделался новгородским князем! Ему предстояло править обширной новгородской землей, которой постоянно грозили враги. Именно в те годы сложились черты характера Александра, которые впоследствии завоевали ему любовь и уважение современников: доблесть и осторожность в бою, умение ориентироваться в обстановке и принимать нужное решение для боя. То были черты великого полководца.

Наступил грозный 1237 год. На Русь обрушилось страшное монголо-татарское нашествие. От Владимира Батый двинулся к Новгороду. Только 100 верст оставалось до него. Монголо-татары шли Селигерским путем, «людей секуще аки траву». Юный князь Александр готовился к защите новгородской земли.

Здесь удар степной орды героически принял на себя Торжок. Две недели отбивали его жители яростные приступы врага, но деревянные крепостные стены не устояли перед таранами. Новгородские бояре отказались прийти на помощь своему порубежному стражу, принудив князя заниматься только подготовкой Новгорода к обороне.

Но страшная гроза прошла для Новгорода стороной. От урочища Игнач-крест степняки круто повернули на юг. Наступала весенняя распутица, в лесах таяли снега, замерзшие болота грозили превратиться в топи, непроходимые для вражеской конницы. Войско завоевателей понесло значительные потери. Но и не мог не знать монгольский владыка о воинственности новгородцев и сильно укрепленном городе на Волхове. Он видел перед собой пример обороны небольшого Торжка. Батый не хотел рисковать.

Прошел год после ухода полчищ Батыя. На Руси произошло важное событие — великокняжеский съезд. В Новгород прибыли гонцы от Ярослава Всеволодовича. Он велел сыну явиться во Владимир.

Путь Александра лежал через разоренную землю в выжженный завоевателями древний Владимир, где отец собирал уцелевших в сражениях русских князей — потомков князя Всеволода Большое Гнездо. Предстояло избрать великого князя Владимирского.

Съехавшиеся князья назвали им Ярослава Всеволодовича. Александр вновь возвратился в Новгород. Отец добавил ему владений, выделив еще Тверь и Дмитров. Отныне на восемнадцатилетнего князя легла защита западных русских границ. А военная опасность уже зримо надвигалась на них.

Европейские властители готовились к новому крестовому походу против поморских славян и прибалтийских народов. 12 мая 1237 года глава католической церкви утвердил соединение Тевтонского и Ливонского орденов (бывший Орден меченосцев). Магистр тевтонцев стал великим магистром (гроссмейстером), а вошедший в его подчинение магистр ливонцев принял титул магистра края (ландмейстера). В 1238 году папа Римский и магистр Ордена подписали договор, который предусматривал поход в земли язычников — ижорян, карел, входивших в состав Новгородской Руси. Григорий IX призвал немецкое и шведское рыцарство силой оружия покорить финнов.

Пока зрела угроза с Запада, Александр Ярославович женился на дочери полоцкого князя Брячислава Александре. Венчался князь в Полоцке, брачную кашу ел в Торопце, на свадебном пиру сидел в Новгороде. Едва отзвучали ликующие звуки свадебных пиршеств, как молодой князь спешит на псковское и новгородское приграничье, приступает к постройке крепостей на реке Шелонь.

Договор 1238 года свидетельствовал о том, что готовится объединенный поход, целью которого являлся захват и новгородских земель. Войска крестоносцев стягивались к границам — рыцари стремились воспользоваться бедственным положением русских княжеств, обескровленных в результате Батыева нашествия.

К своим двадцати годам князь уже сложился как воитель, как профессиональный воин. В походы он выступал тяжеловооруженным всадником, владея рубящим, колющим, ударным оружием, зная цену и защитным свойствам доспехов. Его вооружением было тяжелое копье, меч или сабля, кистень или булава, боевой топорик, нож, сулицы — дротики, лук со стрелами. Защитой служили шлем с пристегнутой к нему бармицей для защиты шеи и затылка, кольчуга, щит, боевые рукавицы. В вооружении он мало чем отличался от княжеских дружинников, которые служили ему и которыми он командовал в бою.

Новгородский князь уже вобрал в себя военное искусство предков и его яркий полководческий дар, талант великого воина и патриота был готов раскрыться. Наступал 1240 год, который грозил обернуться смертельной бедой для вольной новгородской земли, свободной от монголо-татарского ига.

Первыми двинулись на Русь с благословения папской курии шведские рыцари. Всем участникам похода обещалось «прощение грехов». Приготовление к походу продолжались более двух лет. Только одно это говорит о том, что Невская битва не являлась рядовым сражением.

Для похода на Русь шведское правительство в лице короля Эрика Эрикссона «Картавого», ярла (князя) Ульфа Фаси и зятя короля Биргера собрало значительное войско. Охотников поживиться еще не разоренными русскими землями нашлось немало: шведские духовные и светские феодалы во главе личных дружин, рыцари-крестоносцы со своими оруженосцами и слугами.

Войско, собиравшееся в поход на Восток, не было чисто шведским. Летописец упоминает «мурмань», то есть норвежских или датских рыцарей-феодалов, а также вспомогательные отряды из покоренных земель финских племен. В отношении участия в походе норвежских рыцарей можно высказать следующее предположение. Король Норвегии Хакон IV в 1237 году обязался идти в крестовый поход на арабов. Вполне возможно, что вместо этого с разрешения папы он послал часть своих воинов против северных «язычников».

К чести молодого князя Александра Ярославовича нужно сказать, что в 1239 году он позаботился не только об охране западных, но и северных границ земли новгородской. Он установил «морскую стражу» берегов Финского залива и реки Невы. Места там были труднопроходимые и пути-дороги пролегали только по воде или вдоль рек.

К югу от реки Невы между Вотьской (с запада) и Лопской (с востока) новгородскими волостями находилась Ижорская земля. Здесь жило небольшое финское племя ижорян, дружественное новгородцам. Его старейшины уже принимали христианство и несли службу вольному городу. Так, «муж старейшина в земли Ижорьской» по имени Пелгусий крестился, приняв имя Филиппа, хотя основная масса ижорян еще оставалась в язычестве.

Старейшине Пелгусию была поручена князем Александром «стража морская», то есть «бережение» путей к Новгороду с моря. «Стража» ижорян, по-видимому, стояла по обоим берегам Финского залива, как сказано в «Житии» Александра Невского — «при краи моря, стерегущу обои пути». Но, конечно, наиболее зорко стерегли устье реки Невы, откуда начинался водный путь из Балтики в Ладогу, а дальше по Волхову к самому Великому Новгороду.

Однажды на рассвете июльского дня 1240 года, когда старейшина Пелгусий лично находился в «страже морской», он вдруг «услыша шум страшен по морю». Это к русскому берегу шла шведская военная флотилия, в которой кораблей было «многы зело». Король Эрик Эрикссон «Картавый» сумел двинуть в поход на Русь мощное по тем временам для Северной Европы войско. Старейшина ижорян поспешил отправить «о дву-конь» гонца в Новгород, чтобы предупредить князя Александра Ярославовича о вражеском нашествии. Так, благодаря осмотрительности последнего, неожиданного нападения врага на русские земли не произошло.

Шведская флотилия выглядела действительно очень внушительно: сто одномачтовых шнеков, ходивших на веслах и под парусами, насчитывалось в ее составе. Каждый мореходный корабль нес на себе от 50 до 80 воинов и корабельщиков, мог перевезти и 8 рыцарских коней. Историки определяют численность шведского королевского войска, отправившегося воевать новгородские пятины (земли) в 5000 человек.

О значении для Швеции этого завоевательного похода можно судить хотя бы по такому факту. Рыцарское войско лично возглавляли второе и третье лица в государстве после самого короля — ярл Ульф Фаси и его двоюродный брат, королевский зять Биргер, ставший через 8 лет ярлом, два могущественных шведских феодала.

План шведов состоял в следующем: высадившись на берегах Невы и захватив их, идти «воевать» город Ладогу, сильную новгородскую крепость, стоявшую недалеко от впадания реки Волхов в Ладожское озеро. Шведы уже делали безуспешную попытку овладеть Ладогой.

Захват невских берегов и закрепление на них (в будущем Швеция построит здесь несколько сильных крепостей, которые сокрушит русская армия под знаменами Петра I) лишали Русь «окна в Европу». Попавшая в чужие руки Нева прерывала морские торговые пути новгородцев. Падение же Ладоги — северной русской твердыни на Волхове — поражало Новгородскую Русь прямо в сердце. Сильная каменная крепость надежно стерегла самый удобный, водный путь из Новгорода в Ладожское озеро, в земли дружественных вольному городу карел и финнов. А затем, опираясь на мощь ладожских крепостных стен, шведы могли обрушиться на сам Великий Новгород.

«Придоша свей (шведы) в силе велице… И сташа в Неве в устье Ижоры хотяша восприяти Ладогу, просто же реку и Новгород и всю область Новгородскую…» Шведское рыцарство хорошо знало, что шло оно воевать землю богатую, которой не от кого было ждать военной помощи. Монголо-татарское нашествие на долгие годы обескровило русские княжества, так и не сумевшие объединиться против общего врага.

Ярл Швеции Ульф Фаси и могущественный Биргер из княжеского рода Фолькунгов, известный полководец, который один мог выставить личное войско из дружинников и ополченцев — свободных землепашцев в 5000 человек, воинственные католические епископы были уверены в победе.

Уверенность в победе позволяла королевским военачальникам даже не торопиться с выходом корабельной армады на просторы Ладожского озера. Шведское войско высадилось в том месте, где в Неву впадает река Ижора с притоком Большая Ижорка. Место это называется Буграми. Стоянка была временной.

Огромная королевская флотилия причалила к левому невскому берегу и встала на якоря. Суда стояли в два ряда: борт к борту, нос к носу. С крайних шнеков на берег переброшены достаточно широкие сходни, между кораблями — мостики.

Корабельщики и часть простого воинства, не имевшего шатров, ночевали на палубах шнеков. Шведские военачальники, рыцари, епископы, их оруженосцы и слуги ночевали в шатрах на берегу. Коней свели с судов на твердую землю.

Свои походные шатры шведы поставили на возвышенном сухом месте. Для королевских полководцев слуги поставили на пригорке большой, шитый золотом шатер, хорошо приметный со всех сторон. Вокруг лагеря расстилалась покрытая сочной травой довольно обширная поляна. Она начиналась от Ижоры, достигала заросшего низкорослым кустарником болота, шла вверх по берегу и обрывалась у опушки глухих ижорских лесов.

Самонадеянные Ульф Фаси и Биргер, опытные полководцы, не стали ставить на невском берегу крепкую, а самое главное — дальнюю стражу вокруг лагеря. Шведы выставили лишь часовых вокруг шатров, а на шнеках бодрствовали дозорные из корабельщиков. Потомки мореходов-викингов прекрасно знали, что такое бдительность судовых экипажей на воде.

Можно высказать два предположения, почему предводители шведского войска разбили свой лагерь именно в этом месте.

Первое. Переход по Балтике многочисленной корабельной армады притомил шведов. И полководцы Эрика «Картавого» решили дать войску возможность отдохнуть. Вполне вероятно, что они могли ожидать подхода отставших в беспокойном море шнеков или прибытия дополнительных воинских сил.

Второе и скорее самое главное, о чем историки почти всегда забывают. Впереди по Неве имелись пороги, мешавшие движению глубоко сидящих в воде судов. Шнеки же являлись кораблями, специально строившимися для морских плаваний. В те времена известковые кряжи (речные рифы) делили полноводную Неву на два рукава и сильно затрудняли судоходство по ней. Скорость течения воды в извилистых протоках достигала 15 км в час. Пороги преодолевались при хорошем попутном ветре и на веслах. В летний период направление ветра, как правило, было встречное плывущим со стороны Финского залива — от Ладожского озера. Это обстоятельство, пожалуй, и вынудило корабельную рать шведов стать временным лагерем в удобном для них месте и ждать благоприятного момента (попутного сильного ветра), чтобы продолжить поход к Ладоге. Шведы, не раз ходившие походами на новгородские земли, знали водные пути к русской крепости. Впрочем, как и саму крепость.

Князь Александр Ярославович, получив спешное донесение о приходе многочисленной шведской рати на невские берега, собрал у Софийского собора княжескую дружину. Он «укрепил» ее страстной речью ратоборца — великого патриота земли Русской. Так по древней традиции поступали на Руси князья и воеводы, готовясь выступить в поход на врага.

Молодой новгородский князь не колебался в выборе решения. Он приказал немедленно выступить против шведов, вступивших на порог русской земли.

В поход Александр Ярославович взял с собой небольшое войско: 300 конных княжеских дружинников, 500 отборных новгородских конников и 500 пеших ополченцев. Великий Новгород мог выставить во много раз больше воинов, но на это потребовалось бы несколько дней. Князь спешил как полководец нанести противнику упреждающий, внезапный удар. Он не мог не знать от «морской стражи» ижорян, что шведов пришло на берега Невы как минимум в три раза больше, чем войска, которое имелось под рукой. Летописец отмечал: «уже бо приближишася ратнии, тем же мнози новгородци не совокупилеся бяху, понеже ускоре князь поити».

Перед князем Александром стояла задача как можно быстрее и — самое главное — скрытно подвести новгородскую рать к шведскому войску. В неожиданности удара заключалась значительная доля успеха, ведь русичи «иде на них (шведов) в мале дружине».

Русское войско форсированным маршем, без обозов, двинулось к Неве, чтобы успеть застать противника в лагере близ устья Ижоры. Пешцы двинулись вниз по Волхову на насадах. Конница шла вдоль берега реки. О скорости передвижения русских конных дружин лучше всего говорит то, что расстояние в 150 км, если всадники ехали «вборзе», «о дву-конь», обычно преодолевалось за 12–14 часов. Судовая рать по реке двигалась еще быстрее — помогали течение, паруса, весла, отсутствие естественных препятствий.

Можно утверждать, что Александр Ярославович разгадал план похода ярла Ульфа Фаси и королевского зятя Биргера, решивших в первую очередь овладеть крепостью Ладога. Туда и привел свое войско новгородский князь, опередив шведов. Взяв из городского гарнизона 150 конных воинов-ладожан (по всей видимости, в крепости Александр оставил достаточное количество ратников для защиты ее стен), русское войско двинулось «воевать» незваных пришельцев.

Старейшина ижорян Пелгусий вместе со своими воинами (дружина племени насчитывала до 50 человек) продолжал незаметно вести наблюдение за шведами. Ижоряне прекрасно знали местность и лесные тропы и потому князь Александр получал от «морской стражи» вести своевременно. Достоверная информация о противнике позволяла ему действовать уверенно и инициативно.

От Ладоги новгородская пешая рать пошла на речных судах по Ладожскому озеру и Неве, а конница — почти в тысячу воинов, по левому берегу, преодолев свыше 120 км трудного пути. Близ порогов, которые перегораживали Неву перед впадением в нее реки Тосны, у крутого поворота высокого левобережья конница и пешая рать соединились. Далее идти по Неве на насадах было опасно — за порогами открывался широкий плес, и шведы, наблюдавшие за рекой со шнеков и из лагеря, могли издали заметить подходившего противника.

Новгородские суда вышли рано утром 14 июля к реке Тосне, где соединились с конной ратью. Затем русское войско прошло около шести километров вдоль реки. Теперь шведский лагерь находился совсем близко.

Поджидавшие новгородцев проводники-ижоряне повели соединившееся русское войско по хорошо знакомым тропам через поросшую густым лесом возвышенность. Таясь от шведов, шли берегом притока реки Ижоры — Большой Ижорки. Впереди бесшумно двигались разведчики.

К вражескому лагерю русская рать подошла незаметно. В семи километрах от него новгородцы сделали небольшой привал. Выслушав в последний раз наблюдателей-ижорян, старейшину племени Пелгусия (возможно, или сам князь, или его ближние дружинники ходили на рекогносцировку — разведку шведского лагеря), Александр Ярославович составил план битвы.

Очень важным явилось определение времени для нанесения удара по шведскому войску. Оно было выбрано исключительно удачно, на основе наблюдений «морской стражи» ижорян, хорошо изучивших распорядок дня чужеземцев. Князь Александр решил атаковать шведов около полудня, в час, когда по всему вражескому лагерю начнется приготовление обеда для проголодавшихся воинов.

А сам план удара был замыслен следующим образом. Княжеская конная дружина и часть конников-новгородцев наносили мощный удар по центру шведского лагеря, туда, где среди других возвышался златоверхий шатер полководцев короля Швеции. Другой части конных новгородцев вместе с ладожанами предстояло устремиться на правый фланг неприятеля, вдоль ижорского берега. Стремительность конной атаки удваивала силу неожиданного нападения.

Вдоль Невы на левый фланг шведского войска наступала пешая рать. «Новгородец именем Миша (впоследствии стал посадником в Великом Новгороде) сии пешь с дружиною свою». Пешие ополченцы должны были разобщить неприятеля: отрезать живших в шатрах рыцарей и их прислугу от воинов и корабельщиков, находившихся на шнеках и не сразу способных вступить в битву на берегу. Русский полководец сделал ставку и на растерянность врага в момент внезапного удара по нему.

В случае успеха стремительной атаки рыцарская часть шведского войска оказывалась зажатой в углу, образованном Невой и Ижорой. Тогда оттесненного из лагеря врага можно было сбросить, загнать в воду, устрашить лишением возможности бегства на судах.

Около 11 часов 15 июля конные русские дружины и пешая рать, имея впереди себя проводников-ижорян и на всякий случай боевое охранение, укрываясь в лесных зарослях, незаметно подошли к шведскому лагерю, где возле шатров ветер лениво шевелил стяги со зловещими крестами. Лес заканчивался небольшим оврагом, густо заросшим орешником и ольхой. Теперь только этот овраг, слегка прикрытый туманной дымкой, отделял новгородское войско от шведского стана, где ярко горели костры.

Дружину ижорян, численностью около 50 легковооруженных воинов во главе с Пелгусием (по-фински Пелконен), князь отправил на другой берег реки Ижоры сторожить тех шведов, которые могли бежать с поля битвы. Ижоряне, по всей видимости, переправились вброд у места впадения Большой Ижорки в Ижору и укрылись в прибрежных зарослях. В самой битве они не участвовали.

Молодой полководец прекрасно использовал обстановку. По знаку Александра Ярославовича русское войско бросилось вперед. Чтобы выиграть лишнюю минуту для внезапности удара, не играл сигнал атаки рожок. Продраться сквозь кустарник и перемахнуть через овраг для конников, идущих в сомкнутом строю, оказалось делом нескольких минут. И вот они уже оказались у крайних шатров. Во вражеском лагере тревожно завыли трубы, играя сигнал боевой тревоги. Но было уже поздно. На берегу разгоралась ожесточенная сеча.

Шведские рыцари со своими оруженосцами, воины профессиональные и бывалые, храбро приняли на себя удар русских воинов, которые к тому же явно уступали им числом. Но построиться в боевой порядок шведы не успели. Да и часть из них оказалась без доспехов, успев надеть только шлемы и защищаясь тем оружием, какое попалось под руку, в то время как дружинники и ополченцы князя Александра напали во всеоружии.

Полководец шведского королевства Биргер в ходе Невской битвы, вне всяких сомнений, подтвердил свою высокую репутацию. Он сумел сплотить вокруг себя личную дружину, рыцарей и попытался отразить нападение русской конницы. В разгар яростной, кровопролитной сечи сошлись два предводителя противоборствующих войск — Александр Ярославович и Биргер. То был рыцарский поединок, исход которого решал очень многое.

Двадцатилетний новгородский князь смело направил коня на выделявшегося в шведских рядах закованного в латы Биргера. И тот и другой славились искусностью в поединках. Русские воины никогда не носили шлемов с забралами, оставляя лицо и глаза неприкрытыми. Только вертикальная стальная стрела предохраняла лицо от удара мечом или копьем. В бою это давало большое преимущество. Воин лучше видел поле боя и своих противников. Мог быстрее отражать их удары и сам поражать врага. Умело отбив удар Биргера, князь Александр изловчился и метко ударил своим копьем в смотровую щель опущенного забрала шведа. Острие копья вонзилось в лицо шведского полководца, кровь залила ему глаза. Он уже не мог руководить битвой.

Оруженосцы и слуги Биргера не дали русскому князю повторить удар. Они отбили своего тяжелораненого полководца и поспешили увести его на флагманский шнек. Шведское войско осталось без предводителя. Ни ярл Ульф Фаси, ни епископы в рыцарских доспехах не смогли заменить его.

Летописец так рисует поединок новгородского князя Александра Ярославовича с будущим ярлом Швеции Биргером: «…Изби множество бещисленно их, и самому королеви възложити печать на лице острым своим копием». Поединок двух полководцев, по существу, предрешил исход Невской битвы.

А тем временем по всему шведскому лагерю шла жестокая битва. Клич «За землю Русскую!», «За „Правду“ Новгородскую!» разнесся над Невой. Шведы, сомкнув кое-как ряды, с боем отходили к шнекам. Русские воины все усиливали и усиливали напор на врага. Князь Александр Ярославович руководил битвой.

Летописец-«самовидец», безымянный ближний дружинник князя Александра Невского в «Житии» рассказывает о подвигах, которые совершили витязи земли Русской в битве на Неве. Они бились мужественно, но особенно отличились шесть храбрецов.

Первый из них, дружинник Гаврила Олексич, по сходням на коне ворвался на шнек, погнавшись за шведами, уносившими из битвы раненого Биргера и спасавшими знатного епископа. Произошел беспримерный бой одинокого конного воина с целой толпой шведов на палубе судна. Оруженосцам и корабельщикам удалось отстоять своих предводителей и сбросить Гаврилу Олексича вместе с конем в Неву. Однако смельчак сумел быстро выбраться из воды на берег и вновь ринулся в сечу. Он тут же схватился со шведским «воеводой», пытавшимся собрать вокруг себя рыцарей. Княжеский дружинник убил его, потом ходили слухи, что погиб и епископ в рыцарских доспехах.

Второй герой-новгородец, по имени Сбыслав Якунович, сражался рядом с князем. Он отважно, «не имея страха в сердце» своем, нападал на врагов с одним только топором в руках и сумел сразить нескольких шведских воинов.

Третий, Яков Полочанин (родом из Полоцка, лишь недавно попавший в Новгород вместе с двором молодой княгини), заслужил похвалу из уст самого князя Александра. Княжеский ловчий смело наехал с мечом в руках на шведский отряд и «мужествовав много».

Четвертый герой, новгородец Миша, вел в битву пешую рать городских ополченцев. Он храбро сражался в первых рядах русских ратников. Его пешцы сумели с боем захватить три шведских шнека и прорубить им днища. Воины Миши рубили и сбрасывали сходни и мостки, отбиваясь от шведов, нападавших на них с суши и с кораблей, отрезали рыцарям, опрокинутым ударом княжеской конницы, путь к кораблям.

Пятый храбрец — один из «молодых» дружинников Савва — в числе первых прорвался в самый центр вражеского лагеря. Воин сумел пробиться к золотоверхому шатру королевских полководцев и подрубил опорный столб. Падение шатра вызвало замешательство среди шведов, а русских еще более воодушевило на бой. Новгородская рать с новой силой налегла на незваных пришельцев.

Наконец, шестой из героев, отмеченных летописцем-«самовидцем», княжеский слуга Ратмир, сражавшийся пешим. Окруженный шведскими рыцарями, он яростно и упорно от них отбивался. Получив множество ран, смелый воин пал смертью храбрых на поле брани.

Мужественно сражались со шведскими рыцарями русские люди на невском рубеже Родины, отстаивая еще уцелевшую от Батыевых полчищ Новгородскую Русь.

Внезапность нападения новгородского войска, стремительное развитие событий, скоротечность битвы на невских берегах, полководческий дар князя Александра Ярославовича склонили победную чашу весов в пользу русских. Несмотря на свое численное превосходство, рыцари отступили к стоящим у берега шнекам, надеясь на помощь тех, кто находился на их бортах. Битва продолжалась у самой невской воды.

Но ранение Биргера, гибель многих знатных рыцарей и епископов (бискупов), потопление пешей ратью новгородца Миши трех кораблей в конце концов привели к панике в рядах шведов. Так и не получив должной помощи от корабельщиков, рыцари стали поспешно грузиться на шнеки. С них отстреливались из арбалетов, стремясь сдержать атакующих новгородцев и не дать ворваться по сходням на палубы. Рубились якорные канаты. Шнеки в большом беспорядке отходили от берега, где утихала битва, по реке на безопасную дальность — полета стрелы.

Но не всем уцелевшим в битве шведам удалось оказаться на палубах спасительных шнеков. Часть из них в бегстве бросалась в воду Ижоры и выбиралась на ее противоположный берег. Но там в засаде сидела дружина ижорян во главе со старейшиной Пелгусием. Здесь и нашли свою погибель бежавшие с поля брани.

На этом закончилась 15 июля 1240 года знаменитая Невская битва. Предводители шведского войска не приняли нового боя, слишком велики оказались их потери. С наступлением короткой белой июльской ночи многочисленная флотилия короля Швеции бесславно взяла курс к устью Невы.

Поле боя осталось за новгородцами. У берега покачивались брошенные шнеки. Победителям достались богатые трофеи: рыцарское вооружение, доспехи и кони, шатры. Воины князя Александра собрали тела погибших знатных рыцарей, «наклаше корабля два» и «пустиша и к морю» и «потопишися (они) на море». Прочих же завоевателей, что навеки остались на невском берегу, «ископавше яму, вметаша (их) в ню бещисла».

Победа была полной, добытой малой кровью. В битве пало всего двадцать русских воинов. Новгородских ратников, павших смертью храбрых в Невской битве, поминали во время церковных служб больше трех столетий! Были среди них и совсем простые люди, как сын кожевника Дрочило Нездылов. Смерть уравняла его со знатными ополченцами-горожанами, сложившими головы в том бою, которых в поминальном синодике именовали по отчеству: Константином Луготинцем, Гюрятой Пинещиничем.

Значение битвы на Неве для русской земли огромно. Она отсекла одну жадную руку, тянувшуюся к свободной Новгородской Руси, которая больше не могла прийти на помощь другой — немецкого Ливонского ордена. После невского разгрома шведы поспешили заключить с Великим Новгородом мир и поклялись, что не будут нападать на русские земли — «даст Магнус король свейский на себя письмо и клятву, отнюдь никако не приходити на Русь войною».

Русский народ оценил подвиг князя Александра Ярославовича и навечно присвоил ему имя «Невский» — «победи их (шведов) на реки на Невы, и от того прозван бысть великий князь Александр Невский». А в народных былинах и сказаниях еще есть «Александр — Грозные Очи», «Александр — Грозные Плечи» и «Александр Непобедимый».

В народной песне поется о победе над шведским войском:

Невская битва произошла в тяжелейшем для Руси 1240 году, когда почти вся русская земля дымилась развалинами тысяч сожженных городов, сел и слобод. В тот год монголо-татарские завоеватели разрушили древний Киев. Только Вольный Новгород, Псков и северо-западные земли избежали вражеского нашествия.

Победа в битве на Неве произвела огромное впечатление на весь русский народ и вызвала ликование не только на новгородской земле, но и на всей Руси. Это была первая решительная победа русских над чужеземными завоевателями после прихода Батыя. Она показала, что не должно быть в сердцах места отчаянию, что не угасла еще мощь земли Русской. Народ увидел в победах Александра Невского отсвет былой ратной славы и предзнаменование своего будущего освобождения от тяжкого ига.

Но не долго пришлось Александру Невскому княжить в Господине Великом Новгороде. Двадцатилетний правитель, умевший и ладить с народным вечем, и показывать там, где требовалось, всю тяжесть своей длани, пришелся не ко двору новгородским боярам. Рассорившись со своевольным новгородским боярством, князь с дружиной уезжает в родовой удел — Переяславль-Залесский.

Немецкое рыцарство словно ждало такого случая. Собранные воедино из всех крепостей Ливонии, орденские братья начинают успешное вторжение в русское порубежье. Сперва они овладевают псковской пограничной крепостью Изборском. Навстречу врагу спешно двинулось, как свидетельствует летописец, ополчение из псковичей, способных носить оружие. Однако его разбивают.

По следам отступающих рыцари ворвались в посад Пскова, но овладеть самой сильной каменной крепостью не смогли. Тогда на «помощь» завоевателям пришли изменники из числа бояр во главе с посадником Твердилой Иванковичем, впустившие в сентябре 1240 года в детинец немецкий гарнизон.

Теперь угроза нависла и над новгородской землей. Орденские рыцари сильными отрядами захватили невские берега, построили на месте древнего русского поселения Копорье каменную крепость, развернули военные действия против селян в Сабельском погосте и по реке Луге. Немецкие завоеватели-крестоносцы уже находились в 40 километрах от стен Новгорода.

По решению веча горожане обратились к великому князю Владимирскому Ярославу Всеволодовичу с просьбой прислать им вновь сына Александра на княжение. Весной 1241 года Невский во главе переяславльской дружины возвратился в Вольный город, забыв ради общего дела нанесенные ему боярством обиды.

Быстро собрав небольшое, но сильное войско, князь Александр двинулся к Копорью. Русские воины штурмом овладели крепким замком. Всех изменников — подданных Вольного города было приказано повесить на крепостных воротах. Ливонские рыцари поспешили оставить новгородские пределы.

Теперь встала задача освобождения Пскова. По призыву сына отец спешно присылает в помощь владимиро-суздальскую дружину под командованием князя Андрея — младшего брата Александра. В единую рать собираются новгородское ополчение, ладожане, ижоряне, карелы. Думается, что в тот грозный час под знамя Александра Невского встало немало витязей-добровольцев из других княжеств Руси. Пришло время укрепляться в единении.

Новгородско-владимирская рать выступила в поход на освобождение Пскова зимой 1241/42 года. Форсированным маршем русичи вышли на ближние подступы к городу и отрезали все дороги в Ливонию. Затем последовал штурм сильной крепости. Рыцарский гарнизон не смог выдержать яростного натиска русских воинов. И здесь изменников постигла суровая кара за предательство.

Падение мощной крепости с многочисленным рыцарским гарнизоном явилось для руководства Ливонского ордена большой неожиданностью. А тем временем Александр Невский переносит боевые действия на землю эстов, покоренную орденскими братьями. Полководец преследовал одну цель — заставить неприятеля выйти за стены рыцарских замков в чистое поле для решающего сражения. Причем еще до прибытия подкреплений из германских государств. Такой расчет оправдался.

Магистр Ордена, епископы Дерптский, Рижский и Эзельский объединили все имевшиеся у них воинские силы для войны с Великим Новгородом. Супротивники понимали, что настало время для решающего сражения. Победа в нем решала судьбу свободной от монгольского владычества Северо-Западной Руси.

В походе против новгородской рати крестоносцев возглавил вице-магистр Ордена Андреас фон Вельвен, полководец известный и опытный. Под его начальство встали ливонские рыцари и их вассалы, рыцари епископств и личные отряды католических епископов Прибалтики, датские рыцари. В качестве вспомогательного войска насильно набирались эсты, ливы и пешие воины из других порабощенных немецкими завоевателями народов.

И войско крестоносцев и русская рать имели примерно одинаковую численность — примерно по 15 тысяч воинов. Вряд ли Ливонский орден и Великий Новгород ко дню Ледового побоища могли собрать сил больше.

Князь Александр Ярославич повел русское войско вдоль побережья Псковского озера «с бережением». Вперед высылается крупный сторожевой отряд легкой конницы под командованием Домаша Твердиславича и тверского воеводы Кербета. Требовалось узнать, где находятся главные силы Ливонского ордена и каким маршрутом они пойдут на Русь.

У эстонского селения Хаммаст (Моосте) русская «сторожа» столкнулась с главными силами ливонцев.

Произошел жаркий бой, в котором русский отряд был разбит и отошел к своим. Теперь князь мог с уверенностью сказать, что враг начнет вторжение на Псковщину через скованное льдом Чудское озеро. Александр решил принять сражение именно там.

К восходу солнца 5 апреля русская рать уже выстроилась для боя на мелководном, промерзшем до дна участке озера в 1,5–2 км юго-западнее Вороньего Камня. Боевой порядок примыкал к лесистому восточному берегу. Правое крыло надежно защищалось хрупким льдом межозерной протоки. Перед центром и левым крылом простиралась ледяная гладь, далеко просматривавшаяся вперед.

Как полководец Александр Невский хорошо знал русское военное искусство и тактику рыцарского войска. Поэтому он построил свою рать следующим образом. Пешие отряды составили «чело» — центр боевой позиции. Впереди встал передовой полк, имевший много лучников. Позади «чела» князь поставил свою немногочисленную тяжеловооруженную конную дружину.

На крыльях встали усиленные полки пеших ратников правой и левой руки. За ними — владимиро-суздальская и новгородская конница, одетая в более легкие доспехи — кольчуги. Думается, что применительно к той местности русичи не могли поставить засадный полк.

С восходом солнца вдали на ледяной глади показался противник. Вряд ли вице-магистр Ордена ожидал увидеть перед собой изготовившуюся для битвы русскую рать. Как и предполагал князь Александр, рыцари-крестоносцы применили в построении свою излюбленную «свинью» — то есть построение усеченным клином, глубокой колонной. В первом ряду «свиньи» находилось 5 рыцарей, во втором — 7, в третьем — 9, в четвертом — 11 рыцарей. Затем следовал отряд пехотинцев-кнехтов, построенных четырехугольником, а в последней шеренге стояло 14 патрициев, «поддерживавших» сплоченность отряда.

Такой клин — «свинья», врубаясь в ряды противника, как правило, легко разрывал центр его боевых порядков. Образовавшийся разрыв расширялся с вступлением в бой все новых и новых шеренг закованных в металл рыцарей.

Крестоносцы подходили к русской рати на медленной рыси. Лучники, обстреляв рыцарей, отошли на фланги. Удар «свиньи» получился привычно мощным. Она разрезала передовой полк и врубилась в «чело». Пешие ратники — новгородцы, псковичи, владимирцы оказали самое стойкое сопротивление, поклявшись «положить главы своя», защищая родную землю.

Тупой клин вражеской закованной в латы конницы увяз в центре боевого порядка русского войска и потерял свой устрашающий ход. У самого берега удар «свиньи» приняла на себя княжеская конная дружина, в вооружении ни в чем не уступавшая ливонцам.

В Ледовом побоище наступила критическая минута перелома. По сигналу Александра Невского пехотные полки правой и левой руки охватили крестоносцев с флангов, а русская конница зашла в тыл.

Случилось редкое событие в военной истории средневековья — рыцарское войско на поле брани оказалось в окружении. Хотя его строй и был нарушен, но орденские братья продолжали яростно сражаться. В воинской выучке им трудно отказать, поскольку войны являлась рыцарским ремеслом и смыслом жизни крестоносца-завоевателя.

Русский летописец запишет: «И бысть сеча ту велика немцем и чуди (собирательное название ливонской пехоты. — А. Ш.), труск от копий ломлениа, и звук от мечного сечения, яко и морю померзшу двигнутъся. И не бе видети леду: покры бо бе все кровию».

Сражение на Чудском озере не зря назвали Ледовым побоищем. Из кольца окружения удалось вырваться далеко не всем крестоносцам и пехотинцам-кнехтам. Русская конница гнала врага на запад километров семь.

Те беглецы, которые устремились на север, попали на рыхлый лед протоки, который не выдержал тяжести рыцарей и их коней. Лед проломился, и большое число ливонцев потонуло.

В Ледовом побоище погибло около 500 орденских братьев, 50 рыцарей попало в плен. Потери вражеской пехоты неизвестны, но в любом случае они были значительны. История дает нам мало примеров рыцарских сражений с подобными результатами.

С победой русская рать возвратилась в Псков, забрав с собой всех погибших в битве и израненных воинов. Первых похоронили на родной земле. Пленных рыцарей связали и с позором повели пешком сквозь ликующие толпы псковичан.

Так потерпел жестокое поражение и второй поход против Руси крестоносного воинства. Впервые был решительно положен предел грабительскому немецкому нашествию на Восток, которое продолжалось уже не одно столетие.

Ливонский орден после такого сокрушительного разгрома незамедлительно прислал в Вольный город Новгород своих послов просить мира. Они заявили князю: «что есмы зашли… мечем, тогося всего отступаем».

Весть о новой блестящей победе князя Александра Невского облетела землю Русскую. И ушла далеко за ее пределы — от «моря Варяжского (Балтийского) и до великого Рима». Благодарные псковичи спешно достроят величественный собор Иоанна Предтечи и посвятят его славной победе русского оружия…

Вскоре после Ледового побоища победителю крестоносного воинства вновь пришлось выступить в поход. Конные отряды литовцев начали «воевать» новгородские волости, разоряя приграничную сельскую местность. Князь Александр Невский тут же собрал полк ратников и стремительными ударами разбил на порубежье семь литовских отрядов. Борьба с налетчиками велась с большим искусством — «много литовских князей оказалось избито или взято в плен».

Около двух лет после этого князь Александр Ярославич спокойно правил в Вольном городе. Но за это время он понес тяжелую утрату: в 1244 году в Новгороде скончалась его мать, великая княгиня Феодосия, названная летописцем «блаженной и чудной». Перед смертью она приняла постриг в монахини под именем Евфросиньи.

В следующем, 1245 году, оправившись от понесенных поражений, литовцы совершили набег на русские земли уже большими силами. Жестоко опустошив окрестности городов Торжка и Бежецка и захватив богатую добычу, они возвращались назад. Но под стенами Торопца их настигла русская рать, и «литвинам» пришлось укрыться за крепостными стенами. Подошедший на следующий день к Торопцу князь Александр Невский — с дружиной и новгородским полком — взял крепость штурмом. Вырвавшиеся из города налетчики были настигнуты на берегах озера Жизца и почти все истреблены в жаркой сече. Вскоре после этого полководец нанес еще одно тяжелое поражение литовцам — в бою близ озера Усвята.

Своими действиями новгородский князь добился желаемого результата. В течение последующих нескольких лет литовцы не осмеливались нападать на его владения. Так Александр Невский победно выиграл «малую оборонительную войну» с соседней Литвой, не стремясь при этом к захвату чужих владений.

На границах новгородских и псковских земель наступило затишье. Но из стольного града Владимира приходили тревожные вести. Хан Золотой Орды Батый все туже затягивал ордынскую петлю вокруг русских княжеств. Прекратило свое существование Великое княжество Киевское. Галицко-Волынская Русь, меньше всего пострадавшая от монгольских завоевателей, попыталась было сохранить свою независимость от Золотой Орды. Но князю Даниилу Романовичу все же пришлось отказаться от киевского престола, выплатить огромную дань и стать «мирником» хана Батыя. Даниилу Галицкому была оказана «злая честь».

Не знали монгольского разорения и псковские, новгородские земли. Но они исторически и экономически были связаны самым тесным образом с Владимиро-Суздальской Русью. По этой причине хан Батый, славившийся дальновидностью, дал ярлык — золотую пайцзу — на великое княжение владимирское князю Ярославу Всеволодовичу, сделав его старшим среди русских князей.

Вскоре его вызывают в столицу Монгольской державы далекий город Каракорум. На одном из официальных приемов князь Ярослав Всеволодович был отравлен матерью великого хана ханшей Туракиной. В этом факте никто из современников сомнений не высказывал. Великий князь Владимирский умер 30 сентября 1246 года в Монголии. Его тело было привезено во Владимир и там предано земле. Древнерусский летописец отметит, что великий князь положил душу свою «за вся люди своя и за землю Русскую».

Хан Батый утверждает на русской земле нового великого князя — на владимирский престол был посажен дядя Александра Невского — Святослав Всеволодович. Его племянник не только остается на новгородском княжении, но получает в правление еще и город Переяславль.

Вскоре Александр Ярославич вместе с братом Андреем отправляется в поездку в столицу Золотой Орды город Сарай и в Каракорум. Перед новгородским князем стояла сложная проблема, от успешного решения которой зависела не только его жизнь. Ему предстояло определиться в своих отношениях с золотоордынским ханом Батыем и великим ханом Монгольской империи. Именно их отношение к древнерусскому полководцу и определило его дальнейшую судьбу и место в истории.

Князь Александр Ярославич, равно как и его отец, и дед Всеволод Большое Гнездо, рано проявил себя как тонкий дипломат и умелый политик. Основной задачей своей поездки он считал предотвращение причин, ведшим к новым набегам на Русь степных завоевателей. К этому его обязывала ситуация: пришедшие в себя немецкие и шведские крестоносцы могли вновь собраться в поход на Восток. Неспокойно было и на литовских рубежах.

В случае договоренности с ханом Батыем князь Александр Невский мог усилить охрану псковских и новгородских границ с Ливонией и Литвой. От владыки Золотой Орды зависело очень многое и поэтому новгородский князь твердо решил придерживаться мирной политики с монголо-татарскими ханами. Те в большинстве случаев снисходительно относились к русским князьям, признавшим их верховную власть и плативших регулярную, большую дань.

В той исторической ситуации только таким шагом можно было устранить присутствие в русских княжествах и городах монгольских чиновников — баскаков. Они зорко контролировали выплату наложенной дани — «выхода» — с подвластных Орде земель.

Введенная во владениях Орды система баскачества предъявляла к покоренным народам жестокие требования, невыполнение которых свирепо каралось. В случае отказа или сокрытия «выхода» баскаки с помощью военной силы могли разорить и ограбить непокорное княжество. Такие карательные набеги сопровождались массовым угоном в рабство молодого работоспособного населения, сожжением городов и сел.

В Орде была узаконена и еще одна дань с покоренных народов. Подвластные Каракоруму и Сараю правители обязывались поставлять в их войско определенное количество воинов. Им предстояло служить в войске завоевателей и зачастую участвовать в походах на собственное Отечество. Такая ордынская повинность считалась самой страшной не только для русских людей.

Вот почему князь Александр Ярославич Невский все годы своего правления любыми мерами стремился к тому, чтобы не допустить ханских баскаков на Русь, а вести все расчеты с Ордой самому. Только богатый «выход» с русских земель мог удержать степных владык от новых грабительских походов на княжества Руси.

По приезде в столицу Золотой Орды князь должен был, по обычаю, утвердившемуся у завоевателей Вселенной, пройти сквозь очистительный огонь двух костров и поклониться монгольским святыням, прежде чем вступить в шатер хана Батыя. Такому обряду подвергались все русские князья. Отказ от него грозил немедленной смертной казнью, как это случилось, например, с князем Михаилом Всеволодовичем Черниговским.

Александр Невский со всей твердостью отказался пройти через очистительный огонь костров и поклониться монгольским идолам. Тогда его привели в ханский шатер и Батый спросил: «Почему ты, князь, не боясь смерти, отказался выполнять наши обряды?»

«Великий хан, — отвечал русский князь-воитель, — в нашем Святом писании говорится: „Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и мамоне (богатству, стяжательству)“».

Закончив такую краткую речь, князь Александр Ярославич поклонился хану Батыю и продолжил: «Я поклоняюсь тебе, потому что ты человек и царь, но твари кланяться не стану. И Священный Воитель (так монголы звали Чингиз-хана после его смерти, не произнося имени величайшего завоевателя мировой истории) в своих законах признавал веру иноплеменников. Мы же получаем православие с рождения от предков наших и вопрошаем: не кто ты по крови, а как веруешь? Но знаем и другое, что у Всевышнего все веры равны. И русские люди, живущие совместно с другими народами, силой не заставляют менять их верования».

Хан Батый был изумлен смелой речью полководца. Фактом остается то, что после этого владыка Золотой Орды принимал русского князя-данника неизменно милостиво. Познакомившись с бытом и нравами монголов, князь Александр Невский сделал вывод, что русские княжества, стараясь не раздражать золотоордынцев, могли довольно успешно постепенно восстанавливать свою утраченную военную силу.

Итогом поездки братьев Александра и Андрея Ярославичей в Сарай стало наделение их владениями на Руси. Хан Батый распределил между ними земли на первый взгляд весьма неожиданно. Но можно считать, что умный правитель сделал это не без дальнего прицела.

Князь Александр Невский, оставаясь правителем Великого Новгорода, получил от хана Батыя разрушенный город Киев и «всю Русскую землю». Ханский ярлык давал право занять древний киевский престол. Князь Андрей Ярославович «седе во Володимере на столе», то есть хан Батый отдал младшему брату Невского отцовский стольный город в управление.

После такого ханского решения было просто трудно понять, кто же на разгромленной Руси великий князь. Вроде бы Александр Невский, но крупнейшее Владимирское княжество административно не входило в его владения. С другой стороны, Новгород, где старший сын-наследник великого князя Владимирского Ярослава Всеволодовича сидел на княжеском столе, был зависим от стольного града Владимира.

В древнерусских летописях почти ничего не говорится о том, как братья Ярославичи ездили на поклон к великому хану в Каракорум. Говорится предельно кратко: «…ходи Св. Александр в Канович». Там были озабочены выборами нового великого хана, поэтому решение властителя Золотой Орды Батыя осталось в силе — никто не решился его ни отменить, ни изменить. Поездка в Сарай и Каракорум длилась более трех с лишним лет.

Александр Невский не торопился в отданный в его правление стольный град Киев. Он сперва заехал в ставший ему действительно родным Великий Новгород. Новгородцы сумели отговорить любимого князя от правления в Киеве «татар ради». У того нашлось немало веских причин, чтобы не воспользоваться ярлыком, с таким огромным трудом полученным в Орде.

Киевщина была страшно опустошена. От самого Киева остались только развалины. С его земель народ бежал во все стороны от «засилья татарского». Это была одна из многих причин, почему Александр принял решение остаться на новгородском княжении.

События следовали одно за другим. Митрополит Кирилл, покинув разрушенный Киев, прибыл в Суздаль. Оттуда в 1251 году он отправился в Новгород. Торжественно встретил князь Александр Ярославич и весь новгородский люд своего святителя. По просьбе горожан и селян Новгородской Руси митрополит Кирилл поставил на епархию епископа Далмата. В древнерусской истории это было заметным событием.

Вскоре после этого Александр Невский тяжело занемог. Длительное путешествие по просторам Азии подорвало его крепкое здоровье. Священники молились за него во всех храмах Великого Новгорода, болезнь отступала с трудом. Летописец скажет: «Бысть болезь его тяжка зело». Все же хворь отступила и князь встал на ноги. Новгородцы воспрянули духом.

В тот 1251 год Новгородскую Русь поразила непогода, которая привела к неурожаю. Летом шли обильные дожди и вода затопила поля и пастбища. Вымокли хлеба и сено. Разбушевавшийся от обилия воды Волхов снес большой мост в городе. Осенью ударили ранние морозы, которые не позволили крестьянам собрать остатки урожая.

Новгороду грозил голод, но горожане сумели мудро распорядиться небольшими запасами продовольствия, оставшимися от прежних лет, и перезимовали, перебились. Новгородский люд успокаивало то, что на их землях царил мир.

Эта голодная зима с 1251 на 1252 год была последней в новгородском правлении князя Александра Невского. Причиной тому стал младший брат Андрей Ярославич, великий князь Владимирский. Отношения между братьями осложнились.

Князь Андрей Ярославич, породнившись с князем Даниилом Галицким, вместе с тестем стал выступать решительным противником мирных отношений с Золотой Ордой. Последний надеялся на помощь европейских государств в борьбе с татаро-монголами. Военных сил ни у того ни у другого не было. Великий князь Владимирский перестал собирать дань в пользу ордынцев и не возил больше дорогих подарков в Сарай, озлобив против себя золотоордынских вельмож. Александр Невский пытался оградить младшего брата от неразумных решений.

Беспокоило новгородского князя и другое. На Кольском полуострове новгородцы столкнулись с норвежцами. Возникла настоятельная потребность определить государственную границу Руси с Норвегией. К ее королю отправляется представительное посольство, которому ставится еще и задача посватать сына Александра Невского Василия за дочь норвежского короля Кристину. Границу определили, но сватовство не состоялось.

Едва выздоровев, новгородский князь поехал в Золотую Орду, чтобы отвести от русских земель надвигающуюся беду. Хан Батый был прекрасно осведомлен о том, что творилось на Руси. Не остались для него большим секретом слова и действия великого князя Владимирского и его тестя князя Даниила Галицкого. И тот и другой хотели встать во главе широкого восстания на Руси, чтобы освободить ее от ордынского ига. Они начали готовить вооруженное выступление, но обстоятельства и само время оказались против них.

Когда хан Батый получил новые доказательства строптивости и прямого неподчинения великого князя Владимирского, он впал в гнев и повелел наказать данника Золотой Орды, вышедшего из повиновения и готовившего открытый мятеж. У монголов накопилась богатая практика подобных карательных походов. Владения непокорных князей должны были подвергнуться разграблению и опустошению.

На Владимирскую Русь двинулась сильная своей многочисленностью конная орда. Во главе ее повелитель Золотой Орды поставил опытного предводителя — царевича Неврюя. Хан Батый повелел ему «привести» в Сарай князя Андрея Ярославича. Александр Невский, бывший уже в ханской ставке, не знал о походе «Неврюевой рати».

Сражение между конным войском Неврюя и немногочисленными силами князя Андрея Ярославича, который смело вышел навстречу врагу, произошла у города Переяславля. Летописец так отозвался о той битве: «И бысть сеча велика, гневом же Божиим, за умножением грехов наших, погаными христиане побежени быша».

Князю Андрею Ярославичу удалось с семьей бежать в Новгород, откуда путь беглеца закончился в Швеции. Город Переяславль был взят приступом и разорен. Страшному опустошению подверглись селения Владимиро-Суздальской земли. Бессчетное число людей монголы увели в полон. Одновременно с походом «Неврюевой рати» 60-тысячное войско темника Куремсы двинулось на Галицко-Волынскую землю, и владения князя Даниила Галицкого тоже подверглись разорению. Папа Римский отказал ему в военной помощи.

Александр Невский вернулся из Сарая на Русь с ярлыком на великое княжение в стольном граде Владимире. Такова была воля хана Батыя, хотевшего видеть старшим среди русских князей верного человека, авторитетного правителя. Батый прекрасно понимал, что смуты на Руси сказываются на «выходе» дани с нее.

Жители Владимира оказали новому великому князю торжественную встречу, что свидетельствовало о высоком личном авторитете победителя в Невской битве и Ледовом побоище. Он сразу же принялся восстанавливать разрушенные и опоганенные православные храмы, собирать в опустевшие города и села разбежавшийся куда глаза глядят народ. Однако военная опасность вновь стучала в двери Новгородской Руси.

Литва вновь напала на Торопецкую волость. Посаженный на новгородское княжение старший сын Александра Невского Василий разбивает литовцев в битве под городом Торопцом. Затем пришли шведы-крестоносцы, которые, высадившись с судов, начали спешно возводить крепость на восточном, русском, берегу реки Наровы. Однако узнав о сборе новгородского ополчения, шведы бросили постройку крепости и «побегоша за море». Затем немецкие рыцари из Ливонии напали на город-крепость Псков, но взять его не смогли, только пожгли пригород. Псковичи после ухода восвояси ливонцев пригласили к себе на княжение Ярослава Ярославича Тверского, младшего брата Александра Невского.

В 1248 году Римский папа Иннокентий IV направил к великому князю Владимирскому представительное посольство, чтобы склонить Александра Ярославича к переходу в католичество вместе с Русской Православной Церковью — речь шла об унии, слиянии двух христианских течений. На что князь-витязь ответил самым решительным отказом. Папскому посольству пришлось уехать из стольного града Владимира ни с чем.

Чтобы предотвратить новый крестовый поход европейского рыцарства, прежде всего шведского, на Новгородскую Русь, великий князь Владимирский задумал большой поход в Финляндию, в ее центральную часть. К тому времени Швеция завоевала финские земли и вышла к границам Карелии, чье население издревле было союзником новгородцев в противостоянии со шведскими захватчиками.

Новгородское именитое боярство, больше всего радевшее за свои исконные права, составляло сильную оппозицию Александру Ярославичу. В начале 1255 года бояре изгнали княжившего в Вольном городе князя Василия Александровича — сына Невского. Тот с дружиной и семьей отъехал в Торжок и стал дожидаться помощи от отца. Великий князь Владимирский не замедлил явиться с дружиной, двинувшись на Новгород.

Новгородское вече после долгих и бурных споров сместило боярского ставленника Анания с поста городского посадника. После этого Александр Невский со своими воинами вступил в Новгород и сам назначил посадника из верных ему людей. Им стал популярный человек — Михаил Степанович, один из героев Невской битвы со шведами. Вольнолюбивые новгородцы на сей раз не противились княжеской воле. Это был первый случай в истории, когда воля князя, пусть даже любимого, оказалась сильнее новгородских вечевых обычаев.

Вскоре из «Немецкой земли» вернулся младший брат Александра Невского Андрей Ярославич — он был принят с «любовью». Великий князь Владимирский дал ему в «кормление» порубежные города Городец и Нижний Новгород.

1255 год дал великому князю хорошее во всех отношениях известие из Сарая. Хан Батый был зарублен во время завоевательного похода в Угорскую землю. Новым правителем Золотой Орды стал сын Батыя Сартак, побратим Александра Невского. С ним можно было строить мирные для Руси взаимоотношения, на что и рассчитывал великий князь Владимирский.

Это обстоятельство в известной мере позволило ему провести зимний поход в Финляндию, владения Шведского королевства. Владимирским и новгородским полкам предстояло выступить в поход по зимним путям-дорогам: руслам замерзших рек и озерам.

Русская рать двинулась в Финляндию из Копорья, перейдя по льду Финский залив. Вскоре к ней присоединились отряды карел.

Финляндский поход завершился успешно — войско Александра Невского совсем немного не дошло до Полярного круга. Шведским феодалам пришлось частью бежать в Швецию, частью «затвориться» в каменных замках, брать которые русским воинам помогали местные жители. Итогом похода стало то, что шведское воинство в последующие 37 лет не нарушало порубежье Новгородской Руси, остановившись в своем продвижении на Восток по рубежу реки Кюмийоки.

В 1257 году великий князь Владимирский Александр Ярославич совершил удачную поездку в Орду: его младший брат Андрей получил «прощение», привезя богатые подарки ханскому двору. Во многом это случилось благодаря тому обстоятельству, что один из русских князей — Глеб Васильевич — женился на монгольской княжне, принявшей христианство. Такой брачный союз был испытанным шагом для дипломатии всех времен и народов.

Но в тот же год монгольские правители решили переписать все население своей империи, в том числе и Руси, чтобы упорядочить взимание дани. Ханские «численники» не замедлили с прибытием в русские княжества. В Золотой Орде согласились с доводами великого князя Владимирского, чтобы сбором дани для Сарая заведовали русские князья, управлявшие своими землями. Вместе с тем хан обязал Александра Ярославича содействовать монгольским «численникам» в переписи городского и сельского населения Руси.

Ордынские чиновники пришли на русскую землю не одни, а в сопровождении военных отрядов, готовых, в случае неповиновения, исполнить роль карателей. Этими отрядами командовали баскаки. «Численники» переписали население Суздальской, Рязанской, Муромской и других русских земель. Их действиями руководил «великий баска», сидевший во Владимире.

Ордынцы в ходе переписи русского населения ставили из него десятников, сотников и тысяцких, в обязанность которых вменялся сбор дани. Тем самым обеспечивалось регулярное поступление «выхода» из Руси в Золотую Орду. От дани освобождалось только черное и белое духовенство. Завоеватели-монголы довольно уважительно относились к религиям покоренных ими народов, стремясь привлечь на свою сторону местное духовенство.

Во Владимиро-Суздальской земле перепись прошла довольно спокойно, но когда монгольские «переписчики» прибыли в Новгород, там произошел серьезный конфликт. Вольные новгородцы и псковичи, не испытавшие на себе ужасов «Батыева нашествия», возмутились. Они вместе с князем Василием Александровичем отказались принимать ханских чиновников и посланцев великого князя. В Вольном городе началась смута, которая привела к кровопролитию.

Новгородское духовенство, встав на сторону великого князя, пыталось образумить новгородскую вольницу. Но было уже поздно, поскольку к «черному люду», купечеству примкнуло и боярство. Посадника Михаила, пытавшегося уговорить горожан, новгородцы убили. Обстановка в Вольном городе накалилась.

Ханские чиновники вернулись во Владимир и пригрозили великому князю, что пожалуются в Орду. Тот прекрасно понимал, что золотоордынский хан может снова направить на Русь «Неврюеву рать». И тогда тысячи и тысячи русских людей будут «посечены» или уведены в полон, разорению подвергнутся многие города и селения. В той исторической ситуации такого допустить было просто нельзя.

Александр Невский, как пишет летописец, «разумев беду тую», созвал братьев Ярославичей и не без труда, одаривая ценностями, уговорил ханских чиновников вернуться в Новгород. Сам он вместе с братом Андреем и ростовским князем Борисом отправился в Вольный город, имея при себе сильную дружину.

В Новгороде волнения достигли своего апогея. Князь Василий Александрович заявил, что не хочет подчиняться отцу, готовящемуся наложить ордынские оковы на вольных людей русского Севера. Однако с подходом великокняжеских дружин он бежал в Псков. Новгородцы притихли, встретив чиновников хана миролюбиво, но от переписи отказались. Тогда монгольские «численники» пошли на дипломатические уступки: получив от горожан богатые дары, они отъехали в Орду, дав возможность великому князю самому уладить конфликт.

Александр Невский сделал выбор в пользу мирного разрешения конфликта. По некоторым источникам, он приказал схватить своего сына Василия в Пскове и сослал его в Низовскую землю, в Городец Радилов. Великокняжеская дружина без сопротивления вошла в Новгород. Наиболее заядлые горожане-бунтовщики подверглись жестокому наказанию: им отрезали носы и уши, отсекали руки или ослепляли. Такими мерами порядок в городе был восстановлен.

Новым посадником в Вольном городе великий князь назначил Михаила Федоровича, жителя Ладоги, не замешанного в боярских распрях. Александр Невский выступил на новгородском вече, призывая вольных людей к благоразумию, не конфликтовать с Золотой Ордой, находившейся на вершине своего военного могущества.

В 1259 году началась перепись населения Новгородской Руси. Ханские чиновники считали число душ и на всех накладывали одинаковую дань. Такая ситуация вполне устраивало боярство и богатых купцов, но не «черный люд». Произошли многочисленные бунты, которые порой заканчивались убийством «численников» и их охраны. Тогда чиновникам хана пришлось укрыться в Городище, под защитой дружины великого князя. Однако перепись была продолжена.

Вольный город на Волхове бурлил, но все же перепись была доведена до конца. Взяв с северных русских земель «число», ордынцы уехали в Сарай, увозя с собой богатую дань и дары. Последующий сбор дани возлагался на новгородского князя. Им стал малолетний княжич Дмитрий Александрович, наставниками которого стали близкие отцовские люди.

После волнений на Новгородщине, вызванных проведением ордынцами переписи, на Руси наступило затишье. Летописец отмечал: «Бысть тишина великая христианам». Мирно было и в следующем, 1260 году.

Умудренный жизненным опытом Александр Невский не обольщался достигнутым миром на Руси, который дался ему большой ценой. Трудно было сказать, как долго хватит сил русскому народу терпеть золотоордынское иго? Не прекращались междоусобные распри между русскими князьями, которые словно забыли о необходимости крепить единство. Такие раздоры умело поддерживались ханами Золотой Орды, не желавшими и опасавшимися видеть Русь единой и сильной.

Среди удельных князей стала появляться скрытая оппозиция власти великого князя Владимирского, имевшего ярлык великого хана Монгольской империи на старшинство среди других правителей на Руси. Тверские, рязанские, ярославские и прочие князья стали ездить в Сарай на поклон хану Золотой Орды с целью обретения призрачной самостоятельности своих княжеств, каждое из которых в отдельности не представляло серьезной опасности для ордынского владычества.

Беспокоил великого князя Александра Ярославича и Вольный город Новгород, самый богатый на Руси благодаря обширной торговле и обладавший немалой военной силой. Там продолжала существовать сильная боярская оппозиция великому князю. Да и простые новгородцы не желали сильной княжеской власти, которая ограничивала власть народного веча.

На пограничных рубежах Руси внешне все было спокойно. Устрашились и шведы, и литовцы, и немецкие рыцари Ливонии. Золотая Орда, довольная богатым «выходом» с русских княжеств и Новгорода, пока не грозила набегами своего многотысячного конного войска.

Укреплялось положение Русской Православной Церкви, надежного помощника великого князя Александра Невского в его помыслах и делах. Он расширил ее права, выделял немалые средства на строительство храмов и монастырей, заказал переписчикам немало религиозных книг, которые затем передавались духовным пастырям. Удалось свершить большое дело, которое затем сказалось на духовном состоянии русского народа — православное духовенство канонизировало русских князей, погибших мученической смертью в стане ордынских ханов.

В религиозной, духовной политике великого князя был сделан и еще один важный шаг. Он умело использовал терпимость монголо-татар к иным верам, в том числе и к христианству. Это дало возможность в 1261 году образовать в столице Золотой Орды Сарайскую епископию. Первым епископом в ней стал Митрофан. Православное влияние в Орде, где было множество русского полону, усиливалось. Православие стали принимать и монголы.

В 1261 году в Вольный город Новгород прибыли послы великого князя Литовского Миндовга. Они заключили с великим князем Александром Невским военный союз против немецкого крестоносного рыцарства. Договором предусматривался совместный военный поход в Ливонию.

Такой поход состоялся в следующем, 1262 году. Русская рать, имевшая в своем составе полоцкую дружину князя Товтивила и 500 литовских воинов, овладела укрепленным городом Дерптом (Юрьевом), хотя немецким рыцарям удалось укрыться в каменном замке. Но вскоре пришла весть об отходе литовского войска из-под города Вендена и новгородцы тоже вернулись домой.

Однако совместный поход новгородцев и литовцев во владения Ливонского ордена сыграл свою роль. После его завершения в Великий Новгород прибыли послы от купеческих гильдий Гамбурга, Любека и других немецких городов, стоявших на Балтийском побережье, для подписания взаимовыгодного договора о торговле. Прибытие такого посольства подтверждало то, что германское купечество отказалось от мысли блокировать морскую торговлю Руси при помощи Ливонского ордена.

В отечественной истории 1262 год отмечен сильным антиордынским движением. Оно не было стихийным, ибо, как сообщает летописец, «совет бысть на татаровей по всем градам русским, их же хан Батый посажа властели по всем градам русским… Князи рустии, согласившиеся меж собою, изгнаша татар из градов своих».

Причины народного восстания хорошо известны: появление в русских землях откупщиков сбора «выхода», которые «корыстовались сами», деятельность немилосердных ростовщиков. Откупщики сбора дани появились на Руси не случайно. Хан Золотой Орды Берке, решив, и не без оснований, что его баскаки оставляют себе большую часть поборов с русских земель, передал сбор с них дани хивинским купцам-ростовщикам.

«Бессермены», как их прозвали на Руси, вносили правителю Золотой Орды денежные суммы вперед, а затем собирали дань в русских княжествах в еще больших размерах, чем ханские баскаки. Тем людям, кто не мог сразу выплатить повинность, хивинцы давали отсрочку, но под большие проценты. Собирая дань, «бессермены» опирались на монгольские воинские отряды.

О жадности ростовщиков-«бессерменов» на Руси слагались песни, дошедшие до наших дней:

Восстание 1262 года против откупщиков-«бессерменов» началось под звон церковных колоколов одновременно в Ростове, Владимире, Суздале, Ярославле, Переяславле и других городах. Народ больше «не можаху бо терпети насилия от поганых». Наиболее ненавистных откупщиков «избивали», других, менее запятнанных в незаконных поборах, «выгноша из городов».

Великий князь Владимирский не противодействовал народному восстанию против «бессерменов». Те в своем большинстве были вынуждены бежать в Золотую Орду. Есть сведения, что Александр Ярославич рассылал по русским городам грамоты с призывами изгонять лихоимцев и их приспешников. Так, известна подобная его грамота, направленная в город Устюг.

Великий князь понимал, что народное выступление против ханских сборщиков дани не может пройти бесследно. Он желал покончить с системой бесконтрольного грабежа «бессерменами» русских земель. Поэтому Александр Невский в очередной раз поехал в Сарай, «чтобы отмолить людей от беды». Другой целью поездки, не менее важной, стало прекращение принудительного набора русских воинов в монгольское войско.

Набор воинов из покоренных земель в состав ордынских войск, особенно в случае войны, был одним из законов Монгольской империи. В то время в ней сложилась сложная ситуация. Хан Золотой Орды Берке готовился к войне с монгольским правителем Персии ханом Хулагу. Поэтому золотоордынцы потребовали от подвластных им народов прислать боеспособные войска, в том числе дружины русских князей. По словам летописца: «Беше тогда велика нужа от поганых и гоняхуть люди, веляхнуть с собою воиньствовать».

В 1263 году великий князь Владимирский Александр Ярославич в последний раз посетил Золотую Орду. Хан Берке почти целый год удерживал около себя прославленного полководца Руси. Тому пришлось зимовать на ханских кочевьях. Он добился того, что теперь сбор «выхода» окончательно переходил в руки русских князей. Теперь Русь больше не знала «бессерменов». Русские княжества были освобождены и от воинской повинности.

Из Золотой Орды Великий князь Владимирский возвращался домой совершенно больной. В ноябре он прибыл сперва в Нижний Новгород, а затем в Городец. Там он остановился в Федоровском монастыре, в том самом, где находилась копия особо почитаемой иконы Федоровской Божьей Матери. Она считается покровительницей большого семейства Ярославичей.

В Городце великий князь-ратоборец Древней Руси впал в еще больший недуг. Сопровождавшие его люди и монахи видели, как больного покидали последние силы. Все пришли в уныние. Александр Невский, чувствуя свою скорую кончину, сказал окружающим: «Удалитесь и не сокрушайте души моей жалостью».

По обычаю предков, великий князь призвал игумена монастыря и изъявил желание постричься в монахи: «Отче, се болен есмь вельми… Не чаю себе живота и прощу у тебя пострижения». Это была православная христианская традиция, когда люди перед кончиной уходили из светской жизни в «черные монахи».

Последняя воля прославленного воителя, внука Всеволода Большое Гнездо, была выполнена. В келье Городецкого Федоровского монастыря великий князь Владимирский Александр Ярославич Невский был пострижен в иночество и получил новое имя Алексий. В ночь после причастия, 14 ноября 1263 года, он скончался. Гроб с его прахом перевезли во Владимир и при большом стечении народа погребли в местном монастыре Рождества Богородицы.

Александра Невского будут оплакивать во всех уголках русской земли — настолько велика оказалась всенародная скорбь. В стольном граде Владимире митрополит Кирилл, обращаясь к народу, скажет: «Дети мои милые! Знайте, что зашло солнце земли Русской!»

На великокняжеский престол вступил младший брат Александра Невского Ярослав Ярославич, новгородский князь. В истории государства Российского открылась новая страница. И открылась она благодаря поистине великим деяниям древнерусского полководца-правителя, заложившего первый камень в дело освобождения Руси от владычества Золотой Орды…

Пройдут века. В 1723 году Петр I, вернувший России невские берега, прикажет торжественно перевезти прах великого полководца из Владимира в новую столицу государства, в специально построенную Александро-Невскую лавру. На месте битвы поставят церковь Александра Невского. В 1725 году будет учрежден российский орден Александра Невского. Православная церковь канонизирует национального героя России и объявит его святым.

В годы Великой Отечественной войны Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 июля 1942 года был учрежден боевой орден Александра Невского. Рельефное изображение прославленного русского полководца помещено в центре покрытой рубиново-красной эмалью серебряной пятиконечной звезды.

По статуту этим орденом награждаются командиры дивизий, бригад, полков, батальонов, рот и взводов Советской Армии, проявившие в боях за Родину личную отвагу, мужество и храбрость и умелым командованием обеспечившие успешные действия своих соединений, частей и подразделений.

В Великую Отечественную войну этим орденом награждено 40 217 офицеров Советской Армии.

Ратные подвиги защитников Родины навечно остаются в памяти народной. История бережно хранит их имена.

ИВАН КАЛИТА — СТРОИТЕЛЬ МОСКОВСКОГО САМОДЕРЖАВИЯ

Историков по сей день волнует вековая тайна: почему Москва, почему именно этот маленький окраинный городок Владимиро-Суздальской земли стал столицей государства Российского? Почему Москва, а не более древние, имевшие хорошую историческую перспективу стольные грады Владимир или Суздаль, Тверь или Рязань, Великий Новгород или Ярославль…

О возвышении Москвы написано много. Действительно, маленькая крепостица на крутом берегу Москвы-реки в силу своей незначительности в первые сто лет существования ни разу не была стольным градом, столицей хотя бы маленького княжеского удела. Лишь в 1247 году здесь обосновался задиристый князь Михаил Хоробрит, брат Александра Невского. Но уже через год он оставил городок и сделал собственной столицей Владимир-на-Клязьме, изгнав оттуда вооруженной рукой родного дядю, юрьевского князя Святослава Всеволодовича.

Через многие годы произошло то, о чем великий русский историк Н. М. Карамзин высказался вполне определенно в знаменитых «Записках о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». Он пишет: «Сделалось чудо. Городок, едва известный до XIV века, возвысил главу и спас отечество». И все началось с того, что на московский стол сел князь Иван Данилович Калита — «Собиратель земли Русской».

Казалось бы, такого человека-правителя отечественные и иные историки должны были возвеличить за его государственные деяния. Но не тут-то было. Образ московского князя, оставившего в отечественном летописании столь глубокий след, исследователи и писатели обрисовывали далеко не радужными красками. Причина кроется прежде всего в личности Ивана Калиты, по заветам которого потомки постепенно «собрали Русь». Карамзин определяет могущество Москвы как «силу, воспитанную хитростью».

По Карамзину, московский князь Иван Данилович был прежде всего исключительно хитрым удельным владетелем. Хитростью он сумел снискать особую милость правителей Золотой Орды, убедил хана Узбека, во-первых, не посылать больше на Русь баскаков собирать дань, а поручить это дело русским князьям. И второе — закрыть глаза на территориальные переделы в области великого княжения Владимирского, то есть на приращение к Москве чужих земель.

Другой не менее знаменитый отечественный историк В. О. Ключевский указал, что все московские князья, начиная с Ивана Калиты, «усердно ухаживали за ханом и сделали его орудием своих замыслов». С легкой руки Ключевского за Иваном Даниловичем на долгие годы закрепилась характеристика «князя-скопидома». Последующие историки прозвище князя, внука Александра Невского, стали переводить как «мешок с деньгами».

В старой России широкое хождение имел гимназический учебник истории Д. И. Иловайского, который, называя Ивана Калиту «собирателем Руси», в то же время дает действительно выдающемуся правителю далеко не самую лестную характеристику: «Необыкновенно расчетливый и осторожный, он пользовался всеми средствами к достижению главной цели, то есть возвышению Москвы за счет ее соседей». Московский князь «часто ездил в Орду с дарами и раболепно кланялся хану; он получал от хана помощь в борьбе с соперниками, и таким образом самих татар сделал орудием для усиления Москвы».

Далее Иловайский указывает на едва ли не самую главную, по его мнению, причину возвышения Москвы среди других русских княжеств: «Присвоив себе право собирать дань с удельных князей и доставлять ее в Орду, Калита искусно пользовался этим правом, чтобы увеличить свою собственную казну».

В другом конце европейского континента об Иване Калите писал один из основоположником научного коммунизма Карл Маркс. Его «Секретная дипломатия» была полна сарказмов относительно русской истории и ее великих деятелей прежде всего из числа правителей. Он пишет о московском князе Иване Даниловиче: «Сумой, а не мечом он прокладывал себе дорогу». Однако тот же Карл Маркс отмечает, что именно при Калите было заложено могущество Москвы.

Пожалуй, только историк Н. И. Костомаров вполне доброжелательно относится к личности князя Ивана Калиты: «Восемнадцать лет его правления были эпохою первого прочного усиления Москвы и ее возвышения над русскими землями». По Костомарову, московский удельный князь был типичным человеком своего времени — он, да и все прочие русские князья как могли собирали землю и власть. Только преуспевали в этом деле очень немногие. И больше всех — «мешок с деньгами» Иван Данилович.

Что же касается прозвища Калита, то под ним стали подразумевать «мешок с деньгами» через многие и многие столетия после смерти великого деяниями русского князя. На страницах древнего «Волоколамского патерика» игумен Пафнутий Боровский рассказывает своим ученикам о том, за что московский князь Иван Данилович был прозван Калитой: «…сего ради: бе бо милостив зело и ношаше при поясе калиту, всегда насыпану сребрениц, и, куда шествуя, даяще нищим, сколько вымется».

…Дата рождения Ивана Даниловича Калиты неизвестна. Исследователи в своем большинстве сходятся, что он появился на свет где-то около 1288 года. Известно, что он имел много братьев — Юрия, самого старшего, Александра, Бориса, Афанасия, Семена и Андрея. Последние два указаны в древних родословных росписях — летописи же об их судьбе ничего не сообщают. Неизвестно, имел ли Калита сестер.

Отцом его был князь Даниил Александрович Московский, умерший в 1304 году. Известно, что он недолго сидел на княжении в Вольном городе Новгороде, послав туда вместо себя сына Ивана. Пребывание того на берегах Волхова длилось с 1296 по 1298 год. В Новгороде и начал Иван Калита осваивать мудрость правителя, набираться ума-разума под зорким оком приставленных к нему отцом московских бояр.

Малолетство посаженного на княжение одного из сыновей Даниила Московского не удивляет — такую символическую миссию княжеские сыновья могли выполнять с семилетнего возраста. Так, например, великий воитель Руси Александр Невский был оставлен отцом на княжении в Великом Новгороде, когда ему было около восьми лет, а сам Невский послал в Новгород сына Дмитрия в возрасте около девяти лет. Удивляет только то обстоятельство, что Даниил Московский не послал «сидеть» над новгородцами старших сыновей — Юрия, Александра и Бориса, чего требовала традиция. Это дает право предположить, что заботливый отец выделял Ивана среди его более старших братьев-княжичей.

Следующее упоминание княжича Ивана в дошедших до нас древнерусских летописях относится к 1300 году. Тогда он был приглашен стать крестным отцом первенца-сына влиятельного московского боярина Федора Бяконта — Елевферия (или Симеона — по другим источникам). Крестник в последующем станет митрополитом Алексием, который будет фактическим главой московского правительства при малолетнем князе Дмитрии Донском.

Княжича воспитывали в семейном кругу так же, как и в других княжеских семьях. Его учили познавать ратное искусство, грамоте — читать ветхозаветную книгу Псалтырь. Иван, в отличие от своих братьев, на долгие годы пристрастился к чтению старинных, религиозных книг, черпая в них житейскую мудрость.

С раннего детства он испытал страх перед ордынцами — «злыми татарами». Ханский баскак жил рядом с отцовским теремом, в деревянном московском Кремле. В 1293 году он стал свидетелем нашествия на русские земли Дедюневой рати. Тогда ордынцы захватили Москву, а ее правитель князь Даниил оказался беспомощным пленником, которому потом даровали свободу в обмен на клятвенное послушание хану Золотой Орды.

Думается, что ордынское владычество оставило глубокий, болезненный след в психике и умонастроениях юного княжича, сына владетеля небольшого удела в пределах Великого княжества Владимирского. Прежде всего это был страх перед могуществом Золотой Орды. И такое было не случайно — потомки великого завоевателя Вселенной Чингисхана прекрасно знали силу слепого страха, поддерживая ее в сознании покоренных народов. Постоянное унижение перед завоевателями порождало ощущение безысходности и отчаяние. Пройдет немало времени, прежде чем самосознание русского народа обретет прежнюю силу.

В раннем возрасте княжич Иван получил очень суровый жизненный урок, прикоснувшись к трагической судьбе своего старшего брата Юрия, которому в год смерти отца исполнилось 22 года и он уже княжил в городе Переяславле-Залесском. Отец хотел присоединить этот удел к Москве.

Однако сделать такое в то время было непростым делом. Судьбу небольшого Переяславского княжества надлежало решать на съезде русских князей в этом стольном граде. Такой съезд состоялся осенью 1303 года. Туда князь Юрий Данилович прибыл в сопровождении младших братьев — Александра, Бориса, Ивана и Афанасия. Руководил княжеским съездом старый византиец митрополит Максим.

Надо отдать ему должное, он настоял на том, что Юрий Московский сохраняет за собой Переяславское княжество. В противном случае на обескровленной после Батыева нашествия русской земле могла вспыхнуть нешуточная княжеская междоусобица.

Решение княжеского съезда в Переяславле-Залесском «окрылило» московского князя Юрия Даниловича. Он решил, что московские пределы можно раздвигать и вооруженной рукой. В следующем, 1304 году, он совершает завоевательный поход на Можайск. В походе участвовали и его младшие братья, в том числе и Иван.

Результатом этого набега на слабого соседа стало присоединение Можайского удела к Москве, а его последний князь Святослав Глебович, скорее всего, закончил свою жизнь в московской тюрьме. Такой поступок Юрия Даниловича «с братьею» мог успешно завершиться только при условии откровенной слабости на Руси великокняжеской власти. Так оно и было — сидевший на «столе» во Владимире великий князь Андрей Александрович судьбой русских земель уже не правил.

Москва в лице братьев Даниловичей сделала в том году важное территориальное приобретение. Немаленький по тому времени город Можайск был взят «под московскую руку» на веки вечные. Он выгодно стоял близ истоков важного торгового пути на Северо-Западной Руси — полноводной Москвы-реки. Теперь этот путь до ее устья близ Коломны находился во владениях московских князей. Выход в Оку и дальше в Волгу, через малые реки и волоки — на русский Север позволял московским купцам успешно вести прибыльную торговлю, пополняя, естественно, и княжескую казну. Так Москва постепенно набирала силу.

Летом 1304 года между русскими князьями началась нешуточная междоусобица. Сигналом к ней стала смерть 27 июля великого князя Владимирского Андрея Александровича. За великокняжеский «стол» схватились Михаил Ярославич Тверской и Юрий Данилович Московский. Так начиналась долголетняя борьба Твери и Москвы за главенство на Руси, которая каждый раз при вспышке военных действий приводила к пролитию большой крови и опустошению тверских и московских земель.

Летописец так скажет о той княжеской усобице за право владеть стольным градом Владимиром: «И сопростася два князя о великом княжении: князь велики Михайло Ярославич Тверьский и князь велики Юрьи Данилович Московьский, и поидоша во Орду в споре и в брани велице, и бысть замятия в Суздальстей земле во всех градех».

Столкнулись не просто два князя — войну между собой повели два княжеских рода: московские потомки Александра Невского и потомки его брата Ярослава, основателя династии тверских князей. Борьба эта была во всех отношениях выгодна Золотой Орде. В начавшейся княжеской междоусобице Русь истощала свою начавшуюся возрождаться военную силу. Владельцы уделов ездили на поклон хану в Сарай, чтобы оспаривать права других на великое княжение, везли золотоордынским властителям богатые дары. На строптивых русских князей ханы посылали военные отряды, которые неизменно возвращались назад с богатой добычей и полоном.

Переговоры между соперниками результатов не дали. Юрий Данилович будто проявил смирение перед прибывшим к нему митрополитом Максимом, сидевшим в Твери, сам же с братьями Александром и Афанасием отправился в Орду. Ивану же старший брат поручил беречь Москву и Переяславль-Залесский, Борису — Кострому. Лазутчики Михаила Тверского не дремали, но схватить смогли только князя Бориса и под стражей доставили в Тверь.

Московско-тверская распря грозила расколоть Северо-Восточную Русь на два враждебных лагеря. Золотая Орда пока не вмешивалась в события на земле своих данников — Сарай вполне устраивал своевременный и полный выход наложенной на русские княжества тяжелой дани. Однако ярлык на великое княжение хан Тахта, только совсем недавно победивший в золотоордынской междоусобице хана Ногая, не торопился вручать соискателям «стола» во Владимире.

Тем временем на Руси пролилась в ходе московско-тверской распри большая кровь. Драматические события разыгрались под стенами Переяславля-Залесского, где в 1304 году впервые проявил свои воеводские способности князь Иван Данилович. Михаил Тверской послал с войском на город перешедшего к нему из приближенных умершего великого князя Андрея Александровича боярина Аикинфа (Акинф). О движении тверской рати юный Иван Данилович своевременно узнал от находившихся в Твери московских лазутчиков. По всей вероятности, ситуация складывалась не из простых, поскольку князь заставил не только горожан, но и своих ближних бояр публично целовать крест на верность Москве. Это говорит о том, что в Переяславле назревала измена.

Князь Юрий Данилович действовал энергично (посланный в Москву гонец доставил туда тревожную весть). Московская рать поспешила на выручку. Зная об этом, Иван Данилович решительно вывел дружину и переяславцев в поле. Боярин Акинф смело вступил в битву, но проиграл ее, погибнув в сече сам. Поле победной битвы с такими же русскими людьми, погибшими в немалом числе, произвела на 16-летнего князя тяжелое впечатление. Со временем он поставит на этом месте — «на Горицах» — монастырь с храмом во имя Успения Божией Матери.

Выигранная под Переяславлем-Залесским битва побудит Ивана Калиту делать войну последним средством в достижении собственных целей как правителя Москвы. Придя к власти, он всегда стремился избегать кровопролития. Хотя такое ему удавалось далеко не всегда.

Княжеский спор за ярлык на великое Владимирское княжение в Золотой Орде выиграл Михаил Тверской. Алчность ханского окружения была поистине беспредельной. Издержав свои денежные и товарные запасы, Михаил Тверской пошел на последний шаг: он пообещал хану Тахте увеличить выход дани с русских земель. Хан же после многолетней войны с ханом Ногаем как никогда нуждался в деньгах. Только после этого обещания доверенный ханский чиновник сообщил удачливому соискателю ярлыка о решении «повелителя всех тех, кто живет за войлочными стенами».

Такое обещание Михаила Тверского хану Тахте вызвало гнев князя Юрия Даниловича Московского. Историк В. Н. Татищев приводит в своей «Истории Российской» выдержку из одной летописи, не дошедшей до наших дней: «Юрий же, слыша, яко Михаил хосчет хану дань большую обесчати, шед к нему, рече: „Отче и брате, аз слышу, яко хосчеши большую дань поступити и землю Русскую погубити. Сего ради аз ти сосупаю отчины моея, да не погибнет земля Русская нас ради“».

Вернувшись с ханским ярлыком на великое княжение, Михаил Тверской узнал о разгроме тверской рати у Переяславля-Залесского и «растерзании» верных ему владимирских бояр разъяренной толпой в Нижнем Новгороде и Костроме, которые стояли за Юрия Московского. Новый великий князь Владимирский вознамерился жестоко отомстить обидчикам — то есть Москве.

Сперва Михаил Тверской остановился в Нижнем Новгороде, куда на речных судах прибыли ратные люди из Твери. Великий князь решил примерно наказать всех «черных людей», участвовавших в расправе с верными ему владимирскими боярами. По его повелению тверичи беспощадно «изби всех вечников».

После этого наступила очередь Москвы. В 1305–1306 годах тверское войско совершило поход в московские земли. Летописи не сохранили подробности битвы под стенами Москвы, но контроль над Переяславлем-Залесским перешел в руки нового великого князя Владимирского. В той битве принял участие и князь Иван Данилович.

В 1307 году летом Михаил Тверской совершил новый военный поход на Москву. Тверичи ходили в поход «всею силою», опустошая по пути московские владения: сжигались села, угонялся скот, все грабилось, население в большом числе переселялось на тверские земли. Впрочем, точно так же поступали и московские князья, ходившие в походы на соперницу Тверь.

Князь Юрий Данилович с братьями сел в осаду. 25 августа у стен Москвы произошла решающая битва — московская деревянная крепость выдержала яростный штурм нападавших. Стороны понесли большие потери в людях. Летописец сообщал: «много зла сотвори и, града не взяв, отьиде» тверское войско от Москвы. Итогом этого похода стало то, что Михаил Тверской сел «на новгородское княжение».

Московский князь Юрий Данилович, проиграв в противоборстве с Тверью, начинает совершать безрассудные и жестокие поступки. Зимой 1307 года в Золотой Орде был убит рязанский князь Василий Константинович, после чего татарская рать разграбила рязанские земли. Убитый в Сарае соперничал с Москвой, которая являлась соседом Рязани. По приказу Юрия Даниловича в московской тюрьме убивают рязанского князя Константина Романовича, захваченного в плен в 1301 году еще отцом князя Юрия.

Смерть рязанских князей потрясла ко всему привыкшую Русь. Князь Юрий Московский оказался в одном ряду с золотоордынскими палачами. Это сильно ударило по авторитету Москвы и рода Даниловичей. От Юрия бегут два его брата — Александр и Борис. В Москву они больше не вернулись: первый вскоре умер, второй ушел из жизни будучи нижегородским князем. Бегство братьев, прежде всего старшего Бориса, открывало Ивану Даниловичу дорогу к московскому престолу.

Последующие годы на Руси интересны тем, что Москва постаралась укрепить свои позиции в верхах Русской Православной Церкви, поддержав при избрании митрополита Петра. На церковном соборе 1310 года, проходившем в Переяславле-Залесском, московскую делегацию возглавлял князь Иван Данилович. Московские правители, не расставаясь с мыслью еще раз потягаться с Тверью за великое княжение, настойчиво искали поддержки у церковных иерархов, немало преуспевая в этом деле.

После переяславского собора митрополит Петр стал смотреть на московских князей как на своих сторонников и друзей. Зная о враждебности к нему тверичей, он в 1311 году в споре между Юрием Московским и Михаилом Тверским о Нижнем Новгороде встал на сторону первого. Митрополиту тогда удалось предотвратить новую большую войну между Тверью и Москвой.

Короткий покой на русских землях был прерван вестью, пришедшей из Золотой Орды, — в августе 1312 года в Сарае умер хан Тахта, а в январе 1313 года к власти пришел хан Узбек, убивший сына Тахты Ильбасмыша. В Орду потянулись русские князья, чтобы получить от нового степного правителя ярлыки на владение собственными уделами.

Вновь между Михаилом Тверским и Юрием Московским разгорелась борьба за великое княжение Владимирское. Михаил Тверской пробыл в Сарае больше года и, добывая деньги на взятки ханскому окружению, влез в такие долги у ордынских ростовщиков, что не смог их выплатить до самой смерти. Он вновь взял на себя обязательства увеличить выход дани с Руси.

За обещания надо было платить звонкой монетой, да и к тому расплачиваться за долги, наделанные в Сарае. С русских земель великий князь Владимирский многого собрать просто не мог. Вся надежда оставалась на богатый торговый город Новгород. Поэтому Михаил Тверской всегда был крут с новгородским боярством и купечеством — с «золотыми поясами» Вольного города.

Находившийся в Орде князь Михаил Тверской решил в очередной раз «потрясти» новгородцев. Он отправил своим наместникам в Вольном городе соответствующие указания и те стали угрожать горожанам. Однако вольные люди, собравшись на буйное вече, взяли и порешили прогнать из Новгорода тверских наместников.

Однако такое грозило кровавой расплатой по возвращении Михаила Тверского из Сарая. Тогда хитроумные новгородские бояре в 1314 году послали гонцов в Москву к князю Юрию Даниловичу, приглашая его занять новгородское княжение. Тот поостерегся и, тайно связавшись с князем Федором Ржевским, предложил ему отправиться в Вольный город в качестве московского наместника. Правитель небольшого удела изъявил полное согласие с таким предложением.

Федор Ржевский во главе своей дружины прибыл в Новгород и при помощи горожан захватил тверских наместников, посадив их под стражу. После этого московский наместник, собрав новгородскую рать, вторгся в тверскую землю, предавая все на своем пути мечу и огню.

В Твери в то время, замещая отсутствовавшего отца, сидел его сын Дмитрий Михайлович (впоследствии прозванный Грозные Очи). Во главе тверского войска он выступил навстречу Федору Ржевскому. На берегах Волги противники встретились и простояли друг против друга шесть томительных недель. Никто не решался первым переправиться через реку. Когда наступили первые заморозки, в походных шатрах жить стало невозможно и стороны, подписав мир, разошлись по домам.

Хотя и став победителями в этой усобице, новгородцы между тем хорошо понимали, что тверской князь будет им мстить. Они вновь стали звать на княжение Юрия Московского. На сей раз тот согласился и в самом начале 1315 года вместе с младшим братом Афанасием прибыл на берега Волхова. Москву на бережение он вновь оставил Ивану Даниловичу, которому доверял все больше. Считается, что именно тогда Юрий Данилович решил, что в случае, если он умрет, не оставив наследника, Иван должен будет занять московский стол.

Михаил Тверской, сидевший в Сарае, узнав о действиях московского князя, доложил о его самоуправстве хану Узбеку. Тот повелел вызвать в Золотую Орду князя Юрия Даниловича для объяснений. В марте 1315 года он выехал из Новгорода, будучи «позван в Орду от цесаря».

Путь его лежал через Москву и Ростов Великий. Вслед за московскими князем в Сарай отправились новгородские послы. Но в пути их перехватили разъезды тверичей и новгородцы оказались брошенными в темницы Твери.

В Золотой Орде князю Юрию Даниловичу пришлось пробыть долгих два года и вернуться на Русь только осенью 1317 года. Все это время московским уделом правил Иван Данилович, ставший фактически правителем Москвы задолго до того, как официально получил этот княжеский стол.

Юрий Данилович еще находился на пути к хану Узбеку, а Михаил Тверской уже собирался в обратный путь. Осенью 1315 года он был отпущен ханом на Русь в сопровождении конного ордынского войска под начальством «окаянного Таитемеря». Татары должны были помочь Михаилу Тверскому утвердиться на великом княжении во Владимире и навести порядок в Новгороде. В том военном походе ордынцы «много зла учинити в Русской земле» своим произволом и повсеместными грабежами.

В конце 1315 года великий князь Михаил, во главе тверского войска и с конницей Таитемеря, двинулся через Торжок на Новгород.

Жители Торжка решили защищаться и обратились за помощью к Новгороду. Военная помощь оттуда пришла во главе с князем Афанасием Даниловичем и его помощником князем Федором Ржевским. 10 февраля 1316 года под стенами Торжка произошла кровавая битва, силы сторон в которой оказались явно не из равных. Остатки разбитых новгородцев и жителей Торжка укрылись за крепостными стенами.

Начались переговоры. Они закончились выдачей «по неволе» великому князю Владимирскому его врага князя Федора Ржевского и выплаты огромной контрибуции — «пять тысящь гривенок сребра». Выдать же князя Афанасия Даниловича осажденные отказались из-за опасения испортить отношения с московским князем, его старшим братом.

В ходе затянувшихся переговоров Михаил Тверской совершил вероломство. Он приказал схватить князя Афанасия Даниловича и новгородских послов, бросив их в темницы Твери. Он велел продать в рабство всех захваченных новгородцев, кроме заложников. У жителей Торжка отобрали все оружие, а за свою личную свободу они должны были откупаться. Ремесленники города насильственно переселялись в Тверь.

Вольный город Новгород был потрясен результатами битвы под Торжком. Горожане решили не сопротивляться и принять тверских наместников. Михаил Тверской принудил город признать его своим князем и заплатить откупную в размере 12 тысяч гривен серебра. Войско ордынцев Таитемеря, на обратном пути «много зла подеаша» в Ростове, ушло в Золотую Орду.

Летом 1316 года в Новгороде вспыхнуло народное восстание, в ходе которого тверские посадники были изгнаны, а многие местные доброхоты великого князя Михаила Тверского поплатились жизнью и имуществом за лояльность к нему.

Узнав об этом, великий князь без промедления начал большой поход на Новгород, по пути разграбив новгородскую область Волока Ламского. Михаил Тверской не дошел до Вольного города всего верст 50 и от села Устьяны неожиданно повернул назад. Причиной стало известие, что правивший в Москве за старшего брата Иван Данилович готовится ударить по Твери.

Во время своего пребывания в Золотой Орде Юрий Данилович сделал довольно неожиданный дипломатический ход. Овдовевший 34-летний московский князь посватался к сестре хана Узбека Кончаке. Конечно, для подневольных русских князей браки в Орде были, как правило, вынужденными, корыстными решениями. Ханы же видели в брачных союзах один из путей удержания в покорности подвластные им земли.

В этом отношении хан Узбек преуспел. Так, в 1320 году он выдал свою дочь Тулунбай замуж за далекого египетского султана. Жениху пришлось уплатить за невесту огромный выкуп — 30 тысяч динаров. Однако, получив невесту, султан вскоре разочаровался в ее достоинствах. Прогнав ханшу от себя, он велел жениться на ней одному из своих эмиров. На запрос разгневанного тестя султан Египта ответил, что его жена скоропостижно умерла.

По всей вероятности, Юрию Даниловичу пришлось уплатить за невесту немалый калым. После свадьбы и крещения Кончака получила имя Агафии (с греческого — «добрая»). Главным итогом этого брачного союза стало то, что хан Узбек подарил зятю ярлык на великое Владимирское княжение.

Когда осенью 1317 года новый великий князь Юрий Данилович вернулся на Русь, его и жену Агафию сопровождал сильный отряд ордынской конницы во главе с «послами» Кавгадыем, Астрабылом и Остревом. Михаил Тверской решил защищаться. Суздальские князья согласились постоять за его права с оружием в руках.

Два больших войска встретились на волжских берегах близ Костромы, не решаясь первыми начать битву. Выход из создавшейся ситуации нашел Юрий Данилович. Он отказался от ярлыка на великое княжение, и Михаил Тверской ушел в свой стольный град. Однако по прибытии в Москву и после встречи с братом Иваном Юрий Данилович отправил гонцов ко всем русским князьям с требованием явиться с полками к Костроме для совместного похода на Тверь.

Для привлечения к походу Новгорода туда отправился князь Иван Данилович. Новгородцы согласились с его доводами и решили ополчиться на Тверь. В конце 1317 года, когда первые морозы сковали осеннюю хлябь дорог, московский князь выступил в поход. Началось привычное разорение чужих владений. Михаил Тверской сел в осаду. Устав от бесплодного ожидания сдачи города, князь Юрий Данилович распустил свои полки для дальнейшего разорения тверских земель.

Тут Михаил Тверской не стерпел, с отрядом вышел за крепостные стены и настиг московское войско в 40 верстах от Твери. Здесь у села Бортенева, на берегу Волги, 22 декабря 1317 года произошла «битва велиа», «злая сеча». Москвичи оказались наголову разбитыми, и самому князю Юрию с малой дружиной пришлось спасаться бегством. Участвовавший в битве ордынский отряд тоже бежал прочь. Тверичи захватили в плен жену московского князя Агафию и его брата Бориса Даниловича Нижегородского.

Юрий Данилович «прибежал» в Новгород и обратился к городу за помощью. Новгородцы, хорошо помня нанесенные им Михаилом Тверским обиды, ополчились и выступили в поход. Вскоре противники встретились у брода через Волгу, но испытывать судьбу в новом сражении не стали. Начались переговоры о мире.

В итоге московский и тверской князья согласились на перемирие и поездку в Золотую Орду, чтобы предстать там на суд хана Узбека. Тверичи обязывались пропустить Юрия Даниловича через свою территорию в Москву, выпустить из темницы его братьев — Бориса и Афанасия, освободить плененных новгородских бояр и отпустить Агафию.

Тверичи выполнили условия перемирия, кроме одного. Они не сдержали слова в отношении ханской сестры, которая вскоре умерла в тверском плену. Юрий Московский очень надеялся на освобождение Агафии, которая могла замолвить слово «за Москву» перед ханом Узбеком.

Летописи расходятся в описании смерти жены московского князя. Новгородская Первая летопись говорит, что ордынскую царевну в Твери «смерти придаша». Владимирская сообщает, что Агафия «зелием уморена бысть» в Твери. Сам Юрий Данилович не имел сомнений относительно причин смерти жены. Прибывший в Москву с этим печальным известием тверской боярин Александр Маркович был убит по приказу впавшего в ярость князя.

Тверской правитель оказался в довольно сложном положении — княгиня Агафия была сестрой хана Узбека. Роковой спор двух русских князей — московского и тверского — близился к кровавой развязке. Оба они отправились в Золотую Орду, чтобы предстать перед «вольным царем» — всесильным ханом, который в одночасье мог решить судьбу любого. Но Михаил Тверской замешкался в пути и за это время князь Юрий Данилович и его друг, ордынский «посол» Кавгадый успели настроить хана против него. Не спасло князя Михаила и то обстоятельство, что он приказал похоронить Агафию в княжеской усыпальнице в Ростове.

Казнь князя Михаила Ярославича Тверского состоялась в Орде 22 ноября 1318 года. Он стал для Русской Православной Церкви третьим князем-мучеником за время ордынского правления на Руси — после Михаила Всеволодовича Черниговского (казнен в 1246 году) и Романа Ольговича Рязанского (казнен в 1270 году). Похоронили казненного в Твери на берегу Волги, в построенном им вместе с матерью белокаменном Спасо-Преображенском соборе.

Князь Юрий Московский, находившийся в «лютой» ненависти к своему сопернику за великокняжеский «стол», вне всякого сомнения, приложил руку к его мученической гибели. Поэтому в памяти народной образ Юрия Даниловича расцвечен самыми темными красками, как ханского холопа и негодяя, человека коварного. Но таким же, если не большим, коварством обладал и Михаил Тверской, обманом захвативший когда-то братьев Юрия и торговавший ими, как товаром. Соперники были достойны друг друга.

Одержав подобную победу над Михаилом Тверским, Юрий Московский терпел поражение в другом: смерть Агафии, скорее всего насильственная, окончательно лишала его прямого наследника. По церковным законам он не имел права третий раз жениться. Теперь московский престол он мог передать только одному из братьев.

Не было сыновей и у двух других братьев Юрия — Афанасия и Бориса. В счастливой же семье Ивана Даниловича рождался один сын за другим. Из летописей известно, что его жену звали Еленой, о дате же свадьбы ничего не известно. Некоторые историки считают, что Елена была дочерью смоленского князя Александра Глебовича. Но прямых летописных подтверждений этому нет.

Считается, что с первой супругой Иван Данилович Калита прожили счастливой супружеской парой. В сентябре 1317 года у них появился первенец, которого назвали Симеоном или в просторечии — Семеном. В декабре 1319 годя княгиня Елена подарила мужу второго сына — Даниила.

Юрий Данилович вернулся из Золотой Орды весной 1319 года и торжественно взошел на великое княжение Владимирское. В Новгороде стал княжить его брат Афанасий, исполнявший обязанности великокняжеского наместника. В Твери престол отца, погибшего в Сарае, занял его сын Дмитрий. В Москве продолжал княжить младший брат Юрия — Иван. На Руси наступил долгожданный мир. Русские князья на какое-то время перестали враждовать между собой.

Сказывалась миротворческая политика митрополита Петра, у которого Иван Данилович находил все больше и больше поддержки и понимания. Но при всем этом младший брат находился в повиновении у старшего, великого князя Владимирского. Тот же все больше видел в Иване своего преемника не только на московском княжении.

В конце 1319 года на Руси произошло примечательное событие: тверичи прислали сватов к князю Юрию Даниловичу. Сын Михаила Тверского 13-летний Константин предлагал руку и сердце дочери Юрия Софье. Предложение было принято. Свадьбу совсем еще недавно смертельно враждовавшие между собой два княжеских рода сыграли на нейтральной стороне — в Костроме. Для московских правителей такой брак оказался на редкость удачным. Став в 1328 году тверским князем, Константин Михайлович никогда не враждовал с Москвой.

О великом княжении Юрия Даниловича Московского летописи сообщают весьма скудно. Извечная проблема недоимок только ускорила его падение. Одной из причин ее стала эпидемия («мор») неизвестной болезни, которая в 1320–1321 годах свирепствовала в Северо-Восточной Руси. Болезнь не пощадила и нижегородского князя Бориса Даниловича, умершего бездетным.

Из летописей известно, что великий князь в эти годы отправлял в Орду к хану своего брата Ивана, чтобы добиться возвращения земель Нижнего Новгорода в состав территории Великого княжества Владимирского. Но перед этим, в 1320 году, Иван сопровождал старшего брата Юрия в походе на Рязань. Правил тогда в Переяславле-Рязанском князь Иван Ярославич Рязанский. Он наследовал своему дяде Константину Романовичу, взятому в плен Даниилом Московским в 1301 году и убитому Юрием в московской тюрьме в 1306 году. Москвичи сумели разбить рязанцев, а побежденному князю пришлось спасаться бегством. Спустя семь лет он был убит ордынцами.

Первая, продолжительная поездка в Золотую Орду, длившаяся около полутора лет, дала Ивану Калите очень многое. Он сумел основательно познакомиться с ханским двором, завести многочисленные полезные знакомства, познать обычаи и уклад жизни татар и их правителей. Думается, что младший брат русского великого князя произвел на хана Узбека хорошее впечатление.

В 1321 году великий князь Юрий Данилович затеял новую тяжбу с Тверью, которая сослужила ему худшую службу. Поводом стал недобор дани с города Кашина, где правил младший из тверских Михайловичей — Василий. Посланный из Орды в Кашин татарский отряд с «жидовином» — ханским откупщиком дани — так и не смог собрать нужные деньги, хотя и учинил Кашину «много тягости».

Тогда осенью 1322 года великий князь «со всею силою Низовскою и Суздальскою» из Переяславля-Залесского выступил в поход на Кашин. Узнав об этом, тверской князь Дмитрий Михайлович вместе с братьями Александром, Константином и Василием выступил навстречу врагу. Два войска встали друг против друга на противоположных берегах Волги.

До битвы дело не дошло. Бывший тверской епископ Андрей, живший на покое в монастыре Богородицы на реке Шоше, выступил миротворцем. Соперники заключили мир, по условиям которого тверские Михайловичи выплачивали великому князю причитавшуюся с них сумму ордынской дани — две тысячи рублей серебром. Юрий Данилович должен был, как великий князь, отвезти эти деньги в Орду для передачи в ханскую казну.

Едва успев прибыть в Москву, великий князь узнал, что из Орды идет к нему «лютый посол» Ахмыл с большим воинским отрядом. По пути ордынцы под предлогом сбора недоимок разграбили Нижний Новгород, где уже не было князя из рода Даниловичей. Еще более ужасная участь постигла Ярославль, который татары «взяша и сожгоша, и много полона безчисленно взят».

Прибыв в Ростов, Ахмыл вызвал туда великого князя Владимирского. Историки считают, что «лютый посол» имел указание хана Узбека схватить Юрия и доставить его на ханский суд в Сарай, если он не поедет туда добровольно. Юрий Данилович, чувствуя собравшуюся над его головой грозу, не поехал в Ростов из Москвы. Он бежал в Новгород, прихватив с собой тверское серебро, причитавшееся хану Узбеку.

В Сарае к тому времени давно поняли, что Юрий Московский на великом владимирском княжении стал той фигурой в большой политике, которая их не устраивала. В окружении хана Узбека решили, что теперь Москва должна признать первенство Твери и отказаться от соперничества с ней. Поэтому и было решено отобрать у князя Юрия Даниловича, человека амбициозного, и ярлык на великое княжение, и право оставаться правителем Московского удельного княжества.

Для этого, как решили в Орде, Москве требовался новый правитель, человек более смиренный и менее воинственный. Таким удельным князем должен был стать Иван Данилович. За полтора года его проживания в Орде хан Узбек успел хорошо присмотреться к молодому русскому князю и прийти к выводу, что он идеально соответствует политическим видам Орды на состояние Руси, самого богатого данника и самого опасного в силу своего возрождения.

Теперь великое княжение предназначалось для Дмитрия Тверского. Хан Узбек, ссылаясь на то, что князь Юрий Данилович «обманул» его и оклеветал перед ним Михаила Тверского, лишил его не только ярлыка на великое княжение, но и московского стола. Узнав об этом, Дмитрий Тверской в 1322 году поспешил в Орду и вернулся оттуда обладателем заветного ярлыка на Владимирский «стол».

Оказавшись в Новгороде, опальный Юрий Данилович не утратил присущей ему княжеской энергии. Найдя общий язык с новгородским боярством, он во главе рати «добрых молодцев» пошел летом 1322 года брать шведскую крепость Выборг. Но взять каменную твердыню без помощи большого числа стенобитных машин (их у новгородцев оказалось всего шесть) не смог. При возвращении в Вольный город Юрий Данилович получил печальное известие — умер его брат Афанасий. Теперь в живых оставались из Даниловичей только он да Иван.

Собрав в Новгороде немалую казну, опальный русский князь решил отправиться в Орду, чтобы найти там «правду» у хана Узбека. Однако тверские лазутчики выследили путь небольшого отряда из новгородцев. На реке Урдоме, притоке Волги, Юрия Даниловича перехватила дружина князя Александра Михайловича, брата Дмитрия Грозные Очи. Новгородцы в жаркой сече были разбиты, а казна захвачена. Только добрые кони и глухие леса спасли бывшего великого князя и немногих его спутников.

Юрий Данилович укрылся в Пскове. Оттуда его «позвали» в Новгород, который уже 30 лет вел затяжную войну со шведами на Карельском перешейке. Война прежде всего сказывалась на торговле Вольного города. Беглый князь вместе с новгородцами летом 1323 года построил крепость на Ореховом острове, у входа в Неву из Ладожского озера. Здесь и был заключен со Швецией знаменитый Ореховецкий договор. В его тексте Юрий Московский был назван «великим князем».

В 1324 году, после похода во главе новгородской рати на Устюг, князь Юрий Данилович на судах по Каме спустился в Волгу, прибыл в Сарай и стал там ожидать ханского суда. Узнав об этом, в Орду незамедлительно прибыл великий князь Дмитрий Тверской. Он явно опасался, что Юрий «и его самого, яко отца его, оклеветает».

Однако Юрий Данилович ханского суда так и не дождался. 21 ноября 1325 года Дмитрий Грозные Очи, повстречавшись с Юрием где-то неподалеку от сарайского православного храма, в порыве гнева убил опального князя.

Хан Узбек не мог простить самосуд, устроенный в его столице. Дмитрий Тверской был взят под стражу и через год казнен. Историк В. Н. Татищев писал о содеянном: Дмитрий убил Юрия «мстя кровь отчу».

Место великого князя Владимирского вновь освободилось. В Сарай прибыли — из Москвы брат убитого Иван Данилович, из Твери брат казненного Александр Михайлович. Но золотоордынский хан медлил с выдачей великокняжеского ярлыка. На ханское окружение «сыпались» дорогие московские и тверские подарки.

В этом споре победил князь Александр Тверской. Он вернулся на Русь с ярлыком великого князя, но и с толпой жадных сарайских кредиторов, которые требовали платы по векселям. Ханский ярлык стоил больших денег.

Вернулся домой и Иван Данилович. Он остался на московском престоле, но и без долгов. Он мудро отступил от открытого спора с Тверью за великое княжение Владимирское. Однако княжеское чутье и знание внутренних ордынских дел подсказывало ему, что время тверских князей на Руси подходит к концу. Оставалось только терпеливо ждать своего часа и не допускать тех поступков, которые совершал его старший брат Юрий.

Иван Данилович большую часть своего времени проводил в стольном граде небольшого Московского удела. Много занимался хозяйственными делами, семьей. Он слыл «христолюбивым» человеком, ища дружбу и поддержку у церковных иерархов. Особое почтение он оказывал митрополиту Петру, который все чаще наезжал в Москву.

Один из самых авторитетных и популярных людей на Руси, митрополит Петр обосновался в Москве на своем подворье в 1322 году. Князь выстроил для митрополита новый обширный «двор» в восточной части Московского Кремля. Иван Данилович и православный иерарх много времени проводили в частых беседах. Именно здесь московский удельный правитель стал превращаться в «собирателя Руси» Ивана Калиту. В беседах вырабатывалась стратегия Москвы, намечались азы ее исторической поступи.

Новый, по исторической хронологии, князь Московский свои деяния начал не с военного похода на соседний удел и не с княжеской охоты с неизменным многодневным пиром в заключение. Иван Данилович Калита начал свое долгое правление с каменного строительства в столице. 4 августа 1236 года в Москве был заложен первый камень в Успенский собор пока еще деревянного Кремля.

Начало строительства Успенского собора освятил митрополит Петр. Московский князь верил, что если не он, то его сыновья завершат строительство белокаменного собора в Кремле. К тому времени в княжеской семье появился еще один сын — Иван. Он стал вторым в отцовских хоромах после старшего брата Семена, поскольку второй сын князя — Даниил умер в младенчестве. Скоро у него появился еще один сын — Андрей.

После закладки храма московский князь отъехал в Орду. Туда он не торопился, как бы то сделали на его месте многие другие князья, с требованием казни убийцы брата. Из Москвы Иван Данилович отбыл только тогда, когда гонец доставил из Сарая весть о казни Дмитрия Тверского, состоявшейся 15 сентября 1236 года.

В Орду князь выехал в сопровождении ближних бояр, небольшой дружины и немалого по числу саней обоза с богатыми дарами ханскому двору и ханским чиновникам. Своих жен и семьи, за исключением разве повзрослевших сыновей, но не всех, русские князья с собой в Сарай не брали.

Возвращаться в Москву пришлось спешно — там умирал ближайший советник князя митрополит Петр.

Среди ханского окружения удалось выведать, что Узбек сильно озабочен появлением на западных границах Золотой Орды сильного противника. Им стал союз Польши и Литвы, заключенный в начале 1325 года, скрепленный в том же году браком дочери великого князя Литовского Гедимина Анн и наследника польского короля Казимира.

Была и еще одна новость, которая настораживала. Хан Узбек приказал разместить в Твери сильный отряд ордынской конницы под командованием Чолхана (Шевкала, Щелкана). Его пребывание там неизбежно могло привести к конфликту с горожанами, справиться с которым великому князю Владимирскому стоило бы больших трудов. По всей видимости, Александр Тверской обещал хану Узбеку обеспечить лояльность жителей своей столицы к людям Чолхана.

Иван Данилович прискакал в Москву на следующий день после кончины митрополита Петра. Усопший сам выбрал место для своего последнего пристанища — белокаменную гробницу в восточной части строившегося Успенского собора. Тем самым он нарушил древнюю традицию, по которой митрополитов хоронили в киевском Софийском соборе.

Митрополит Петр «послужил» Москве и после смерти. В первой половине 1327 года во Владимире-на-Клязьме состоялся поместный собор Русской Православной Церкви. Исполнявший тогда обязанности митрополита ростовский епископ Прохор зачитал присланный из Москвы список чудес, случившихся у гробницы Петра. Для причисления к лику святых (канонизации) требовались три условия: чудеса у гроба, наличие письменного «жития» и нетленность мощей. Впрочем, иногда обходились и двумя первыми. Идея канонизации митрополита Петра, несомненно, принадлежала князю Ивану Даниловичу.

Появление у Москвы собственного святого повышало ее авторитет в православном христианском мире. Выступить против этого великий князь Александр Тверской, присутствовавший на Владимирском соборе, не решился. В противном случае могла возникнуть новая распря Твери с москвичами. Кроме того, русские церковные иерархи высоко чтили митрополита Петра и желали его прославления.

Церковный собор утвердил местное, московское почитание Петра как святого в православии. Это был первый, очень важный шаг к его общерусской канонизации, состоявшейся довольно скоро — в 1339 году. Тогда святость митрополита Петра была признана и константинопольским патриархом.

14 августа 1327 года, в канун праздника Успения Божией Матери, Успенский собор Московского Кремля торжественно освятили. Русские летописи отмечают это событие как исключительно важное для Руси того времени. Богатое убранство, росписи внутри собора поражали воображение верующих.

Считается, что Успенский собор Ивана Калиты был стройным и нарядным четырехстолпным одноглавым храмом. Каким он был снаружи и изнутри — можно только догадываться. Его разобрали по указу государя Ивана III Васильевича, и на его месте зодчий Аристотель Фиораванти в 1475–1479 годах построил тот храм, который и поныне украшает Кремлевский холм.

Пока в Москве готовились к торжественному освящению Успенского собора, в Твери назревало событие иного рода. Ордынцы Чолхана, разместившиеся в городе, всячески оскорбляли и притесняли тверичей. Прелюдией к восстанию горожан против татар стал следующий случай. 15 августа рано утром дьякон по прозвищу Дудко повел лошадь к Волге, чтобы напоить ее. Встретившиеся по пути ордынцы без лишних слов отняли у священника лошадь. Дьякон стал кричать: «Люди тверские! Не выдайте!»

Между горожанами и татарами началась драка, которая быстро переросла в кровопролитие. Загудели тревожно колокола на звонницах церквей. Собравшееся городское вече решило всем городом выступить против ордынцев. Народное возмущение возглавили братья Борисовичи: тверской тысяцкий и его брат. Весь немалый отряд Чолхана подвергся истреблению. Лишь остатки его сумели укрыться в княжеском дворце, но были сожжены вместе с ним. Спастись удалось только татарским пастухам, стороживших свои табуны в окрестностях города. Они успели бежать в Москву, а оттуда в Орду.

Тверское восстание 1327 года стало одним из первых на Руси выступлений против золотоордынского гнета. Узнав о нем, хан Узбек пришел в ярость. Убийство ханского посла ордынцы считали тягчайшим преступлением, а совершившие его подлежали полному истреблению. В Орде стали готовиться к большому карательному походу на Тверь, а может быть, и на всю Северо-Западную Русь.

Хан приказал явиться в Сарай своим данникам — русским князьям. Осенью 1327 года Иван Данилович преклонил колена перед золоченым престолом «повелителя всех, кто живет за войлочными стенами». К тому времени он уже был уверен, что ханский гнев не упадет на Москву.

Для похода на Тверь хан Узбек приказал собрать огромное конное войско численностью около 50 тысяч всадников. Во главе его стояли пять «темников великих». Летопись донесла до нас имена трех из них — «Федорчюк, Туралык, Сюга». По имени первого из них, скорее всего старшего среди ханских темников, летописцы назвали этот поход Орды на русскую землю Федорчюковой ратью.

Хан повелел идти на Тверь войной и дружинам русских князей — московскому, суздальским и другим. Уклонение от расправы с мятежниками ордынцы могли расценить только как прямую измену их великому хану. Карательное войско двинулось в поход зимой, по замерзшему руслу Волги. Такой путь позволял Ивану Даниловичу и особенно князьям Суздальской земли уберечь свои владения от опустошительных действий ордынской конницы.

Когда Федорчюкова рать приблизилась к Твери, ее князья, которым неоткуда было ждать помощи, бежали с семьями из города. Младшие братья, Константин и Василий, с согласия новгородских бояр, вместе с матерью укрылись в Ладоге. Опальному же великому князю Александру Тверскому Вольный город отказал в убежище, поскольку он мог навести на новгородские земли Федорчюкову рать. Тот нашел убежище в Пскове.

Тверское княжество покрылось дымом пожарищ. Вместе с ордынским войском опустошали эту русскую землю и дружины князей Москвы и Суздальщины. Летописи того времени удивительно кратко сообщают о походе Федорчюковой рати на Русь и участии москвичей в разорении Твери. Такие исследователи, как Н. С. Борисов, считают, что это, возможно, следы работы московских летописных редакторов XV–XVI веков, не желавших вспоминать о таких темных пятнах в биографии основателя могущества Москвы, как участие в татарском погроме.

Тверичи защищались отчаянно, но силы оказались слишком неравными. Были разгромлены города Тверь, Кашин и другие. Новгородцы откупились от ордынцев, отправив к ним послов «со многими дары и 5000 рублев новгородцких». Войско Золотой Орды возвращалось в степи, обремененное награбленным добром и уводя с собой многотысячный полон.

Разгром Тверской земли ордынцами трагической зимой 1327/28 годов тверская летопись рисует буквально в нескольких словах, горестных и правдивых: «И людей множество погубиша, а иныа в плен поведоша, а Тверь и все гради огнем пожгоша».

Тверское восстание заставило задуматься хана Узбека над тем, как дальше управлять Русью. По ордынской традиции, власть на покоренных землях следовало распределять так, чтобы ни одному князю не оказывать явного предпочтения. Вместе с тем хан понимал, что с разоренных земель «выколачивать» установленную дань просто невозможно. Русь могла платить огромную дань только в условиях относительного покоя и порядка. Иными словами, в Сарае не собирались резать курицу, приносившую золотые яйца уже многие десятилетия.

Летом 1328 года русских князьей вызывают в Орду, чтобы сообщить о решении хана Узбека. Тот разделил великое княжение: Ивану Калите отдавалась Костромская земля и половина Ростовского княжества. Суздальскому владетелю Александру Васильевичу, тоже принимавшему участие в походе на Тверь, достались стольный град Владимир с округой и Нижний Новгород. На Тверское княжение ярлык получил Константин Михайлович, а его брат — на Кашинский удел.

Самой большой победой Ивана Калиты при разделе великого княжения стало то, что хан оставил за ним богатый Новгород, где уже сидели московские посадники. Новгородцы, приславшие послов в Орду, сами просили за московского князя. В том же 1328 году хан Узбек передал под управление Москвы еще три огромные территории с городами Галич, Белоозеро и Углич. Ценные меха из этих лесных краев стали важнейшим источником пополнения казны московского князя. Он же стал посылать на русский Север и артели охотников-«сокольников» для добычи редких ловчих птиц — соколов и кречетов. Они очень высоко ценились в Орде, да и не только в ней.

Разделение великого княжения на Руси просуществовало всего три года. После кончины суздальского князя хан Узбек передал его долю в руки Ивана Калиты, исправно платившего дань Золотой Орде. Случилось это важное событие в истории Москвы в 1331 году. Теперь величие Твери безвозвратно ушло в прошлое.

Получив главенство среди многочисленных русских удельных князей, Иван Данилович важнейшей своей государственной заботой назвал мир. Он хотел дать Руси покой, обеспечив созидательный труд горожан и селян, прекратить приходы ордынских «ратей». Для того времени трудно даже представить, сколь сложной виделась эта задача.

Летописец, сообщая о получении великого княжения Иваном Калитой, писал о результатах великого труда государственного мужа: «И бысть оттоле тишина велика на 40 лет и престаша погании воевати Русскую землю и заклати христиан, и отдохнуша и починуша христиане от великиа истомы многыа тягости, от насилиа татарского, и бысть оттоле тишина велика по всей земле».

Русь получила при Иване Даниловиче Калите мирную передышку от ордынских нашествий, от военных невзгод на целых 40 лет! Этот отрезок отечественной истории простирался от 1328 до 1368 года, когда вспыхнула первая из многих длительных московско-литовских войн.

«Великая тишина» на Руси стала возможна только благодаря тому, что князь Иван Калита и его сыновья-наследники Семен Гордый и Иван Красный сумели обеспечить полную и своевременную выплату ордынской дани с русских земель. Ханы Золотой Орды Узбек, правивший 28 лет, и сменивший его Джанибек были вполне удовлетворены такой ситуацией, поскольку у них хватало и собственных, внутренних забот. Они не мешали усилению московского княжеского дома, хотя не знать об этом они просто не могли.

Выдающийся отечественный историк В. О. Ключевский очень высоко оценил «великую тишину», сотворенную делами и помыслами великого князя Ивана Калиты, содействовавшую успехам московской государственности. Ключевский писал:

«Русские люди, сражавшиеся и уцелевшие в бою на Сити, сошли в могилу со своими сверстниками, безнадежно оглядываясь вокруг, не займется ли где заря освобождения. За ними последовали их дети, тревожно наблюдавшие, как многочисленные русские князья холопствовали перед татарами и дрались друг с другом. Но подросли внуки, сверстники Ивана Калиты, и стали присматриваться и прислушиваться к необычным делам в Русской земле. В то время как все русские окраины страдали от внешних врагов, маленькое срединное Московское княжество оставалось безопасным, и со всех краев Русской земли потянулись туда и простые люди. В то же время московские князьки, братья Юрий и этот самый Иван Калита, без оглядки и раздумья, пуская против врагов все доступные средства, ставя в игру все, что могли поставить, вступили в борьбу со старшими и сильнейшими князьями за первенство, за старшее Владимирское княжение, и при содействии самой Орды отбили его у соперников. Тогда же устроилось так, что и русский митрополит, живший во Владимире, стал жить в Москве, придав этому городку значение церковной столицы Русской земли. И как только случилось все это, все почувствовали, что татарские опустошения прекратились и наступила давно не испытанная тишина в Русской земле. По смерти Калиты Русь долго вспоминала его княжение, когда ей впервые за сто лет рабства удалось вздохнуть свободно, и любила украшать память этого князя благодарной легендой.

Так в половине XIV века подросло поколение, выросшее под впечатлением этой тишины, начавшее отвыкать от страха ордынского, от нервной дрожи отцов при мысли о татарине. Недаром представителю этого поколения, сыну великого князя Ивана Калиты, Симеону современники дали прозвание Гордого. Это поколение и почувствовало ободрение, что скоро забрезжит свет».

Все историки сходятся в том, что основанием этой «великой тишины» стал исправный сбор ордынской дани. Укрепление московской государственности шло через насилие при сборе дани Золотой Орде. Московский порядок стал жерновами для тех русских земель, которые через великого князя Ивана Калиту давали «выход» хану. От огромных поборов стонали не только «черные люди», но и знать. Известно, например, что отец такой исторической личности на Руси, как Сергий Радонежский, ростовский боярин Кирилл обнищал именно от поборов московского князя.

Хан Узбек нашел в Иване Калите самого оптимального сборщика дани. Так, последний получил право сбора недоимок с Ростовской земли. К должникам-ростовцам княжеские воеводы Василий Кочева и Мина отнеслись крайне сурово, силой, а порой и пытками «выбивая» последние деньги и ценности. Учинив в городе Ростове настоящий погром, московские власти собрали недоимки. Ордынский хан отблагодарил за это великого князя — в состав его владений была включена Сретенская половина Ростовского княжества.

Сбор недоимок в Ростове Великом летописец рисует следующим образом (в переводе на современный русский литературный язык). Он пишет о действиях великокняжеских сборщиков ордынской дани:

«И когда они вошли в город Ростов, то принесли великое несчастье в город и всем живущим в нем, и многие гонения в Ростове умножились. И многие из ростовцев москвичам имущество свое поневоле отдавали, а сами вместо этого удары по телам своим с укором получали и с пустыми руками уходили, являя собой образ крайнего бедствия, так как не только имущества лишились, но удары по телу своему получили и со следами побоев печально ходили и терпели это. Да к чему много говорить? Так осмелели в Ростове москвичи, что и самого градоначальника, старейшего боярина ростовского, по имени Аверкий, повесили вниз головой, и подняли на него руки свои, и оставили, надругавшись. И страх великий объял всех, кто видел и слышал это, — не только в Ростове, но и во всех окрестностях его».

Собирая недоимки на Ростовской земле, великий князь Иван Данилович преследовал и свои личные цели как удельный князь Московский. Беспощадно обирая должников-ростовцев, он в то же время давал им подняться и хотя бы отчасти восстановить свое благосостояние. Но уже в новом качестве — как подданных Москвы. Разоренным ростовцам Иван Калита давал большие льготы, если те соглашались переселиться в обширную и малонаселенную волость его княжества Радонеж.

Если раньше русские князья в своих постоянных междоусобицах такую политику переселения людей-налогоплательщиков осуществляли вооруженной рукой, то Иван Данилович Калита делал это иначе. Вне всяких сомнений, он поступал мудро, но только исходя из экономических интересов Московского княжества (то есть собственных, родовых владений). Благодаря такой «мирной» политике росла мощь Москвы и ослаблялись ее соседи, терявшие податное население.

После сбора недоимок в Ростове некогда малолюдная Радонежская волость Московского княжества за год стала довольно многолюдной. Появилось много новых поселений на ранее пустовавших землях. Среди ростовцев, перебравшихся туда, оказался и 14-летний отрок Варфоломей, сын разоренного боярина Кирилла — будущий основатель Троицкого монастыря и великий подвижник Сергий Радонежский.

Проводя последовательную политику возвышения Москвы на Руси, Иван Калита прибег к древнему, испытанному способу — династическим «бракам по расчету». Прежде всего он стремился упрочить свое влияние в Ростовских, Ярославских и Белозерских землях. Московский князь немало преуспел в такой политике.

В 1238 году он выдал свою дочь Марию за юного ростовского князя Константина Васильевича. Тот, после смерти своего старшего брата Федора, стал править всем Ростовским княжеством. Зять Калиты стал одним из сильнейших русских князей, но при этом остался послушным «подручником» правителя Москвы.

Другая дочь, Феодосия, была выдана замуж за белозерского князя Федора Романовича, ставшего вскоре старшим в своей семье. Белозерские князья на долгие годы станут верными союзниками московских. Со временем белозерские владения перейдут под власть Москвы.

Третья дочь Ивана Даниловича стала супругой ярославского князя Василия Давидовича, внука знаменитого своим буйством князя Федора Черного и дочери золотоордынского хана Тохты. Василий Ярославский по прозвищу Грозные Очи не пожелал подчиняться власти тестя. В 1339 году он поехал в Орду, где должен был решаться спор между Иваном Калитой и Александром Тверским. Московский князь решил перехватить в пути своего буйного зятя, послав отряд в пятьсот конных дружинников. Но ярославский князь сумел отбиться от московских воевод и уйти в Орду. Калита в дальнейшем не стал сводить счеты со своим родственником.

Сбор дани в ханскую казну Золотой Ордой не контролировался. Ханских чиновников интересовала только установленная сумма дани. Вне всяких сомнений, Иван Калита при сборе дани с русских княжеств какую-то часть собранного утаивал для себя. О том, сколько московский князь имел от сбора ордынской дани, история просто умалчивает. Но, без всяких сомнений, суммы могли быть только значительными. Ведь не случайно историки будущего назовут Ивана Даниловича «денежным мешком».

Наличие «лишних» денег в великокняжеской казне и у московского боярства позволило Ивану Калите широко использовать и еще один мирный способ заметного расширения своих земельных владений. У местных владельцев покупались в ходе частных сделок деревеньки, села и даже целые волости. Так в удельных княжествах Северо-Восточной Руси появлялись островки московских владений. При сборе дани они, естественно, пользовались определенными привилегиями.

Чтобы создать «великую тишину» на Руси, Ивану Даниловичу пришлось навести относительный порядок на русских землях. Произвол всегда царил на них и потому немалая часть собранной дани просто присваивалась, разворовывалась «сильными людьми». На дорогах «трудились» разбойники, сильно затруднявшие торговлю между городами. Купцам приходилось возить товары или на свой страх и риск, или в сопровождении надежной вооруженной охраны.

Покончить с разбойничьими шайками, татями (ворами) мешала и существовавшая тогда судебная система. Согласно древней традиции права суда имели крупные земельные собственники — бояре, монастыри, церковные иерархи. Попавшиеся «злодеи» зачастую просто откупались и продолжали дальше творить преступления.

Иван Калита передал в руки московской администрации борьбу с тяжкими преступлениями против личности свободных людей и их имущества — «татьба, разбой, душегубство». Теперь бояре и монастыри во владениях великого князя не могли судить «злодеев» за тяжкие преступления. Иван Данилович считал борьбу с разгулом «лихих людей» одной из основных великокняжеских задач.

Классик российского летописания С. М. Соловьев в своих сочинениях повторил то, что было сказано о великом князе Иване Калите в далекую старину — что он «избавил Русскую землю от татей».

Добрые слова о законодательной деятельности московского князя сказал и другой видный историк России В. О. Ключевский: став великим князем Владимирским, Иван Данилович «первый начал выводить русское население из того уныния и оцепенения, в какое повергли его внешние несчастия. Образцовый устроитель своего удела, умевший водворить в нем общественную безопасность и тишину, московский князь, получив звание великого, дал почувствовать выгоды своей политики и другим частям Северо-Восточной Руси. Этим он подготовил себе широкую популярность, то есть почву для дальнейших успехов».

В чертах характера Ивана Калиты одной из самых значимых видится любовь к московскому купечеству. Ему нравились смекалка купцов, их деловитость и расчетливость, готовность к риску в торговых операциях. А главное — они исправно пополняли великокняжескую казну. Более того, в нередкие времена безденежья купцы Москвы всегда своевременно выручали правителя.

Но справедливости ради следует сказать, что и купечество облагалось тяжелыми налогами и правежами за долги. Иван Данилович много занимался развитием налоговой системы в своем княжестве, ибо это был основной источник его личных доходов. Но факт остается фактом: московская торговля уверенно шла в гору, и с ней соперничать теперь могли разве только новгородские купцы, державшие под собой все северные торговые пути.

Экономическое, хозяйственное возрождение Русской земли связывалось с одним из великий деяний Ивана Калиты — с тем, что именно он получил у хана Золотой Орды право собирать дань в его казну. Это общепризнанная исследователями заслуга московского князя перед современниками.

Историк В. О. Ключевский писал: «Татары по завоевании Руси на первых порах сами собирали наложенную ими на Русь дань — ордынский выход, для чего в первые 35 лет ига три раза производили через присылаемых из Орды численников поголовную, за исключением духовенства, перепись народа, число; но потом ханы стали поручать сбор выхода великому князю Владимирскому. Такое поручение собирать ордынскую дань со многих, если только не со всех, князей и доставлять ее в Орду получил и Иван Данилович, когда стал великим князем Владимирским. Это полномочие послужило в руках великого князя могучим орудием политического объединения удельной Руси».

С именем Ивана Калиты связано введение новой торговой пошлины — «тамги». Она равнялась определенной части проданного и купленного товара. Тамга дополнила старую русскую торговую пошлину — «осьмичное», равное восьмой части цены товара. Появилась и еще одна торговая пошлина — «мыт». Она взималась при пересечении купеческим обозом границы княжества, уезда или города.

Немалые доходы в великокняжескую казну вносили подмосковные «вари», где из собранного бортниками меда диких пчел варилась хмельная медовуха. Торговля хмельным «медом» стала прибыльным делом, поскольку в то далекое время люди от безысходности пили много.

Хотя в своей политике великий князь Иван Данилович всячески стремился избегать всевозможных военных конфликтов на Русской земле, избежать некоторых из них он просто не мог. В конце 1328 года хан Узбек потребовал от русских князей схватить и доставить в Сарай беглого мятежного князя Александра Тверского, который укрывался на северных землях — новгородских и псковских. А Новгород золотоордынским ханом был отдан в княжение московскому князю.

Беглец в то время находился в Пскове, который дал ему укрытие и защиту. О добровольной выдаче псковичами князя Александра Тверского не могло быть и речи. Великому князю пришлось садиться на коня и отправляться в Псковский поход во главе московского войска. Вместе в ним повели свои дружины тверские князья Константин и Василий Михайловичи, князь Александр Васильевич Суздальский, правители других уделов.

Когда союзное войско подошло к Новгороду, великий князь отправил в Псков к Александру Тверскому ближнего московского боярина Луку Протасьева. Беглый тверской князь согласился было поехать на ханский суд в Орду, но псковичи отговорили его, сказав ему: «Мы все главы своя положим за тебя».

Вольный город Псков решил защищаться от великокняжеской рати.

Тогда Иван Калита обратился за помощью к новому митрополиту Феогносту, греку из Морей, присланному на Русь константинопольским патриархом. Феогност согласился послать Александру Тверскому грамоту с повелением отправиться на суд хана Узбека. В противном случае князю-беглецу грозили отлучением от церкви. Такая небывалая кара смутила даже вольных псковичей.

Александр Тверской, оставив в Пскове жену и ближних людей, добровольно отправился в Сарай. Новгород и Псков заключили между собой «вечный мир». Великий князь распустил собранное для похода на Псков войско князей и возвратился в Москву. Волю хана он исполнил.

Стремление к возвеличиванию своего стольного града постоянно побуждало московского князя к осуществлению различных градостроительных проектов. Прежде всего — к храмовому строительству. Великий князь Владимирский относился к числу тех мудрых государственников Руси, которые видели в Русской Православной Церкви надежнейшую опору своего удельного самодержавия. Иван Калита смотрел гораздо дальше современников — с православием он связывал будущее единение Русской земли.

Подмосковные каменоломни близ села Мячкова работали круглый год. Оттуда возились по зимним санным дорогам глыбы белого камня-известняка. Спешно заканчивалась постройка Успенского собора. В 1329 году закладывается церковь Иоанна Лествичника. При Успенском соборе устраивается придел Поклонения веригам апостола Петра. В московском Кремле появился свой монастырь — Спасский. Строился он наподобие Рождественского монастыря во Владимире.

Год 1331-й стал одним из самых тяжелых в жизни Ивана Калиты. Сперва в марте умерла его любимая жена Елена. Три сына: тринадцатилетний Семен, пятилетний Иван и трехлетний Андрей остались без матери.

За одной бедой последовала другая. В начале мая небывалый пожар испепелил деревянный Московский Кремль. Сгорели крепостные стены стольного града, а на строительство новых, поскольку город остался почти беззащитным, требовалось разрешение хана Золотой Орды. В Сарае же с крайней подозрительностью (и не без веских на то оснований) смотрели на строительство даже малых крепостей на Руси и в других покоренных землях.

Но тот же 1331 год добавил величия московскому князю. Сперва умер ростовский князь Федор Васильевич, правивший в Сретенской половине Ростовского княжества. Наследников он не оставил. Затем не стало соправителя Ивана Калиты по великому княжению Владимирскому князя Александра Васильевича Суздальского.

В конце года русские князья съехались в Сарай. Многие из них хотели бы получить из рук золотоордынского хана ярлыки на освободившиеся «столы». Но тот рассудил иначе: все великое княжение и Сретенская половина Ростовского княжества передавались в руки одного удельного князя — Ивана Даниловича Калиты. Это был большой политический успех московского правителя.

В следующем, 1332 году, на русские земли обрушился неурожай и его следствие — голод. Тысячи голодающих людей стали стекаться в Москву, готовые трудиться за кусок хлеба из княжеских закромов. Именно это обстоятельство позволило Ивану Калите возобновить в столице каменное строительство с затратой самых малых денег за труд людей.

Летом великий князь Владимирский женился во второй раз. Летописи сообщают скудные сведения о его новой супруге по имени Ульяна, которая родила ему двух дочерей — Марию и Феодосию. Об их судьбе сведений почти не имеется.

Украшая Москву, Иван Калита начал возведение Архангельского собора, ставшего в Московском Кремле первым каменным храмом, который освятил сам митрополит Феогност. Построен собор был всего за «одиного лета».

Московские храмы, построенные Иваном Калитой, дожили только до царя Ивана III Васильевича. В ту пору каменное строительство церковных храмов оставляло желать лучшего. За полтора века они не раз оказывались в пламени многочисленных городских пожаров, отчего стены трескались и их приходилось подпирать бревнами. Обветшалые соборы наследники великого правителя Москвы сносили, а на их месте строили новые, мало чем напоминавшие своих предшественников.

Решение хана Золотой Орды о передаче всего великого княжества Владимирского Ивану Калите имело для Руси одно тяжелое последствие. Вскоре хан объявил о своем решении увеличить размеры дани, выплачиваемые русскими землями. Новую раскладку ордынского «выхода» поручили провести старшему среди удельных князей. Московский князь, посоветовавшись с другими князьями, решил основную тяжесть новых платежей возложить на Вольный город Новгород с его богатым купечеством и приобретенными новыми землями по рекам Вычегде, Печоре и верховьям Камы.

До этого новгородцы платили «черный бор» Золотой Орде примерно один раз в восемь лет. Они сами определяли порядок сбора денег. Городские бояре, в свою очередь, решили возложить новую подать на Новоторжскую волость с городом Торжком. Иван Калита потребовал еще и уплаты новой, прежде не существовавшей дани — «закамского серебра». Ряд исследователей считают, что тем самым он решил существенно пополнить собственную казну. Вольный город отказался платить «закамское серебро», хорошо зная ненасытность великих князей Владимирских, кем бы они ни были.

Тогда Иван Калита решил действовать старым, испытанным способом — «повлиять» на строптивых новгородцев военной силой, но без привлечения ордынской конницы. В конце 1332 года объединенная рать вошла во владения Вольного города и остановилась в Торжке, «кормясь» за счет его окрестных селений.

Переговоры ничего не дали. Тогда новгородцы решили откупиться от московского князя, прислав в Переяславль-Залесский архиепископа Василия и двух бояр из знатных родов. Ивану Калите был предложен огромный по тем временам откуп в размере 500 рублей. Однако тот остался тверд в желании получить с Новгорода «закамское серебро». Тяжба о выплате нового «черного бора» ордынскому хану затягивалась.

Зимой 1333/34 годов в Восточной Европе произошло немалое политическое событие. 17-летний наследник московского престола Семен Иванович женился на дочери правителя Литвы Гедимина Айгусте. В православном крещении она получила новое имя Анастасии. Внешнеполитический вес Москвы от такого брачного союза заметно возрос.

Историки сходятся в одном: таким брачным союзом великий князь Иван Данилович Калита прозорливо отодвинул на многие годы неизбежное столкновение Руси и Великого княжества Литовского, в XIV столетии быстро набиравшего немалую силу. Действительно, именно нашествие войска литовцев в 1368 году нарушит «великую тишину», которую огромными трудами установит на Русской земле московский князь.

Новгород, в споре с Москвой из-за «закамского серебра», решил опереться на помощь Литвы. Одновременно горожане деятельно возводили новые крепостные сооружения. Над каменными стенами поднялись высокие деревянные «заборала» — башни и навесы. Всеми работами руководил сам архиепископ — владыка Василий.

В Сарае внимательно следили за тем, как разворачивались события на земле Руси. Разведка в Золотой Орде со времен Чингисхана отличалась и достоверностью получаемых сведений, и успешностью в решении задач, поставленных ханом. Великого князя Владимирского вызывают в Орду. Исследователи не без оснований считают, что там ему пришлось заплатить за несобранное «закамское серебро» из собственного кармана.

Осенью 1335 года новгородцы, опасаясь новых военных акций московского правителя, решили «замириться» с ним и прислали посольство во главе с тысяцким Варфоломеем Юрьевичем. Предположительно, он привез в Москву «закамское серебро», поскольку летопись отмечает, что на сей раз Иван Калита принял новгородцев «с любовию».

В феврале 1335 года великий князь нанес в Новгород «визит вежливости». Там он присутствовал при закладке новых крепостных стен вокруг правобережной Торговой части города. Однако пойти немедленно в поход на Псков, где в то время укрывался опальный князь Александр Тверской, новгородцы отказались.

Последующие годы великого княжения принесли Ивану Калите новые испытания. После трехлетнего «перерыва» запылала Москва. Пожар 3 июля 1335 года испепелил деревянный стольный град. Приходилось в очередной раз отстраивать Москву, что, впрочем, по тем временам делом трудным не являлось. Были бы деньги в княжеской казне.

Денег Ивану Даниловичу требовалось немало. Пришла весть о том, что князь Александр Тверской послал в Орду своего старшего сына Федора. Тот вез из Пскова в Сарай богатые дары. Пришлось и московскому правителю раскошелиться и поехать самому в ставку хана Узбека с более богатыми дарами: вопрос шел о великокняжеской власти. А золотоордынский «царь» дипломатично и заинтересованно показывал свое охлаждение к великому князю на Русской земле, сидевшему в Москве.

Александр Тверской выиграл свое противоборство с Москвой. Хан Узбек «пожаловал» опального князя: разрешил вернуться ему в «отчину» — тверскую землю. В начале 1338 года он в сопровождении ордынских «сильных послов» вернулся в Тверь. Утвердившись там, Александр Тверской стал готовиться к войне с Московским княжеством. К нему быстро примкнули обиженные Иваном Калитой удельные князья — Романчук Белозерский, Василий Давидович Ярославский, ростовские правители.

Иван Данилович понимал, чем грозит для Русской земли новая княжеская междоусобица. И он решил перенести свой спор с Александром Тверским на суд Орды. Но для этого требовалось найти обвинения против тверского удельного князя.

Историк В. Н. Татищев мастерски описал общий замысел Ивана Калиты с целью устранить руками золотоордынского хана давнего и непримиримого соперника Москвы. Московские лазутчики разыскали в Вильно и Риге немало озлобленных на Александра Тверского кредиторов, которые уже отчаялись получить с него немалые долги. Калита через подставных лиц обещал им погасить долги своего врага в обмен на устные или письменные обвинения злостного должника перед ханом Узбеком. Самым тяжким обвинением была тайная связь Твери с Литвой, отношения которой с Золотой Ордой все ухудшались.

Помимо кредиторов, с жалобами на тверского князя к хану обратились и некоторые удельные князья, «ходившие под Москвой». В итоге ордынский «царь» Узбек «оскорбился до зела», как отметил летописец. Прибывший в Сарай великий князь Иван Данилович сумел убедить степного правителя оставить главенство в Северо-Восточной Руси за Москвой, а не за Тверью.

В 1339 году, прощаясь с Иваном Калитой, хан Узбек подарил ему на память шапку-тюбетейку, сделанную из искусно спаянных золотых проволочек. Пройдет время, и московские ювелиры, слегка переделав ханский подарок, превратят его в историческую достопримечательность — «шапку Мономаха». Она стала на века символом московской государственности, драгоценной реликвией России.

Вызванный в Сарай на ханский суд князь Александр Тверской и его сын Федор были убиты. Такого еще не бывало в северо-русских княжеских родах, чтобы сразу три поколения — дед, отец и сын — стали жертвами ханских палачей. Насильственная смерть оклеветанного Александра Тверского и его сына стала в истории несмываемым пятном на репутации такой великой государственной личности, какой действительно являлся великий князь Иван Данилович Калита.

Будучи в Орде, московский князь испросил у хана разрешения в очередной раз отстроить в своей столице Кремль. Его возводили из вековых дубовых бревен. Эта московская крепость просуществовала почти четверть столетия, пока внук князя Ивана Калиты, великий полководец Дмитрий Донской, не поставил новый Кремль, белокаменный.

Последний год жизни Иван Данилович сильно хворал, и немалую часть государственных забот взял на себя его старший сын 23-летний Семен. Дел было много, приходилось каждодневно «радеть» за благополучие Русской земли.

В 1340 году хан послал большое войско ордынцев на смоленских князей, которые, надеясь на военную помощь соседней Литвы, отказались платить дань Сараю. В походе повелевалось принять участие и русским князьям. Московскую рать возглавили бояре-воеводы Александр Иванович и Федор Акинфович. Смоленск взять не удалось, зато Смоленщина оказалась опустошенной.

Возникла новая распря с Вольным городом Новгородом. Его жители в установленный срок привезли в Москву «черный бор» и сдали деньги серебром в великокняжескую казну. Однако едва новгородские бояре вернулись домой, как на берега Волхова прибыли московские послы, которые потребовали от имени великого князя собрать еще «один» выход. Калите уже не пришлось улаживать этот конфликт — это сделает за него сын Семен Гордый.

Последние дни жизни великий князь Иван Данилович провел в монастыре, приняв постриг и став иноком Ананием. 31 марта 1340 года московский правитель, прозванный Калитой, отошел в вечность.

Иван Калита оставил после себя завещание сыновьям, которое дошло до нас в двух вариантах. В духовной грамоте главное наследство получал старший сын Семен, становившийся старшим в московском княжеском доме. Ему достались богатые и многолюдные города Можайск и Коломна, многие земли. Удел Семена Ивановича заметно превосходил уделы младших братьев. Отец оказался дальновидным — теперь его младшие сыновья не могли поднять мятеж против старшего, имевшего большое превосходство над ними. Мачеха сыновей — княгиня Ульяна также наделялась собственными, хотя и небольшими, владениями.

Оказалась разделенной и великокняжеская казна. Наиболее ценную ее часть составляли 12 золотых цепей, 9 драгоценных княжеских поясов и 13 предметов золотой посуды. В раздел пошли и парадные одежды усопшего. Все делилось в строгом соответствии с отцовским завещанием.

Духовное завещание Ивана Даниловича Калиты заканчивалось строгим наказом старшему сыну князю Семену Ивановичу: «А приказываю тобе, сыну своему Семену, братью твою молодшую и княгиню свою с меншими детми, по Бозе (то есть по смерть) ты им будешь печалник. А кто ею грамоту порушит, судить ему Бог…»

Устроитель московского самодержавия ушел из жизни, оставив после себя наследникам самое сильное русское княжество, процветающее экономически (и это-то в условиях ордынского ига!), с успешно налаженной торговлей, развитым землепашеством. От отца к сыновьям переходила многочисленная, хорошо обученная и вооруженная дружина. Градостроительные программы Ивана Калиты завершат его наследники. Ханы Золотой Орды будут признавать первенство Москвы среди своих русских данников — помешать ее усилению и возвышению в будущем они окажутся не в состоянии.

В Симеоновской летописи ее безвестный автор с искренним чувством горести описывает прощание московского люда, и не только его, с Иваном Даниловичем Калитой, с именем которого связано историческое возвышение некогда неприметного русского княжества, начавшего собирать вокруг себя Русь.

Летописный некролог сообщает о кончине выдающегося правителя:

«Преставился князь великии Московский Иван Данилович, внук великаго Александра, правнук великаго Ярослава, в чернцех и в скиме, месяца марта в 31… И плакашася над ним князи, бояре, велможи и вси мужие москвичи, игумени, попове, дьякони, черньци, и вси народи, и весь мир христианьскыи, и вся земля Русская, оставши своего государя… Проводиша христиане своего господина, поюще над ним надгробныя песни, и разидошася плачюще, наполнишася великиа печали и плача, и бысть господину нашему князю великому Ивану Даниловичу всеа Руси вечная память».

Летописец не ошибся, славя вечную память Ивана Калиты, зачинателя строительства Московского государства. Как первостроитель его, он трудился не за страх, а за совесть, но порой не разбираясь в средствах. На то, как говорится, Бог ему судья. Исторически достоверно одно: величие Москвы начиналось с правления князя Ивана Даниловича.

ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ — РАТОБОРЕЦ ПОЛЯ КУЛИКОВА

Судьбы великих исторических личностей зачастую бывают непредсказуемыми. Как, например, великого московского князя Дмитрия Ивановича Донского, одного из самых прославленных государей и полководцев в истории государства Российского. Первопричиной его возвеличивания на Руси стала «черная смерть» или чума, посетившая в начале 50-х годов XIV столетия русские земли.

Княжич Дмитрий родился 12 октября 1350 года в семье звенигородского удельного князя Ивана Ивановича и его жены Александры. Радость для родителей была великая: супруги состояли в браке более пяти лет и теперь у них появился не просто первенец, а наследник княжеской династии. Новорожденного окрестили Дмитрием — в честь поминавшегося 26 октября святого Дмитрия Солунского.

Звенигородский князь не был главенствующим в Московском княжестве, хотя и являлся одним из сыновей Ивана Калиты. Верховная власть на московской земле принадлежала старшему сыны Калиты — Семену (Симеону) Гордому. А у того уже подрастали два сына-наследника. По существовавшей тогда династической традиции именно за ними виделось будущее. Дмитрию Ивановичу, их двоюродному брату, светило только правление небольшим Звенигородским уделом. И на многое ему рассчитывать просто не приходилось.

Однако в историю Московского государства вмешалась пришедшая с Востока чума или, как ее называли современники Дмитрия Донского — «черная смерть». Пандемия легочной чумы началась в Китае, перекинулась оттуда в Индию, на Кавказ и в Северную Африку. Чума появилась на европейском континенте сперва в Италии, попав туда с моряками торговых судов, а оттуда разошлась по всей Европе, ополовинив ее население.

В 1352 году эпидемия «черной смерти», бороться против которой было просто невозможно, опустошила в полном смысле этого слова город Псков и Псковскую землю. Весной следующего года чума свирепствовала уже в московских пределах, внеся «коррективы» в правящую династию потомков великого князя Ивана Калиты самым неожиданным образом.

Первой известной жертвой болезни в Москве стал глава Русской Православной Церкви митрополит Феогност. Он скончался 11 марта 1353 года. Вслед за ним умерли маленькие сыновья великого князя Московского Семена Ивановича Гордого Иван и Семен, а в конце апреля скончался и он сам. 6 июня не стало младшего сына Ивана Калиты, серпуховского удельного князя Андрея Ивановича.

Так в династии Калиты единственным взрослым мужчиной оказался его второй сын Иван Звенигородский, отец двухлетнего Дмитрия. В живых после эпидемии чумы оставались вдова Ивана Калиты Ульяна с дочерьми Марией и Феодосией, вдова Семена Гордого Мария Александровна со старшими сыновьями — пятилетним Даниилом и трехлетним Михаилом (судьба их неизвестна, судя по всему, их скоро не стало), вдова Андрея Ивановича Серпуховского Мария Ивановна с сыновьями Иваном и Владимиром, который родился уже после смерти отца.

Иван Иванович Звенигородский сразу же занял «стол» своего старшего брата, взяв в свои руки всю полноту власти в Московском княжестве. Да и иного просто не могло быть в той исторической ситуации — великокняжеский престол должен был оставаться за династией Ивана Калиты.

Новый московский правитель с первых же дней стал заботиться о будущем своей династии в лице сына Дмитрия. Он лишает вдову старшего брата всех ее главных владений, перешедших к ней по завещанию великого князя Семена Гордого. У великой княгини Марии Александровны отбираются города Коломна и Можайск, все сельские можайские волости, три коломенские, а также исключительное право на сбор торгового налога — тамги — с населения всего Московского княжества.

Князь Иван Иванович совершает традиционную для московских правителей поездку в Золотую Орду, везя с собой богатые подарки хану, его семейству и вельможам. В Сарае он получает ярлык на великое княжение. 25 марта 1355 года теперь уже бывший звенигородский удельный князь торжественно возводится на великокняжеский «стол» во Владимире.

Так судьба маленького Дмитрия сделала крутой поворот. Теперь будущее, если судьба не отвернется от него, было за княжичем: как старший сын он должен был наследовать московский великокняжеский престол, будучи законным преемником своего отца, ставшим по воле хана Золотой Орды первым среди русских князей по старшинству.

Княжич Дмитрий воспитывался под строгим присмотром отца так, как воспитывались все другие княжичи того времени. Духовное, православное обучение шло рядом с обучением воинским. Сын все время находился рядом с отцом и познавал от него науку государственного управления. Все исследователи сходятся в одном: природа одарила Дмитрия Ивановича, по сравнению с его отцом, недюжинными способностями, которые развивались на благодатном поприще.

Великий российский историк Николай Михайлович Карамзин писал в «Истории государства Российского»: «Природа одарила внука Калитина важными достоинствами; но требовалось немало времени для приведения их в зрелость, и Государство успело бы между тем погибнуть, если бы Провидение не даровало Димитрию пестунов и советников мудрых, воспитавших и юного Князя и величие России».

Великий князь Иван Иванович правил недолго, он умер 13 ноября 1359 года, когда его сыну Дмитрию было всего девять лет. Он ушел из жизни в тридцать три года, пробыв у власти шесть лет. Для отечественной истории он остался Иваном Ивановичем Красным, то есть Красивым.

О правлении отца Дмитрия Донского летописи сохранили мало известий. Твердо можно сказать только одно: в Золотой Орде не были довольны его правлением, поскольку он решительно пресекал беззаконие ордынцев в своих владениях. Так, он добился, чтобы хан отозвал в Сарай посла «лютого» Алачу. А когда пожаловал на Русь с посольскими полномочиями царевич Мамат Хожа, причинивший много зла соседнему Рязанскому княжеству, то великий князь Иван Иванович «не впусти его во свою отчину в Руськую землю».

Умирающий великий князь успел составить завещание — «душевную грамоту». Она сохранилась до наших дней. Грамота выполнена на пергаменте в двух списках, снабженных подвесными великокняжескими печатями из позолоченного серебра. Завещание составлено в том же тоне деловых поручений и распоряжений, в каком писали свои духовные завещания отец и старший брат Ивана Красного.

Прежде всего подробно и четко определялись величины земельных владений, оставляемых наследникам. Столичный град Москва со всеми землями, занятыми под укрепления, жилье, хозяйственные постройки, огороды, сады, луга, боры, ближние речные ловища и прочее, а также со всевозможными таможенными и мытными сборами и пошлинами делится между сыновьями Ивана Красного, старшим Дмитрием и младшим Иваном, и их двоюродным братом на три равные части.

Делится между ними и родовое княжество Московское, но уже не поровну и не целиком. Историк В. А. Кучкин пишет, что согласно отцовскому завещанию, «большую часть его владений наследовал Дмитрий. Ему передавались город Можайск с волостями, которых к концу жизни Дмитрия насчитывалось 12, город Коломна без волостей, часть отошедших к Москве рязанских земель, треть доходов и повинностей с жителей Москвы и ее уезда и село Романовское на р. Рокше (в пределах территории великого княжества Владимирского). Если учесть, что остальные московские династы (два княжича-ребенка и три вдовы — великие княгини) владели в общей сложности 60 московскими волостями, станет ясной сравнительная малочисленность великокняжеских владений Дмитрия. В будущем при наличии внутренних конфликтов это могло грозить политической нестабильностью в Московском княжестве».

Однако сила Дмитрия Ивановича виделась не в его собственно московских владениях. В течение почти трех десятилетий владельцы Москвы беспрерывно удерживали за собой великое княжество Владимирское. Но на это каждый раз требовалось получить ярлык хана Золотой Орды.

Старшему сыну-наследнику отец завещал и немало княжеских драгоценностей, которые хранились в сундуках, ларях и шкатулках великокняжеского дворца. Иван Иванович Красный оставлял Дмитрию нагрудный крест с изображением святого Александра и еще один крест, золотом окованный, затем большую золотую цепь нагрудную с золотым же крестом, золотую цепь кольчатую, да шапку золотую, да большой пояс с жемчужными каменьями, которым завещателя благословил в свое время отец, Иван Данилович Калита, а еще золотой пояс с крюком, и саблю золотую, и серьгу золотую с жемчугом, и большой золотой ковш, и бадью серебряную с серебряной наливкой поверху, и еще разные драгоценности помельче.

Отец не оставил в обиде и младшего сына Ивана. Заботливый родитель, умирая, подумал и о подарках для будущих жен сыновей: каждой на свадьбу будет пожаловано по золотой цепи и золотому поясу.

Думается, что княжичу Дмитрию повезло на воспитателей, среди них были заботливая мать, великая княгиня Александра, «дядя»-воспитатель — московский тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов, престарелый митрополит Алексий, сменивший на посту главы Русской Православной Церкви умершего во время чумного «нашествия» на Русь митрополита Феогноста, крупные московские бояре и местное духовенство, ближние отцовские воеводы и дружинники. Все они видели в будущем князя Дмитрия Ивановича и свое будущее.

Как только по весне 1360 года подсохли степные дороги, в Золотую Орду, в ее столицу Сарай отправилась представительная московская делегация во главе с девятилетним князем Дмитрием. Отправилась добывать ярлык на великокняжеский «стол» во Владимире.

Время для поездки в Сарай оказалось крайне неудачным: в Золотой Орде шли кровавые смуты, начавшиеся еще в 1357 году. Тогда правивший в Сарае 16 лет хан Джанибек, по известиям русских летописей, сошел с ума и был задушен своим сыном Бердибеком. Заодно Бердибек вырезал и собственных братьев, не пощадив даже брата-младенца. Такое деяние позволило ему без помех утвердиться на ханском троне. Однако это было только началом золотоордынской смуты. Через два с половиной года Бердибек был убит. Новым владыкой Золотой Орды в конце 1359 года стал Кульна, проживший после «воцарения» всего лишь пять месяцев. Весной следующего года его убил Ноуруз.

К этому хану и попала на прием московская делегация. Но помимо ее в Сарай приехали и другие русские князья. Хану Ноурузу предстояло выбрать среди них нового великого князя, выбор пал на нижегородского князя Андрея Константиновича. Тот, не видя в себе способностей стоять во главе земли Русской, передал ярлык своему брату Дмитрию-Фоме, суздальскому князю. Тот и вокняжился в стольном граде Владимире.

Так великое княжение уплыло из рук Москвы, из рук рода Ивана Калиты. Московский летописец в сердцах писал, что суздальский владелец стал великим князем Владимирским «не по отчине, не по дедине». Однако воспитатели малолетнего Дмитрия не собирались сидеть сложа руки.

В следующем, 1361 году, в Сарай вновь отправляется московская делегация во главе с повзрослевшим на год князем Дмитрием Ивановичем. Цель оставалась прежней — добиться ярлыка на великое княжение. В Золотой Орде сидел уже новый хан Хызр, убивший Ноуруза.

Делегация не добилась желаемого, хотя и везла дорогие подарки. Но ей повезло в другом — москвичи успели выехать из Сарая перед новой вспышкой ханских кровавых распрей. Других русских князей ободрали в золотоордынской столице до нитки. Хан Хызр пал от руки собственного брата, и престол перешел в руки старшего сына Хызра. Но тот правил всего две недели и его убили. Хан Орду-мелик «царствовал» чуть больше — месяц. Когда в Сарае к власти пришел хан Мюрид, Золотая Орда была фактически расколота на несколько государств.

В 1362 году хан Мюрид все же дал 12-летнему московскому удельному князю ярлык на великое княжение. Очевидно, богатая Москва дала хану за ярлык намного больше, чем предложил суздальский князь. И вопрос о старшинстве среди русских князей был решен.

К тому же сила ханской воли на Руси уже падала. Суздальский князь Дмитрий-Фома решил было воспротивиться и укрепился в ближайшем от Москвы владимирском городе — Переяславле. Тогда будущий победитель на поле Куликовом пошел в свой первый военный поход, но не один, а и с дружинами своих братьев: младшего родного Ивана и двоюродного Владимира.

С московскими полками суздальскому князю не приходилось тягаться и он бежал из Переяславля. 6 января 1363 года Дмитрий Иванович въехал во Владимир, где был совершен обряд его посажения на великое княжение.

Его советники-воспитатели были всегда рядом. Они убедили 12-летнего великого князя Владимирского получить ярлык еще и от правителя мамаевой Орды хана Абдуллаха. Так у Дмитрия оказалось сразу два ярлыка, дававших право на великокняжеское правление.

Однако летом 1363 года суздальский князь Дмитрий-Фома Константинович, получивший ярлык от сарайского хана Мюрида, в сопровождении татарского военного отряда въехал во Владимир, но продержался там всего неделю. Подошедшие к стольному граду московские полки не только заставили его бежать к себе в Суздаль, но и начали преследовать, осадив столицу удельного княжества. Дело закончилось миром: Дмитрий Суздальский отказался от великого княжения Владимирского в пользу Дмитрия Московского.

В 1364 году великий князь Владимирский понес две утраты: умер его младший брат Иван — в октябре, а в декабре ушла из жизни мать, великая княгиня Александра. Дмитрий остался без самых близких ему людей.

В это время великому князю пришлось вмешаться в усобицу, которая завязалась между двумя выходцами из суздальского княжеского дома — Дмитрием-Фомой и Борисом Константиновичами. Братья повели борьбу за княжение в Нижнем Новгороде. Дмитрий Московский принял сторону первого, подкрепив свое слово еще и полками. Князю Борису Константиновичу пришлось уйти из Нижнего Новгорода обратно в Городец.

Такое вмешательство Дмитрия Ивановича Московского в нижегородские дела имело большие последствия: Дмитрий-Фома из недавнего соперника превратился в надежного и верного союзника московского князя.

Политический союз Дмитрия Московского и Дмитрия-Фомы Константиновича был скреплен браком: 15-летний внук Ивана Калиты женился на младшей дочери суздальско-нижегородского князя Евдокии. Теперь у великого князя был сильный в военном отношении тесть-союзник, хотя его полки заметно уступали московским по числу воинов.

Перед свадьбой случился разрыв отношений Москвы с вольным Великим Новгородом. Воспользовавшись смутой в Золотой Орде, новгородские купцы, плававшие и торговавшие на Волге, в одночасье превратились в речных разбойников, которые удачливо грабили и чужих, и своих, русских купцов. Более того, в 1366 году новгородцы организовали настоящий военный поход по рекам Волге и Каме, ограбив даже купцов в Нижнем Новгороде и с «многим прибытком» сумели вернуться домой.

В ответ на это великий князь действовал умело и решительно. Своими дружинами он перехватил пути-дороги из Великого Новгорода в подвластную Вольному городу Двинскую землю, а в Вологде арестовал влиятельного новгородского боярина Василия Даниловича с сыном Иваном. Однако в той ситуации на стороне Новгорода оказалось Тверское княжество, давний соперник Москвы за первенство на Руси.

Перед всеми этими событиями на великого князя Дмитрия Ивановича обрушилась большая беда. В засушливый 1365 год страшный по последствиям пожар уничтожил значительную часть Москвы. От огня пострадал и дубовый Кремль, заложенный еще в 1339 году Иваном Калитой.

Дмитрий Иванович принимает поистине историческое решение: укрепить свою столицу новой — не дубовой, а каменной крепостью. Московский каменный Кремль начали возводить сразу после свадьбы Дмитрия и строительство завершили всего за два сезона. Тот Кремль по территории и размерам лишь немного уступал современному Московскому Кремлю.

Строительство большой каменной крепости потребовало огромных средств, которые оказались не по карману великокняжеской казне. Деньгами помогли двоюродный брат Владимир и столичные бояре. Последние оставили свои имена в названиях некоторых кремлевских башен — Свиблова, Собакина и крепостных ворот — Чешковы, Тимофеевские.

Значение возведения каменного Московского Кремля было велико. Он стал единственной каменной крепостью на всем северо-востоке Русской земли. Теперь московскому князю можно было с большей решительностью вести вооруженную борьбу против своих недругов, имея возможность в случае опасности укрыться за крепкими каменными стенами. Более того, Московский Кремль становился символом могущества столицы Дмитрия Ивановича Донского и его потомков.

За всю свою историю существования каменный Московский Кремль Дмитрия Донского ни разу не был взят штурмом неприятельскими войсками. Для XIV–XV столетий как крепость он оказался просто неприступен.

Юный великий князь Владимирский и одновременно князь московский рано проявил себя как искусный политик и дипломат. В 1367 году разрешился «миром» конфликт с Великим Новгородом. Его вольнолюбивые жители решили, что с Москвой лучше не враждовать и потому прислали представительное посольство «с поклоном» — то есть извинениями и дарами. Новгородцы приняли к себе наместников великого князя. А тот сделал ответный шаг — отпустил арестованного боярина Василия Даниловича с сыном.

В то же время резко обострились отношения с Тверью, где на «стол» сел Михаил Александрович. Он был сыном казненного в 1339 году в Золотой Орде по проискам Ивана Калиты князя Александра Михайловича. Сын всегда помнил, кто стал прямым виновником гибели отца.

Москва была озабочена быстрым возвышением Михаила Тверского: к весне 1366 года он сумел сосредоточить в своих руках власть над большей частью земель Тверского великого княжества. Она получила сильного, достойного и упорного противника. Когда началась княжеская междоусобица из-за наследства клинского князя, Дмитрий Московский встал на сторону противников Михаила Тверского. Распря закончилась захватом Твери и ограблением ее жителей. Михаил Александрович перед этим оставил свою столицу и обратился за помощью к Литве.

Борьба за наследство клинского князя — удела очень маленького — стала поводом для длительного конфликта, многолетней вооруженной борьбы, которая закончилась, по сути дела, лишь за год до кончины Дмитрия Донского.

В октябре 1367 года князь Михаил Александрович вернулся из Литвы с военной помощью и восстановил свою власть в столице княжества. Тогда Дмитрий Московский со своими советниками-боярами решились на рискованный шаг: они пригласили Михаила Тверского для переговоров в Москву, дав крестное целование, а там арестовали гостя вместе с его свитой. Однако пленника пришлось отпустить — тому помог случай. В Москву прибыл ордынский посол, и в великокняжеском окружении опасались, что ордынцы могут воспользоваться княжеской распрей в своих целях.

Сказалась здесь и политика главы Русской Православной Церкви митрополита всея Руси Алексия. Он долгие годы был наставником Дмитрия Донского и в той ситуации посоветовал ему отпустить Михаила Тверского, заключив с ним выгодный для Москвы договор.

Великий князь Дмитрий Иванович, которому шел уже восемнадцатый год, решил «повоевать» Тверь и в том же 1368 году послал на город московское войско. И вновь Михаилу Тверскому пришлось бежать с дружиной в Литву. Великий князь Литовский Ольгерд, женатый на его сестре, становится на сторону беглеца. У Ольгерда были свои счеты с Москвой — он опасался ее усиления и к тому же она уже забрала у него город Ржев с окрестностями.

Поздней осенью 1368 года объединенные войска Литвы, Тверского и Смоленского княжеств выступили против Дмитрия Московского.

Разоряя московские уезды, союзники наступали на столицу владений Дмитрия Ивановича. Того появление литовцев застало врасплох и он стал срочно собирать полки. 21 ноября 1368 года на реке Тросне близ современного Волоколамска союзники разбили наспех собранный в Москве сторожевой полк. Больше войск у князя Дмитрия под рукой не оказалось и он «затворился» в каменном Кремле, сев в осаду. Были сожжены все городские постройки, окружавшие крепость.

Великий князь Литовский Ольгерд стоял под Московским Кремлем три дня, но взять крепость не смог. Захватив добычу и пленных, он ушел в Литву. Политическим результатом того похода на Москву стало то, что Дмитрий Иванович возвратил Михаилу Тверскому земли Клинского княжества, захваченные было им.

Воспользовавшись тем, что Ольгерду в 1369 году пришлось начать войну с немецким Тевтонским орденом, Дмитрий Московский двинул свои полки против Смоленского княжества. Его воеводы в 1370 году совершили нападение на Брянск и захватили города Калугу и Мценск. В такой неблагоприятной для себя ситуации Михаил Тверской попытался искать мира с Москвой, но та не захотела поддерживать с ним мирные, соседские отношения.

Михаил Тверской вновь отъехал к Ольгерду за военной помощью, а московская рать во главе с Дмитрием Ивановичем пошла походом на город Зубцов, «отчину» князя Михаила Александровича. Зубцов был взят штурмом, сожжен, тверские волости «повоеваны», селения разорены и выжжены, люди убиты или уведены в полон.

Тогда князь Михаил Тверской отправился в Золотую Орду, где уже властвовал могущественный темник Мамай, который заменил хана Абдуллаха ханом Мухаммед-Булаком. Получив богатые дары и обещание еще больших, Мамай выдал ярлык на великое княжение Владимирское тверскому князю. Тот поехал вокняжаться вместе с послом Сары-Ходжой. Однако Дмитрий Иванович не пустил соперника в стольный град Владимир и тому пришлось, уходя от погони, вновь уйти в Литву.

В конце 1370 года Ольгерд вновь пошел походом на Московское княжество, осадил его столицу и опять не смог ее взять. Великий князь Литовский, заключив перемирие с Дмитрием Московским, увел свои полки домой.

Тогда Михаил Тверской опять поехал в Сарай к Мамаю. Тот еще раз выдал ярлык на великое княжение. Картина повторилась снова: Михаила Александровича не пустили даже близко ко Владимиру, а посла Сары-Ходжу, щедро одаренного в Москве, отпустили в Золотую Орду.

Однако ссориться с ней еще не приходилось. Летом 1371 года Дмитрий Иванович отправился в Сарай. Десять лет уже не ездили великие московские князья в Золотую Орду, перестав во многом считаться с нею и, по всей видимости, не платили ей традиционной дани, установленной еще при хане Батые. Дмитрий Московский вез «многы дары посулы подавалъ Мамаю и царицамъ и княземъ, чтобы княжениа не отъняли». Мамай дал гостю ярлык на великое княжение Владимирское.

С конца 1371 по 1373 год не затухала борьба Москвы с Михаилом Тверским. Захватывались города, гибли люди. Поход Ольгерда на Москву в третий раз закончился неудачей — на сей раз московская рать встретила противника на западных границах, но дело до битвы не дошло: стороны заключили очередное перемирие.

Чтобы пресечь возросшую военную активность Михаила Тверского, Дмитрий Московский решается на следующий шаг. Он направляет в Сарай послов, которые везут Мамаю огромную сумму денег — «тму рублевъ», то есть десять тысяч. За них в Золотой Орде выкупается находившийся здесь в заложниках старший сын Михаила Александровича, и княжича под бдительной охраной привозят в Москву.

Летом 1373 года Мамай совершил набег на Рязанское княжество, опустошив его. Дмитрий Московский вместе с двоюродным братом, собрав полки, встал на левом берегу Оки и не допустил золотоордынцев в московские и владимирские земли, но избиваемых рязанцев защищать не стал.

В начале 1374 года Москва и Тверь заключили перемирие. Михаил Тверской уступил Дмитрию Московскому некоторые территории, а тот отпустил к отцу княжича Ивана.

Великий князь Дмитрий Иванович начинает понимать, что серьезное военное столкновение Руси с Золотой Ордой неизбежно, что оно уже не за горами. Походы великого князя Литовского Ольгерда 1368, 1370 и 1372 годов Московское княжество отразило с огромным напряжением сил. Но уже в противоборстве с литовско-тверской коалицией Дмитрий Донской выступает все в большой мере как защитник общих для основной части Северо-Восточной Руси интересов. Благодаря своей политике, прежде всего внешней, Москва становится притягательной силой для большинства соседних русских княжеств.

Дмитрий Иванович проводит независимую от Сарая политику. Не без его совета и помощи двоюродный брат великого князя Владимир возводит на окском порубежье новую крепость — Серпухов. В городе Переяславле собирается съезд «велик» русских князей. Как показали последующие события, Дмитрию Ивановичу удалось на этом съезде создать внушительную коалицию против Мамая.

Борясь с внешней опасностью, великий князь не забывал и о порядке в собственном доме. В сентябре 1374 года умер воспитатель Дмитрия, его «дядя», московский тысяцкий В. В. Вельяминов. Тысяцкий имел в подчинении весь городской и посадский люд Москвы и был не просто сановитым и богатым боярином. Вот что пишет о месте и значении этой должности большой историк Древней Руси академик М. Н. Тихомиров:

«…Тысяцкий назначался князем, но это не мешало тысяцким при поддержке бояр и горожан становиться грозной силой, с которой приходилось считаться самим великим князьям. Ведая судебной расправой над городским населением, распределением повинностей и торговым судом, тысяцкие вступали в близкие отношения с верхами городского населения, а при благоприятных условиях могли опереться на широкие круги горожан. Поэтому смена тысяцкого затрагивала интересы многих горожан и была важным политическим делом, а не простой сменой одного княжеского чиновника другим. Этим объясняется тенденция тысяцких передавать свою должность по наследству…»

Поэтому после смерти отца его старший сын Иван стал добиваться должности тысяцкого по наследству. Дмитрий же своим указом упраздняет эту должность — тысяцкий представлял немалую опасность для московской великокняжеской власти. Разобиженный Иван Вельяминов вместе с сурожским (из Крыма) купцом Некоматом бежит в Тверь. Михаил Тверской решил воспользоваться конфликтом Дмитрия Московского с ближним боярином и отправляет перебежчиков в Сарай. В июле 1375 года Некомат возвращается из Золотой Орды с ярлыком на великое княжение для Михаила Александровича.

Дмитрий Иванович мог бы поступить с Михаилом Тверским как в прошлом. Тверского князя с ярлыком на великое княжение можно было просто не пустить в стольный град Владимир. Но теперь перед Москвой стал зримо маячить враждебный союз Твери, Литвы и Золотой Орды.

В такой ситуации московскому князю пришлось действовать решительно и быстро. Менее чем за две недели после очередного разрыва отношений с Тверью Дмитрий Иванович собрал в городе Волоколамске огромную рать, к которой присоединилось даже городское ополчение Великого Новгорода. Летописец подчеркивает большое число русских удельных князей, пожелавших участвовать в походе на Тверь, — около 20 князей нижегородско-суздальских, ярославских, ростовских, белозерских, стародубских, смоленских, брянских, оболенских, новосильских, тарусских и удельно-тверских.

Был взят город Микулин — «отчина» Михаила Тверского. Опустошив микулинские волости, объединенное войско через четыре дня подступило к самой Твери. 5 августа началась осада города-крепости, которая длилась целый месяц. По тем временам это был длительный срок.

Крепостная ограда Твери была, как и почти всех русских крепостей, деревянная. Стены снаружи обмазывали глиной — чтобы их трудно было поджечь — и иногда белили известью, чтобы придать внешне красивый вид. Князь Дмитрий приказал построить через Волгу два моста и часть полков переправил на противоположный берег реки.

Соорудив деревянный примет к стенам тверского кремля и изготовив туры, полки великого князя пошли на приступ. Тверичи бились отчаянно и в день приступа 8 августа совершили яростную вылазку во главе с князем Михаилом Александровичем. Осажденные уничтожили туры, изрубили несколько осадных машин и перебили много штурмующих. В числе прочих погиб и московский воевода боярин Семен Добрынский. Приступ был успешно отбит.

Тогда Дмитрий Иванович приказал огородить осажденный город крепкой деревянной оградой, которая шла параллельно крепостной стене. Теперь через эту осадную ограду нельзя было пробиться ни к городу, ни из города. За три последующие недели осады в Твери начался голод. Поскольку литовская помощь не подошла, князь Михаил капитулировал перед неприятелем.

В подписанном 1 сентября 1375 года договоре он навечно отказывался от Владимирского великого княжения, признавал свою вассальную зависимость от Москвы, обязывался не выступать против других русских князей, союзников Дмитрия Ивановича, разорвать мир с Литвой и в случае ее похода на Русь воевать с Ольгердом. Ничего захваченного в ходе войны союзным войском Твери не возвращалось.

1375 год стал тем годом, когда прежние отношения между великим князем Дмитрием Ивановичем и Мамаем были окончательно порваны. Военный союз русских князей становился реальной силой, и в Сарае это поняли. В ответ конные отряды Мамая пограбили земли Нижегородского княжества. Тогда московские полки и рать Нижнего Новгорода совершили ответный поход на подчинявшийся Мамаю город Булгар и заставили его сдаться. Получив контрибуцию в пять тысяч рублей и взяв добычу, русские войска возвратились домой.

Золотоордынцы решили провести против Руси крупную карательную операцию. Хан заволжской Синей Орды Араб-шах с большим конным войском двинулся на Нижний Новгород. Московские полки пришли на помощь нижегородцам. Поскольку неприятель не появлялся, великий князь отбыл в Москву. Его воеводы устроили лагерь у реки Пары, правого притока реки Пьяны. Русские ратники вели себя крайне беспечно: дозоры не неслись, люди упивались отнятым у местного населения хмельным медом, бояре охотились, оружие во множестве оставалось в обозе. 2 августа 1377 года золотоордынцы, проведенные по тайным тропам мордовскими князьями, внезапно обрушились на русский стан.

Разгром русских полков в битве на реке Пьяне был полный. При бегстве много людей потонуло в реке и попало в плен. Татарская конница с налета ворвалась в Нижний Новгород, опустошила его и сожгла. Нижегородскому князю удалось бежать. Отряды Араб-шаха разграбили окрестные волости и ушли в степи.

Теперь поход большого, объединенного ордынского войска на Московскую Русь виделся реальным. Вопрос стоял только о времени его начала.

12 февраля 1378 года скончался митрополит всея Руси Алексий, который был твердым и надежным сторонником великого князя Дмитрия Ивановича, его духовным наставником. Для последнего это была огромная потеря. Константинопольский патриархат загодя приготовил ему замену — болгарина Киприана, назначив ему резиденцией город Киев. Однако Дмитрий Московский хотел видеть митрополитом своего человека — священника Михаила (Митяя) из Коломны.

Получив известие о смерти митрополита Алексия, Киприан в сопровождении многочисленных слуг выехал из Киева в Москву и сумел миновать сторожевые заставы москвичей. Однако под самыми стенами Москвы по приказу великого князя незваных гостей арестовали и, дав лошадей, отправили назад.

Летом 1378 года Мамай, фактический правитель Золотой Орды, собрал значительные силы конницы и направил опытного военачальника темника Бегича в поход на Русь. Думается, что московские власти через лазутчиков были прекрасно осведомлены о готовящемся большом набеге и заранее приготовились к его отражению. Знали не только о численности противника, но и маршруте его движения.

Остается фактом: московская рать оказалась подготовленной к встрече золоордынского войска. Показательно, что великий князь Дмитрий Донской сам искал решительного столкновения: русские войска не остановились на рубеже реки Оки, чьи берега были удобны для обороны, а переправились через нее и вступили в глубь Рязанского княжества — пограничного с Диким Полем, где кочевали ордынцы.

Великокняжеские полки двигались по древней дороге из Коломны в Переяславль-Рязанский (Новая Рязань). К ним присоединились и рязанские ратники под начальством князя Данилы Пронского. Русская рать беспрепятственно вышла к реке Воже и выбрала там удобную для битвы позицию.

Появление многотысячного русского войска застало темника Бегича врасплох. В течение нескольких дней противники стояли друг против друга, не предпринимая наступательных действий. В летописях нет данных о численности сторон, но исследователи оценивают их силы в несколько десятков тысяч.

Русскими командовал сам великий князь Дмитрий Иванович.

Перед Бегичем встала трудная задача. Противник оказался равен ему по силам и не собирался покидать берега Вожи. Золотоордынцы не могли отступить обратно в Степь — в предвидении богатой добычи на русской земле они шли в поход с огромным обозом. Их отступление влекло за собой неизбежную потерю при преследовании многих тысяч лошадей, верблюдов и повозок.

Все же темник Бегич решился на форсирование реки. 11 августа, во второй половине дня, ордынская конница переправилась через Вожу и на рысях атаковала русские силы. Однако на противоположном берегу конные тысячи Бегича ждала мастерски устроенная ловушка. Большой полк во главе с Дмитрием Донским атаковал неприятеля в лоб, а с флангов ударили полки правой и левой руки. Ими командовали опытные воеводы — окольничий Т. В. Вельяминов (брат тысяцкого В. В. Вельяминова) и рязанский князь Данило Пронский.

Произошла скоротечная конная сшибка, где главным оружием стало тяжелое копье. Русские воины сразу же доказали свое несомненное превосходство в умении владеть оружием и ратном мастерстве. Ордынская конница смешалась и началось ее беспорядочное бегство обратно через Вожу, в ходе которого много ордынцев утонуло в реке. Их преследование прекратилось под вечер.

На следующий день перед обедом (с утра стоял сильный туман) московские рати переправились на противоположный берег, но неприятеля перед собой не увидели. Ордынское войско начало отступление, а потом и бегство еще с вечера. Русские конные дружины пошли в преследование и сумели захватить вражеский обоз.

У золотоордынцев погибло пять князей (мурз), людей знатных: Хазибей, Ковергуй, Карабулак, Кострук и Бегичка. Все они относились к феодальной знати. Потери московской рати оказались несравненно меньшими. Известны имена лишь двух погибших русских воевод — белозерского боярина Дмитрия Моностырева и Назара Кусакова из московской служилой фамилии.

Победа в сражении на реке Воже имела принципиальное значение в отношениях Руси с Золотой Ордой. Это была первая в истории битва, выигранная русскими у ордынцев.

События на Воже подготовили Куликовскую битву не только в общеисторическом плане, но и конкретно, как боевой опыт. Сражение 11 августа 1378 года предвосхитило многие черты, столь ярко проявившиеся на поле Куликовом: стремление решить исход войны в открытом столкновении с ордынцами; наступательная тактика Дмитрия Донского, обеспечивающая выбор наиболее удобного места, времени и предпочтительного способа ведения боя; хорошо налаженные разведка и оповещение своих сил о появлении неприятеля.

Поражение темника Бегича привело Мамая в неописуемую ярость: русские данники одержали победу на Ордой! Он решил прежде всего наказать Рязанское княжество — его ратники были на Воже. Осенью, собрав большие силы, Мамай обрушился на рязанские земли. Князь Олег не был готов к отпору и бежал за Оку. Татары взяли приступом стольный Переяславль-Рязанский и, разграбив город, подожгли его. С собой в Орду они увели множество пленных.

1379 год прошел в подготовке сторон к решающим событиям, стороны собирались с силами. В конце года великий князь совершил поход на Брянское княжество, взяв города Трубчевск и Стародуб Северский. Правивший в Трубчевске брат великого князя Литовского Ягайлы Дмитрий Ольгердович со своим двором (дружиной) перешел на службу к московскому правителю.

Дмитрий Донской позаботился и о том, чтобы на Руси появился новый глава Русской Православной Церкви. Он отправил в Константинополь Михаила (Митяя), не дав ему материальных ценностей, поскольку ордынцы могли просто ограбить священника и его спутников. Зато он дал своему выдвиженцу в митрополиты незаполненные листы пергамента, скрепленные великокняжескими печатями. Тот мог заполнить их сам, превратив в долговые обязательства. Золотоордынцы пропустили русского священника через степи беспрепятственно.

Первые известия о начале похода правителя Золотой Орды пришли в Москву где-то в самом конце июля 1380 года. Силы Мамая были огромны, хотя достоверных летописных сведений о соотношении сил в битве на Куликовом поле нет. Историки по сей день спорят о нем.

Многие исследователи считают, что в той исторической битве с каждой из сторон участвовало примерно по 100–150 тысяч человек. Однако равенство в численности войск вызывает сомнение. Более позднее летописное свидетельство называет следующую цифру войск Дмитрия Донского: «а всей силы было с полтораста тысяч или со двести тысущи». Однако даже после объединения всех русских земель в XVI столетии Россия могла выставить на брань 60–80 тысяч воинов. В Куликовской же битве участвовали войска далеко не всех русских княжеств, основу военной силы которых составляли княжеские конные дружины и ополченцы из городов, отчасти сел.

В Золотой Орде дело обстояло несколько иначе. Все мужское население, владевшее оружием и способное держаться на коне, под страхом смертной казни участвовало в войне. Так, в XVI веке Крымское ханство отправляло в набеги на соседей конное войско численностью до 40–60 тысяч всадников. Крым же был только частью Золотой Орды. После гибели Мамая хан Тохтамыш, объединивший все ордынские владения, противопоставил среднеазиатскому завоевателю Тимуру 200-тысячное войско. Мамай же владел большей и лучшей частью Золотой Орды.

Он основательно готовился к походу на Русь. По его грозному повелению пришли войска подвластных народов — черкесов и осетин, «бусурмане» из Волжского Булгара и буртасы (мордва). Из Таны (Азова) и других итальянских колоний на берегах Азовского и Черного морей пришли отряды тяжеловооруженной наемной пехоты, скорее всего венецианцев.

Мамай намеревался где-то в 20-х числах сентября соединиться с великим князем Литовским Ягайлой, который стал его союзником в войне с Московской Русью. После этого намечался совместный поход на Москву.

К походу Мамай пытался привлечь и рязанского князя Олега. Тот, напуганный ордынским нападением 1378 года и связанный договором с Ягайлой, не хотел нарушать и добрососедских отношений с Дмитрием Ивановичем. Поэтому он занял выжидательную позицию, не оказывая реальной помощи ни Дмитрию, ни Мамаю. Историки уже длительное время спорят по поводу того, с кем же был перед Куликовской битвой князь Олег Рязанский? Думается, что он все же решился предупредить московского князя о планах Золотой Орды и Литвы. В противном случае история не простила бы ему измены.

С первым известием о начале движения Мамаевых конных полчищ великий князь стал сосредоточивать в Москве большую рать. За помощью он обратился к удельным князьям, поторапливая их с прибытием. К середине августа русское войско оказалось в своем большинстве собранным воедино. Оставив часть воинов в Москве, Дмитрий Донской повел полки к Коломне. Здесь его нашел посол Мамая, но переговоры результатов не дали и не могли дать: военные силы противоборствующих сторон уже пришли в движение.

Прибытие ордынского посла означало одно — Мамай не собирается немедленно начать боевые действия, он еще собирает силы и ведет переговоры с союзным Ягайлой.

20 августа великий князь Дмитрий Иванович выводит собранные полки из Коломны, идет с ними на запад вдоль берега Оки и у устья реки Лопасни становится походным лагерем. Вперед, на юг, высылаются ближние и дальние дозоры из числа опытных дружинников собирать сведения о противнике. Взятые «языки» показали, что Мамай со своим огромным воинством расположился на реке Мече, правом притоке Дона. Там, близ границ Великого княжества Литовского, он ожидал подхода Ягайлы.

Скорее всего, полученная информация о золотоордынском войске оказалась достаточно полной, поскольку великий князь-полководец после этого действовал решительно и с меньшей осторожностью. Перевес вражеских сил не испугал его. Поскольку Мамай пока не нападал на московские владения и земли союзников Дмитрия Ивановича, из Москвы вызывается часть оставленных там полков. В столице остаются достаточные силы для обороны каменного Кремля. Одновременно усиливается дозорная служба по берегу Оки — река тогда была пограничной.

Русская рать 26–27 августа переправляется через Оку. План Дмитрия Донского был смелым и точно рассчитанным. Он задумал разбить войско Мамая еще до соединения с ним Ягайлы. Москва и подходы к ней были обезопасены.

После форсирования Оки русские полки двинулись на юго-восток, к левому берегу Дона. Великий князь вел войска с осмотрительностью, медленно двигаясь по маршруту, известному только немногим близким людям Дмитрия Ивановича. Дальняя дозорная служба велась днем и ночью. Труднопроходимый для конницы Дон прикрывал русских от вероятных налетов ордынской конницы.

Мамай, опытный полководец Золотой Орды, тоже искал противника, собирал о нем сведения. 6 сентября 1380 года передовые отряды русских близ впадения в Дон реки Непрядвы столкнулись с разведывательным конным отрядом ордынцев и в скоротечной, жаркой сече разгромили его. Бежавшие смогли принести Мамаю нужные сведения.

Русское командование ожидало, что к вечеру появятся главные силы Золотой Орды, но они не появились и 7 сентября. Положение оставалось неясным. Тогда великий князь собрал военный совет, на который пригласил союзных князей и московских воевод. На совете уяснили обстановку. Дон хорошо защищал русские полки от нападения врага. Но будет ли наступать здесь Мамай, или он со своей конницей совершит стремительный обход и бросится на Москву, чтобы разорить ее, или пойдет на соединение с литовским войском?

Летописные сведения о том военном совете весьма скупы и потому нет данных о том, было ли единодушие, когда Дмитрий Донской высказал мнение пойти первым на врага. Совет принял решение перейти Дон. В ночь на 8 сентября русские полки по нескольким наведенным мостам и вброд (так шла конница), перешли на правый берег реки и расположились выше устья Непрядвы, прикрываясь от возможного удара ордынской конницы этой речкой и ее левым притоком Буйцей.

Так, проделав путь в 200 километров от города-крепости Коломны до Дона, русская рать вышла на безвестное до битвы поле Куликово. Думается, что Дмитрий Иванович хорошо знал от «сторожи» о месте, где можно было удобно и выгодно расположить многотысячные полки русских ратников для большого и решающего сражения. Да и сам великий полководец Руси лично обозрел Куликово поле, чтобы иметь достаточно полное представление о месте предстоящей битвы, которой предстояло решить исход начавшейся войны между Русью и коалицией Золотой Орды и Литвы.

Московский великий князь сделал все, чтобы воодушевить русское воинство, которое впервые вышло на битву с главными силами Золотой Орды. Преподобный Сергий Радонежский напутствовал великого русского полководца на решительную битву. 20 августа коломенский епископ Герасим «благословил Дмитрия Донского идти против „окаянного сыроядца Мамая, нечестиваго Ягелла и отступника Олега“». По пути к Дону прискакал гонец от преподобного Сергия, великого святителя православной Руси. В благословенной грамоте говорилось: «Иди, господин, иди вперед, Бог и Святая Троица поможет тебе!» Все русское войско знало об этом.

Куликово поле представляло собой широкую степную равнину, покрытую буйными травами. Поле заметно повышалось к югу, где находился Красный холм, который возвышался над местностью. Слева от русской позиции поле упиралось в густую дубраву, справа шли речные заросли. Золотоордынцы на поле предстоящего сражения лишались своего главного преимущества — возможности массированного удара конницей во фланг противнику и его охвата. Атаковать русских можно было только лобовым ударом, когда конница теряет все свои преимущества перед пешими воинами, стоящими плотной стеной. Все это и предвидел Дмитрий Донской, набравшийся ратного опыта за последние неполных два десятка лет своей жизни.

Русские полки выстраивались на Куликовом поле с утра, под прикрытием тумана. Впереди поставили сторожевой полк — его задачей стало не дать ордынским конным лучникам засыпать ливнем разящих стрел главные русские силы. Затем стал передовой полк, которому предстояло принять на себя первый удар главных сил Мамая. За передовым выстроился большой полк, состоявший целиком из пеших воинов. На флангах встали сильные по составу полки левой и правой руки. Был оставлен в тылу резервный полк — на случай, если неприятель где-нибудь прорвет русский строй.

Как полководец великий князь Дмитрий Донской умел хитрить на войне. В густой дубраве на левом крыле он укрыл сильный засадный полк преимущественно московских ратников. Засадой командовали князь Владимир Серпуховский и зять Дмитрия Ивановича воевода Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский. По замыслу битвы, этому полку предстояло выйти на поле Куликово в самую решающую минуту. Известно, что ордынская разведка так и не обнаружила русский засадный полк.

Перед сражением Дмитрий Донской объехал все выстроившиеся на поле полки, обращаясь к ним с традиционным призывным словом постоять за землю Русскую:

— Возлюбленные отцы и братья! Все мы здесь, от мала до велика, семья единая, внуки Адамовы, род и племя едино, едино крещение, едина вера, единого Бога имеем, Господа нашего Иисуса Христа… Умрем же сей час за имя его святое, как и он принял муку крестную за други своя!

Объехав полки, Дмитрий Донской подскакал к тому месту, где в большом полку червонел великокняжеский стяг. Здесь он поменялся с ближним боярином Михаилом Бренком убором московского государя. Тому предстояло стоять под стягом, чтобы со всех сторон русские воины видели своего полководца под знаменем. Сам великий князь надел простые доспехи и встал в первые ряды русской рати. Это было его исконное право и княжеская обязанность. Отговорить Дмитрия Ивановичи князья и бояре не смогли — он пошел туда, где была наибольшая опасность.

Русский летописец в следующих выразительных словах рисует картину двух воинств, застывших по краям Куликова поля: «Татарьскаа бяше сила видети мрачна потемнена, а Русская сила видети в светлых доспехах, аки некаа великаа река лиющися, или море колеблющеся, и солнцу светло сияющу на них и лучя испущающи, и аки светилницы издалече зряхуся».

В другом летописном описании русской рати на поле Куликовом к этому добавлено: «Шеломы же на головах их, аки утренняя заря, доспехи же, аки вода силно колеблюща, еловицы же шеломов их, аки пламя огненное пышуще».

Ордынское конное войско появилось на горизонте примерно в 10 часов утра. Сторожевой полк не позволил неприятельской разведке обозреть боевые порядки русских. Мамай, разбивший свой шатер на вершине, Красного холма, с удивлением и тревогой осматривал видневшиеся вдали полки московской рати. Такой встречи от данников Золотой Орды он явно не ожидал.

Мамай, как полководец, увидел неудобство поля битвы для его многотысячной конницы, которая заполонила собой все пространство вокруг Красного холма. Ей было просто не развернуться на Куликовом поле, а пеших воинов у Мамая имелось слишком мало — только тяжеловооруженные наемники из итальянских колоний на берегах Азовского и Черного морей, умевшие наступать фалангой. Тогда правитель Золотой Орлы приказал спешить часть своей конницы.

Великий князь во главе русских полков поставил военачальников, которые уже не раз отличались на поле брани; он мог положиться на них в предстоящей битве. Историк Н. М. Карамзин называет военачальников московского государя: «В средине находились Князья Литовские, Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, Федор Романович Белозерский и Боярин Николай Васильевич; в собственном же полку Великокняжеском Бояре Иоанн Родионович Квашня, Михаил Бренок, Князь Иоанн Васильевич Смоленский; на правом крыле Князь Андрей Феодорович Ростовский, Князь Стародубский того же имени и Боярин Федор Грунка; на левом Князь Василий Васильевич Ярославский, Феодор Михайлович Моложский и Боярин Лев Морозов; в Сторожевом полку Боярин Михаил Иоаннович, внук Акинфов, Князь Симеон Константинович Оболенский, брат его Князь Иоанн Торусский и Андрей Серкиз; а в засаде Князь Владимир Андреевич, внук Калитин, Дмитрий Михайлович Волынский, победитель Олега и Болгаров, муж славный доблестию и разумом, — Роман Михайлович Брянский, Василий Михайлович Кашинский и сын Романа Новосильского».

Мамай выстроил золотоордынское войско следующим боевым порядком. Впереди шла лёгкая конница лучников. В центре — пехота, состоявшая из наемников-итальянцев и спешенных всадников. На флангах наступала тяжеловооруженная конница, которой ставилась задача прорваться в тыл русским. Войска составляли две линии, кроме того, у подножия Красного холма расположился сильный конный резерв.

Сражение началось около 12 часов дня поединком русского воина инока Пересвета и ордынского богатыря Челубея. Два конника сошлись на копьях и оба погибли.

После этого ордынская легкая конница атаковала сторожевой конный полк русских. В той первой схватке принял участие и Дмитрий Донской, после чего он отъехал назад к главным силам. Масса конных татарских лучников встретила упорное сопротивление закованных в броню княжеских дружинников и долго не могла заставить их отойти назад.

После этого ордынское войско начало атаку по всей ширине Куликова поля. Сторожевому полку пришлось отойти к передовому, но и тот не выдержал натиска превосходящих числом сил врага. Затем в дело вступил большой полк. Ожесточенная битва шла в течение двух часов, распавшись на отдельные единоборства, когда каждый, по словам летописи, «своего супротивника искааше победите».

Мамай все же нашел способ прорваться в тыл русской позиции. На ее левом фланге перед дубравой шла довольно широкая лощина, ровное дно которой позволяло тяжеловооруженным ханским всадникам набрать таранную скорость. Мамай и бросил сюда резервную конницу. Она прорвала позиции русского полка левой руки и оказалась между Доном и тылом сражавшегося большого полка. Ордынцев остановил русский резерв, сразу же вступивший в бой.

Из боевого порядка русской рати под натиском превосходящих сил Мамаева войска выстоял только полк правой руки, который в сражении так и не подался назад. Здесь воеводам даже пришлось сдерживать ратников, чтобы они не шли вперед, поскольку возникала опасность оторваться от большого полка, ибо, как говорится в летописи, «вся сила татарская паде на средину и лежи, хотяху разорвати».

Древнейшие источники сообщают о самом течении Куликовской битвы до обидного мало. За исключением начала сечи, «известны только два момента, — пишет историк Д. И. Иловайский, — поражение русского войска и победоносный удар засадного полка. По тем же источникам битва длилась не менее трех часов. Сколько же должно было совершиться разных оборотов дела, различных движений и усилий с той и другой стороны в течение этих трех часов! Едва ли дело было так просто, что вся масса Русской рати одновременно обратилась в бегство, а затем явился один засадный полк и мгновенно перевернул все в обратную сторону?»

Действительно, один засадный полк своим сильным и внезапным ударом просто не мог повернуть ход сражения в обратную сторону. Бежать с Куликова поля было просто некуда — сзади тек глубокий Дон, мосты через который были уничтожены по приказу московского князя. Русским пришлось развернуть свой фронт лицом к прорвавшейся вражеской коннице — большому полку, остаткам передового и запасному. Так стихийно сложилась новая линия, новое боевое построение русских войск. Полк же правой руки отбивал все атаки с прежним успехом.

Когда вся масса тяжелой золотоордынской конницы прорвалась через ряды полка левой руки, наступила действительно критическая минута битвы на Куликовом поле. Мамай ввел в прорыв свои последние резервы — с Красного холма было видно, как победная чаша весов клонилась в его сторону. Исход битвы теперь решало численное превосходство ордынцев, но так считало только их начальство.

В такой критический момент и ударил из дубравы надежно скрытый там засадный полк. Почти все писатели-историки рисуют его выход на Куликово поле как начало повального бегства ордынцев. Однако в действительности дело обстояло совсем не так. Сражение продолжалось еще целый час — был приостановлен только массированный натиск войска Мамая на большой полк, поскольку им во фланг нанесли удар неизвестно откуда появившиеся русские конные воины.

К тому часу на Куликовом поле противники перемешались между собою — началась, как сказал летописец, «смятня». В жаркой сече воины «не можаху разбирати своих, татаре бо въезжаху в русские полки, а русские в полки татарские». Удар засадного полка позволил московским воеводам перестроить полки и перейти в контрнаступление.

Вопреки описаниям Куликовской битвы у большинства историков и писателей, повальное бегство золотоордынцев началось далеко не сразу после удара засадного полка князя Владимира Серпуховского и воеводы Дмитрия Боброка-Волынского. Известный историк В. Н. Татищев в свой «Истории Российской с самых древнейших времен», которая создавалась по летописным источникам, часть из которых не сохранилась до наших дней, указывает, что всеобщее бегство Мамаевых ратей началось только после короткого боя около обозов — станов ордынского войска.

По всей видимости, Мамай сумел остановить какую-то часть перед походным лагерем — табором, состоящим из различных повозок и кибиток. Правитель Золотой Орды, сам обратившись в удачное для него бегство, приказал выставить у обозов заслон, чтобы задержать здесь русскую погоню — московскую конницу.

Сопротивление ордынцев перед табором не было долгим, слишком неудержимым оказался напор русской конницы. Летописец так говорит о последней фазе Куликовской битвы: «и ту вскоре сломиши и вся таборы из иземше, богатства их разнесоша, и гнаша до реки Мечи; ту множество татар истопоша».

Самым убедительным свидетельством полного разгрома войска Золотой Орды стал ход погони за разгромленным противником, который перед битвой имел ощутимое численное превосходство в людях и тем более в коннице. Здесь неприятель имел превосходство просто подавляющее. Преследование буквально по пятам велось от поля Куликова до притока Дона реки Красивой Мечи. Это расстояние примерно в 40 километров.

Нет ничего неправдоподобного в том, что золотоордынцев преследовали так далеко, хотя погоня была изнурительной для конницы, даже сравнительно недавно вступившей в битву — русского засадного полка. Погоня велась до наступления темноты, то есть часа два или три, после этого она теряла смысл. По всей видимости, московские князья и воеводы так и поступили.

Письменными свидетельствами о Куликовской битве, помимо летописей, стали «Сказание о Мамаевом побоище» и «Задонщина». Хотя они грешат недостоверностью, рассказывая о самом сражении, все же они ярко и образно передают сам дух тех событий, повествуют о главных действующих лицах, событиях, предшествовавших битве, ее ходе, потерях русского войска.

По данным ряда отечественных историков, число погибших на поле Куликовом русских воинов и ордынцев простиралось до двухсот тысяч. Думается, что это преувеличение. Точных данных просто нет, поскольку летописи упоминают только о знатных людях, погибших в битве. Среди тех, кто положил головы за Отечество, — князья Белозерские Федор и его сын Иван, Торусские Федор и Мстислав, Дорогобужский Дмитрий Монастырев, «первостепенные» бояре Семен Михайлович, Николай Вельяминов, Михаил Акинфов, Андрей Саркиз, Волуй, Бренко, Лев Морозов и многие другие.

Среди убитых воевод первым в синодике Дмитрия Донского записан московский боярин Семен (Симеон) Михайлович. Источники не сохранили фамильного прозвища воеводы. Стоя во главе большого полка, он, по-видимому, и был главным помощником великого полководца. Именно он перестроил московскую рать для продолжения сражения после прорыва золотоордынской конницы на левом фланге русских. Летописи свидетельствуют, что род боярина Семена Михайловича пресекся после битвы.

Об участии в сече самого великого князя Дмитрия Ивановича написано очень много. Наиболее достоверные и ранние летописные источники сообщают, что полководец счастливо уцелел после первой схватки в рядах сторожевого полка и до конца битвы оставался в большом полку, руководя, насколько это было возможно в происходившей сумятице, сражением. Достоверно и другое: Дмитрий Донской бился как рядовой воин мужественно, стойко и за это современники могли его только прославить.

На великого князя Московского в отечественной истории пал отблеск славы Александра Невского. Народ прозвал подлинного героя Донского побоища — так современники называли Куликовскую битву — Донским. А его двоюродного брата князя Владимира Серпуховского — Храбрым.

В день 8 сентября 1380 года сильное литовское войско под командованием великого князя Ягайлы находилось всего в 30–40 километрах от Куликова поля. Ягайло так и не успел соединиться с Мамаем. Узнав о страшном разгроме золотоордынцев, литовцы не стали испытывать судьбу и ушли обратно. Они, возможно, не знали, что в московском войске павших оказалось больше, чем оставшихся в живых. Домой возвратилась едва ли половина москвичей, участвовавших в битве.

Донское побоище, хотя и не сбросило золотоордынское иго с Руси, изменило всю ситуацию в Восточной Европе. Осенью того же 1380 года Мамаева Орда перестала существовать как государственное образование. За Волгой кочевала татарская Синяя Орда во главе с ханом Тохтамышем. Этот Чингизид, узнав о поражении своего соперника в борьбе за власть в Диком Поле, перешел Волгу и двинулся на Мамая, на Сарай.

Опозоренному страшным поражением великому темнику Мамаю пришлось бежать подальше. Оставленный воинами и последними мурзами, Мамай бежал в Крым, в город Кафу. Там он вступил в переговоры с правителями города, прося предоставить ему убежище. Мамай прибыл в Крым со своими немалыми сокровищами и это решило его судьбу. Его впустили в город и там убили.

Через год произошел схожий переворот в Великом княжестве Литовском. Там к власти пришел Кейстут, дядя Ягайлы. Его окружение не было заинтересовано в продолжении войны с Московским княжеством, а даже наоборот, стало искать союза с ним.

Изменились отношения Москвы с Рязанью. Князь Олег оставил свой стольный град из-за боязни возмездия за сотрудничество с Мамаем. Дмитрий Донской установил контроль над многими рязанскими волостями. По новому договору с ним князь Олег Рязанский признавал за Москвой право регулировать все его отношения с Золотой Ордой и Литвой.

После Куликовской битвы Москва расширила свои владения не только за счет рязанских волостей. Великий князь присоединил к Москве обширное северное Белозерское княжество, старшие князья которого пали в Донском побоище.

Объединение ордынских земель под властью хана Тохтамыша грозило новой опасностью для Руси. Русское войско понесло на поле Куликовом огромные потери, и чтобы восполнить их, требовалось время и немалое. Поэтому, когда новый хан Золотой Орды известил великого князя Дмитрия Ивановича и союзных ему удельных владетелей о своем воцарении, все русские князья, признавая его власть, отправили к нему послов с подарками. С новой Ордой были установлены мирные отношения, но до поры до времени.

Миссия Михаила (Митяя) в Константинополь закончилась неожиданно. Кандидат в митрополиты всея Руси по пути из Кафы (современной Феодосии) в Константинополь заболел и умер на корабле. В сопровождавшей его свите началась борьба за то, кого предлагать в русские митрополиты. Верх взяли сторонники переяславского архимандрита Пимена. Тот, разбирая бумаги умершего, обнаружил незаполненные грамоты великого князя. В одну из них он вписал просьбу Дмитрия Ивановича к византийскому императору и константинопольскому патриарху поставить в митрополиты всея Руси Пимена. Другие были заполнены как долговые расписки московского государя мусульманским и итальянским купцам за высокие проценты.

Полученная немалая сумма денег пошла на «избрание» Пимена русским митрополитом. Такое решение принял в июне 1380 года священный собор. За Пименом признавался титул — Киевского и всея Руси, но за Киприаном пожизненно оставлялись все русские западные епархии и сам город Киев.

Дмитрий Донской смотрел на русского митрополита совсем иначе: глава Русской Православной Церкви должен сидеть в Москве и оттуда контролировать все русские епархии, усиливая духовной властью силу великого князя. Он помирился с Киприаном, пригласив его в Москву. Прибывшего митрополита Пимена княжеские люди встретили в Коломне, сняли с него митрополичье облачение и отправили в глухую ссылку — в северную Чухлому. Для Дмитрия Ивановича митрополит Пимен был самозванцем.

Победа русского оружия в Куликовской битве стала причиной враждебного возбуждения в Золотой Орде против Москвы. У многих ханов и мурз в Донском побоище погибло немало близких родственников. К тому же возобновить поступление в Сарай дани с Руси оказалось не так-то просто.

Хан Тохтамыш два года готовился к большому походу на Русь, держа в тайне его подготовку. К тому же он готовился к войне против Тамерлана и ему требовались огромные деньги, которые он мог получить в качестве военной добычи с русских княжеств.

Нашествие Тохтамыша на Русь началось летом 1382 года. У русских купцов в городе Булгар были отняты многочисленные суда, и хан Тохтамыш с большим войском переправился на правобережье Волги. Нижегородский князь Дмитрий Константинович и Олег Рязанский изъявили покорность золотоордынскому властителю и тем самым спасли свои владения от разграбления. Рязанский князь показал Тохтамышу броды через Оку.

Вторжение ордынской конницы на земли Московского княжества оказалось неожиданностью для Дмитрия Донского: Тохтамыш сжег Серпухов и беспрепятственно устремился к Москве. Собрать войска не удалось, и великому князю пришлось вместе с семьей оставить Москву и укрыться в Костроме, за Волгой. Оборона Москвы была возложена на внука литовского великого князя Ольгерда Остея и митрополита Киприана. Последний бежал в Тверь.

Войско Тохтамыша окружило Московский Кремль. Три дня горожане отбивали вражеские приступы с помощью нового, ранее неизвестного оружия — огнедышащих «тюфяков» — пушек. Тогда начались переговоры с Остеем и столичными «лучшими людьми». Горожане решили откупиться от ордынцев — посланцы хана сказали, что он хочет осмотреть город и получить подарки. 26 августа большая депутация из бояр и духовенства вышла из крепостных ворот. Ордынцы сразу же напали на нее, убили Остея и с ходу ворвались в крепость.

Москва подверглась разграблению. Было убито более 10 тысяч москвичей и жителей окрестностей, пытавшихся спастись в Московском Кремле. Множество людей попало в полон. После этого золотоордынские отряды разошлись по Московскому княжеству, опустошая его. Был взят приступом и сожжен Переяславль. Но у Волоколамска ордынский отряд встретил князь Владимир Серпуховский и разгромил. Тогда Тохтамыш, стоявший под Москвой, понял, что надо уходить. На обратном пути он захватил Коломну и ограбил по пути Рязанское княжество, взяв там много пленных.

Разорение Москвы Тохтамышем стало словно сигналом для недругов Дмитрия Донского. Тверской князь Михаил Александрович, нарушая договор, отправился в Сарай за ярлыком на Великое княжество Владимирское. Однако своей цели он не добился. В Литве великим князем вновь стал Ягайло — его дядю заманили в ловушку и через два дня Кейстута умертвили. Новым нижегородским князем стал противник Москвы городецкий князь Борис Константинович.

Великий князь осенью 1382 года в отместку за содействие Олега Рязанского Тохтамышу послал на Рязанское княжество московские полки, которые учинили там погром «пуще… Татарьскые рати».

Митрополит Киприан, опасаясь гнева великого князя, уехал в Киев. Тогда на митрополичий стол был поставлен возвращенный из ссылки Пимен.

Чтобы остаться на великокняжеском престоле, Дмитрию Донскому пришлось отправить заложником в Сарай старшего сына-наследника Василия. Золотая Орда стала брать с Руси «великую дань тяжкую». Платить пришлось не только серебром, как раньше, но и золотом. На первых московских монетах на оборотной стороне помещалась арабская надпись с благопожеланием хану Тохтамышу. Наличие серебра в великокняжеской казне для чеканки монет говорило прежде всего об устойчивости положения Дмитрия Ивановича.

В начале 1385 года вспыхнула война между Москвой и Рязанью. Князь Олег Рязанский неожиданным нападением захватил Коломну. Боевые действия велись до поздней осени, пока специально посланный великим князем Сергий Радонежский не уговорил Олега Рязанского заключить мир. Его подкрепили браком дочери Дмитрия Ивановича Софьи и сына рязанского князя Федора в 1387 году.

Вскоре пришлось Москве воевать с Великим Новгородом из-за введения в Пермской земле особой епархии. Это ущемило права новгородского владыки и тот послал против московского епископа Стефана Храпа дружинников. Но тех побили устюжане. Тогда Вольный город отправил в Пермскую землю, которая была его владением, целое войско. В ответ князь Дмитрий Донской подступил к Новгороду с московскими полками, но на битву с ними новгородцы не решились. Стороны замирились, а великокняжеская казна пополнилась на 8 тысяч рублей.

Власть Дмитрия Ивановича упрочилась и внутри московского княжеского дома. В 1389 году он отнял у своего двоюродного брата Владимира Серпуховского, заслужившего на поле Куликовом прозвище Храбрый, города Дмитров и Галич. Брат было возмутился, но тогда по приказу великого князя арестовали старейших бояр владетеля Серпуховского удела. Пришлось смириться.

Весной того же 1389 года Дмитрий Донской серьезно заболел. Чувствуя близость кончины, он оставил завещание, в котором определил, какие земли, доходы и фамильные драгоценности должны получить его прямые наследники — пять сыновей и жена. Большая часть всего по завещанию оставлялась старшему сыну Василию, вернувшемуся в Москву после пятилетнего отсутствия.

Завещание Дмитрия Донского интересно тем, что показывает, как за тридцать лет своего правления он увеличил свои владения в несколько раз. В состав его владений входили кроме Москвы, Коломны, Можайска и Звенигорода бывшее Владимирское великое княжество с половиной Ростова, Юрьевом, а также Дмитров, Галич, Углич, Белоозеро, Калуга, Медынь, Ржев и другие земли, отвоеванные Дмитрием Ивановичем у Великого княжества Литовского, владевшего тогда многими русскими землями.

Завещание Дмитрия Донского интересно, с точки зрения законодательной, и другим. В случае смерти одного из младших сыновей его удел должен был делиться на части между братьями. Но если умирал старший сын, то его владения целиком переходили следующему по возрасту сыну Дмитрия Ивановича. Тем самым укреплялось единовластие в московском княжеском доме. Победитель в Донском побоище пекся прежде всего о продолжении своей великокняжеской династии.

Великий князь Дмитрий Иванович Донской ушел из жизни примерно в половине девятого вечера 19 мая 1389 года. Умер он сравнительно молодым — ему не было еще и 39 лет, из которых он более 29 лет правил «на Москве».

Большую часть своей жизни Дмитрий Донской провел в войнах, лично участвуя в семи военных походах и больших сражениях. Под его знаменами русские и московские рати бились с Золотой Ордой и Литвой, Рязанью и Тверью, Новгородом и другими соседями начавшей восходить в зенит исторической славы Москвы.

В отечественной истории Дмитрий Донской больше всего известен не как государь, пекшийся о Москве и Руси под ее правлением, а как великий полководец XIV столетия. Действительно, Куликовская битва — самое блистательное по замыслу и исполнению достижение великого князя, самый большой успех русского оружия в многовековой борьбе русских княжеств с Золотой Ордой.

Однако не следует забывать, что победа на поле Куликовом не низвергла ордынское иго с русских земель. За победой 1380 года последовало поражение 1382 года. Великий историк Н. М. Карамзин так кратко оценил жизнь и деятельность Дмитрия Донского: «Великодушный Дмитрий победил Мамая, но видел пепел столицы и раболепствовал Тохтамышу».

Великий князь Дмитрий Донской был правителем своего времени: он стремился прежде всего к сильной личной власти, увеличению собственных владений. Этого он не мог достигнуть без большой военной силы. Поэтому при нем возросло значение великокняжеского «двора». Бояре получали от владетеля города и волости в «кормление», становясь его надежной опорой на местах. Одновременно ограничивалась власть удельных князей, в том числе и родственников.

Несомненно одно — великий князь Дмитрий Донской продолжил дело освобождения Руси от золотоордынского ига, первый камень в которое вложил святой воитель Александр Невский. Сбросить иго Орды будет суждено в истории правнуку Дмитрия великому московскому князю Ивану III Васильевичу.

Правлению победителя в Донском побоище — Куликовской битве историк Н. И. Костомаров дает крайне отрицательную оценку: «Княжение Дмитрия Донского принадлежит к самым несчастным и печальным эпохам истории многострадального русского народа. Беспрестанные разорения и опустошения то от внешних врагов, то от внутренних усобиц, следовали одни за другими в громадных размерах. Московская земля, не считая мелких разорений, была два раза опустошена литовцами, а потом потерпела нашествие орды Тохтамыша; рязанская — страдала два раза от татар, два раза от москвичей и была приведена в крайнее разорение; тверскую — несколько раз разоряли москвичи; смоленская — терпела и от москвичей, и от литовцев; новгородская — понесла разорение от тверичей и москвичей».

К этому следует добавить и другие бедствия, которые обрушивались на русские земли в эти годы. Это и эпидемии, и засухи, и следовавший за ними голод, и пожары, испепелявшие враз деревянные города. Во время мора в городе Белозерске вымерли все его жители. В 1387 году в Смоленске, как сообщает летопись, был такой страшный мор, что в живых осталось всего пять человек, которые вышли из города и затворили за собой крепостные ворота. Эпидемии опустошали Псков и Новгород.

Н. И. Костомаров заключает оценку правления Дмитрия Донского следующим: «Если мы примем во внимание эти бедствия, соединившиеся с частыми разорениями жителей от войн, то должны представить себе тогдашнюю восточную Русь страною малолюдною и обнищалою. Сам Дмитрий не был князем, способным мудростью правления облегчить тяжелую судьбу народа; действовал ли он от себя или по внушениям бояр своих, — в его действиях виден ряд промахов. Следуя задаче подчинить Москве русские земли, он не уничтожил силы и самостоятельности Твери и Рязани, не умел и поладить с ними так, чтобы они были заодно с Москвою для общих русских целей; Дмитрий только раздражал их и подвергал напрасному разорению ни в чем неповинных жителей этих земель; раздражал Орду, но не воспользовался ее временным разорением, не предпринял мер к обороне против опасности; и последствием всей его деятельности было то, что разоренная Русь опять должна была ползать и унижаться перед издыхающей Ордой».

…Короткой, стремительной была жизнь московского князя Дмитрия Ивановича Донского. Ему не суждено было затеряться среди русских князей XIV столетия. Он обессмертил свое имя победой в битве на поле Куликовом. От этой славной победы и пошла слава Дмитрия Донского в российской истории.

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ И ГОСУДАРЬ ИВАН III ВАСИЛЬЕВИЧ

Иван III, великий князь Московский, правил с 1462 по 1505 год. Еще при жизни слепого отца — Василия II Темного он стал его соправителем, а в 22 года наследовал великокняжеский престол. К тому времени он был уже женат на дочери тверского князя Марии. Семейный союз их скрепили помолвкой, когда княжичу исполнилось шесть лет. Василий Темный при жизни дождался внука — род Рюриковичей не должен прерываться.

Невзгоды, постигшие великого князя Московского в юности, закалили его волю. Именно он завершил процесс объединения русских земель вокруг Москвы и подготовку к решающей войне с Большой Ордой, к победе при «стоянии на Угре». Иван III Васильевич, взойдя на отцовский трон, все силы направил на то, чтобы расширить московские владения и подчинить себе все русские земли. Некогда затерянная в глухих лесах Москва поглотила Ярославское и Ростовское княжества, вольный Новгород Великий — самый богатый торговый город на Руси и, наконец, Тверское княжество.

Сын Василия Темного, неутомимого борца за возвышение стольного града Москвы, сумел объединить почти всю Русь и стал действительно первым государем всея Руси. Н. М. Карамзин считал великого князя Ивана III Васильевича крупнейшим государственным деятелем. По его словам, он был «герой не только российской, но и всемирной истории».

Другой важнейшей заслугой Ивана III Васильевича перед российским Отечеством стала окончательная ликвидация ордынского ига над русской землей, которое длилось почти два с половиной столетия и стало самым большим историческим бедствием не только для русского, но и для многих других народов Руси.

При Иване III Россия получила международное признание как большое и сильное в экономическом и военном отношении государство. В западноевропейской генеалогии многие авторы вообще начинают родословную русских правителей «от Иоанна III», а известный английский историк, поэт и публицист Джон Мильтон в своем трактате «Краткая история Московии» подчеркивал, что «Иван Васильевич первый прославил русское имя, до сих пор неизвестное».

Словам Джона Мильтона словно бы вторит Н. М. Карамзин в его неувядаемой «Истории государства Российского»: «Отселе история наша приемлет достоинство истинно государственной, описывая уже не бессмысленные драки Княжиския, но деяния Царства, приобретающего независимость и величие. Разногласие исчезает вместе с нашим подданством татарам; образуется Держава сильная, как бы новая для Европы и Азии, которыя, видя оную с удивлением, предлагают ей знаменитое место в их системе политической».

Не случайно Николай Михайлович Карамзин назвал первую главу шестого тома своей «Истории государства Российского» многозначительными словами — «Государь, Державный Великий князь Иоанн III Васильевичъ»…

Первым серьезным «приобретением» великокняжеской Москвы при Иване III Васильевиче стал семейный союз с родом рязанских князей. Рязанский князь Иван Федорович поддерживал дружбу с его отцом, во всем подчиняясь воле великого князя Московского Василия II Темного. Перед самой смертью он отдал свое родовое владение и 8-летнего сына Василия на попечение Ивана III Васильевича.

Когда же в 1464 году наследнику обширных рязанских земель исполнилось 17 лет, великий московский князь женил его на своей сестре Анне, дал верного себе духовника и отпустил на самостоятельное княжение в город Рязань. Так наполовину была решена задача объединения двух больших русских княжеств. Рязанское же географически прикрывало северного соседа со стороны Дикой Степи — так назывались степные земли, где жили воинственные кочевые народы, постоянно совершавшие набеги на Русь.

С северным соседом Москвы — Ярославским княжеством — было намного проще, поскольку оно давно подпало под московское влияние. Многочисленные ярославские князья мирным путем попали под державную руку Ивана III Васильевича. Наиболее родовитые из них сохранили свои богатые вотчины, со временем стали боярами. Присоединение сопровождалось общим описанием ярославских земель, чтобы упорядочить службу «добрых» бояр и детей боярских великокняжескому дому.

Соседнее Ростовское княжество тоже мирно лишилось остатков былой независимости. Великий князь Московский Иван III дал ростовским князьям крупный денежный выкуп как компенсацию за «половину» Ростова, то есть земель княжества.

Москва, набиравшая историческую мощь, теперь уже военной силой решала вопросы взаимоотношений с осколками Золотой Орды, в первую очередь с Казанским ханством. Воцарившийся там хан Ибрагим открыто проводил враждебную Москве политику. Восточное приграничье русских земель постоянно находилось под ударами казанцев, главной целью набегов которых было пленение русских людей и продажа их в рабство.

В 1467–1468 годах московское войско под начальством воевод Ивана Патрикеева и Ивана Стриги-Оболенского предприняло первый поход на Казань. К нему присоединилось войско казанского царевича Касима, желавшего сбросить с ханского трона Ибрагима. Поход закончился неудачей: отсутствие дорог, четкой координации военных усилий и непогода вынудили московских воевод уйти с волжского правобережья восвояси.

Второй поход возглавил брат Ивана III — Юрий Васильевич, весьма одаренный в военном деле человек. В 1469 году хорошо укрепленную Казань осадили, и хан Ибрагим был вынужден капитулировать, устрашенный неизбежным штурмом города. Москва продиктовала условия мирного договора.

Хан Ибрагим поклялся на Коране отпустить всех православных рабов и пленных, взятых казанцами за последние 40 лет, не нападать больше на пограничные русские земли и не брать людей в плен, не грабить русских купцов на Волге и разрешать им свободно торговать, не вступать в военные союзы с недругами Москвы. На таких условиях великий князь Московский Иван III Васильевич оставил побежденного Ибрагима на ханском престоле.

Следующим важным шагом в собирании Руси вокруг Москвы стало присоединение к ней Великого Новгорода, средневековой боярской республики на Руси. Новгородская земля заметно превосходила московские владения, а сам Вольный Новгород являлся богатым купеческим городом, торговавшим с половиной Европы.

Господин Великий Новгород был «вечевой» республикой, где высшим должностным лицом являлся почитаемый гражданами архиепископ, имевший даже свой тяжеловооруженный конный «владыческий» полк. Всеми городскими делами управляли выборные посадники — по два человека одновременно — и бояре, составлявшие Совет господ. Однако важнейшие решения Совета утверждались общим собранием свободных новгородцев — вечем.

К сильному Новгороду Иван III Васильевич «подбирался» через Псков, который когда-то являлся «пригородом» вольного города. Но со временем город-крепость Псков стал вполне самостоятельным государственным образованием. Только в церковном отношении Псков еще зависел от Новгорода — архиепископ последнего назначал своего псковского наместника.

Псковская республика постоянно находилась в военном противостоянии с агрессивным во все времена Ливонским орденом. Отряды немецких рыцарей постоянно вторгались на русские земли, безжалостно сжигая приграничные городки и селения. Весной 1463 года ливонские рыцари напали на псковский Новый Городок «со многим замышлением» и подвергли его артиллерийскому обстрелу. Военные действия в псковском приграничье продолжались несколько месяцев.

В таких случаях Псков с «челобитьем» вынужденно обращался к старшему собрату — Великому Новгороду или к московским великим князьям. В 1463 году новгородцы не оказали Пскову военной помощи в его войне с Ливонским орденом. А Иван III Васильевич не замедлил прислать сильное войско под командованием воеводы Федора Шуйского. Орденские власти были вынуждены пойти на перемирие, чтобы не втягиваться в большую войну с усиливавшимся Московским государством.

Псковичи в грамоте благодарили великого князя Московского за скорую военную помощь, жаловались на то, что новгородцы не пропускают к нему послов города Пскова через свои земли. И ко всему прочему благодарные горожане просили назначить в Псков епископа из местного духовенства.

Москва усиливала давление на Великий Новгород, добиваясь его подчинения великокняжеской власти. Главной противоборствующей силой Москве в Вольном городе на берегах Волхова была влиятельная и богатая семья бояр Борецких. В конце 1470 года боярская республика открыто бросила вызов Москве.

В первом случае новгородцы без согласия с московским митрополитом Филиппом избрали себе архиепископа Феофила вместо умершего архиепископа Ионы. Во втором случае бояре Вольного города пригласили к себе на княжение православного князя Михаила Олельковича, прибывшего из Литвы и тяготевшего к ней. И опять это было сделано без согласия великого московского князя. Уже только эти два случая по мироположению той эпохи давали Ивану III Васильевичу право пойти на применение военной силы к Новгородской республике.

Великий князь Московский тщательно готовился к военному походу на Новгород. К тому времени часть бояр Вольного города, выступавших против Москвы, во главе с вдовой боярина Борецкого Марфой сумели заручиться поддержкой польско-литовского короля Казимира IV, который обязывался «всести на коня» и выступить на стороне Новгорода в случае его военного конфликта с Москвой. Однако вскоре король оказался втянутым в конфликт с Венгрией, и сторонники Борецких очутились в международной изоляции.

Присоединение Вольного города к Москве великий князь осуществлял самыми решительными, хорошо продуманными мерами. В марте 1471 года Иван III Васильевич собрал в Москве расширенный военный совет, на который пригласил братьев — удельных князей, епископов, князей, бояр и даже самых авторитетных из «воев». Предстоящему военному походу придавался характер государственного политического значения.

Свободолюбивым новгородцам отправили великокняжескую грамоту, в которой те прямо обвинялись в отступничестве от православия в латинскую веру. Слово «измена» в грамоте увязывалось с переходом русских людей в «латинство».

В Тверь и Псков поспешили великокняжеские послы с просьбой о военной помощи. В грамотах, посланных в эти города, Иван III перечислил «вины» новгородцев: «Отчина моя Новгород Великий отступают от мене за короля, а архиепископа свово поставити им у его митрополита Григория латынина суща».

Ссылаясь на «старину», великий князь Иван III Васильевич требовал полного подчинения Вольного города. Перед выступлением из Москвы Иван III «прием благославление от митрополита Филиппа и от всего святейшего собора». В поход он взял с собой ученого дьяка Степана Бородатого, умевшего «говорить по летописям». Летописи оправдывали завоевательные планы Москвы в отношении Новгорода, указывая, что город на Волхове «из старины» являлся «отчиной» владимирских князей.

Попытка же сторонников всесильной и жестокой боярыни Марфы Борецкой оставаться и впредь независимыми от Москвы, да еще с помощью иноземцев, изображалась как «крамола». Все эти шаги способствовали сплочению московского войска, в глазах народных масс оправдывалась военная акция против Новгорода Великого.

С точки зрения военного искусства новгородский поход московской рати был тщательно спланирован. Стратегическая идея великого князя заключалась в том, чтобы охватить Новгород войсками с запада и востока. Тем самым он отрезался от Литвы и собственных северо-восточных владений, откуда могла прийти военная помощь.

Иван III Васильевич лично командовал главными силами московского войска. Они выступили в середине июня и медленно двинулись через Тверь и Торжок к озеру Ильмень. Перед этим в поход отправились еще три рати. Первая — «воевать» восточные новгородские земли. Вторая рать под командованием воевод Пестрого-Стародубского и Холмского, назначенного старшим, в 10 тысяч человек, отправилась к Руссе. Оттуда было рукой подать до литовского рубежа. На реке Шелони воеводе Холмскому предстояло соединиться с псковскими полками и наступать на Новгород с запада.

Отряд воеводы Оболенского пошел на Вышний Волочек и дальше на Новгород по берегу реки Мсты. По пути московские ратники безжалостно разоряли новгородскую землю. Воеводы жестокими расправами над пленниками старались нагнать страх на вольных горожан, сломить их волю к сопротивлению.

С получением тревожных вестей в Новгороде стали собирать ополчение численностью в 40 тысяч ратников. Это были большей частью плохо вооруженные горожане, не имевшие военной подготовки. Во главе новгородского ополчения встали посадники Василий Казимир и Дмитрий Борецкий. Движение московских ратей с разных сторон вынудило посадников разделить собранные силы. Двенадцатитысячное войско поспешило на защиту восточного Заволочья.

Отборная «кованая рать» пошла к реке Шелони. Туда же поплыла по озеру Ильмень «судовая рать». Новгородцы решили не дать псковичам соединиться с москвичами и, дождавшись обещанной помощи из Литвы, обрушиться на войско Ивана III. Однако на реке Шелони новгородцы неожиданно для себя столкнулись с ратью воеводы Холмского. Тот медлил с переправой через реку, ожидая помощи от великого князя. А среди новгородцев начался раздор из-за того, нападать ли на противника немедленно или нет.

14 июля 1471 года на берегу реки Шелони произошла кровавая битва. Воевода Холмский переправил через реку свою рать, и москвичи «яко львы рыкающие» бросились на новгородцев. Тем поначалу удалось потеснить нападавших благодаря численному превосходству. Однако подоспевшая хорошо вооруженная московская конница, в том числе отряд касимовских служилых татар, изменила ход сражения. Среди новгородцев на поле брани не было единства. С места не двинулся архиепископский конный полк. Шелонская битва закончилась бегством новгородцев и их кровавым избиением.

В битве не участвовали ни псковичи, ни «двор» великого князя. Численность сражавшихся воинов воеводы Холмского оценивается всего в 5 тысяч человек. Новгородцев же на берегах Шелони было до 40 тысяч. Из них погибло 12 тысяч, а две тысячи попали в плен, в том числе и оба посадника, показавшие полное неумение командовать городским ополчением. Победителям достался весь неприятельский обоз и множество речных судов «ладейной рати».

Новгородское войско, посланное в Заволочье, потерпело поражение на Северной Двине от московских полков воеводы Василия Образца. Теперь сам Вольный город защищать было некому. К тому же на берегу Шелони в «кошевых вьюках» посадников обнаружили списки договора Новгорода с польским королем и великим князем Литовским — лучшего подтверждения «крамоле» нельзя было и придумать.

Из Новгорода в стан главных сил московской рати приехали послы просить мира «по всей воле» великого князя. Они просили не разорять беззащитный город. Впрочем, в планы Ивана III Васильевича это и не входило. На Новгород наложили огромную контрибуцию в 16 тысяч рублей, и он обязывался «не отставать» от Москвы.

Бояре привели новгородцев к присяге великому князю Московскому. Тот в знак государевой милости отпустил из плена всех «мелких людей». Часть бояр из «литовской» партии заточили в тюрьмы Москвы и Коломны, а часть казнили, в том числе и сына Марфы Борецкой — посадника Дмитрия.

Коростынский мирный московско-новгородский договор признавал Москву «отчиной» Великого Новгорода, «мужей вольных». Боярская республика лишалась права вести самостоятельную внешнюю политику. Правда, с государственной самостоятельностью Новгородской республики было еще не покончено. Но теперь это было делом времени.

После победного новгородского похода великий князь Иван III Васильевич, у которого жена Мария умерла в 1467 году от горячки, решил жениться. Но так, чтобы это пошло на пользу международному положению Московского государства. Великокняжескую невесту выбирали со всем «тщанием».

В конце концов была выбрана племянница последнего византийского императора из династии Палеологов и дочь покойного властителя греческого Пелопоннеса Фомы Зоя (Софья) Палеолог. Она воспитывалась в Риме под высоким покровительством Папы Сикста IV, стремившегося, как и его предшественники, раздвинуть границы католического мира на Восток.

Великокняжеский сват Иван Фрязин встретил у Зои Палеолог благосклонный прием и в конце года возвратился в Москву. Он доставил из далекого Рима жениху «лик грецкой царевны, на кипарисовой доске писанный», то есть живописный портрет невесты императорских кровей.

В 1472 году Софья благополучно добралась через «тридевять земель» до Москвы и по русскому обычаю обвенчалась с Иваном III Васильевичем в пока еще деревянном Успенском соборе. Прибывший с ней папский легат скоро убедился в безуспешности попыток склонить великого князя и митрополита Филиппа к принятию унии — соединения — православия с католичеством и с большим почетом покинул двор московского государя.

В том же 1472 году произошло еще одно знаменательное событие — к Московскому великому княжеству присоединилась Великая Пермь с ее богатыми пушными промыслами и лесными угодьями. Владения Москвы все дальше простирались на Восток, перешагнув на севере Камень (Уральские горы).

Тревога постоянно держала в напряжении Москву, почти не знавшую мирных лет. Русское государство находилось, по сути дела, в состоянии необъявленной войны с сильными соседями — Ливонским орденом, Великим княжеством Литовским, Швецией. На границе с ними то там то здесь вспыхивали вооруженные конфликты — противная сторона нападала на русское приграничье.

Но главная опасность уже не одно столетие надвигалась на Русь с юга, из Дикой Степи. На сей раз от преемника Золотой Орды, основанной ханом Батыем — Большой Орды.

Понимая, что русские земли полностью уходят от его, теперь уже номинальной, власти, большеордынский хан Ахмат летом 1472 года пошел в большой поход на Москву. Когда его конная армия подошла к реке Оке, там уже стояли сторожевые московские полки, занимавшие удобные позиции на речных переправах, которые к тому же оказались хорошо укрепленными завалами и частоколами. Сам Иван III находился во главе большого полка в городе-крепости Коломне.

Прямой путь на близкую для конных полчищ Москву оказался надежно прикрыт и к ней можно было прорваться только с боем и ценой огромных потерь в людях и конях. Тогда хан Ахмат повернул на запад, пытаясь найти обходной путь для своего многотысячного войска, обремененного обозами.

Тогда большеордынцы напали на городок Алексин с его деревянной крепостью. Первый вражеский приступ алексинцы успешно отбили. Но на второй день ахматовцы сумели поджечь деревянные крепостные стены, огонь с которых перекинулся на городские строения. Горожане гибли в огне пожара, а тем, кому удалось вырваться из охваченного пламенем города, пришлось разделить участь пленников. Двухдневная оборона Алексина позволила русским полкам перекрыть речные переправы за городом.

Большие потери, понесенные ханом Ахматом под Алексином и при попытках перейти реку Оку, заставили большеордынское войско уйти восвояси, в степи. После этого неудачного похода Большой Орды на Московскую Русь Иван III Васильевич сократил и без того уже небольшую дань ордынцам почти вдвое.

В 1475 году великий князь Московский не без облегчения узнал, что Ахмат начал войну с крымским ханом Менгли-Гиреем. Это стало удобным поводом для полного прекращения выплаты русскими землями дани Орде.

Передышка в противостоянии с ордынцами позволила великому князю Ивану III окончательно уладить новгородские дела. Вечевое правление в Вольном городе стало входить в прямое противоречие с московским государственным укладом. Население Новгорода — и «черный люд», и боярство — не могло простить сторонникам Москвы Шелонского побоища.

Обстановка в Вольном городе накалялась. В конце концов это вылилось в то, что бояре Неревского «конца» (одной из частей города), ориентировавшиеся на Литву, устроили погром Славенского «конца», тяготевшего к Москве: жители Славковой улицы подверглись грабежу, после чего они послали великому князю грамоту с жалобой на неревских бояр. Так на повестку дня встал вопрос о полной ликвидации Новгородской республики, просуществовавшей не одно столетие.

В октябре 1475 года Иван III Васильевич отправился в новый новгородский поход, на сей раз с «миром», но «с людьми многими». Он ехал в свою «отчину» творить суд и расправу над верноподданными. Псковский летописец отметил: «новгородцы, люди житии и моложьшии, сами-его призвали на тые управы, на них насилье… посадники творили».

По пути к московским дружинам присоединились тверская рать, а потом и псковичи, уже полностью отложившиеся от Вольного города Новгорода. Медленно двигался по новгородским дорогам великокняжеский поезд — Иван III действительно ехал с «миром», а не шел войной. На каждом стане к нему приходили челобитчики — «жалобники». Жаловались бояре, купцы, житьи люди, горожане, крестьяне-смерды. Больше всего жалоб пришлось на долю посадников и бояр «литовской» партии. Псковичи жаловались на то, что совсем недавно новгородские боярские «ключники» разграбили их пограничную волость Гостянино. В ходе этого «наезда» на псковские селения боярские «ключники» повесили 65 мирных жителей.

Новгородцы, пошумев на вече, решили обороняться, рассчитывая прежде всего на мощные стены каменной крепости. Городской воевода В. Гребенка-Шуйский с горожанами даже соорудили деревянную стену на судах, перегородив ею реку Волхов, опасаясь нападения московской «судовой рати».

Иван III Васильевич 21 ноября прибыл в Городище — резиденцию новгородских князей на правом берегу Волхова, всего в трех километрах выше Новгорода. Московская рать, тверичи и псковичи разбили походный лагерь на берегу Ильмень-озера. Началось известное в отечественной истории «Городищенское стояние».

В Вольном городе несколько успокоились, поняв, что приступа не будет. Вскоре в Городище явился глава Новгородской республики архиепископ Феофил для ведения мирных переговоров. Великий князь дал пир в честь послов, но решительно отклонил все их просьбы. А московские бояре продиктовали им волю своего государя: править в Новгороде, как в Москве, иметь там не своего выборного посадника, а только московского, а «вечю колоколу» больше не быть.

После этого московские сторожевые дозоры взяли город-крепость и особенно городские ворота в кольцо. Последовал еще один удар по вольным новгородцам: их князь-воевода В. Гребенка-Шуйский перешел на службу к Ивану III Васильевичу и был им весьма благосклонно принят. Тогда новгородцы окончательно уступили всем требованиям московских властей.

Новгородская республика, насчитывавшая несколько веков, перестала существовать. Вечевой колокол и важные архивные документы увезли в Москву. Великий князь устроил суд над своими противниками из числа новгородского боярства. Шесть из них, наиболее влиятельных, заковали в цепи и отправили вслед за вечевым колоколом. Их вотчинные земли отписали в «отчину» Ивана III Васильевича, как и владения двух больших монастырей.

В следующем году великий князь приказал арестовать непримирившуюся боярыню Марфу Борецкую с внуком Василием, близких ей бояр, архиепископа Феофила. Назначенный в Новгород наместником боярин Яков Захарьин-Кошкин завершил искоренение древнего новгородского боярства: он обвинил в измене разом весь Новгород. Грандиозный процесс, организованный им, оказался последним, так как судить больше было некого. Одних бояр наместник «пересече» и перевешал, других отправил под стражей в Москву — они выселялись вместе с семействами. Московские власти присвоили богатства новгородских крупных землевладельцев.

Не успели «замирить» Новгород, как в Московском государстве против великого князя поднялся феодальный мятеж, на сей раз связанный с родными братьями Ивана III Васильевича — Андреем Большим, Борисом и Андреем Меньшим. Причем первые два оказались связанными с новгородцами. Братья, удельные князья, считали, что все новые территориальные приобретения Москвы должны делиться между великим князем и удельными князьями. Однако тот думал совсем иначе.

В ответ Иван III совершил в конце 1479 года еще один поход на Новгород с главными военными силами. Он осадил непокорный город и больше недели днем и ночью обстреливал город из пушек — «наряда». Горожане были вынуждены отдать себя «на всю государеву волю».

Затем последовал «грозный государев розыск» — казнили сотню изменников, а около пятнадцати тысяч боярских и купеческих семей в принудительном порядке выселили в Москву и окрестные районы. Конфискованные имения раздали служилым московским людям «двора» великого князя Московского.

Когда Иван III Васильевич в феврале 1480 года возвратился в Москву, Андрей Угличский и Борис Волоцкий открыто бросили вызов старшему брату. Непокорные удельные князья с семьями отъехали к литовскому рубежу и попросили военной помощи у короля Казимира IV. Тот войска мятежным братьям не дал, хотя и выделил их семьям для «кормления» город Витебск. Иван Васильевич через послов стал уговаривать родных братьев не рушить мир на Русской земле. Но те пока не шли на примирение.

Так в 1480 году Московское государство ожидала реальная угроза оказаться под ударом готовой оформиться вражеской коалиции: короля Казимира IV с его польскими и литовскими войсками; Ливонского ордена, выступавшего в военном союзе с немецкими городами в Лифляндии и Эстляндии — Ригой, Ревелем, Дерптом; и хана Большой Орды Ахмата, жаждавшего реванша.

Ордынское иго над Русью доживало последние годы. Орда переживала полный распад и внутренний хаос. На ее огромной территории образовались Крымская, Ногайская, Казанская, Астраханская и Сибирская орды, ставшие самостоятельными государствами — ханствами. Большая Орда владела землями от Волги до Днепра и претендовала на наследство всей Золотой Орды, в том числе и на дань с русских княжеств. Большеордынский хан Ахмат, почувствовавший силу после изгнания из столицы Крыма Бахчисарая своего врага хана Менгли-Гирея, решил вновь покорить Русь.

Свои действия хан Ахмат начал с угрозы. В Москву прибыло его посольство к великому князю с требованием уплаты дани «за прошлая лета» и приезда князя на поклон к хану Большой Орды. Однако внешнеполитическая ситуация уже давно была против наследников некогда могучей Золотой Орды.

Казанский летописец так описывает прием ханских послов Иваном III Васильевичем: «Великий же князь… приим басму (тонкая металлическая пластина с изображением хана, выдававшаяся монголо-татарскими ханами в XIII–XV веках как верительная грамота) его и плевав на ню, излома ее, и на землю поверне, и потоптп ногама своима, и гордых послов всех изымати повеле, а одного отпусти живе…»

После этого решающее военное столкновение Московского великого княжества и Большой Орды было не за горами. У хана Ахмата оставался только один путь восстановления верховной власти над непокорными русскими землями — победоносная война. В случае поражения он мог потерять у себя в степи все — и власть, и саму жизнь. Стороны стали без промедления готовиться к большой войне.

Летом 1480 года в Москву от порубежной стражи и купцов-лазутчиков стали приходить достоверные сведения о том, что военная машина Большой Орды пришла в движение. Ордынского нашествия уже ждали, и русские войска были собраны. Началось быстрое прикрытие всех переправ через реку Оку — в то время южную границу Московского государства.

Загодя собранные полки заняли традиционную линию обороны «по берегу». Брат великого князя Андрей Васильевич двинулся в Тарусу, сын Иван Иванович Молодой встал с ратью у города Серпухова. Сам великий князь Иван III Васильевич прибыл в Коломенскую крепость. Собранные там полки простояли в тревожном ожидании вражеского нападения два месяца.

Времена менялись. Если раньше Золотая Орда могла выставить для карательного, грабительского похода на Русь 100 тысяч разноплеменных всадников, то теперь конное войско хана Ахмата исчислялось в 30–40 тысяч человек, способных, однако, опустошить, испепелить и обезлюдить огромные территории. При условии, разумеется, успешного прорыва через пограничную черту.

Иван III Васильевич располагал примерно такими же военными силами, но конницы у него было гораздо меньше, преобладала пешая рать. На помощь к нему прибыли полки тверского великого князя. Из Пскова помощь прийти не могла — ливонские рыцари вновь напали на Псковщину. Великому князю Московскому приходилось опасаться и двух младших мятежных братьев.

Хан Ахмат, получив, в свою очередь, от лазутчиков известие о занятии русскими войсками «берега», решил обойти их с запада и оттуда ударить по Москве. Ордынское конное войско вступило на территорию Великого княжества Литовского, владевшего тогда городом Вязьмой, и южнее Калуги переправилось через Оку. Теперь естественным рубежом между противниками могла стать пограничная русско-литовская река Угра.

Передышка использовалась Иваном III Васильевичем для замирения с мятежными братьями. Они с дружинами обязывались «вборзе» (быстро) прийти на помощь старшему брату — великому князю. О том, насколько серьезной была обстановка, свидетельствует то, что московский государь отослал жену Софью с малолетними детьми из столицы на Белоозеро вместе с великокняжеской казной.

Дальняя разведка ордынцев русскими сторожевыми заставами велась непрерывно. Вскоре прояснилось направление удара ордынского войска, и Иван III, умелый полководец той эпохи, произвел новую перегруппировку своих войск. Полки из Серпухова и Тарусы перешли к западу, в город Калугу, и заняли берег Угры.

Эти места были хорошо известны московской пограничной страже. Все удобные для переправы конницы места, броды и «перелазы» занимались крепкими заставами или целыми полками. И великокняжеские воеводы успели это сделать раньше, чем неприятель подошел к Угре.

Сам великий князь разместился в Кременце — между Медынью и Боровском, примерно в 50 км от русских позиций на берегах Угры. Отсюда он мог подать помощь на любой участок «берега» и одновременно заслонить Москву со стороны Литвы, о намерениях которой гадать не приходилось.

Великий князь предпринял и такой шаг в противоборстве с Большой Ордой, как посылка вниз по Волге русской «судовой рати» под командованием воеводы князя Василия Звенигородского и татарского «служилого царевича» Удовлета (Нурдовлета). Им ставилась задача отвлекающих боевых действий «над улусами ордынскими» — то есть в тылу у хана Ахмата.

Конное войско ордынцев могло быстро передвигаться вдоль берега Уфы, выбирая слабо защищенные, удобные для переправы места. На узкой реке в разных местах были удобные броды или просто «перелазы» для малых конных отрядов. Поэтому исключительно важной задачей береговых воевод явилась организация надежной зашиты всех наиболее уязвимых мест.

Русское войско над Угрой впервые массово применяло огнестрельное оружие. Многочисленные отряды «пищальников» — ратников, вооруженных ручными пищалями, «ручницами» — занимали позиции на наиболее уязвимых речных переправах. «Стояние на Угре» примечательно и массовым применением артиллерии: пушек и «тюфяков» — короткоствольных орудий, стрелявших «дробосечным железом», как тогда называли картечь.

Ордынская конница во всем своем устрашающем числе появилась в начале октября в самом удобном месте для перехода через реку — близ угорского устья. Именно здесь хан Ахмат задумал перебраться через реку с главными силами конницы и обозами. Ровная местность вполне позволяла развернуться коннице в несколько десятков тысяч всадников, не считая огромного обоза.

Историческое «стояние на Угре» продолжалось с октября по ноябрь. Само сражение на переправах через Угру длилось четыре дня, начавшись в час пополудни 8 октября. В тот день противники сошлись лицом к лицу. У самой воды выстроились полки князя Ивана Ивановича Меньшого — задача их состояла в том, чтобы не дать ордынской коннице перейти реку и завязать бой на левобережье. Русские лучники, «пищальники» занимали берег длинными цепями. Отряды «огненных стрельцов», пушки, тяжелые пищали и «тюфяки» с береговых высот прямой наводкой прикрывали броды.

За пешими ратниками, которые вели лучный и огневой бой, в готовности вступить в рукопашную схватку стояли конные полки дворян и детей боярских в доспехах, с «ручницами». Их задача состояла в том, чтобы сбросить ордынцев назад в реку, если им где-нибудь удастся зацепиться за левый речной берег.

Великокняжеские воеводы выстроили на берегу еще и третью боевую линию. За частоколом стояла пешая «посошная рать», «посоха» (ополчение военнообязанных крестьян). Ей предстояло вступить в бой в том случае, если ханская конница прорвет первые две боевые линии.

Хан Ахмат в ярости четыре дня гнал и гнал через речные переправы свои конные тысячи под прикрытием лучников. Татарские конники бросались в воды неширокой реки, пытаясь выбраться на противоположный берег и завязать там рукопашный бой. Медленно плывущих к русскому берегу ордынцев и их коней расстреливали из пищалей и разили картечью из «тюфяков». Тяжелые железные и каменные ядра поражали вражескую конницу на противоположном берегу. Ордынцы несли огромные потери — русские без промаха били в густые толпы ханских воинов.

Ордынцы сильно надеялись на своих конных лучников, которые в открытом поле могли засыпать противника тучами разящих стрел. Хороший лучник выпускал за одну минуту до десяти стрел. Но здесь каленые стрелы не достигали противоположного берега или из-за дальности полета теряли убойную силу. Тем же ханским лучникам, которые плыли через Угру, стрелять было просто невозможно — их кони с большим трудом преодолевали речное течение.

Русский летописец так описал сражение на реке Угре: «…наши стрелами и пищальми многих побища, а их стрелы меж наших падаху и никого не уезвляху». Это было свидетельство очевидца «стояния на Угре».

Хотя наступательный порыв ханского воинства с каждым днем терял силу, правитель Большой Орды продолжал бросать в прорыв через Угру свежие или отдохнувшие конные тысячи. Над рекой стоял грохот многих сотен пищалей и пушек. Вниз по реке течение гнало сотни и сотни трупов людей и коней. Русские огнедышащие линии ратников продолжали непоколебимо стоять на противоположном речном берегу.

После четырех дней беспрерывных атак конницы ордынцы попытались перейти Уфу выше по течению. Но их всюду встречали сильные заслоны русских воинов. Более того, в ближнем тылу войска хана Ахмата взялось за оружие население русских «верховских княжеств», еще остававшихся под властью Литвы. Ахмату пришлось выделить часть сил для «пленения» верховских городов.

Так и не вступил в войну с Великим княжеством Московским польский король Казимир IV — единственный реальный союзник Большой Орды в войне с Московской Русью. Стоявшие под Кременцом стратегические резервы Ивана III Васильевича надежно прикрывали Москву с западного направления. Ахмата особенно беспокоили действия русской «судовой рати» на Волге, где князь Василий Звенигородский и татарский царевич Удовлет громили ордынские становища.

Последнее сражение в «стоянии на Угре» произошло возле Опакова городища. Отчаянная попытка ордынской конницы прорваться здесь через оборонительные порядки великокняжеского войска успеха не имела. Опаковский брод оказался неодолимым препятствием для ахматовцев.

Война на берегах реки Угры для нападающей стороны стала заходить в стратегический тупик: русскую оборону прорвать так и не удалось, ханское войско редело. Приближалась большая беда для степняков — ранняя и суровая зима и связанная с ней бескормица для десятков тысяч коней ордынского войска и многих тысяч обозных верблюдов.

Действительно, в конце октября ударили жгучие морозы и реки «встали». Сразу после ледостава Иван III Васильевич отвел полки с берега Угры — держать по ней оборону уже не было смысла. Река перестала быть преградой для многочисленной вражеской конницы, а далеко растянутая линия русского войска становилась уязвимой для массированных ударов конного войска Большой Орды. Теперь великокняжеские полки изготовились для большого полевого сражения на дальних подступах к Москве.

Достоверно узнав, что великий князь с войсками отошел к Кременцу, а затем к Боровску, хан Ахмат так и не стал переходить Угру. Первым покинул тайно ханский походный лагерь племянник Ахмата Касым, который стал грабить литовские владения. По его следу ушла через несколько дней и вся Орда.

Ордынцы начали «воевать» южные земли Литовского государства. Последним военным делом хана Ахмата стало разграбление и сожжение легендарного города Козельска. Великий князь Литовский не торопился прийти на помощь своим подданным, не желая ввязываться в войну с Большой Ордой.

Однако долго грабить русские города и села Литвы ордынцам не пришлось. Великий князь Иван III Васильевич отправил в преследование степного войска своих братьев с воеводами во главе конных полков, чьи воины просто горели желанием сразиться с ахматовцами в чистом поле. Русская конница преследовала ордынцев буквально по пятам. От сражения с русскими в степи они отказались, уходя все дальше и дальше на юг.

Московский поход хана Ахмата стал предвестником его гибели. Он распустил конные войска на зимовку, за что поплатился головой. Его соперники, ногайские князья, тайно напали в степи на ханскую ставку и убили главу Большой Орды.

Через неделю после бегства неприятеля с обледенелых берегов Угры великий князь в Боровске распустил полки. Так с минимальными потерями в «стоянии на Угре» Иван III Васильевич добился полной победы, окончательно положившей конец ордынскому игу на Руси. В рождественский пост он торжественно, под колокольный звон, с молебнами, под великокняжеским стягом, въехал впереди московских полков в столицу Русского государства.

Победа на реке Угре поздней осенью 1480 года относится к тем подлинно историческим, великим феноменам, реальное значение которых с течением времени возрастает.

Русское государство в 1480 году располагало гораздо более мощными людскими и материальными ресурсами, чем союз князей во главе с Москвой за сто лет до «стояния на Угре». Если в русском войске на поле Куликовом отсутствовали полки многих княжеств, не поддержавших по различным причинам князя Дмитрия Донского, то теперь московские власти могли реально распоряжаться военными силами почти всей Русской земли. Полки для противостояния Большой Орде собирались на огромной территории. В походе к «берегу» участвовали и тверские полки, посланные на брань по требованию великого московского князя — государя всея Руси.

«Стоянием на Угре» не закончились военные тяготы Великого княжества Московского. Почти сразу же началась не менее трудная война с Ливонским орденом немецкого рыцарства.

Победа на берегах Угры позволила Ивану III Васильевичу направить военные усилия государства на защиту псковских и новгородских земель. Ливонский орден, воспользовавшись войной Москвы с Большой Ордой, вновь напал на русские пределы. Разбойному разгрому подверглись приграничные городки-остроги и сельские поселения.

В «наказание» за нападение на земли Пскова в поход выступает 20-тысячное московское войско во главе с воеводами Ярославом Оболенским и Иваном Булгаком. К Пскову стягиваются и новгородские полки. После необходимого отдыха в конце февраля 1481 года великокняжеское войско вторглось в пределы Ливонии и начало «воевать» владения немецких рыцарей.

Русские полки наступали по трем дорогам. 1 марта они впервые подступили к орденской столице городу-крепости Феллину. За день до этого магистр Ливонского ордена бросил собственную резиденцию и бежал к Риге. Князь Василий Шуйский с конным полком гнался за ним 50 верст, но так и не догнал, хотя и захватил личный обоз верховного магистра со всем его богатством.

Началась осада и бомбардировка Феллина. Город, славившийся хорошими укреплениями, обстреливался из пушек, тяжелых пищалей и «тюфяков». Результатом искусной стрельбы русских пушкарей стало разрушение части крепостной стены. Тогда рыцарский гарнизон феллинской цитадели запросил пощады. Московские воеводы назначили за отступление от города большой выкуп в две тысячи рублей.

Боевые действия против ливонцев продолжались. Были взяты сильные крепости Тарваст и Вельяд. Впервые русские войска подошли к самому центру владений немецкого Ливонского ордена. Поход крупных военных сил Москвы по глубокому снегу в разгар лютой зимы стал для ливонского рыцарства полной неожиданностью. Войска с тяжелой артиллерией и обозами по зимним дорогам совершали переходы до 20 километров в сутки.

Наступление русских войск и их глубокое проникновение в Ливонию поторопили Орден к заключению мирных договоров с Псковом и Новгородом и договора Пскова с пограничным ему Дерптским епископством.

Следует подчеркнуть миролюбивый характер заключенных договоров. Великий князь Московский Иван III Васильевич не посягал на территориальную целостность побежденного противника. Его цель — обеспечить безопасность на границах и создать благоприятные условия для торговли русских купцов, которым ливонцы строили самые различные препятствия.

Принципиальное значение русско-ливонских договоров 1481 года состоит в том, что они впервые узаконили отношения Русского централизованного государства с европейским партнером. В начальной части договоров впервые в международном акте встречается формула с упоминанием «великих государей царей русских», хотя до венчания Ивана IV Васильевича Грозного на царство оставалось еще целых 66 лет.

Защитив таким образом государственные границы, Иван III продолжил собирание русских княжеств в единую «горсть». На протяжении почти двух столетий главным соперником Москвы в борьбе за великое княжение Владимирское была Тверь. Ко времени «стояния на Угре» тверские князья еще сохраняли независимость, но их родовые земли оказались окруженными московскими со всех сторон.

Тверское княжество с 1446 года поддерживало политический и военный союз с Москвой. Тверские полки участвовали в походе на Новгород и в войне с Большой Ордой. Однако с 1483 года отношения между тверским князем Михаилом Борисовичем и Иваном III Васильевичем осложнились и вскоре привели к разрыву их союза, давшего много полезного Руси.

Причин было немало. Московские землевладельцы систематически захватывали порубежные земли тверских вотчинников, нарушая тем самым границу двух княжеств. Шла борьба за торговые пути и доходы с них. Московские власти переманивали к себе на службу тверичей. Но самое главное заключалось в том, что Тверское княжество теряло независимость.

Тверской князь Михаил Борисович решил опереться в противостоянии с Москвой на союз с королем Казимиром IV, женившись на его племяннице. В ответ на это великий московский князь пошел военным походом на соседнее княжество. Вооруженные пушками ратники во главе с наследником великокняжеского престола Иваном Ивановичем Молодым подступили к Твери. Та не имела достаточных сил для сопротивления. К тому же московские рати уже успели «пленить» тверскую землю и сжечь два городка. Помощи тверичам ждать было неоткуда.

Князь Михаил Борисович вынужден был отказаться от союза с Литвой и согласиться на «повиновение» великому князю Московскому, которому достались и все спорные пограничные земли. В такой ситуации Тверское княжество не могло долго оставаться независимым и не войти в состав централизованного Русского государства. Ивану III Васильевичу как искушенному политику требовался только предлог для ликвидации вооруженной рукой самостоятельного Тверского княжества.

Такой предлог вскоре появился. Московская стража перехватила тверского княжеского гонца в Литву: князь Михаил Борисович просил у короля Казимира IV полки с «великой» артиллерией, чтобы совместно с ним ударить по Москве. Такого вероломного шага своего супротивника великий князь Московский простить просто не мог — он решил его «наказать».

Второй тверской поход московской рати возглавил сам Иван III вместе с сыном Иваном. Великокняжеские полки обложили город, ремесленный и торговый посад которого сожгли. В походе участвовали родные братья великого князя с полками и новгородское ополчение. Затворившиеся в городе-крепости тверичи таких воинских сил просто иметь не могли.

Великий князь действовал не сколько силой, сколько уговорами и обещаниями. Он дал гарантии неприкосновенности владений тверских бояр, и те начали переходить к нему на службу. Это и решило участь князя Михаила Борисовича Тверского. Покинутый неверными боярами, он вместе с семьей и казной удачно бежал в Литву.

Великий князь Иван III Васильевич утвердил на тверском княжении своего наследника Ивана Ивановича Молодого. Таким образом Тверь со своими землями стала частью единого Московского государства.

Второй брак Ивана III сильно запутал династические отношения в Московском великом княжестве. Царевна Софья вступила в брак на невыгодных для нее условиях. Ее сыновья могли претендовать только на удельные княжества, но никак не на московский престол. Византийская царевна-гречанка не знала русского языка и не пользовалась популярностью среди подданных, в том числе и при великокняжеском дворе.

Московский государь, решая внешнеполитические проблемы, женил своего наследника, первенца Ивана Молодого Тверского на дочери православного правителя — господаря Молдавии Стефана Великого. В 1479 году Софья Палеолог родила сына Василия. Четыре года спустя Елена Волошанка родила Ивану III внука Дмитрия.

Княжичу Дмитрию исполнилось семь лет, когда умер его отец Иван Иванович Молодой. Тридцатидвухлетний наследник московского престола страдал легким недугом — «камчюгою в ногах», или подагрой. Вылечить его взялся «мистер Леон Жидовин», выписанный Софьей из Венеции. Несмотря на все старания иноземного врача, больной умер. Кончина наследника великокняжеского престола была выгодна «грекине», и по Москве пронесся слух, будто Ивана Молодого отравили итальянцы. Знаменитого венецианского врача вывели на площадь и отрубили голову.

Борьба за великокняжескую корону окончится только в конце жизни Ивана III Васильевича. А пока его внук Дмитрий в 1498 году, по достижении 15-летнего возраста, будет торжественно коронован на великое Московское княжение, но государем Русским ему не суждено будет стать.

При Иване III Васильевиче Русское государство претерпело значительные изменения. Удельные князья из года в год теряли влияние и роль как в политике, так и в экономической жизни. Великий князь запретил им иметь торги в столице, которая становилась крупным центром купеческой жизни, особенно после «погрома» торгового Новгорода. Удельные князья лишались права чеканить собственную монету.

Произошли серьезные изменения в правящем классе страны. Появляется многочисленное дворянство — служилые люди. Они являлись надежной опорой великого князя в его борьбе с боярством, поскольку получали за ратную службу небольшие земельные наделы с крестьянскими дворами. Поэтому дворянство было прямо заинтересовано в сильной великокняжеской власти.

Теперь основу русского войска составляли не княжеские и боярские дружины, а дворянское конное ополчение. Чтобы увеличить военную силу государства, Иван III широко проводил политику наделения дворян поместьями на вновь присоединенных землях, как это было, например, на Новгородщине.

Территория Русского государства административно делилась на уезды, границы которых восходили к рубежам бывших удельных княжеств, а уезды — на станы и волости. Правили в уездах великокняжеские наместники, в станах и волостях — волостели. Эти территории давались им в «кормление» — то есть они содержались за счет местного населения. В их законное вознаграждение шли судебные пошлины и часть собираемых налогов — «кормленичий доход».

Устанавливается новый законодательный порядок, для чего проводится судебная реформа. В 1497 году обнародуется Судебник — специальный законодательный сборник, что стало большим событием в Великом княжестве Московском.

При Иване III Васильевиче высшей судебной инстанцией был суд великого князя и его детей. Существовали суды бояр и окольничих, наместников и волостелей. По Судебнику, свидетели обязательно должны были быть очевидцами событий. В Судебнике сохранились и некоторые нормы старого права. Так, жалобщики могли решить судебный спор поединком на дубинах. В таком случае судьи должны были наблюдать, чтобы один противник не убил другого. Старики, женщины, дети и увечные могли выставить вместо себя наемного бойца. Победитель такого поединка признавался выигравшим судебную тяжбу.

Великий князь Иван III Васильевич провел реформу календаря. Он стал более пригоден для исчисления государственных доходов, поскольку урожай собирался к 1 сентября. В этот день теперь стали отмечать Новый год, а не 1 марта, как было до 1492 года.

Много внимания великий московский князь уделял религиозным сторонам жизни государства, прежде всего «чистоте» православного вероисповедания. Религия оставалась надежной опорой великокняжеской власти. Отношения Ивана III с Русской Православной Церковью всегда были далеко не простыми. В церковных делах его — как государя всея Руси — заботили развернувшаяся антицерковная и внутрицерковная борьба и проблемы монастырского землевладения, становившегося из года в год все более значительным. Монастырское крестьянство налогов государству не платило.

Одним из самых опасных для монолитности православия религиозных течений стал иудаизм, который в 1471 году появился в Новгороде, а оттуда проник в Москву. По свидетельству церковных летописцев, его первым проповедником стал некто Захария, приехавший в Новгород в свите литовского православного князя Михаила Олельковича, которого новгородцы пригласили на княжение. Это течение представляло собой смесь иудаизма с христианством. Его сторонники ставили Ветхий Завет выше Нового Завета, отрицали монашество и церковную иерархию, отвергали поклонение иконам, отрицали божественность Иисуса Христа.

Великий московский князь в 1504 году созвал церковный Собор, который принял решение о беспощадном искоренении этого течения в христианской религии. Многие московские и новгородские его сторонники были публично сожжены в деревянных клетях, других отправили в ссылку, лишая имущества. До этих событий вынудили отречься от митрополии сторонника течения митрополита Зосиму.

Затем среди православного духовенства началась полемика между двумя идейными течениями — нестяжателями и иосифлянами. Во главе первого встал ученый монах Нил Сорский с группой так называемых заволжских старцев. Они проповедовали аскетический образ жизни, отрицали право монастырей на душевладение и считали, что церковь и монастыри должны владеть землей только для того, чтобы на ней работали не крестьяне, а монахи.

Другая группировка отстаивала церковное стяжание и торгово-предпринимательскую деятельность духовенства, прежде всего монастырей. Возглавлял это направление Иосиф Волоцкий. Иосифляне настаивали на том, что все земли церкви и ее имущество принадлежат Богу и только ему.

Иван III Васильевич, обеспокоенный тем, что все больше и больше земель с крестьянами отходит к монастырям, запретил в ряде областей передачу земли за помин души. Однако попытка великого князя на церковном Соборе 1504 года решить вопрос о ликвидации монастырского землепользования встретила решительное противодействие со стороны высшего духовенства. Пришлось отступить. Иван Васильевич же рассчитывал наделить служилых дворян, основу своего войска, землей, конфискованной у монастырей.

Великий князь Московский Иван III принадлежал к числу тех русских государей, которые усиленно занимались градостроительством. Или, как тогда говорили, каменным зодчеством. На это он тратил немалую часть московской казны. В Кремле псковские зодчие возводят церковь Благовещения, поражавшую иноземцев красотой. Строится один из крупнейших на Руси монастырей — Ферапонтов Рождественский.

По указанию великого князя приглашаются иностранцы-градостроители. В 1485–1499 годах итальянские мастера Аристотель Фиораванти, Антон Фрязин, Марко, Пьетро Солари и Алевиз Фрязин возводят каменные стены и башни Московского Кремля. В тот же период архитекторы Марко и Солари строят в Кремле Грановитую палату. Петр Фрязин в Нижнем Новгороде возвел каменную крепость — кремль.

Великий московский князь Иван III Васильевич прекрасно понимал, что дальнейшее развитие Русского государства немыслимо без общения с Европой. Он первый среди московских государей начал вести активную дипломатическую деятельность. В 1474 году он отправил в Венецию посольство боярина Семена Толбузина с поручением пригласить в Москву зодчих, пушкарей, оружейников, литейщиков, чеканщиков, каменщиков, рудокопов, резчиков и врачей. Они передавали русским умельцам знания и навыки в строительстве каменных укреплений, горном деле, чеканке монет, производстве огнестрельного оружия.

Для усиления русского войска Иван III приглашал на службу немцев и литовцев, знакомых с «правильным иноземным строем» пехоты и конницы, с применением артиллерии. Хотя пушкарское дело на Руси отличалось очень высоким профессиональным уровнем, в чем не раз убеждались иноземцы.

Иван III Васильевич обосновал ту внешнеполитическую линию Русского государства, которой придерживались его сын Василий III Иванович и внук Иван IV Васильевич Грозный. Устанавливаются дипломатические отношения с государствами Италии и Германии, Османской империей, Венгрией, Данией.

Европа, зачастую даже и не подозревавшая о существовании Московии, была ошеломлена появлением на своих восточных окраинах сильного и богатого государства, постоянно расширявшего свои пределы на все четыре части света.

Руси по-прежнему угрожала Дикая Степь. После поражения на реке Угре распалась орда хана Ахмата. Вместо нее в Дикой Степи появилась орда «Ахматовых детей». Чтобы успешно бороться с ней, великий князь Иван III Васильевич заключает союзный договор с крымским ханом Менгли-Гиреем, враждовавшим с ахматовцами. Это был результативный дипломатический ход.

Русские рати стали заходить далеко в степь на юге. Наиболее впечатляющим стал военный поход 1491 года, в котором участвовало «рати 60 000» человек. Войском командовали воеводы князья Петр Оболенский и Иван Репня-Оболенский. Этот поход примечателен еще и тем, что в нем участвовала и казанская «помощь» — воинские отряды из бывшего Казанского ханства.

Немецкий посол Сигизмунд Герберштейн с удивлением писал о великом князе Московском: «Лично он только раз присутствовал на войне, именно, когда подверглись захвату княжества Новгородское и Тверское; в другое время он обыкновенно никогда не бывал в сражении и все же всегда одерживал победу, так что великий Стефан, знаменитый палатин Молдавии, часто вспоминал про него на пирах, говоря, что тот, сидя дома и предаваясь сну, умножает свою державу, а он сам, ежедневно сражаясь, едва в состоянии защитить свои границы».

Однако в своих мемуарах о пребывании в Московии Сигизмунд Герберштейн ошибается: Иван III Васильевич гораздо чаще стоял во главе русского войска. И большим достоинством Москвы во время его искусного правления было то, что многие князья-воеводы блистали на поле брани полководческим талантом.

При Иване III великокняжеские воеводы совершили, задолго до легендарного атамана Ермака, поход в Западную Сибирь с целью ее присоединения к Русскому государству. Этот поход возглавили князь Федор Курбский Черный и Иван Салтык-Травин в 1483 году. Поход за Камень — Уральские горы — стал ответной мерой на нападения отрядов вогулов (манси) на русское Приуралье.

Причиной военного похода стали враждебные действия Сибирского ханства — одного из осколков Золотой Орды. Подвластные правившему в ханстве Ибаку вогулы совершили несколько разбойных нападений и даже осаждали городок Чердынь в Перми Великой. Особенно усердствовал в грабительских набегах вогульский князь Асыка, владетель «Пелымского княжества». В Москве решили наказать воинственного правителя вогулов.

Поход начался в Великом Устюге, откуда «судовая рать» на плоскодонных речных судах — насадах и ушкуях — двинулась за Камень по рекам Сухоне, Вычегде, Кельтме. Через Уральские горы суда со всем имуществом перетащили на руках. Перевалив через горы, поплыли по реке Лозьве, впадавшей в Тавду, а по ней в Иртыш. Из Иртыша «судовая рать» попала в полноводную Обь и двинулась на север.

Русским ратникам пришлось у Пелымского городка вступить в бой с войском вогулов, собранным князем Асыкой. После первых «огненных» залпов вогулы обратились в бегство. Рукопашный бой приняли только княжеские дружины богатырей-уртов, но долго устоять они не могли, бежав в лес вслед за своим правителем Асыкой.

Взяв с местных народов дань пушниной и «рыбьим зубом» — моржовыми клыками, воеводы в конце года вернулись в Великий Устюг. На следующий год в Москву от вогулов прибыло посольство во главе с сыном Асыки Юшманом. Все западносибирские князья признавали зависимость от Руси и обязывались платить дань. А к титулу великого князя Московского добавились слова «великий князь Югорский, князь Кондинский и Обдорский».

К концу правления Ивану III Васильевичу приходилось больше всего заниматься делами военными. Одним из направлений его внешней политики стала борьба за возвращение захваченных Литвой значительных территорий, исконно русских, прежде всего в верховьях Оки, по берегам Десны с ее притоками, в течениях Сожи и Днепра. Правители Великого княжества Литовского не раз опротестовывали титул Ивана III Васильевича — «государя всея Руси».

Католическая экспансия в Литве привела к многочисленным притеснениям Православной Церкви. Поэтому многие русские удельные князья на порубежье стали переходить со своими землями в московское подданство. Пограничные споры привели к войне между Иваном III и королем Польским и великим князем Литовским Казимиром IV. Однако разгореться ей не дала смерть Казимира IV в сентябре 1472 года.

Его сыновья разделили между собой отцовское наследство: старший Ян Ольбрахт стал королем Польши, младший Александр — великим князем Литвы. Он отказался от продолжения войны с Московией и, более того, стал свататься к великой княжне Елене Ивановне. Ее отец дал согласие на династический брак, но при одном условии: чтобы дочь не принуждали к вступлению в католическую веру. В подписанном мирном договоре воюющих сторон Литва признала границы Руси в их новом начертании.

Установив мир с Литвой, Иван III Васильевич начал борьбу за выход к Балтийскому морю, заключив союзный договор с Данией против Швеции. В конце 1496 года русские войска во главе с великим князем прибыли в Новгород, чтобы оттуда начать боевые действия против шведов. В лютую январскую стужу следующего года русские войска вошли в финские земли и разбили королевское войско, потерявшее семь тысяч человек.

Летом в Карелии и Финляндии стали действовать конные и судовые рати русских. Их успехи всерьез обеспокоили прибалтийские страны. Сразу 73 города торгового товарищества северонемецких городов — Ганзы, а также Колывань (Таллинн), Рига и Дерпт (Тарту) прислали своих послов к великому князю Московскому с предложением мира и освобождения задержанных в Новгороде ганзейских купцов с их товарами. Такая передышка оказалась для Ивана III крайне необходимой — назревала новая война с Литвой.

Заключенный с ней мирный договор не остановил «отъезды» к Москве православных князей с их городами и землями — Ивана Можайского, Василия Шемячича, Трубецких, Мосальских. В ответ на это литовские войска совершили набег на Рязанщину. Так началась русско-литовская война 1500–1503 годов. Иван Васильевич обвинил своего зятя в нарушении брачного договора и принуждении любимой дочери Елены перейти в католичество.

Великокняжеские полки двинулись на запад сразу по трем направлениям. На юге — против Северской области. На севере — на крепости Торопец и Белую. В центре — на Дорогобуж и Смоленск. Иван III, зная о переговорах Литвы с Ливонским орденом о военном союзе против Московии, оставил в Твери сильный резерв под командованием опытного воеводы князя Даниила Васильевича Щени.

Боевые действия разворачивались успешно для русского оружия. После взятия войском воеводы Юрия Захарьина крепости Дорогобуж возникла угроза Смоленску, до которого было всего 75 верст. Великий князь Литовский Александр Казимирович двинул на Дорогобуж свои главные силы во главе с гетманами Константином Острожским и Николаем Радзивиллом.

О движении неприятельской армии стало известно в Москве. Князь Даниил Щеня поспешил к Дорогобужу с «тверского силою», сумев опередить гетмана Острожского. Воевода возглавил все русские полки, успевшие подойти к Дорогобужу, и подготовил их к генеральной битве с литовцами на Митьковом поле перед рекой Ведрошь, впадавшей в поблизости текущий Днепр.

Воевода Щеня из рода бояр Патрикеевых блестяще провел крупнейшее сражение за всю историю войн между двумя великими княжествами — Московским и Литовским. Битва на реке Ведрошь 14 июля 1500 года по историческому значению и военному искусству достойна встать в один ряд с Куликовской битвой и Ледовым побоищем. В ней была наголову разгромлена литовская армия с опытными и знаменитыми полководцами во главе.

Воевода Щеня разместил на Митьковом поле между берегом Днепра и древними курганами главные силы, прикрыв Смоленскую дорогу полевой деревянной крепостицей — гуляй-городом. У русских здесь были пушки и многочисленные пищали. В тылу у них находился город Дорогобуж с полусожженным деревянным острогом, который еще не успели восстановить. К югу в лесу разместился засадный полк воеводы Юрия Захарьина. Вперед, за реку Ведрошь, был выслан конный передовой отряд, перед которым стояла задача заманить неприятеля на Митьково поле.

Передовой отряд дал авангардный бой литовской коннице и стал отступать к Дорогобужу через реку Ведрошь, преднамеренно не уничтожив за собой мост. Литовцы начали преследование. Князь Щеня не мешал переправе неприятельской армии через реку, ожидая, когда через мост перейдут последние отряды и обозы врага. Гетман Константин Острожский, увидев выстроившееся на Митьковом поле русское войско, приказал атаковать его по всему фронту.

Сражение длилось почти шесть часов, и с каждой стороны в нем участвовало примерно по 40 тысяч человек. Литовцам так и не удалось потеснить русский большой полк и прорвать его позиции. Решающая минута сражения наступила тогда, когда прославленный полководец Ивана III Даниил Щеня понял, что гетман бросил в сражение последние литовские резервы — и конные, и пешие.

Тогда и был дан сигнал засадному полку. Тот своим неожиданным ударом во фланг и тыл противнику решил исход битвы под Дорогобужем. Иностранец, посетивший Московию, записал со слов очевидцев той славной для русского оружия битвы:

«Во время этого сражения, ведшегося с обеих сторон с одинаковым воодушевлением и силою, помещенное в засаде войско, про грядущую помощь которого знали весьма немногие из русских, ударяет сбоку в середину врагов. Пораженные страхом литовцы разбегаются».

Однако к тому времени бежать им было уже некогда и некуда. Русская «пешая рать» из состава засадного полка сумела лесом пробраться к единственному мосту через Ведрошь, захватить его и разрушить. Путь к бегству гетманской армии оказался отрезан. Лишь немногим «литвинам» удалось вплавь переправиться через реку и бежать к Смоленской крепости.

В сражении на реке Ведрошь войско Великого княжества Литовского оказалось фактически уничтоженным. До тридцати тысяч литовских воинов погибло на Митьковом поле. В плен, среди прочих, попали гетманы Острожский и Радзивилл, другие военачальники. Победителям в качестве трофеев достались все неприятельские пушки, обозы и знамена.

Вернуть же древний русский город Смоленск в той войне России не удалось. Победа «большого воеводы» князя Даниила Щени позволила Москве подписать с Литвой в 1503 году выгодное перемирие на шесть лет. По нему к Великому княжеству Московскому отходила почти треть Великого княжества Литовского — 25 городов 70 волостей: Стародубское и Новгород-Северское княжества, владения князей Трубецких и Мосальских, города Брянск, Дорогобуж, Торопец, Белый и другие.

Победа, одержанная в войне с Литвой, и заключенное перемирие позволили Ивану III Васильевичу организовать отражение удара Ливонского ордена на Псковщину. «Большим воеводой» в войне с Ливонией был назначен князь-воевода Даниил Щеня. Он уже в конце 1501 года начал «воевать землю немецкую». Русские полки стремительно вошли в Ливонию и стали разрушать рыцарские замки и опустошать рыцарские и епископские владения.

Крупное сражение произошло у Гельмеда. Ливонцы выступили навстречу русским «со многою силою, с пушками и пищалями». Как свидетельствует летописец, «воеводы великого князя одолели, одних избили, иных поимали, а многи их утекли, и били поганых немцев на 10 верстах, а не саблями светлыми секли их, но били как свиней шестоперами».

После тяжелого для обеих сторон сражения у озера Смолино 13 сентября 1502 года магистр Ливонского ордена Плеттенберг прекратил разбойные нападения на псковские земли.

Победы русского оружия в конце правления великого князя Ивана III Васильевича заметно укрепили внешнеполитическое положение государства Российского. Власть и могущество великокняжеской монархии упрочились. Присвоение имущества высших слоев Вольного города Новгорода позволило Москве сконцентрировать огромные материальные ценности. Ее богатство постоянно «приращалось» за счет новых приобретений, в том числе богатых пушниной сибирских земель.

Стало меняться и политическое самосознание русского общества, особенно после победного «стояния на Угре» и разгрома литовской армии на реке Ведрошь. Теперь Московия гордилась победами своего оружия перед иноземцами.

С 1497 года гербом российской великокняжеской монархии становится герб Византийской империи, павшей под ударами турок-осман, — двуглавый орел.

Великий князь Московский Иван III Васильевич стал официально именовать себя «самодержцем». Этот титул был точным переводом на русский язык греческого слова «автократор» — византийский императорский титул.

Последние годы правления поставили перед «самодержцем» Иваном III Васильевичем трудноразрешимую задачу: кому после смерти передать государственный престол? Он все больше и больше склонялся в сторону Василия, который сумел проявить себя в военных походах и при решении новгородской проблемы с самой лучшей стороны. Однако главным соправителем великого князя, к которому пришла старость, являлся его внук Дмитрий, им же коронованный.

Когда Иван III Васильевич решил передать сыну в удельное княжество Новгород Великий с его землями, то внук воспротивился. Дмитрий Иванович рассчитывал на решительную поддержку Боярской думы, но та, запуганная произведенными великим князем казнями, смолчала.

Ивану III в такой непростой ситуации пришлось действовать решительно, чтобы навести порядок в собственной великокняжеской семье. Он прежде всего отстранил внука-соправителя от государственных дел. В апреле 1502 года великий князь приказал взять Дмитрия и его мать под стражу якобы «за малое их прегрешение». Их отправили в заточение под крепкой стражей.

Через три дня после этого события Иван III Васильевич благословил удельного князя Василия Ивановича — «посадил на великое княжство Владимирское и Московское и учинил его всеа Русии самодержец».

Через год после ареста Дмитрия и его матери Елены Волошанки умерла великая княгиня Софья. Прогрессировала болезнь Ивана III, и он поторопился оставить завещание, передав сыну Василию всю полноту государственной власти и огромную державу, в том числе 66 городов. Другие сыновья получили в наследство только 30 городов. Они дали торжественную присягу во всем подчиняться новому самодержцу Руси.

27 октября 1505 года великий князь Московский самодержец Иван III Васильевич скончался…

Выдающиеся отечественные историки Н. М. Карамзин и С. М. Соловьев дали высокую оценку деятельности великого московского князя Ивана III Васильевича. И не только они. В XX веке русский историк А. А. Зимин писал о первом российском самодержце следующее:

«Время долгого правления Ивана III ознаменовалось событием всемирно-исторического значения. Перед глазами современников Русь, раздробленная ранее на множество земель и княжеств, предстала государством, объединенным под властью великого князя Ивана Васильевича, государственной мудрости и решительности которого современники единодушно отдавали дань уважения. Если в 1462 году Иван III наследовал княжество, размеры которого едва ли превышали 430 тыс. кв. км, то уже при вступлении на престол его внука Ивана IV в 1533 году государственная территория Руси возросла более чем в 6,5 раза, достигая 2800 тыс. кв. км с населением в несколько миллионов человек. Причем основные приобретения были сделаны именно в годы правления Ивана III. С могущественным Русским государством отныне должны были считаться крупнейшие европейские и ближневосточные страны».

Далее А. А. Зимин отмечает: «Ушел в царство теней один из выдающихся государственных деятелей России… При нем окончательно пало татаро-монгольское иго… В годы его правления отчетливо вырисовывались четыре основных аспекта русской внешней политики: северо-западный (балтийская проблема), западный (литовский вопрос), южный (крымский) и юго-восточный (казанский и ногайский). Свою внешнюю политику Иван III осуществлял твердо и неуклонно».

ВАСИЛИЙ III ИВАНОВИЧ — ПОСЛЕДНИЙ СОБИРАТЕЛЬ ЗЕМЛИ РУССКОЙ

Новый великий московский князь Василий III Иванович начал правление решением «тронного вопроса» с племянником Дмитрием. Сразу же после смерти отца, Ивана III Васильевича, он приказал заковать его «в железа» и посадить в «палату тесну», где тот умер три года спустя. Теперь у государя «всея Руси» не было «законных» противников в соперничестве за великокняжеский престол, как и у будущего прямого наследника.

Василий III вступил на московский трон в 26 лет. Показавший себя в дальнейшем искусным политиком, он еще при отце готовился к роли самодержца в Русском государстве. Не случайно он отказался от невесты из числа иноземных принцесс и впервые устроил при великокняжеском дворце смотрины русским невестам. Летом 1505 года на смотрины со всей страны привезли 500 девиц-красавиц. Специальная боярская комиссия после тщательного отбора представила наследнику престола 10 во всех отношениях достойных претенденток. Выбор Василия пал на Соломонию — дочь боярина Юрия Сабурова. Этот брак оказался неудачным — у великокняжеской четы детей, и прежде всего сына-наследника, не было.

Став самодержцем, Василий III Иванович продолжил политику отца как в управлении государством, так и во внешних сношениях. Он довольно скоро перестал во многих делах считаться с Боярской думой, так как хорошо помнил ее открытое нерасположение к матери и молчаливую поддержку племянника Дмитрия Ивановича, когда решался вопрос о престолонаследии.

Он был столь же суров со всеми, кто вызывал его гнев. За «высокоумничанье» можно было запросто угодить в тюрьму или монастырь, а то и лишиться головы за «воровские» речи. Так, митрополита Варлаама, попытавшегося заступиться за опальных бояр, свергли и отправили в заточение в монастырь.

В отличие от отца, великий князь Василий III Иванович окружил себя великолепием и роскошью, небывалой для московских правителей. Он даже на придворных церемониях стал появляться в полном царском облачении. Теперь его окружали столь же роскошно одетые придворные и почетная стража. Иностранных гостей и послов великий князь Московский поражал величием.

Для российской истории Василий III стал «последним собирателем земли Русской». На этом государственном поприще самодержец сделал два великих дела: положил конец системе уделов, удельных княжеств и под своей державной рукой соединил последние русские земли на северо-западе — Псковщину.

Псковская вечевая республика доживала последние дни. Псков уже не мог самостоятельно обороняться от Ливонского ордена, постоянно нападавшего на его земли, и делал это только с помощью московских войск. Присланный из Москвы князь вместе с псковским вечем управлял всеми делами города и его владений.

После разорения Вольного города Новгорода Псков, удачно стоявший на литовско-ливонском порубежье, стал крупнейшим торговым и ремесленным центром. По летописным сведениям 1510 года, только в одной части Пскова — Среднем городе — насчитывалось 6500 жилых дворов. В подавляющем большинстве русских городов такого числа дворов не было. В те же годы, по свидетельству иноземцев, стольный град Москва имел 41 500 дворов горожан. Псковское весьма многочисленное купечество вело успешные торговые дела не только с прибалтийскими странами.

Псковскую операцию Василий III Иванович начал с замены в городе своего наместника, отправив туда князя Ивана Репню-Оболенского, который сразу же стал судить и распоряжаться без воли вечевого собрания. Княжеские люди разъехались по волостям и стали там притеснять и грабить жителей. Псковский летописец так охарактеризовал нового великокняжеского наместника: «И бысть той князь лют до людей».

В городе начались конфликты между Репней-Оболенским, местным боярством и «черным людом». Псковское вече решило искать «правду» на наместника и отправило в Новгород челобитчиков — там находился великий московский князь с немалой военной силой, состоявшей из конных детей боярских. К тому времени у него скопилось немало жалоб псковского наместника на горожан, которые якобы «творили ему бесчестие».

Государь «всея Руси» действовал решительно. Выборные лица города Пскова и челобитчики были взяты под стражу — «пойманы». Василий III Иванович потребовал от Пскова снять вечевой колокол, упразднить выборные должности и принять от него двух наместников. Псковичи, помня о печальной судьбе Великого Новгорода, подчинились ультиматуму. Прибывший великокняжеский дьяк Третьяк Долматов заявил на вече, что в противном случае государь «всея Руси» применит военную силу и «станется кровопролитие над теми, кто не сотворил» его воли.

13 января 1510 года вечевой колокол был сброшен на землю. Псковичи, «на колокол смотря, плакати по своей старине и по своей воле». Псковский вечевой колокол под надежной охраной отправили к великому князю в Новгород.

Через неделю в город прибыл великий московский князь в сопровождении войска и большой свиты. Целый месяц он занимался устройством нового владения Москвы. В нее из Пскова выселили 300 наиболее богатых купеческих семейств — «лучших людей». Переселенцев расселили и по Подмосковью. На их место прибыло 300 купеческих семейств из московских городов. Конфискованные вотчины раздали великокняжеским служилым людям. Коренных псковичей изгнали из Среднего города, где «запустело» полторы тысячи дворов. Там поселили тысячу новгородских помещиков — военнообязанных дворян. Но в отличие от своего отца, Василий III не тронул церковных имений.

Так Вольный город Псков с «пригородами» Изборском, Опочкой, Выбором, Вревом, Вороночью, Вельем, Красным, Островом, Гдовом и Владимирцем вошел в состав централизованного Русского государства. Вхождение Псковской республики в него прошло безболезненно, без пролития крови, как и при решении окончательном вопроса о судьбе Великого Новгорода.

Уже ближайшие годы показали, что благополучие жителей города не пострадало от действий великого московского князя. Дальнейшее экономическое развитие Пскова считается успешным, не говоря уже о безопасности его границ с немецким Ливонским орденом.

Оставалась нерешенной еще одна государственная проблема огромной важности. Древнерусский город Смоленск продолжал оставаться владением Великого княжества Литовского. Через Смоленск шла прямая дорога на Москву, Минск и Вильно. Помимо стратегического значения, Смоленщина была еще и богатой землей. Пенька из Смоленска вывозилась во многие европейские страны.

В 1506 году умер бездетный великий литовский князь Александр Казимирович. Василий III, действуя через его вдову и свою сестру Елену Ивановну, попытался использовать шанс занять неожиданно освободившийся престол свояка. Однако реальных на то оснований у него не оказалось, да и не могло быть.

Борьбу за великое княжение в Литве повели влиятельный и богатый князь Михаил Глинский, поддержанный братьями, и брат умершего Александра Казимировича — Сигизмунд, поддержанный католической церковью. Победил последний, и в январе 1507 года состоялась торжественная коронация Сигизмунда I.

Для Москвы он теперь стал опасным противником, являясь одновременно польским королем и великим литовским князем. Война не заставила себя долго ждать — уже в марте этого года посольство Сигизмунда I потребовало от восточного соседа возвращения русских Северских земель, которые отошли к нему в результате последней войны.

Об уступке Северщины не могло быть и речи. Тогда король Польши, получив вежливый, но решительный отказ, начал войну против великого княжества Московского в союзе с Ливонским орденом, Крымским и Казанским ханствами. В военном отношении антирусская коалиция выглядела весьма внушительно.

Ответом на это стало вооруженное выступление в Литве против Сигизмунда I князей братьев Глинских — Михаила, Василия, Ивана и Андрея — сторонников Москвы. Восставшие князья во главе своих дружин заняли города Мозырь и Клетцк, осадили Житомир и Овруч. Успех на первых порах сопутствовал восставшим, которые ожидали получить московскую военную помощь.

Однако начавшееся движение белорусского и украинского народов, прежде всего крестьянства в этих областях, оттолкнуло от Глинских многих поддерживавших их шляхтичей. Братья Глинские, чьи отряды заметно поредели, не смогли взять укрепленные города Минск и Слуцк.

Василий III Иванович не медлил с военными действиями. В его распоряжении имелось более 100 тысяч ратников, которых можно было направить на большую войну: конное дворянское ополчение, «пищальники» — воины с огнестрельным ручным оружием, «посоха» или «посошная рать» из военнообязанных крестьян, артиллерия — «наряд».

Главная сила московского войска — поместное дворянское конное ополчение — служилое военное сословие — описывается так: дворяне и дети боярские «выходили на войну на своих малорослых, слабоуздых конях и на таких седлах, на которых нельзя было поворачиваться на сторону. Оружие у них составляли главным образом стрелы, бердыши и палицы. Кроме того, за поясом у московского воина заткнут был большой нож, а люди знатные носили и сабли. Русские воины умели ловко обращаться, держа в руках в одно и то же время и узду, и лук, и стрелы, и сабли, и плеть. Длинный повод с прорезью был намотан вокруг пальца левой руки, а плеть висела на мизинце правой. У некоторых были и копья. Для защиты от неприятельских ударов, те, которые были побогаче, носили кольчуги, ожерелья, нагрудники, и немногие — остроконечный шлем. Другие подбивали себе платье ватой… У воина были свои запасы, обыкновенно на вьючных лошадях, которых он вел с собою. Запасы состояли чаще всего из пшена, солонины и толокна; иные бедняки дня по два, по три говели; но воеводы и вообще начальники часто кормили наиболее бедных…»

Великий князь Василий III Иванович был уверен в успехе. Теперь у него был воевода, которого он удостоил титула «воеводы московского», исполнявшего должность главнокомандующего войсками Русского государства. Им стал победитель литовской армии в битве на реке Ведрошь князь Даниил Щеня, основатель славного рода воевод Щенятевых, искорененного царем Иваном IV Васильевичем Грозным.

Вместе с воеводой Яковом Захарьиным князь Щеня осаждает крепость Оршу. Однако артиллерийский обстрел не разрушил городские укрепления. Большое войско Сигизмунда I успело вовремя выйти к Днепру напротив города. Десять дней противники стояли друг перед другом на противоположных берегах реки. Тем временем крымская конница стала вторгаться в южные области московских владений. Даниил Щеня отводит от Орши русские полки к Вязьме и вскоре стремительным рейдом захватывает укрепленный город Торопец.

В конце 1508 года Литва начала мирные переговоры, в начале следующего года закончившиеся договором, по которому король Польши признавал за Москвой Северщину. Князья братья Глинские, присягнувшие на верную службу русскому государю, отъехали на Московскую Русь. Военные действия показали, что русское войско еще не готово к борьбе за Смоленск, сильную во всех отношениях крепость. Требовались для ее взятия мощные пушки, способные разрушать каменные стены и башни.

Весной 1512 года русские войска отразили поход пяти сыновей крымского хана Менгли-Гирея на южные города Белев, Одоев, Козельск и Алексин, а затем и на Рязань. Было со всей достоверностью установлено, что крымчаков «наводил» на московские земли король Сигизмунд I.

Осенью 1512 года польский король посадил вдову брата Александра — Елену Ивановну в темницу, где она вскоре умерла. Василий III Иванович в гневе послал Сигизмунду I «разметные грамоты» с объявлением войны. Великий московский князь вместе с братьями во главе русского войска осадил город Смоленск. Взять же первоклассную крепость того времени не удалось из-за недостатка осадной артиллерии и действий конных крымских отрядов в тылу.

Летом 1513 года начался второй поход на Смоленск. Теперь удалось сильными «сторожами» — заставами — обезопасить себя от нападений со стороны Крымского ханства. В русском войске насчитывалось около двух тысяч пищалей-«ручниц». Больше месяца длились безуспешные попытки овладеть крепостью на берегах Днепра. Сильный литовский гарнизон отразил все приступы. В ходе одного из них погибло две тысячи московских ратников. Был отбит и ночной штурм.

Шесть недель продолжалась осада крепости. Видя тщетность военных усилий, великий князь Василий III приказал войскам отойти от Смоленска. Но уже в феврале 1514 года принимается решение о третьем походе на Смоленскую крепость. Однако осуществить его удалось только в конце лета того года.

Русские полки стояли в готовности отразить нападение конной армии крымского хана в городе Туле и на рубежах по рекам Оке и Угре. Однако крымчаки так и не решились прорываться к Москве через этот рубеж, памятуя о попытке сделать это ханом Ахматом в столь недалекое время.

Польский король и литовский великий князь тоже деятельно готовился к борьбе за Смоленск и Смоленщину. Сейм принимает решение о найме семи тысяч польских пехотинцев — жолнеров. Вводится поголовный налог для покрытия государственных военных расходов: грош — с крестьянина, два гроша — со знатных людей и злотый — с урядника.

Король Сигизмунд I очень надеялся на неприступность смоленской твердыни. Он писал: «Крепость мощна благодаря самой реке, болотам, а также благодаря человеческому искусству, благодаря бойницам из дубовых брусьев, уложенных срубом в виде четырехугольников, набитых глиной изнутри и снаружи; окружена она рвом и столь высоким валом, что едва видны верхушки зданий, а самые укрепления не могут быть разбиты ни выстрелами из орудий, ни таранами, да и не подрыться под них, не разрушить или сжечь при помощи мин, огня или серы».

В третьем Смоленском походе общие силы русской рати насчитывали около 80 тысяч человек. Польские хронисты называют количество орудий, из которых обстреливалась крепость — от 140 и до 300! Последняя цифра — явное преувеличение королевских летописцев, которые в своих писаниях хоть как-то пытались приумалить победу русского оружия.

«Великие пушки» стреляли ядрами, которые весили по нескольку пудов. От Москвы до Смоленска их тянули на полозьях каждую по несколько сотен «посошных людей». Для провоза тяжелых осадных орудий укреплялись мосты через большие и малые реки, строились новые, «исправлялись» дороги.

29 июля 1514 года смоленскую крепость начали обстреливать из «большого наряда» — тяжелой артиллерии. То там то здесь стали рушиться участки крепостной стены. Чтобы мешать осажденным их восстанавливать, образовавшиеся бреши день и ночь обстреливали русские «пищальники». В осажденном городе начались многочисленные пожары. Уже на второй день бомбардировки польско-литовский смоленский гарнизон выкинул белый флаг.

В походный шатер великого московского князя Василия III Ивановича явились смоленский наместник Иван Сологуб и местный епископ Варсанофий. Они просили перемирия на один день, в чем им было отказано. Артиллерийский обстрел Смоленска возобновился, сея смерть и разрушения.

Тогда «мещане и черные люди» русского города, не желавшие сражаться с «московитами», заставили начальников смоленского гарнизона согласиться на безоговорочную сдачу крепости. 31-го числа королевский гарнизон капитулировал, не желая больше испытывать судьбу, поскольку назревало восстание горожан.

Государь «всея Руси» был необыкновенно милостив к побежденным. Шляхтичи и жолнеры, которые не пожелали перейти на московскую службу, отпускались домой. Желающим служить великому князю московскому выдавали по два рубля и по куску английского сукна в виде жалованья. Им же оставлялись прежние поместья на смоленской земле. Городу разрешили управляться «по старине», население Смоленска освобождалось и от некоторых государственных налогов.

Большой воевода князь Даниил Щеня привел смолян к присяге. Но на взятии Смоленской крепости война не заканчивалась. Государь «всея Руси» послал русские рати к Минску и Борисову, приказав «воевать» их. В самой Смоленской крепости началось восстановление разрушенных укреплений.

Василий III Иванович, обещавший князю Михаилу Глинскому сделать город Смоленск его вотчиной, не выполнил данного обещания. Глинский решил тогда изменить московскому великому князю и с отрядом своих воинов двинулся в Оршу, где находилась ставка польского короля. Попытка измены не удалась — выданный слугой князь был схвачен в пути, закован в кандалы и отправлен в Москву.

По совету князя Михаила Глинского, способного военачальника, король Сигизмунд I силами войска гетмана Константина Острожского, вернувшегося из русского плена, дал сражение близ Орши двум московским воеводам. Те в военное время вздумали местничать — враждовать — на поле брани. Сражение между Оршей и Дубровной они проиграли по той причине, что не стали помогать друг другу. Хотя перед этим московские полки разбили королевские в двух других сражениях — на реках Березине и Друе. На сам ход войны поражение русских под Оршей влияния не оказало.

Король Сигизмунд I, ободренный успехом своего полководца Константина Острожского, послал большой отряд на Смоленск. Но русские без особого труда отбили его от крепости. В городе открыли заговор в пользу короля. Его участников — смоленских бояр — повесили на крепостной стене, а епископа взяли под стражу. «Розыск» дал убедительные доказательства их вины.

«Смута» в Смоленске привела к тому, что выданная ранее городу великокняжеская грамота о льготах утратила свою силу. Смоленская знать лишилась своих вотчин и вместе с семьями была переселена в московские уезды, где получила поместья. Смоленские же усадьбы выселенных были отданы служилым людям за верную государеву службу.

С присоединением силой оружия Смоленщины все русские земли оказались объединенными вокруг Москвы. Новая граница с Великим княжеством Литовским держалась весь XVI век. Теперь внешнеполитическая ситуация на западном порубежье изменилась в пользу Русского государства.

В память о взятии древнего Смоленска великий московский князь Василий III Иванович в 1524 году за две версты от Москвы, на месте бывшего Саввина монастыря, построил знаменитый в истории Новодевичий монастырь. Так самодержец «всея Руси» отметил возвращение Смоленщины в состав Русского государства. В 1525 году иконостас нового монастыря украсила знаменитая икона Смоленской Богородицы, списанная в 1456 году при Василии II Темном с древней иконы, названной Одигитрия (Путеводительница) и установленной в смоленском храме, построенном еще Владимиром Мономахом в 1101 году.

Продолжая внешнеполитическую линию отца, Василий III Иванович в 1516–1517 годах непрерывно ведет дипломатические переговоры с Данией, Священной Римской империей, Тевтонским орденом, Османской империей, Казанью и Крымским ханством. Москва активно искала пути примирения с воинственными соседями и союзников против них. Московской Руси удалось заключить с Данией договор, направленный против польского и шведского королевств.

В 1517 году император Максимилиан направил в Москву посла Сигизмунда фон Герберштейна, оставившего большой труд о Московии. Империя, крупнейшее государство в Европе, решила стать посредником в мирных переговорах Литвы и Руси, предлагая первой вернуть отвоеванный Смоленск. Василий III решительно отверг такое предложение.

Король Сигизмунд I попытался в ходе мирных переговоров оказать силовое давление на Московию. Отправив посольство в ее столицу, он сам во главе литовского войска двинулся в поход на Псковщину. Попытка взять штурмом пограничный город Опочку не удалась, а подоспевшая русская рать наголову разбила литовцев.

Великий князь Московский сумел с выгодой для себя использовать такой ход противной стороны. Только получив известие о победе на псковских рубежах, государь «всея Руси» начал мирные переговоры с королевскими послами. У тех из рук была выбита козырная карта.

Весной 1519 года заключается военный союз с Крымским ханством против короля Польши Сигизмунда I и «Ахматовых детей». Хан Мухаммед-Гирей на время избрал для опустошительных набегов север. Летом того же года его сын Богатыр-Салтан с 40-тысячным конным войском совершил успешный набег на Волынь, опустошив районы Люблина и Львова, разбив 20-тысячное войско польского короля под Соколом у реки Буг.

Одновременно русские войска развернули боевые действия в центральной Белоруссии. Взяв много пленных, они в конце года отошли к Вязьме. Однако король Сигизмунд I упорно не желал подписывать с Москвой мирный договор на ее условиях — камнем преткновения оставался Смоленск. Ввязавшийся было в войну против Польши Тевтонский орден был разбит.

Вскоре отношения между Москвой и Крымом резко ухудшились. В декабре 1518 года умер казанский царь Мухаммед-Эмин, и великий князь Василий III Иванович посадил на его трон царевича Шагилея. Тем самым Казанское ханство становилось московским протекторатом, что стало прямым вызовом Крымскому ханству, претендовавшему на роль лидера среди остатков Большой Орды. К тому же новый казанский правитель Шагилей был из рода астраханских ханов, врагов крымских.

Шагилей недолго продержался на престоле — по характеру он оказался злобным человеком и бездарным властителем. Против него ополчилась казанская знать и весной 1521 года прогнала его из столицы. Крымский хан Мухаммед-Гирей незамедлительно воспользовался таким удобным случаем и посадил на казанский трон брата, Сагиба-Гирея. Московский посланник-воевода был ограблен, выслан из Казани, а многие из его слуг перебиты. Были ограблены «до нитки» и московские купцы, торговавшие в Казани.

Так Крымское ханство неожиданно для великого князя Василия III Ивановича превратилось из союзника в прежнего врага. К тому времени основные силы русского войска стояли в районе городов Серпухова и Каширы, часть сил — в Новгороде и Пскове. Они предназначались прежде всего для противоборства с королевской армией Сигизмунда I.

Осведомленный об этом, хан Мухаммед-Гирей, собрав огромное конное войско, внезапным и стремительным ударом, уничтожив русскую сторожевую заставу на переправе через реку Оку, прорвался к самой Москве. При этом он сумел обойти великокняжеские полки, стоявшие в городе-крепости Серпухове.

Крымское нашествие застигло государя «всея Руси» врасплох — он находился в Волоколамске. Прорыв крымчаков в глубь русских земель сопровождался страшными погромами и пожарами. Множество людей бежало под защиту московских крепостных стен. Столица «села в осаду», хотя войск в ней в ту пору почти не оставалось.

Воинственно настроенный хан прекратил поход на Москву, когда его передовые отряды были уже в 15 километрах от нее. Причиной стало известие о походе новгородских и псковских войск на выручку столицы, изготовившейся к осаде. Хан с главными силами своей конницы остановился лагерем в 60 километрах от Москвы. Начались переговоры, и Мухаммеду-Гирею отправили богатые подарки, которые порой действовали на ордынцев больше клятвенных обещаний.

12 августа крымский хан неожиданно, захватив в плен множество людей, пошел на Рязань. Но разграбить город ему не удалось. Великокняжеский наместник И. Хабар действовал решительно и умело. Рязанцы проявили стойкость и мужество, отбив вражеское нападение. Тогда ханское войско расположилось походным станом близ Рязани. Две недели крымцы торговали с русскими захваченными в плен людьми. Дворяне и состоятельные люди получили возможность выкупить родных и близких.

К тому времени хан Мухаммед-Гирей уже имел великокняжескую грамоту с обещанием заплатить ему «дань и выход». Историки сходятся в том, что Василий III Иванович лично не подписывал этой грамоты, поскольку московские государи в то время не скрепляли подписью свои грамоты и указы. Заменой подписи служила государственная печать, хранителем которой являлся казначей Ю. Траханиот, находившийся в те дни в столице.

Разумеется, что без великокняжеского разрешения такая грамота не могла уйти из Москвы крымскому хану. Уступчивость Василия III объясняется тем, что ему так и не удалось собрать военные силы в один кулак. Более того, в полках, стоявших у Серпухова, началось «шатание» — молодой воевода князь Д. Вельский отказался подчиняться более опытным воеводам.

Рязанский воевода Хабар проявил себя в те тяжелые дни и как искусный дипломат. Хан Мухаммед-Гирей сообщил ему о грамоте, выданной великим московским князем, и настаивал, чтобы рязанцы снабдили его конное войско продовольствием за счет запасов, хранившихся в крепости. Воевода потребовал предъявить грамоту. Когда ее доставили в крепость, Хабар приказал открыть со стен города по вражескому стану пушечный огонь. Вслед за этим крымская орда ушла в степи.

Формально в той грамоте великий князь Московский признавал себя данником Крыма. Но новое ордынское иго продержалось всего несколько недель. Ногайские мурзы убили хана Мухаммед-Гирея. А когда его самоуверенный преемник потребовал от Москвы «выход» в сумме около 1800 рублей, то получил решительный отказ.

Успешный прорыв крымского конного войска под Москву пошатнул авторитет государя «всея Руси», и он постарался снять с себя ответственность за это.

Вина перекладывалась на бояр и воевод. Старший из воевод, бывших в Серпухове, угодил в тюрьму.

Вскоре начались переговоры с Литвой. В 1523 году заключается перемирие на пять лет. Затем его продлили еще на шесть лет, и еще на один год. К Русскому государству отходили земли, в том числе город-крепость Смоленск, в 23 000 км² с населением около 100 тысяч человек, по тем временам цифра большая.

Решение территориальных споров с Великим княжеством Литовским позволило Василию III Ивановичу заняться «казанским» вопросом. Отношения Московской Руси с Казанским ханством, или, как его называли в грамотах, царством, оставались сложными. Мирное добрососедство перемежалось с военными столкновениями на порубежье — казанские войска ходили в набеги на русские земли, являясь зачастую союзником Крыма. Главной целью таких набегов был захват полона.

За 28 лет своего правления Василий III трижды совершал военные походы на Казань: в 1506, 1524 и 1530 годах. Результатом их стал подрыв военной силы Казанского ханства. Чтобы создать преграду на пути казанских набегов, великий московский князь построил на Волге крепость Васильсурск — на прямом пути в Нижний Новгород, чьи окрестности больше всего страдали от набегов казанцев.

Против Казанского царства успешно применялись и экономические методы борьбы. Наиболее действенный из них — перенос в Нижний Новгород из Казани торга. Таким образом, Среднее Поволжье окончательно присоединялось к Руси.

Решение проблемы Казанского ханства положительно сказалось на хозяйственном развитии западных русских земель. Прекращались разбойные набеги. Оживилась торговля — теперь русское купечество, торговавшее на Волге, не подвергалось грабежу и насилию. Великая река превращалась с каждым годом во все более оживленный судоходный путь.

Самодержец «всея Руси» Василий III Иванович вошел в отечественную историю «последним собирателем земли Русской» не только благодаря присоединению псковских и смоленских земель. Его заслуга состоит и в другом. Он сумел ликвидировать последние удельные княжества на Руси.

Великий московский князь последовательно и неотступно проводил политику, направленную на полную ликвидацию удельно-княжеской системы. Бездетный Василий III фактически запретил вступать в брак своим братьям, чтобы в удельных княжествах не оказалось наследников. Уделы Юрия, Семена и Дмитрия Ивановичей и их двоюродного брата Федора Борисовича оказались «выморочными». После смерти их правителей удельные земли вошли в состав территории Московского государства.

Удельные княжества ликвидировались одно за другим. В 1513 году не стало Волоцкого удельного княжества Федора Борисовича. В 1518 году исчезло с карты Калужское удельное княжество Семена Ивановича. В 1521 году — Углицкий удел Дмитрия Ивановича.

К концу правления Василия III на русских землях оставалось всего два удельных княжества, лишь формально независимых от Москвы. В Дмитровском княжил Юрий Иванович, в Старицком — любимый брат Андрей Иванович, лишенный права иметь законного наследника. Судьба этих последних удельных владений была уже исторически предрешена.

Насильственное отбирание удельных владений касалось не только единокровных братьев великого московского князя. Тот во внутренней политике во всем следовал примеру отца, Ивана III Васильевича. Старшего из удельных князей Андрея Большого Углицкого уморили в тюрьме. А его детей — своих двоюродных братьев — Василий III держал много лет «скованными» в тюрьме города Переяславля. Самодержец отбирал уделы у Дмитрия Шемячича, Глинского, Воротынских, Вольских. Следует заметить, что при этом он в средствах не разбирался.

Внутренней политикой Василий III Иванович преследовал многие цели. Важнейшей из них явилось усиление самодержавности монархии. Насилие становилось при этом характерной чертой московской политической жизни.

Имперский (австрийский) посол в Москве Сигизмунд фон Герберштейн в «Записках о Московии» дал уничтожающую оценку существующим в Русском государстве самодержавным порядкам. По его утверждению, Василий III своей властью над подданными превосходил всех европейских государей, подданных угнетал жестоким рабством, у князей и бояр отобрал крепости.

Процесс усиления самодержавия дал для прогрессивного исторического развития Русского государства положительный результат. Василий III завершил начатое Иваном III формирование поместной системы в стране. Основой ее служила государственная земельная собственность — великокняжеская. Был создан колоссальный земельный государственный фонд — основа будущих поместий служилых людей и прежде всего дворян.

Господствовавшая веками на Руси вотчина делала боярство в известной степени независимым от великого князя. Но уже присвоение владений новгородских бояр изменило ситуацию. С этого времени фонд поместных земель стал стремительно расти. Численность же московского дворянства была ограничена. Теперь обилие земель с прикрепленными к ним крестьянскими дворами позволяло великокняжеской казне наделять поместьями детей и внуков дворян московских уездов. Но и их числа оказалось мало: стали давать поместья даже боевым холопам — воинам из распущенных боярских свит. От «испомещенных» требовалось одно — верная военная служба государю «всея Руси».

Таким образом, в Московском государстве при Василии III Ивановиче сложился «общественный договор», хотя и не получивший пока законодательного оформления. Суть его состояла в том, что государственная казна брала на себя обязательство обеспечить дворянина по достижении совершеннолетия необходимой для несения военной службы землей — поместьем. Со своей стороны дворяне соглашались на обязательную службу у великого князя в качестве военной силы.

Принимались меры к ограничению вотчинного землевладения. Без разрешения самодержца «всея Руси» нельзя было продавать земли монастырям. Без его ведома члены трех крупнейших княжеских домов — Суздальского, Стародубского и Ярославского — не имели права продать наследственные вотчины. Их могли приобрести только наследники умершего князя.

Большое беспокойство государю «всея Руси» доставлял вопрос о продолжении великокняжеской династии. Брак с Соломонией Сабуровой так и остался бездетным. По праву старшинства московский престол после смерти Василия III занимал удельный князь, брат Юрий Иванович. Тот уже начал открыто высказывать свои тронные притязания. Такое обстоятельство заставило великого князя в 1523 году впервые «думать» с ближними боярами о разводе с бесплодной женой.

Поскольку такой династический развод противоречил московским порядкам и церковным правилам, Василий III стал искать выходы. В конце концов ему удалось заручиться поддержкой митрополита Даниила, который успокоил «совесть» великого князя, сказав, что берет все его бракоразводные грехи на свою душу. Дальше все происходило в духе того времени.

В 1525 году великая княгиня, бывшая в замужестве уже двадцать лет, попадает «в розыск о колдовстве». Ее брат был вынужден дать показания: Соломония держала при себе ворожею и прыскала заговоренной водой «порты» мужа. Очевидно, для того, чтобы вернуть его прежнюю любовь. Таким образом вина бездетной супруги монарха была доказана со всей убедительностью. На Руси, равно как и во всех других землях, за колдовство судили весьма строго.

Соломонию насильно постригли в монахини и под стражей отправили в суздальский Покровский женский монастырь. Великая княгиня энергично противилась постригу и даже топтала монашеское одеяние в ярости, за что один из советников мужа, Иван Шигона, ударил ее бичом. В монастыре Соломония под именем Софьи прожила долгих семнадцать лет и умерла в 1542 году.

Уже через два месяца Василий III Иванович вступает в брак с Еленой Васильевной Глинской, племянницей осужденного на пожизненное заключение князя Михаила Глинского. Невеста была сиротой, и считается, что великий князь «заприметил» ее давно, поскольку никакого выбора невест он на сей раз не делал. Великокняжеское бракосочетание состоялось 21 января 1526 года и отличалось торжественностью.

Дядя новой великой княгини получил свободу только через год. Выйдя из заточения, князь Михаил Глинский сразу же занял видное положение при московском дворе. На его освобождении настаивал император Максимилиан через своих посланников.

Выбор новой жены великим князем говорит и о его политических соображениях. Он вступал в родство с виднейшей русско-литовской княжеской фамилией, и его наследник в будущем мог претендовать на польско-литовскую корону. Кроме того, род Глинских вел родословную от потомка ханов Большой Орды Чингизида Ахмата. Это тоже давало определенные внешнеполитические выгоды в отношениях как с Казанью, так и с Крымом.

Интересно, что когда ближние бояре начали было составлять список претенденток на место Соломонии Сабуровой, жених потребовал, чтобы в нем не было девиц из самых знатных московских фамилий — Щенятевых и Плещеевых. Василий III опасался, что его женитьба на представительнице того или иного старинного рода умножит силу этого рода и влияние на государственные дела, а он желал оставаться прежним самодержцем.

Елена Глинская сразу «взяла в руки» мужа. Ради нее он даже отступил от древнего русского обычая и сбрил бороду, чтобы понравиться молодой жене. Великокняжеская чета четыре года постоянно ездила по различным монастырям молиться о появлении наследника, делая при этом богатые дары храмам. Долгожданный наследник появился только 25 августа 1530 года. Это известие великий князь встретил с огромной радостью — теперь его династия имела законное продолжение.

4 сентября младенца окрестили в Троицком соборе и нарекли Иваном. Это был будущий первый русский царь Иван IV Васильевич Грозный.

Его рождение сопровождалось мрачными предположениями, вызванными поздней женитьбой Василия III Ивановича. Такие слухи ходили и в народе, и в кругах духовенства. Известно предсказание, что сын от незаконного брака станет государем-мучителем. Писали об этом и позднее, во время разгула кровавой опричнины.

Рождение великокняжеского наследника явилось ударом для честолюбивого Юрия Ивановича Дмитровского, мечтавшего занять престол старшего брата. Он даже не присутствовал при крещении Ивана IV, своего племянника. А в церковных кругах стали открыто высказывать недовольство все усиливающейся властью самодержца «всея Руси».

В мае 1531 года созывается церковный Собор. На его заседаниях разбиралось дело Вассиана Патрикеева. Затем церковные иерархи во второй раз слушали дело уже опального Максима Грека. И тот и другой работали над изменениями в церковных книгах, предназначенных для проведения религиозных обрядов. Многие исправления делались с одобрения князя-инока Вассиана Патрикеева, человека знатной фамилии.

Патрикеева судили прежде всего за противодействие разводу Василия III Ивановича с первой бездетной супругой. После рождения наследника разговоры о церковной законности второго брака великого князя означали, по существу, сомнение в законности и самого наследника русского престола.

Князя-инока Вассиана Патрикеева, которого звали после пострига Вассианом Косым, чтобы прикрыть политическую подоплеку судебного разбирательства, обвинили только в церковных грехах. Он был отправлен в заточение в Иосифо-Волоколамский монастырь, где и умер.

Максима Грека обвинили в том, что он якобы похвалялся колдовством — «волховством», хулил русские монастыри и превозносил греческие. Русские он обвинял в стяжательстве. Виновного отправили в тверской Отроч монастырь. Так в Русской Православной Церкви раз и навсегда было покончено с «греческой прелестью», то есть с церковной «крамолой».

Известный российский ученый-богослов Г. Флоровский сопоставил религиозные воззрения Максима Грека и его противников в среде высшего православного духовенства. Максим по прозвищу Философ видел Русь в образе страждущей вдовы, которой судьба уготовила тернистый путь. Другие же будущее Руси представляли великолепным, определенным раз и навсегда. Они представляли Москву третьим Римом, где строилось новое христианское царство. Максим Грек, напротив, представлял Русь Градом, находящимся в странствии.

Церковный собор своими решениями отстаивал автокефальность — независимость, самоуправление — Русской Православной Церкви и ее превосходство над «изрушившейся» греческой верой. В итоге суд над образованными церковниками-нестяжателями подготавливал почву для раскола Русской Церкви в XVII веке.

Последние годы правления великого московского князя Василия III Ивановича прошли в спокойной обстановке для государства. Руси не грозила новая военная опасность со стороны Польши и Литвы, Швеции, Ливонского ордена. Крымское ханство занималось внутренними проблемами, и южные русские границы тревожили только небольшие разбойные отряды, которые легко разбивала порубежная стража.

Беспокоило государя «всея Руси» только Казанское царство с его внутренними неурядицами. В 1532 году там произошел очередной государственный переворот. Династию Гиреев, пришедшую в Казань из Крыма, отстранили от власти. Ее получил московский ставленник хан Джан-Али.

Первым признаком процветания Русского государства явилась успешно развивавшаяся внутренняя и внешняя торговля. Крупнейшими купеческими центрами помимо Москвы стали Нижний Новгород, Смоленск и Псков. Великий князь Московский заботился о развитии торговли, о чем постоянно напоминал своим наместникам.

Развивались и ремесленные промыслы. Во многих городах возникли ремесленные пригороды — слободы. Страна обеспечивала себя по тем временам всем необходимым и была готова вывозить товаров больше, чем ввозить то, в чем нуждалась. Природное богатство Руси, обилие пахотных земель, лесных угодий с драгоценной пушниной единодушно отмечают иностранцы, посещавшие Московию в те годы.

Великий московский князь Василий III Иванович не помышлял о европеизации государства, которым правил. Это означало, что дух европейского Возрождения был для него чужд. Он не приложил усилий для расширения и упрочения возникших культурных связей с Италией, другими странами Европы.

Византиец-грек по матери, Василий III в отличие от других государей умел писать и при случае даже посылал жене записки «собственной руки». Однако он не оставил потомкам автографа. По существовавшей традиции государь никогда не подписывал собственные указы, предоставляя право это делать великокняжеским дьякам.

При самодержце Василии III Ивановиче продолжает развиваться градостроительство, возведение величественных православных храмов. Итальянец Фиораванти строит в Москве, по образцу Успенского собора во Владимире, кремлевский Успенский собор, который становится главной святыней православной Московской Руси. Собор будет образцом для русских зодчих — мастеров храмового дела на многие десятилетия.

Еще более самобытной оказалась архитектура московского Архангельского собора, строившегося по проекту итальянца Алевиза Нового. Возведение храма велось в 1505–1508 годах. Архангельский собор стал фамильной усыпальницей московских государей и подлинным украшением Кремля.

При Василии III Ивановиче завершается постройка кремля русской столицы — в 1515 году возводится кирпичная стена вдоль реки Неглинной. Московский Кремль превращается в одну из лучших крепостей Европы. Являясь постоянной резиденцией монарха, Кремль становится символом Российского государства вплоть до наших дней.

В русской архитектуре расцветает шатровый стиль. Первым шатровым храмом была церковь Вознесения, воздвигнутая в 1530–1532 годах в великокняжеской усадьбе, селе Коломенском. Она построена по указу государя «всея Руси» в честь рождения наследника Ивана IV Васильевича. Эта придворно-великокняжеская церковь на долгое время определила развитие отечественной церковной архитектуры.

Во время самодержавного правления Василия III Ивановича русские летописцы изменили стиль писания. Они стали соблюдать должное почтение к фигуре государя. Теперь они уже не выражали в летописях сомнения в мудрости великого московского князя и его наследников и не обличали трусость правителей на поле брани. Может быть, именно поэтому до нас не дошли развернутые характеристики отца Ивана Грозного, и особенно те, что касались его личности.

Но можно утверждать, что это был человек незаурядных способностей. Вся его государственная деятельность на протяжении трети столетия свидетельствует, что великий московский князь был трезвым и осторожным политиком. При нем заметно возрос престиж Русского государства в Европе, в странах Востока. Причем там стали считаться не только с его военной силой, но и с торговым, экономическим, культурно-религиозным потенциалом, людскими и земельными ресурсами. В Москву потянулись ученые иноземцы, видя здесь хорошую перспективу для личной деятельности, для творчества.

Вместе с тем великий московский князь, государь «всея Руси» Василий III Иванович являл собой вероломного и честолюбивого правителя. Он всеми средствами добивался сосредоточения полноты государственной власти на объединенных русских землях в собственных руках с тем, чтобы передать эту власть законному наследнику, продолжателю великокняжеской династии. И здесь самодержец преуспел, хотя и далось ему это с превеликими трудами.

В оправдание Василия III можно сказать следующее. В средствах достижения поставленной цели он мало чем отличался от других государей Европы и Востока. Тогда все средства оправдывала цель, и в борьбе за верховную власть не щадили даже самых близких родственников и родителей.

В пятьдесят три года русский самодержец вторично стал отцом. Великая княгиня Елена 30 октября 1533 года родила второго сына, которого нарекли Юрием. Позднее выяснилось, что ребенок родился неполноценным — «не смыслен и прост и на все добро не строен». Однако отцу об этом уже не суждено было узнать.

На великокняжеской охоте под Волоколамском у государя «всея Руси» открылся смертельный недуг. Случилось это в конце сентября 1533 года. Болезнь поразила Василия III Ивановича во время переезда из Троице-Сергиева монастыря на Волок. Несмотря на все принятые меры, недуг быстро прогрессировал.

Вернувшись в столицу, больной великий князь собрал близких себе людей для обсуждения вопроса государственной важности — составления посмертного завещания. Это были любимый младший брат Андрей, Михаил Захарьин, главный обличитель Максима Грека на церковном соборе; бояре князь Василий Шуйский и Михаил Воронцов, казначей Петр Головин и первый великокняжеский любимец дворецкий Иван Шигона-Поджогин. С ними государь держал совет о своем великом княжении, о малолетнем сыне-наследнике — «понеже сын его млад», и «како строиться царству после него».

В «Сказании о земле Русской» историк Александр Нечволодов так передает речь смертельно больного государя «всея Руси» перед братьями Андреем и Юрием, митрополитом и Боярской думой, собравшимися у его постели:

«Приказываю своего сына, великого князя Ивана — Богу, Пречистой Богородице, Святым Чудотворцам и тебе, отцу своему Даниилу, митрополиту всея Руси: даю ему свое Государство, которым меня благословил отец мой; и вы бы, мои братья, князь Юрий и князь Андрей, стояли крепко в своем слове, на чем мне крест целовали, о земском строении и о ратных делах против недругов сына моего и своих стояли сообща, чтобы рука Православных христиан была высока над бусурманством и Латинством; а вы бы де, бояре, и боярские дети, и княжата, стояли сообща с моим сыном и с моею братьею против недругов и служили бы моему сыну, как мне служили прямо».

Приглашенные к постели умирающего государя считались его душеприказчиками. Они же исполняли функции опекунов при младенце-наследнике, поскольку в те времена на Руси великая княгиня-вдова не могла быть монархиней-государыней.

Последние дни жизни великого князя Московского Василия III Ивановича показали, что его смерть послужит сигналом к борьбе за власть в боярской верхушке, которую самодержец «всея Руси» давно отстранил от решения важнейших государственных вопросов. Эта борьба началась уже при утверждении именного состава опекунского совета при Иване IV Васильевиче.

Умирающий Василий III не без причин опасался, что бояре, не забывшие его опал и тюремных «сидений» в «железе», не пощадят малолетнего наследника и вдовую великую княгиню. Поэтому в круг опекунов вводятся еще три человека: известный неукротимым нравом князь Михаил Глинский, князь Иван Шуйский, брат Василия Шуйского, и Михаил Тучков-Морозов, племянник Михаила Захарьина. Уже в самом составе опекунского совета проглядывали силы, которым в ближайшее время предстояло вести смертельную борьбу за место у великокняжеского трона и за сам трон.

Выступая перед Боярской думой, государь «всея Руси» возложил ответственность за безопасность своей семьи лично на князя Михаила Глинского: «А ты бы, князь Михайло Глинский, за моего сына великого князя Ивана и за мою великую княгиню Елену… кровь свою пролил и тело свое на раздробление дал».

Василию III Ивановичу пришлось объяснять перед Боярской думой мотивы включения князя Михаила Глинского в число душеприказчиков. Он, как молвил государь, «человек к нам приезшей и вы бы того не молвили… держите его за здешнего уроженца, занеже он мне прямой слуга».

Предчувствуя скорую смерть, Василий III Иванович решил втайне от Боярской думы совершить постриг в монахи. Такое решение таило огромный политический риск: в случае выздоровления самодержец не мог возвратиться на великокняжеский престол как монах-расстрига. Когда он объявил о своем желании ближним людям, его брат Андрей Старицкий, боярин Воронцов и Шигона-Поджогин прямо заявили ему о несогласии с его решением. Это было прямое неповиновение государю «всея Руси».

Тогда умирающий государь обратился к митрополиту Даниилу с мольбой: «Аще ли (его ближние бояре) не дадут мне постричи, но на мертвого меня положи платие чернеческое, бе бо издавна желание мое».

Когда глава Русской Православной Церкви митрополит Даниил попытался исполнить желание умирающего великого князя, князь Андрей Иванович Старицкий и боярин Воронцов оттеснили его от ложа. Благочестивое намерение самодержца «всея Руси» поддержал один лишь боярин Михаил Захарьин.

В ночь с 3 на 4 декабря 1533 года великий московский князь Василий III Иванович скончался в Кремлевском дворце в возрасте 54 лет. Новым главой Русского государства стал его старший сын трехлетний Иван IV Васильевич.

В ту декабрьскую морозную ночь для истории государства Российского ушел из жизни «последний собиратель земли Русской», преуспевший в сем государственном деле.

Владея огромной державой и сосредоточив в своих руках огромную власть над подданными, Василий III Иванович отразил в собственном титуле название земель, собранных под высокую московскую руку при четырех преемниках святого великого князя Дмитрия Донского — при Василии I Дмитриевиче, Василии II Темном, Иване III Васильевиче и Василии III Ивановиче.

Титул великого князя Московского гласил: «Великий Государь Василий, Божею милостию Государь всея Руси, и великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Смоленский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий князь Новгорода Низовской Земли, и Черниговский, и Рязанский, и Волоцкий, и Ржевский, и Вельский, и Ростовский, и Ярославский, и Белоозерский, и Удорский, и Обдорский, и Кондинский и иных».

Историк Н. М. Карамзин так описывал Ивана III, деяния и саму личность которого исторически оценивал весьма высоко: «Василий имел наружность благородную, стан величественный, лицо миловидное, взор проницательный, но не строгий; казался и был действительно более мягкосердечен, нежели суров, по тогдашнему времени. Наказывал вельмож и самых близких, но часто и миловал, забывал вины. Снискав любовь народа, он, по словам историка Иовия, не имел воинской стражи во дворце, ибо граждане служили ему телохранителями».

Карамзин, преклоняясь перед историей государства Российского, благоволил к лицам царствующих династий. Но все же в его оценке деяний и характеристике государя «всея Руси» Василия III Ивановича из рода Рюриковичей есть большая доля исторической правды.

Оглавление